Не все вампиры кусаются

За окном шумел ливень. Раскаты грома и вспышки молний не давали заснуть, хотя было уже два часа ночи. То есть, вот уже четыре часа, как в этой чёртовой психушке выключили свет и проорали: «ОТБОЙ!» санитары. А сделав это, они разошлись по домам, не догадываясь, что одному из пациентов глубочайше наплевать на распорядок. Конечно же, если бы они об этом узнали, жестокой взбучки ему было бы не миновать, однако этот самый пациент был поселен в одиночную палату — так сказать, личные апартаменты, и донести на него было некому. А если бы и донесли, то долго бы не прожили после этого. Стукачей бы нашли «случайно» выпавшими из окна или задохнувшимися, неудачно перевернувшись в кровати, ну или бы они очнулись бы в лазарете и узнали, что у них две сотни переломов от падения с лестницы. Молодой парень, на вид лет двадцати пяти, лежал на койке, направив опустевший взгляд тёмно-карих глаз в осточертевший за много лет белый, потрескавшийся от сырости потолок. Он лежал настолько неподвижно, что если бы проходящий мимо человек взглянул на него, то посчитал бы его мёртвым. И лишь по еле заметным колебаниям сильной груди парня было понятно, что он жив. Это был Алан Блэквуд — самая необычная личность в психологической клинике где-то в Северной Дакоте, вроде бы в Гронтауне. Сам молодой человек не знал, чем таким он известен, раз проходящие мимо его двери люди смотрели в маленькое окошко либо с удивлением, либо со страхом, либо с ненавистью. Алан не придавал этому значения. Лишь иногда, раз в пару месяцев, он мог позволить себе подумать о том, что он сделал, раз его упекли сюда. Дело было в том, что Блэквуд не знал, за что попал в психбольницу. Не помнил, в принципе, ничего о том, что было до того, как его посадили. «Грабить?… Да нет, — отмахнулся он. — За ограбления вряд ли сажают в подобные места. Если, конечно, я при этом не замочил несколько человек». Эта мысль заставила парня мрачно улыбнуться. Он когда-то совершал мелкие кражи: когда его мать, зарабатывавшая на жизнь себе и детям проституцией, запиралась в спальне, а в холодильнике, в шкафах, да и везде в доме не было ничего. Поэтому он воровал какие-то продукты в магазинах, просил у соседей или крал у маминых клиентов деньги. Правда, раз в месяц им приходили какие-то средства от неизвестного отправителя. Юноша всегда думал, что это присылает их отец, ведь когда мама получала конверт, она уходила в свою комнату и, читая письмо, плакала и смеялась одновременно. Однако это не очень им помогало: денег не хватало на врачей, и мама умерла от сифилиса, когда ему было десять, а через два года, почти что выброшенные из приюта на улицу, дети заболели ходившим в то время по городу гриппом. Именно тогда, через два года после смерти матери, не справившись с болезнью, скончалась его младшая сестра Синди. «Ну не знаю… — продолжил Алан. — Может, убил кого-то очень изощрённым образом. Изнасиловал, расчленил и прочие прекрасные подробности. Может быть, может быть.» В шестом классе Алан вызубрил учебник анатомии за второй курс института от корки до корки. Интересовался серийными убийцами и обожал фильмы ужасов. Поэтому знал о самых изощрённых способах расправы, да ещё и диагноз «Шизофрения». А может, он ядерная смесь педофила, каннибала и насильника? Однако, даже если учесть и помножить все эти обстоятельства на шикарнейшую основу разума серийного убийцы: жестокое обращение со стороны маминых клиентов, одноклассников и других школьников, страшное одиночество, гениальный разум, что признавали все учителя и даже профессора из всяких университетов, а также холодное мышление и безбашенность, у Блэквуда никогда не было желания причинять боль и страдания людям. Даже если они были последними тварями, он не желал смерти никому. Хотя… Скорее всего, в каком-то смысле его можно было назвать каннибалом. Нет, Алан не пробовал человеческое мясо, но людская кровь была его главной пищей. Так уж исторически сложилось, что вампиры пьют человеческую кровь и ничего не могут с этим поделать. Даже здесь, в психбольнице, он пил кровь. Её приносил посвящённый в его тайну Бенджамин Ли — его лечащий врач. Приятный дедушка с мягким характером и добрым сердцем проносил её в палату Блэквуда раз в неделю по бутылке. Она была донорской, и Алан в каком-то смысле был этому благодарен: она была отдана добровольно, не причиняя особого вреда человеку. Поэтому её можно было назвать чистой добычей. Эта мысль вызвала непроизвольный смех у молодого психа. И, видимо, он не остался незамеченным. За стеной послышались звуки свиста, и Блэквуд мысленно произнёс не самую цензурную тираду. За много лет он научился различать шаги санитаров и теперь был не очень обрадован. По коридору шёл самый ужасный санитар лечебницы, настоящий подонок и просто моральный урод Рональд Дингл. Этот тридцатисемилетний амбал помимо пятидесяти килограмм лишнего веса обладал ещё и мерзким садизмом. От этого Алан, знакомый с творчеством Стивена Кинга, сравнивал Дингла с Перси Уэтмором: это был такой же мерзкий мудак, но только о его делишках не мог рассказать никто. Не то что бы не мог, а то, что любому жителю этого заведения вряд ли кто-нибудь поверил. Скорее подняли бы на смех и вкололи какую-то хрень, отключающую пациента на ближайшие несколько часов. А когда этот человек просыпался, то получал урок дубинкой Дингла и впоследствии становился варёным овощем на неделю. Поэтому легче было терпеть его обычные выходки, что и делали все несчастные в этой больнице. Скорее всего, это «несущее в мир добро» чучело услышало звуки из палаты номер сто восемнадцать и теперь готовилось устроить ему разъяснительную беседу о том, что он, Рональд Кори Дингл, позаботится о том, чтобы такой урод как Алан Блэквуд сдох поскорее, и что его, Дингла, задача — это истреблять ему подобных недолюдей. Поэтому юноша мигом свернулся в позу эмбриона и, дабы не получить дубинкой по и без того больной голове, выровнял дыхание и расслабился. И как только он улёгся, в палату вошёл санитар. Его жирные руки сжимали палку, круглое поросячье лицо налилось кровью, а маленькие злые глазки метали точно не искры добра и счастья. Дингл подошёл к койке Блэквуда и ткнул концом дубинки в спину. — Спишь, сукин сын? — брызгая слюной в лицо парня, спросил Рональд. — Вот и спи, желательно не просыпаясь. А если проснешься — я из тебя всё дерьмо выбью, урод! Плюнув напоследок в лицо Алана, санитар с самодовольным лицом направился к выходу из палаты, поигрывая дубинкой в короткопалых ладонях. Бросив полный злости и презрения взгляд на спящего юношу, он вышел. — Сам ты сукин сын и урод! — одними губами прошептал Блэквуд и, убедившись, что Дингл ушёл, брезгливо вытер с лица слюну ненавистного санитара. — Мозгов меньше, чем у мухи. Как тебя вообще взяли сюда работать, жалкое подобие человека? Высказав эту тираду вслед садисту-санитару, парень перевернулся на спину и снова посмотрел в потолок. «Что же я сделал? Почему даже мой лечащий врач ничего не сказал мне? — Алан почувствовал, что его веки тяжелеют и тело накрывает сон. — Что я натво…» И он заснул. Впервые за последний месяц он засыпал сам, без снотворных и бутылки виски, приносимого врачом по просьбе одного друга. Дыхание успокоилось, и мысли перестали вертеться в голове Алана Блэквуда. Он открыл глаза и мгновенно понял, что находится не в своей сто восемнадцатой палате. Никаких давящих стен, затхлого воздуха и ненавистного белого потолка. Холодный ветер пробирал до костей, слышался шум проезжающих машин, а над головой раскинулось небо. Не звёздное — его ночная темнота была затянута неприятным красноватым светом фонарей, и лишь где-то в прорехах мелькали тусклые звёзды. Алан лежал на крыше, это было понятно по отдалённым звукам и тому, что он глядел примерно на седьмой этаж дома напротив. Ледяные иглы дождя разбивались о белую футболку, отчего пронизывающий ветер доставлял куда больше неприятных ощущений. На улице по-видимому был декабрь, хотя Блэквуд точно помнил, что сегодня 15 октября 2022 года. Однако на ярких светящихся экранах изображалась реклама iPhone 6, так, как будто это новинка. Но Алан точно знал, что сейчас уже есть всякие iPhone 14. — Это что за хрень? — не понимая происходящего и судорожно оглядываясь по сторонам, выдавил из себя молодой человек. — Это что, какой-то сверхреалистичный сон?! Место, в котором он очутился, казалось парню смутно знакомым, хотя он никогда не помнил, чтобы поднимался на крышу какого-то здания. Взволнованный мозг накрыло ощущение дежавю. Словно это — какое-то воспоминание, всплывшее из глубин его измученного и сломленного сознания. — Алан… — словно шелест листвы летним утром, послышался в шуме дождя тихий женский голос. — Алан… Помоги мне… Блэквуд резко обернулся на оклик и понял, что по его спине от этого нежного голоса побежали мурашки. Он был до боли знаком и казался таким родным. Но ту, кому он принадлежал, вспомнить не получалось. Словно её и не было никогда. В нескольких метрах от юноши стояла стройная девушка среднего роста. Мраморно-белая кожа, рыжие, как пламя, волосы, мокрыми прядями прилипавшие к её красивому лицу. Сапфирового, словно глубины морей, глаза, окружённые длинными ресницами, отчаянно глядели на Алана. Так отчаянно, испуганно, манили своей чистотой и неземным сиянием, от которого внутри у парня что-то надломилось. А потом его взгляд опустился чуть ниже, и Блэквуд почувствовал, что душа ушла в пятки, а судорожный вздох застыл где-то в лёгких. Девушка стояла на самом краю высокого здания и будто бы так и норовила упасть спиной вниз. Поэтому, повинуясь чутью, Алан стал медленно подходить и пытаться заговорить с незнакомкой: — Привет, — его голос дрогнул и губы растянулись в испуганно-напряженной улыбке. Блэквуд протянул руку в сторону девушки. — Как ты здесь оказалась? «БЛЭКВУД, МАТЬ ТВОЮ! Какая к чертям разница, как она тут оказалась?! Что ты вообще творишь?!» — гневно заткнул он себя. Это правда не важно. Важно то, как сейчас уберечь её от суицида, не спугнуть. — Двигайся осторожно ко мне, — рука Алана начала немного подрагивать, а в глазах защипало. Он её не знал, но по какой-то неизвестной причине хотел спасти эту рыжеволосую незнакомку, будто какая-то сила его заставляла. — Только не дёргайся! Почему-то девушка улыбнулась. Так грустно, обречённо. Казалось, знала, что как бы Алан ни старался, что бы ни предпринимал, она всё равно упадёт. Упадёт и разобьётся насмерть, даже если Алан схватит её в последний момент, и они вдвоём останутся на краю крыши. Глаза её наполнились слезами, и она с печальным смешком их вытерла. Те, которые успели увернуться от её пальцев и катились по щекам, уже смешались с каплями дождя. Её чистые и светлые глаза снова встретились со взглядом Алана. — Ты не сможешь помочь мне, — девушка вздохнула и протянула руку Алану. — Никто не сможет остановить их. Лишь через потерю мы обретём важнейшее. Её слова показались Алану сумашедшим бредом. Он сделал ещё пару шагов и почувствовал, что дождевая вода приобрела солёный вкус. Что вообще происходит? Что за хрень она несет? — Упокойся! — голос сорвался. — Просто стой на месте! Всё будет хорошо, — он смотрел на девушку и понимал, что сейчас у него начнётся истерика. Рыжеволосая вела себя, мягко сказать, странно. Почему она не хотела дать себе хотя бы шанс на жизнь? Почему хотела так бесславно упасть с крыши и превратиться в кровавое месиво? — Стой на месте! Ничего не бойся! Подобные фразы сыпались с его губ, а голос дрожал, то срываясь на крик, то переходя на хриплый шепот. Несмотря на короткое расстояние, незнакомка всё ещё стояла в нескольких метрах от него. Будто какой-то невидимый барьер разделял рыжеволосую девушку и юного психа. — Алан, — её голос заставил остановиться и замолчать. — Алан… — она улыбнулась и провела рукой по своему телу. — Я тебя очень люблю! И Лили тоже могла бы любить тебя, если бы я не сделала этого. Пойми — я не хочу этого делать, но никак не могу повлиять на этих тварей! Если я не сделаю этого, они убьют тебя… — её нежный голос стал похож на крик. Лицо исказилось в гримасе боли и отчаяния. — Прости меня! Её белое мокрое платье, так красиво облегающее идеальную фигуру, окрасилось бордовой кровью. Теперь её лицо не выражало ничего кроме боли и смирения с происходящим. — Нет! — Алан двинулся вперёд, но барьер, разделяющий его и девушку, стал твёрдым, словно каменная стена. — НЕТ! Он барабанил кулаками по пустоте, когда раздался леденящий душу смех. Прожигающий насквозь, злой, безжалостный и ликующий, он отдавался в ушах юноши набатом. «Что же делать?! — лихорадочно носилось в голове парня. — Нет! Она должна жить! Она выживет! Кем бы она не была!» Слёзы застилали глаза и не давали четко видеть белое платье, с каждой секундой всё больше окрашивающееся в красный, и рыжие волосы — всё это превратилось в мутные пятна. Она всё ещё стояла на самом краю, хотя уже должна была лететь вниз, однако её присутствие лишь усугубляло ситуацию: ведь Алан не отрывал взгляда от кровавого развода на ее животе. Глаза болели от попадавших туда капель дождя и не прекращающихся слёз. Голова хотела расколоться от боли, а холод, пробирающий до костей, перестал волновать Блэквуда. Из горла вырывалось хриплое, словно звериное, рычание, а дыхание было рваным и тяжёлым. Вдруг барьер исчез, и юноша упал на поверхность крыши. Мелкие камушки разодрали руки, но он, не обращая внимания на неприятные ощущения, вскочил и бросился к краю, где рыжеволосая медленно опустилась на барьер и уже почти сорвалась вниз, когда Алан схватил её за руку. Но был ли в этом смысл? Пальцы были скользкими, и девушка едва не полетела на землю. — Нет! — Блэквуд непонятным образом уже держался за выступ крыши. — Прошу, нет! Мышцы рук готовы были разорваться к чёртовой матери, но отпускать было нельзя. Девушку ещё можно было спасти, лишь бы удержаться! Господи, как же тяжело! «Сукин сын, Блэквуд! — молвил внутренний голос с ноткой истерики. — Не смей отпускать ее! Не смей!». Её рука медленно начала выскальзывать из мокрой ладони, и, в последний раз взглянув на крышу и на девушку, он закрыл глаза и отпустил каменный выступ. — Я держу тебя! — Блэквуд в полёте обнял её и крепко прижал к себе. Она обмякла в его руках, но он всё же почувствовал, как кисть девушки коснулась его спины. — Я не отпущу… Никогда! «Казалось, что мы на седьмом этаже, а падаем так долго…» — это была его последняя мысль. И всё. Осталась лишь тьма. Алан резко поднялся на койке. Он снова в палате номер сто восемнадцать… Значит, это был всего лишь сон? Та девушка, ливень, страшный смех… Всё это ему привиделось? Нет. Это не сон. Его волосы мокрые, руки всё ещё разодраны, но ранки прямо на глазах начали затягиваться, и через миг кожа просто была в подтёках крови. По лицу всё ещё лились слёзы. — Господи… Господи… — эти слова были единственными, которые вырывались из груди Алана. Его невидящий взгляд упёрся в противоположный край кровати, туда, где лежали его замёрзшие и грязные ноги. Та девушка и он… Они разбились? Что произошло? Почему он чувствует, будто часть его души откололась вместе со смертью незнакомки? Алан Блэквуд никогда не получит ответы на вопросы, терзающие его душу. Послышались шаги нескольких пар ног. Они бежали к его палате и своими шагами не предвещали ничего хорошего. Послышался голос Дингла: — Это Блэквуд! Он опять буйствует! «Буйствует? — это слово мягко отдалось приятной болью в голове Алана. — Ах, если бы…» Но это была единственная реакция на происходящее в коридоре. И даже тогда, когда санитары вломились в палату, он не моргая смотрел на свои ноги. Блэквуда схватили и начали бить по лицу. И тут… «Ну уж нет, суки! Я вам так просто не дамся!» — с ухмылкой подумал парень и, очнувшись от ступора, ударил какого-то врача локтем в нос. Послышался вскрик. Удар палкой в живот, ещё один по спине. В ответ — удар ногой в пах Дингла. Выхваченная дубинка Роджерса опустилась на его же голову, затем удар этой же дубинкой по зубам ещё кого-то, удар лбом в нос Дингла. Со стороны врачей — удары палками по спине и хорошие тумаки ногами в живот уже лежавшему парню. Что-то хрустнуло — кажется, сломаны два ребра. Крик. Алан укусил Роджерса за лодыжку. Острые клыки мгновенно пронзили вену, и тёплая кровь пролилась в горло. «Еда» придала ему сил, и, вскочив, Блэквуд схватил руку одного из санитаров и сломал её о своё колено. Крик боли. А потом он уже почти ничего не видел. Лишь запомнил, что успел накинуться на Дингла и впиться зубами в его жирную шею, откуда алым потоком резко начала течь кровь. — Держите этого ублюдка! — раздался испуганный визг. — Держите его! Щёлкнули наручники. Алан уже не соображал и лишь почувствовал, как руки заломили за спину, а в шею воткнули иглу и впрыснули что-то, обжигавшее голову изнутри. Глаза заволокло туманом, и разум помутился. Он уже почти не воспринимал ничего. — Куда его? — спросил единственный санитар, сумевший избежать укусов юноши. Он держался за сломанный нос, из которого лилась кровь вперемешку с соплями. Он был новеньким и проработал в больнице лишь пару месяцев. — Рон? Ты в порядке? — Да, — прохрипел Дингл держась за шею. — В подвал. Там его личный кабинет. Думаю, посидит там пару часов и успокоится. Молодого человека волокли по светлым коридорам, затем по лестнице вниз. Тёмный зал, в его конце — тяжёлая, словно в бомбоубежище, дверь. Кто-то её открыл, включили свет. Алан почувствовал, как его босые ноги задели порог, потом падение на ледяной пол. — Привяжите этого урода, — сквозь туман послышался противный голос Дингла. — Только осторожней, когда будете развязывать смирительную рубашку. Путы сняли, проволокли ещё несколько метров. «Нет… — была последняя мысль Блэквуда. — Только не это…» Снова тьма. — Готово, Рон! — Роджерс сел на скамью и взял из аптечки бинт. Кровь из лодыжки перестала течь, лишь когда он пережал рану. — Когда проснётся, устроим ему! — Ага, — лицо, даже скорее морду, Дингла перекосила гадкая усмешка. — Спокойной ночи, ублюдок сраный! Уходящие санитары кинули взгляд на молодого человека. Будто на дикого зверя, запертого в клетку. Он стоял на коленях, руки были скованы наручниками, от которых к стенам тянулись длинные цепи, крепящиеся к бетонным стенам гигантскими кольцами. На шее — огромный стальной ошейник, от которого тоже отходили цепи в разные стороны. Из носа, с висков и правой щеки стекала кровь. Губа была разбита. Голова бессильно опущена вниз, а на лицо спадали тёмные мокрые кудри. Молодой человек потерял сознание. Этой же ночью, в 02:37 от кошмара, вместе с Аланом Блэквудом проснулась молодая рыжеволосая девушка — Джейн Тейлор.