прятки

Они сражаются с этим вместе, и сражаются действительно долго. Адонис ставит будильники на семь часов утра, целуя перед сном нежно в лоб, но, вообще-то, всегда просыпается раньше. Передвигается невесомо, почти не дышит, выглядывает осторожно, и Араши неизменно сидит на кухне спиной к двери. Ее тело худое, мраморно-бледное, измученное недоеданием и стрессом, позвонки сгорбленной спины изгибаются вымученной змеей, и Адонису даже смотреть больно, будто режут ему глаз. Он бы с радостью подошел сейчас, обнял, прижал к себе, согрел, сплелся бы пальцами, зарылся бы носом в ломкие волосы, шептал, шептал, шептал о любви и о том, что все обязательно будет хорошо, но кому, как не ему, знать, сколько вины она чувствует потом. Он пытался, он честно пару раз пытался, но Араши срывалась в рыдания каждый раз, Араши трясло, и Адониса стыд и отчаяние разрывали изнутри на части. Он ни за что больше не вмешается. И он уходит в постель, встает со звоном будильника, идет на кухню, а Араши там – уже одетая в тонкий шелк блузки, сияющая и свежая, с неизменно мягкой улыбкой, и она вешается на шею, смеется нежно, а в глазах ее – фальшивая россыпь звезд, и Адонис вымученно улыбается ей в ответ. Араши лжет потрясающе, но плохо заметает следы. Адонис не умеет ничего вообще, но они будут делать вид, будто этого не замечают. Так просто будет проще. Не легче. Но определенно проще. Адонис знает – прекрасно знает, – почему Араши запирается в ванной часами, почему так долго одевается на свидание, почему в постели изо всех сил останавливает себя от того, чтобы отстраниться, убежать, скрыться в другой комнате и спать на полу в слезах. Адонис знает, поэтому молчит – слишком боится сказать лишнее. Он, если честно, никогда не понимал. Просто принял как факт, как неопровержимую истину, даже если Араши за годы сама не приняла и не свыклась. Проводя по ее бархатистой коже пальцами и изучив наизусть каждую выступающую косточку, он точно мог сказать, что прекраснее девушки для него нет. Перебирая его локоны и целуя трепетно в подбородок, она точно могла сказать, что она – самое неправильное, отвратительное и сломанное в этом мире. Адонис правда хотел бы, чтобы она поверила, но он совсем не умеет убеждать и утешать. Адонис правда хотел бы, чтобы она поверила, как сильно он любит каждый ее сантиметр, даже если ее тело для нее – неисправимое уродство. Даже когда Соума отводит его подальше от всех, в этот абсурдно солнечный и палящий день, вытирает ему сами по себе выступающие, капающие на букет слезы, и убегает утешать рыдающего в толпе Кагехиру, Адонис правда хотел бы.