Побудь со мной ещё хоть минуту.

В голове была только одна мысль. "Лишь бы ничего не случилось". Три дня назад, первого апреля, Курт сбежал из психушки. Сев на самолёт, он долетел до Сиэтла, а сегодня Кортни пожаловалась о том, что с его заблокированных ей кредиток пытаются снять деньги. Возможно, он хотел купить наркоту. А может быть, и пистолет. Я знаю, куда он мог пойти. Я единственная знаю. В их с Кортни недавно приобретённый дом. Он не хочет быть с ней. Курт сам, лёжа у меня на коленях говорил о том, что он устал от неё. От её откровенных нарядов, от её пошлого юмора, от её поведения, от того, как она садится рядом с ним, подкуривая сигарету и слегка раздвигая ноги в разные стороны. Лёжа на моих коленях, он клялся мне в своей любви. Кобейн говорил, что если я соглашусь, мы навсегда останемся вместе, разбивая на сцене гитары и страстно проводя уединённые ночи. Лёжа на моих коленях, он получал очередной отказ. " Я не могу, Курт... у вас есть Фрэнсис. Я дружу с Кортни, обожаю Бин и не могу так с ними поступить. Я не могу оставить ребёнка без отца, понимаешь? ", - раз за разом отвечала я. " Но ведь ты любишь, меня, да? И я тебя люблю. И мы всегда рядом друг с другом. Мы бегаем по сцене на концертах вместе, мы одновременно прыгаем в толпу с гитарами, мы курим одни и те же сигареты, всегда в одно время, даже не сговариваясь, в турах мы живём в одном номере в хостеле, мы оба амбидекстры, да мы трахаемся, чёрт возьми! Понимаешь? Я люблю Фрэнсис, об этом даже речи идти не может. И я могу ей быть хорошим отцом, даже не состоя в браке с её матерью. Я хочу быть с тобой, понимаешь, Вик? " Я останавливаюсь в шаге от приоткрытой двери дома. Ладони потеют, а по коже бегут мурашки. Мне страшно. Я боюсь. С каждым ударом сердца, липкое чувство страха распространяется по моему телу всё больше. Я открываю дверь. - Курт? Эй, Курт! Ты тут? Молчание. Я медленно прохожу по небольшому коридору, видя часть гостиной, и мой взгляд случайно падает на её пол. Кровь. Лужа красной жидкости растеклась по полу. Всё стало понятно. Ком в горле приглашал все звуки, что так хотели вырваться из меня. Ноги подкашивались, будто врастая в пол, и не давали пройти дальше. Сердце будто сжали в мускулистой руке, давя всё сильнее. Я понимала, что это точно не пролитый вишнёвый сок или что-то похожее. На негнущихся ногах я попыталась пройти дальше. Получилось. В моём поле зрения была видна белобрысая голова. Как только я увидела его, мне будто крышу снесло. Я сорвалась с места и побежала в гостиную. Его тело лежало в неестественной позе, пребывая в луже крови. Я подлетела к нему и села на колени. Белое драповое пальто пачкалось в крови, но мне было плевать. Слёзы беспрерывно стекали по щекам. - Курт... ну не уходи, прошу... - я положила его окровавленную голову к себе на колени. Его безжизненная рука была зажата в моей, а закрытые глаза больше не излучали ту искорку безумия, - побудь со мной ещё хоть минуту... Нет. Он не может умереть. Я не могу без него. Я согласна быть с ним. Мы будем вместе до конца жизни, куря свои Winston White. Он будет играть на своей невидимой гитаре, а я буду петь. Мы забудем о Кортни, он будет ездить к Фрэнсис. Мы будем устраивать дурацкие фотосессии с Кристом и Дейвом. Крист и Дейв... Надо позвонить им. Надо рассказать. Достав телефон, я быстро начала по памяти набирать номер Новоселича. Сейчас он приедет и разбудит Курта, сейчас всё будет хорошо... Надоедающей гудки раздались у уха. Через некоторое время послышался голос. - Алё? Вики? - Крист... Крист, я у Курта, он... - слова встали поперёк горла. Слёзы полились с новой силой, а всхлипы всё больше разрезали тишину дома. - Что? Что-то случилось? Вик! Вик, успокойся! Расскажи нормально! - Крист... Курт... Курт, он... - рыдания начались с новой силой, - Крист, приедь пожалуйста... прошу т-тебя... - Где вы?! Где вы, чёрт возьми?! - В... в Сиэтле... пожалуйста, Крист, быстрее... Я не знаю, сколько прошло времени. Может, минута, может, час, может, день, а может и месяц я просидела с окровавленной головой на коленях. Слёзы уже не шли. Я выплакала всё. Сидя на холодном полу, моя рука неосознанно гладила его волосы, а вторая сжимала его холодную, безжизненную руку. Послышались шаги. Я сидела спиной к двери, поэтому не видела, кто пришёл. Да и мне было всё равно. Теперь мне плевать абсолютно на всё. Я бы вечно так сидела, поглаживая голову Кобейна. Я бы навечно осталась с ним. - Вики? Вик, что тут...блять... Всё ясно. Пришёл Крист. Повернувшись к нему, я увидела, как он сползает по стене. Его лицо исказилось в гримасе боли. О, как же я понимаю тебя, Крист. Увидев его, мои слёзы вновь начали стекать по лицу. Крист встал, подошёл ко мне и, смахивая слёзы с глаз, начал оттаскивать меня от него. — Нет! Я не уйду от него, нет! – я кричала так громко, что буквально ощущала, как рвутся мои голосовые связки, – Отпусти меня, оставь с ним! Я не уйду! Совершив ещё несколько неудачных попыток, он просто оставил меня. Сел напротив и дружески погладил Курта по плечу. Я не могу на это смотреть. Мне слишком больно. - Нужно... нужно позвонить Дэйву... и Кортни... - Нет. Только не Кортни. - Вик, она его жена. - Он не любил её. Не звони ей. Потом узнает. Она сейчас с Френсис, ей не до нас. - Ладно... - перевёл он взгляд на стол. Ты видела?.. - протянул мне записку. Я начала читать. Постараюсь говорить словами простого парня, видавшего жизнь, хоть и предпочел бы сейчас остаться кастрированным инфантильным нытиком. Это письмо будет не сложно понять. Моя жизнь стала похожа на курс введение в панк-рок с тех самых пор, как я впервые вышел на сцену и тем самым был посвящен в своего рода этику, в которой сложно спутаны бунтарская независимость и чувство единения со всеми вами. И теперь, спустя столько лет, я перестал получать удовольствие от музыки, и больше не могу ни слушать её, не писать. Мне ужасно стыдно перед вами за это. Например, когда мы стоим за кулисами, и я смотрю, как гаснет свет, а в уши врезается безумный рев толпы, мое сердце остается холодным. Это не трогает меня так, как трогало Фредди Меркьюри, который безумно любил свое дело, и получал удовольствие от каждого мгновения, проведенного на сцене, купаясь в любви и благоговении своих слушателей. Дело в том, что я не могу обмануть вас. Величайшее преступление, которое я могу себе представить, это начать обворовывать вас, притворившись, что мне все так же весело и интересно. Такое чувство, будто уже давно истек отведенный мне на сцене срок и теперь не остается ничего, кроме как отказаться от всего этого и уйти. Я делал все, что было в моих силах, чтобы перебороть себя (и делаю, Господь свидетель, делаю, но видимо этого недостаточно). Я ценю тот факт, что нам удавалось вдохновлять людей, и что мы смогли победить скуку. Но видимо я один из тех самовлюбленных идиотов, которые начинают что-то ценить, только когда теряют это. Я очень эмоциональный. Наверное, мне нужно стать бесчувственным, чтобы вновь опьянеть от того энтузиазма, который не давал мне покоя в детстве. Во время наших последних трех туров, я был рад видеть всех, кого знаю лично или как фанатов нашей музыки, но у меня все равно не получается избавиться от чувства разочарования, вины и симпатии, которую я испытываю ко всем вам. Во всех людях есть что-то хорошее, и мне кажется, я слишком сильно люблю людей. Настолько сильно, что нервные клетки не выдерживают такого напряжения и это вгоняет меня в сраную депрессию. Я становлюсь грустным, похожим на сгусток нервов и боли, Рыбы, вашу мать. Почему бы тебе просто не наслаждаться этим? Я не знаю. Моя подруга, вечный спутник жизни - богиня, умеющая сопереживать и поддержать, а моя дочь полна любви и радости - она целует каждого человека, которого встречает только потому что он хороший и не причинит ей зла. Она напоминает мне самого себя, каким я когда-то был. И это пугает до глубины души, так, что я практически не могу пошевелиться. Я не могу примириться с мыслью, что Френсис идет по стопам своего отца и становится несчастной, саморазрушительной, мертвой рокершой. У меня была хорошая жизнь, и я признателен за это, но с семи лет я возненавидел все человечество, только потому что люди запросто могли ладить и поддерживать друг друга. Только потому что я слишком сильно люблю и сострадаю им. Спасибо вам всем из полыхающей пропасти моего разрывающегося желудка, за ваши письма и заботу, которую я ощущал все последние годы. Я слишком непредсказуемый и импульсивный, детка! Я потерял страсть, и запомни, лучше вспыхнуть и сгореть дотла, чем сохранить тепло и медленно догореть. Мир, Любовь, Сочувствие. Френсис, Кортни и Виктория, я навсегда останусь в ваших сердцах. Кортни и Вик, никогда не сдавайтесь, для Френсис. Для её жизни, которая будет гораздо лучше без меня. Прости за всё, Кортни. И за следующие строки тоже. Знай, Вик, я любил тебя больше жизни. До самого конца мы с тобой оставались вместе. Прости, что не ушёл от Кортни. Прости, что мы так и не были официально парой. Извини, возможно, ты подумаешь, что я трус и дурак, раз, не справившись с самим собой и своей жизнью решил застрелиться. Возможно, это так. Прости меня. Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ, Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ! С каждой строчкой, казалось бы, уже закончившиеся слёзы лились всё больше. Боль парализовала все части тела. Я уже не выдерживала. Мне плохо. Совсем недавно его левая рука писала эти строки, а сейчас его безжизненное тело лежит на моих коленях, всё больше пачкая белое пальто. Хотя, куда там больше. Сейчас для меня не существовало ничего и никого. Только он и я. Не существовало Криста, ходящего по дому, в попытках найти хоть что-то выделяющееся. Не существовало дробовика недалеко от меня. Не существовало предсмертной записки. Не было этого ужасного дома, не было Кортни, Френсис, Дейва. Только мы. Только его счастливые закрытые глаза и мои апатичные открытые. Только его безумная улыбка посиневших губ и мои исказившиеся в боли губы. Только его спокойствие и моё отчаянье. Я уже не слышала приехавшую скорую помощь и полицию. Не слышала, как истошно визжала Кортни и как безэмоционально смотрел на нас Грол. Я только почувствовала что-то вроде апатии. А последнее, что я увидела, это как Курта упаковывают в чёрный мешок. И пустота...