В объятьях тьмы

Тени ожили. Сгустились дочерна, окутали невесомой тёмной вуалью, и всё тело налилось сладкой истомой. — Возможно ли? Усердная, бесконечно преданная долгу королева Эренделла ещё не всё в своих владениях довела до совершенства? — Кромешник материализовался у неё за спиной, склонился и замер, чуть-чуть её не касаясь, дыша ускользающим теплом. — Мне нужно перепроверить схему размещения гостей и ещё раз отрепетировать вступительную речь, — возразила Эльса. Весь день она распоряжалась, заботилась о сотнях ужасно важных и совершенно несущественных мелочей, всех надо было организовать, в каждом споре разобраться и принять правильное решение. Она будет гордиться завтрашним приёмом. Но как же свербило в висках, и раздражение то и дело собиралось снеговой тучкой над головой, как же Эльса ненавидела быть в центре всеобщего внимания, — возьми себя в руки. — Перепроверить, — повторил Кромешник с выражением, — и ещё раз. Накрыл её обнажённые плечи широкими пепельными ладонями — приласкал и убедился, каждый раз как в первый раз, что правда может до неё дотронуться, и Эльса даже не отшатнётся, как в начале их знакомства. Опалил поцелуем её макушку. — Ты обещала мне этот вечер, — напомнил Кромешник, вежливый и неумолимый. — Ночная тьма поглотила твои земли, и разве я не вправе властвовать над тобою? Довольно трудов, моя Снежная королева. Будь так любезна... иди ко мне. Попенял, что она слишком всё контролирует, и раскомандовался сам. Кромешник хотел бы владеть ей безраздельно, а не делить её внимание с Анной и целым королевством. Вовсе Эльса не обязана ему подчиняться, играть в послушание, когда ему захочется... но Эльса действительно сделала уже всё, что должна была. Она обещала. Обещала Анне хотя бы поспать, обещала свидание своему любовнику, вечно голодному до нежности и близости. И лишь Кромешнику, Повелителю кошмаров, воплощённому ужасу и вечному мраку земному и космическому, Эльса могла покориться. — Тьма захватила мои земли? И ты... ты меня пленил, — она выскользнула из-за письменного стола. Повисла у Кромешника на шее, словно обняла древнего каменного идола, за долгие столетия впитавшего в себя подношения и жертвы многих поколений, раскалённого от внутренней силы. Затенились шальным предвкушением золотые глаза, Кромешник заключил Эльсу в кольцо гранитных рук, тёплые плети бархатной темноты захлестнули спину и талию. Что-то даже щекотнуло лодыжку. А днём извилистые тени от каминной решётки в зале заседаний липли к подолу платья, и в голову лезло странное. Сердце пропускало удар, в паху отзывался тяжёлый пульс, — не чувствуй, — если бы придворные только знали, о чём думала их высоконравственная королева. А Кромешник узнает, услышит её пропитанные испугом грязные мысли... Кромешник застыл. — Я должен пообещать, что никогда тебя такому не подвергну? — спросил он напряжённо, и обнимавшие её тени развеялись. Забрали своё тепло. — Нет! Н-наоборот, я хочу... То есть, конечно, я боюсь... и хочу... я как всегда!.. — пожаловалась Эльса. Если он согласится, как она это вынесет? А вдруг он не согласится? — Я слишком развратна? Кромешник поколебался пару секунд, а потом взял её на руки и унёс во тьму. В следующий миг Эльса вдохнула прогретый сыроватый воздух, над головой развернулись высокие сумрачные своды, неподалёку блеснул огоньками чёрный глобус. Пещера. «Здесь нам никто не помешает... Никто не услышит, как ты кричишь», — обнадёжил Кромешник однажды. Во что Эльса только ввязывалась. — Я удовлетворю твоё желание — при определенных условиях, — Кромешник опустился на высокий чёрный трон, усадил Эльсу к себе на колени. — Ты должна подготовиться. Сначала... я понаблюдаю, как ты сама себя ублажаешь. Мороз взъерошился у неё под кожей, Эльса заломила пальцы. Кромешник и раньше говорил, что хочет посмотреть, но до сих пор ей не хватало смелости... Пусть на её теле уже не осталось места, куда бы Кромешник её не целовал, бесстыжий, — Эльса такой не была. А теперь он потребовал... — Эльса? — окликнул он мягче. Напомнил, что требование ненастоящее. Можно было договориться. Или отказаться совсем, и Кромешник наверняка всё равно сделает то, о чём она просила... Но Эльса не хотела нарушать игру. А игра нужна, чтобы дойти до предела и дальше. Ещё пару лет назад Эльса не выносила прикосновений, никому не доверяла, тем более навязчивому, чрезмерно пылкому монстру, и оскорблённо отказывалась быть его любовницей. А теперь... Эльса посмотрела Кромешнику в глаза и отрывисто кивнула: — Как прикажешь. Мой повелитель. — Моя послушная пленная королева, — похвалил Кромешник не без удивления. Сомневался, что она согласится, — не нагружал неподъемным ожиданиями. Принимал её такой, как есть. Эльса тоже хотела принять Кромешника таким, как есть, страшным и прекрасным. Кромешник обмахнул языком её ухо, пососал чувствительную мочку. Сидеть у него на коленях было как на печи: Эльса таяла, между ног билась влажная щекочущая пульсация, хотелось ёрзать от нетерпения. Как это всё непозволительно, невыносимо, а сейчас придётся... у него на глазах... — Могу я тебя поцеловать? — попросила Эльса. Поцеловать и закрыть глаза. Тогда монстр из-под кровати как будто тоже перестанет видеть свою лакомую добычу. А ещё Эльса хотела быть к нему ближе, не хотела трогать себя как будто в одиночестве, как раньше. Тогда она воображала его искусные горячие руки вместо своих неловких холодных пальцев, и разрядка вечно оставляла её неудовлетворённой: Эльса жаждала тепла и любви, нуждалась в Кромешнике. — Изволь, — он понимающе усмехнулся. Эльса припала к его горьковатому, пряному рту, лизнула нежное нёбо — Кромешник улыбнулся под её губами. Каменная ладонь легла на затылок, сильные пальцы вплелись в волосы... заострённые зубы чуть царапнули нижнюю губу — ох — Эльсу бросило в дрожь и в жар. Она зажмурилась. Подняла юбку, прикоснулись к своей мокрой промежности. Ахнула, отстранилась, глотая ртом воздух. Посыпался снег. Да она никогда настолько не заводилась от собственных прикосновений, почему всё шло как-то не так именно сейчас, на виду?!.. А Кромешник, одобрительно хмыкнув, жадно огладил шероховатые ледяные блёстки на лифе её платья. Пощекотал плечо горячим лёгким поцелуем, словно дохнул ветром из пустыни. — Никаких отметин? — Эльса удивлённо замерла. Когда это Кромешнику не хотелось заявить на неё свои права? — Тебе позволено разговаривать — но не останавливаться, — предупредил он. Опомнившись, Эльса снова зашевелила пальцами, задрожала от стыда, затрепетала от наслаждения. А Кромешник мазнул губами по ключице: — Хочешь быть отмеченной? Знал же, что хочет. Будет прятать от чужих глаз, но для себя гордо носить эксцентричные украшения, желанные знаки принадлежности. — Да... ах! П-пожалуйста. — Ты получишь... всё, о чём мечтаешь... со временем, — и снова пустился целовать мягко и невесомо. Раньше она боялась, что Кромешник возникнет в её комнате в самый неподходящий момент. Боялась, а значит, Кромешник всё знал. Каждый раз эта мысль сводила Эльсу с ума, она воображала, чтобы он явился бы, овладел бы ей, даже просто смотрел бы... Как сейчас. Скрывай, не чувствуй, — сладостное желание захлестнуло с головой, никак было не притвориться чистой и бесстрастной, Эльса тёрла себя беспорядочно, неуклюже, Кромешник всегда делал это лучше, он взял её лицо в ладони, гладил по щекам и следил немигающим взглядом, болезненно любовался, словно в жизни не видел ничего прекраснее, и уже вот-вот, на кончиках пальцев... А ей можно? Эльса удержалась: — Я, я сейчас... — Я — запретил — тебе — останавливаться, — Кромешник подпустил в свой плавный, тягучий голос тяжёлую угрожающую ноту. Словно отдалённый рокот надвигающейся грозы. Опасность. Она пробежала по коже электрическим разрядом. Ударила точно в сплетение напряжённых нервов, встряхнула всё тело, ослепила. Выплеснулся блестящий холод, иней белыми пенными хлопьями забрызгал мантию Кромешника. Тяжело дыша, Эльса повисла в его руках, как тряпичная кукла. С чуть слышным выбрирующим рычанием Кромешник прихватил кожу возле ключицы. Оставил заслуженную отметину. Клеймо одобрения. — Извини... прими мои извинения. Я только хотела предупредить... — Эльса умолкла, полюбовалась его острой довольной усмешкой, перебрала в голове сегодняшние приказы: — Этого ты не запрещал. Ты доволен, о мой повелитель? — она почти заглушила задиристый звон в своём голосе. Почти. — О, ты великолепно справилась, моя ненаглядная... моя решительная пленница. Итак... чего ты столь мучительно жаждешь? И разулыбался, гад. Знал же, как ей сложно просить, тем более... обо всяких удовольствиях. Как сложно было даже покивать: да, вот до такого она додумалась. Хорошая девочка, добродетельная королева, образцовая старшая сестра. — П-пожалуйста, поколдуй мне. Я хочу... хочу твоей магии... Кромешник заломил лысую бровь, требуя уточнений. Холод царапнулся в ладонях: отморозить бы эту дурацкую бровь, а лучше большой крючковатый нос, да и целиком его лицо отлично смотрелось бы в ледяном кристалле. Эльса могла бы просто сказать, что один раз она уже его послушалась, и он ей должен. Но Кромешник нуждался в словах. Раньше, когда Эльса шарахалась от объятий, а потом застывала, не дыша, и позволяла к себе прикоснуться, — Кромешник хмурился, сжимал губы, давился обидой. Говорил ерунду: «Я всегда буду тебе омерзителен, Эльса? Ты бросаешь мне милостыню? Соглашаешься, только чтобы меня умиротворить?». Выспрашивал и выпрашивал: «Скажи, что я ошибаюсь. Скажи, ты хочешь со мной целоваться? Хочешь меня выпороть? Правда хочешь, чтобы я остался спать в твоей постели? Скажи, что хочешь». «Скажи, что ты меня любишь». Эльса призвала на помощь всю свою наработанную годами выдержку. Её наставникам в страшном сне бы не привиделось, для чего понадобится их наука. — Я хочу, чтобы ты... Я хочу, чтобы ты взял меня... своими тенями. П-проникни в меня... ну, щупальцами! Овладей мной, как древнее чудовище, — сбрось человеческую личину, ты, тьма, пожирающая звёзды!.. — стоило преодолеть смущение, и подняла голову королева, рождённая отдавать приказы. Эльса спохватилась, смягчила: — Пожалуйста, прошу тебя. Не она здесь главная. Не сегодня. Кромешник усмехнулся: подумал о том же, что и она. В другой раз Эльса подчинит себе всю его сокрушительную мощь, и древний повелитель тьмы покорится своей юной смертной любовнице. Показалось щупальце. Гладкое, блестящее, жуткое, оно иномирной плазмой потекло вверх по ноге. Видимо затвердело, оформилось, даже оплелось рельефными венками. Потёрлось, собирая влагу у входа. Толкнулось в мокрую щель. Вползло. Заполнило до предела. Увесистое, твёрдое, горячее. — Моя прелесть, — Кромешник уткнулся ей в основание шеи. — Какая ты узкая, ледяная, моя воплощённая зима... такая настоящая... и только моя... моя волшебная... Эльса клюнула его в висок, смеясь: ни один человек не пережил бы ночь любви с такой волшебной Снежной королевой. Лишь Повелитель кошмаров выдерживал её силу. — Достаточно... холодна... для щупалец? Ну давай... двигайся!.. Пожалуйста. Шупальце подалось назад и снова толкнулось вглубь. Эльса вцепилась Кромешнику в плечо, пустила по чёрной мантии серебряные завитки. Под ненастоящей кожей, пепельно-серой и гладкой, как отполированный мрамор, клубилась и полыхала тьма. Своими длинными изящными пальцами Кромешник мог бы переломать её тонкие кости, как спички, эфемерные тени могли бы разорвать, словно бумагу, её нежную плоть. Когда они занимались любовью в первый раз, Кромешник, кажется, больше самой Эльсы боялся, что ей будет больно. Осторожничал и сейчас. А Эльса сжимала в себе это могучее, страшное, смертоносное — наконец-то. Голос Кромешника лился, как растопленный шоколад, густой и тягучий: — Ничего, ничего нет слаще страха... которому ты идёшь навстречу. Твоё точёное тело, объятое желанием, — произведение искусства. Как тает на тебе платье, как проступают сквозь ткань налитые лиловые соски... как потемнели, затуманились твои небесные глаза... Эльса погубила себя, ещё когда отдала Кромешнику свою невинность. И хотела пасть ещё ниже, на самое дно, нарушить все запреты, почувствовать ещё больше, она раскрывалась навстречу, как могла. — Как скользит капелька пота по твоей шее... по ключице... по груди, — а он провожал эту дорогую ему капельку языком. — До чего же ты прекрасна... Как черны и безобразны мои тени на твоей безупречной жемчужной коже!.. — Кромешник осёкся. Неужели понял, что сморозил глупость? Но разве Эльса не знала, каково это — стыдиться и ненавидеть себя просто за то, какой ты есть. Считать себя лишь орудием разрушения. Но Эльса создавала свои затейливые платья и ослепительные филигранные замки, одаривала Кромешника ледяными поцелуями, а он творил для Эльсы волнующие, чарующе-мрачные грёзы, катал на стремительных летучих кобылах и дарил ей тепло, которому нипочём магический холод. Тени густели вокруг них, подрагивали косматой бахромой на зимнем ветру, словно голодные руки тянулись к Эльсе. — Твоя магия... ммф... прекрасна... — она не владела словом так, как Кромешник. Она только потёрлась щекой о скулу и взмолилась своему личному дьяволу: — Ещё... дай мне больше... больше щупалец! Пожалуйста. Кромешник обнял Эльсу, и на неё заползли тёмные безглазые змеи. Закружили по груди, обвились вокруг набухших сосков. Сжали нежно-нежно — ох — в глазах потемнело. — А завтра... ты оденешься в тяжёлое платье в пол... с плотными длинными рукавами... и вырезом под горло... Воплощённая добродетель, строгая и... и благочинная, — а у него тоже сбивалось дыхание. Сползали драматические паузы: — Самые чопорные... дамы будут... будут ставить тебя... в пример дочерям... и племянницам. Довольную, лживую, блудливую. Влажно блестя, чёрное щупальце скользило между розовых складок, а Кромешник целовал её виски, глаза и щёки. — А ты будешь... чувствовать... как тяжело твоё тело... как приятно ноет натруженное лоно... как жёсткая ткань воротника... тревожит повреждённую... кожу... где я оставил... свои отметины... Обжигающий стыд свернулся внизу живота раскалённой спиралью, в её холодном теле бился неодолимый жар, она сходила с ума, она вскинула бёдрами совершенно по-животному — да нельзя же... так... но Эльса не могла остановиться. Потеряла всякое самообладание. И сорвалась. Посыпались колкие сладкие искры, огненные волны покатились по всему телу. Мышцы сжимались-разжимались на твёрдом щупальце, и оно отозвалось ответными судорогами, Кромешник подхватил её стон ликующим криком. ...Кромешник выцеловывал её загривок, покрывал переплетающимися тёмными отметинами. На голове у него собралась снежная шапка. — Значит, ты даже... даже получаешь удовольствие... вот так, — Эльса подкрепила невнятные слова ещё более беспомощным жестом. — О, я готов упиваться тобой бесконечно... И я знаю: ты можешь принять ещё больше наслаждений... — Давай, — выдохнула Эльса. Кромешник почернел, превратился в размазанную тень, в угольную волну и поднял Эльсу в воздух... И она похолодела. Подвешенная над бездонной пропастью, связанная по рукам и ногам, беззащитно-обнажённая, она не могла ни вырваться, ни дать отпор. Резко упала температура — как тогда — и даже магия не спасёт. Эльса ничего не могла сделать. Неправда. Только бы взять себя в руки, вдохнуть, остановить... Но тени замерли сами. Кромешник снова принял человеческий облик, обвил Эльсу длинными руками, согрел кожу головы горячим дыханием: — Эльса, снежинка, тише, ты в безопасности. Никто тебе не навредит. Ты никому не навредишь. Ты в безопасности, Эльса. Страх только распалял его голод, и тяжёлое вожделение, и жажду обладания, — Кромешник дышал совершенно вулканическим жаром. Говорил мягко и виновато, целовал сырые спутанные волосы, отогревал ледяные пальцы в своих тёплых ладонях, как он утешал Эльсу, когда она захлёбывалась горестными воспоминаниями о дне своей коронации или маялась дурной тревогой перед выступлением на публике. Эльса так и не сказала стоп-слово. — Я же... твоя пленница, твоя собственность. Почему ты так бережен? — Но разве одно противоречит другому? — Кромешник хмыкнул. — Разве я стал бы дурно обращаться с драгоценнейшим в мире сокровищем? Я владею тобой, Эльса, золотая моя, несравненная королева, только чтобы лучше всего о тебе заботиться. Чтобы беречь тебя, ласкать и лелеять. Чтобы напитывать тебя любовью... услаждать твоё чувственное тело и тонкую, чуткую душу. Эльса затрепетала от щемящей нежности. Обязана была тоже успокоить Кромешника, показать, что всё хорошо, иначе и быть не могло, и ей нужно, необходимо больше, Кромешник нужен во всей своей кошмарной красе. И Эльса даже нашла слова: — Кромешник... я доверяю тебе, тебе одному. Люби меня... Делай, что хотел. Делай со мной всё, что пожелаешь, прошу тебя. Тьма отозвалась то ли стоном, то ли рычанием, не человеческим и не звериным даже: так, наверное, звучат хтонические чудовища. Эльса подточила самообладание своего демонического короля. Последние проблески света канули в вязкий чернильный мрак. Щёку гладила чёрная рука, каждый её палец гнулся в четырёх или пяти суставах, пальцев было семь или восемь, ладно, сейчас Эльса могла ошибиться в расчётах. Деформированные руки нежили всё тело, и десятки ртов целовали с таким исступлением, словно она подпустила Кромешника к себе впервые за вечность и через минуту покинет его навсегда. Могучие щупальца оплели с головы до ног. Мягкие и ласковые, они не давали шевельнуться ни на волос. В неодолимых объятьях тьмы Эльса чувствовала себя особенно хрупкой. Хрупкой, драгоценной, бесконечно любимой. Эльса повисла в путах, будто в пасти у левиафана, упоительно беспомощная перед его силой. Кромешник растворился во тьме, он был каждой тенью на земле и вне её, космической пустотой с золотыми звёздами вместо глаз. Алчная, неутолимая колдовская темнота льнула к Эльсе, с первой их встречи стремилась поглотить её целиком, утолить тысячелетний голод. Тени обволакивали, облизывали, как языки пламени, Кромешник целовал её стопы, Эльса ловила губами теневую ладонь на своём лице. Движения щупальца внутри неё отдавались непристойным хлюпаньем, по бёдрам ползли тёплые капельки, а Кромешник всё видел в темноте. И Эльса раскинулась, показывая, предлагая своё разгорячённое тело, одному лишь Кромешнику позволено знать её освобождённой и жадной, только ему Эльса вверяла и страх, и стыд, и бесконечный экстатический восторг, чистый, как пронизанный солнцем лёд горного ручья... Она не подозревала, что способна чувствовать столько всего, так сильно, так... настолько открыться и сблизиться... так любить. Для Кромешника Эльса тянула ликующую песню из протяжных стонов, срывающихся вздохов. Кружилась в вихре наслаждений, и не было больше ни зла, ни добра, никаких правил. Пусть бушует шторм. Воздух выстыл от колдовства, пот замерзал на коже и тут же снова таял, жаркие тени прогрели Эльсу насквозь, ей казалось, она почернела до костей. Пещеру затопило звенящее, беснующееся снежное море, Кромешник хохотал: — Моя сладкая... моя волшебная зимушка... Хотел бы я пропитаться чудесным твоим холодом до последней своей тени, насквозь и навсегда, — пусть я никогда больше не узнаю тепла! Твоя колдовская стужа... взрывается колючими фейерверками в ответ на каждое моё прикосновение... всё это из-за меня, только для меня. О, я чувствую каждый твой судорожный вздох, каждое сокращение мышц... и колотящееся ледяное сердце принадлежит мне... — рассыпались гулкие голоса и дробящиеся шёпоты: — Э л ь с а, т ы м о я. — Твоя, — выдохнула она. Словно молния пробила Эльсу, ослепительная, раскалённая, и она сияла, пылала, кричала во весь голос. Казалось, она рассыплется, растает и испарится от сокрушительного наслаждения. Но Кромешник держал её, от макушки до пальцев ног окутывал бархатной тьмой. ...Он освободил Эльсу от лохмотьев, оставшихся от платья, вымыл её, размякшую и полусонную, — знал, как Эльса ненавидела просыпаться липкой и вонючей, — и уложил в постель. Эльса лениво огладила плотную цепочку отметин, которая теперь обнимала её шею: Кромешник подарил ей украшение, приковал к себе. — Ты насытился? — О, мне никогда не насытиться тобой, — Кромешник ткнулся носом ей за ухо. — Я люблю тебя, Эльса. Люблю сильнее с каждой минутой, проведённой вместе, люблю за каждую мелочь, которую открываю. О, как фальшива твоя внешняя холодность, сколько в тебе скрыто самозабвенной страсти! Ты попросила щупалец, ты даже послушалась приказа ублажать себя передо мной, — но я не смел надеяться, что ты настолько себя отпустишь, так потеряешь контроль... так предашься чувствам. А как ты светишься от блаженства, как сияешь во тьме, моя ледяная звезда! О, Эльса, ты великолепна. Кромешник, король кошмаров, теней и многословных комплиментов, он никогда не уставал настолько, чтобы перестать болтать. Эльса не уставала его слушать. — Ты готова настолько открыться мне... настолько довериться. И я нравлюсь тебе даже таким... — продолжил он задумчиво. А вот глупости её порядком утомили. — Кромешник, я люблю тебя именно таким, — перебила Эльса. — Когда я к тебе прикасаюсь... я же всегда ощущаю твою нечеловеческую природу. Я тебя полюбила вот таким... чудовищным и чудесным. Её древний немёртвый монстр улыбнулся так радостно, так беззащитно: — Могу я тебя поцеловать? Она кивнула. Кромешник припал к тыльной стороне её ладони, будто к святым мощам, и Эльса закатила глаза: — Поцелуй меня в губы, — потребовала она ворчливо. Сейчас было легко говорить о своих желаниях. Кромешник навис над ней и накрыл её рот своим, перечно-жгучим от природы, карамельно-сладким от слов. Эльса счастливо вздохнула, обвела пальцами точёные скулы, оставила на них ледяные зигзаги. Эльса уткнулась Кромешнику в грудь и уснула, оплетённая тяжёлыми тёплыми кольцами темноты. *** — ...как — уже полдень? Но я же должна была... Как ты мог меня не разбудить? — Как посмел бы я нарушить твой безмятежный сон? — парировал Кромешник. — Я переместился в Эренделл, растолкал Анну и сказал, что ты взяла выходной... — Никто в здравом уме в такое не поверит! Тем более Анна. Анна слишком хорошо меня знает. — ...и она пообещала открыть приём, держать речь вместо тебя... обо всём позаботиться, чтобы ты наконец-то отдохнула. О, неужели ты не доверяешь своей обожаемой сестре? Надо было порадоваться одному из редких, драгоценных моментов, когда Кромешник ладил с Анной, — но они объединялись, только чтобы оттеснить Эльсу от государственных дел. — Заговорщики!.. Ой, смотри, что там! И когда доверчивый Повелитель кошмаров отвернулся, коварная Ледяная королева стукнула его по затылку снежком. И была великая битва.