Бездействие...
Бездействие...
Бездействие!
Голос в голове уже не просто настаивал, он громко требовал чего-то от Николая, который уже хотел сообщить о переносе собрания на послеобеденное время, заметив паренька и осознав, как отзывается его собственный живот на мысли о еде. Время перекусить. Впрочем, радость продлилась недолго – парень, что накрывал на стол, неловко обернулся, и, споткнувшись, опрокинул горячий чай на короля. Уже второй, черт возьми, раз! Николай вскочил, зашипев сквозь зубы, и начал торопливо расстегивать рубашку, пытаясь остудить кожу. Гул голосов в зале стих, все взгляды устремились к Ланцову. Толя было двинулся к мальчику, но его остановили. — Я сам. — Король поднялся. — Какого черта, Вернер? — Он знал имя практически каждого из своей прислуги. — Первый раз я простил тебя, может во второй можно быть аккуратнее? — Николай поправил края рукавов, чтобы никто случайно не увидел выступившие чернеющие ниточки на коже, и сурово посмотрел на парня. «Нужно успокоиться». Он редко позволял своей темной стороне показаться, ведь обычно близнецы разрешали такие ситуации, но не сейчас. Это был другой случай. Ореховые глаза короля стали почти черными, грудь часто вздымалась, рубашка промокла и неприятно липла к телу, требуя немедленно избавить себя от неё. Голос наполнился острыми нотками гнева и звучал ещё более убедительно: — Каким бы добрым и приветливым я не был, мое терпение не безгранично, ясно? — лицо Николая было строгим, паренёк испуганно сглотнул и тихо извинился, быстро кивая. — Славно. Вышел. Мальчишка снова затараторил извинения и выбежал. Ланцов расправил плечи, и снова сел за стол. Он почувствовал, что тьма отходит, и чтобы хоть как-то избавить себя от мерзкого ощущения расползающегося влажного пятна, Николай не стал застегивать обратно верхние пуговицы и распахнул воротник. «Нужно будет взять пару перчаток из комода...» — подумал король. Мало-помалу обсуждение вернулось к насущным проблемам. Беспокоить лишними расспросами Николая никто не решился. За спиной раздались тихие голоса близнецов, говоривших на родном языке. Он не успел подумать, о чем те могли говорить, как для него стали различимы слова: — Tafa pi qide shihou hen xinggan, dui ba? – Тамара говорила с придыханием, интонация звучала глубоко и низко. Любопытство захватило Ланцова, и он обернулся. Брат и сестра шептались, будто что-то замышляя. Его шуханский был хорош ровно настолько, насколько он был необходим на переговорах и касался в основном общих тем и политических терминов. Этот диалект звучал незнакомо, и из фразы было понятно: «Он такой...когда теряет самообладание». Толя поймал хитрую ухмылку сестры и ответил, сдержанно улыбнувшись: – Shi de. А затем близнецы посмотрели прямо на Николая.***
Вся оставшаяся половина дня прошла в попытке понять услышанное. После ужина к нему зашла Зоя с отчётом. Всех послов и министров разместили в гостевой резиденции и снабдили охраной, перемешанной среди слуг. Это означало, что на краткий миг воцарилось спокойствие, и что большинству, необремененному короной, ложиться спать этой ночью будет безопасно. С того самого времени он ушел в покои и велел его не беспокоить. Николай складывал в голове слова Тамары самыми разными способами, но все равно выходило что-то невнятное. Головоломка не складывалась из-за недостающего фрагмента. «Когда теряет самообладание..» Что же такое она спросила, что вызвало улыбку у обоих? Если бы это была шутка, то подошёл бы привычный равкианский. Очевидно, эта фраза сказана не для чужих ушей. В предательство и заговоры своей личной охраны верить не хотелось, хотя и отбросить этот вариант было бы крайне непредусмотрительно. Могла ли она сказать, что он становится...слабым? «И как кстати приехали советники короны Шухана… всё словно одно к одному» Ланцов тут же отругал себя за эту мысль – они столько всего вместе прошли, столько раз рисковали жизнью ради друг друга! Было ощущение, будто эту мысль ему кто-то подкинул, словно она была не его собственная. В такие моменты это его пугало – он привык полагаться на свой разум, но в последнее время тот всё чаще преподносил сюрпризы. По спине побежал липкий холодок. Снова это чувство. Как только наступала ночь, к Николаю приходила его собственная, персональная тьма. Объемные шторы были открыты, сквозь колышущуюся занавесь, комнату наполнял свежий ночной воздух. Король лежал на своей кровати и бесцельно дырявил взглядом потолок. Близнецы Батар сменяли друг друга каждый вечер, привязывали его руки и ноги прочными верёвками к кровати, обездвиживая, не давая шанса черным теневым крыльям унести его прочь. Благодаря этому он просыпался каждое утро в своей постели, а не посреди поля в обрывках пижамных штанов и без малейшего понятия, как провел эту ночь. Ведь узнай кто-нибудь из шпионов граничащих стран, что короля Равки привязывают на ночь, Николай Ланцов стал бы не только лёгкой мишенью для наемников, но и героем скабрёзных шуток и сплетен. Но ещё хуже было бы, если бы они увидели самого монстра. Ему казалось, что прошла целая вечность, прежде чем двери спальни отворились, и в проём, пригнув голову, зашёл Толя с небольшим подносом в руках. Хотя, возможно, поднос казался небольшим только в руках шуханца. На нем умещались несколько предметов: графин с водой, небольшой стеклянный бокал, низкая свеча в подсвечнике, блюдце, мешочек с сангом и крошечная ложечка, размером едва ли с мизинец Ланцова. Аккуратно разместив всё на прикроватном столике, Толя потянулся, чтобы закрыть окно и занавесить шторы. — Ты заставил меня ждать, — с напускным недовольством протянул Николай, — а я склонен предаваться мечтам, когда появляется свободное время. Это чертовски нечестно. В помещений стало темно, и только тёплый свет камина и свеча у кровати оставляли мягкие блики на лицах. Шуханец изобразил что-то вроде усмешки и стал отмерять ароматический порошок ложечкой, разравнивая его по поверхности блюдца: — Если помнишь, я всё ещё мою посуду за Тамарой до конца недели после того проигрыша в маджонг. Да и разве мечтать – так плохо? Иногда мечты можно превратить в хорошие стихи. — подожжённый свечой санг вспыхнул и почти сразу погас, разливая по комнате тягучий древесно-смолистый дым. По поверьям шуханцев он отпугивал демонов и успокаивал перед сном. — Да ты настоящий романтик. Кому-то очень повезёт, да? — Брось, мне просто нравится поэзия. — Правда? А Тамара уверяла меня, что ты почти прирос к тому томику, который носишь с собой. — Ланцов нервно хохотнул от собственной мысли: «А ещё Тамара говорила с тобой о чём-то прямо у меня за спиной таким голосом, который распалил бы тысячу сердец ». Толя проворчал что-то невнятное в ответ и вытащил свои кинжалы, чтобы отложить их. Ему не нравилось, что приходится ставить Николая в такое неприятное положение, а холодное оружие только добавляло дискомфорт. Затем он присел у кровати, разворачивая веревки, хитро запрятанные у изголовья и подножия. Наконец перевёл глаза на самого Ланцова: тот спокойно лежал на подушках и размеренно дышал. Казалось, тот готовился ко встрече с какой-нибудь девицей, а не ко сну в путах. Николай улыбнулся и протянул руки, давая понять, что все нормально. Толя выдохнул и веревка легла на запястье короля, затягиваясь как можно туже, но не причиняя явной боли. Это было дело рук фабрикаторов – усиленные гришами переплетения волокон не давали вырваться, но и не лишали конечности кровоснабжения. — Что значит xingaan? — всё-таки решил спросил Ланцов. — Xinggan? — слегка поправил его Толя, не успев обдумать откуда король мог знать это слово. — Сексуальный. Николай опешил. Черт возьми! Да это же совершенно не то, о чем он мог подумать. Выходит, эти двое обсуждали его в таком смысле? Но это было правдой. За своими мыслями он не заметил, как Толя перешёл ко второй руке. Чтобы не вставать, шуханец наклонился и буквально навис над Николаем, до его ушей донёсся шорох дыхания. Король замолчал, личный страж всеми силами старался избегать его взгляда. Вдох, ещё вдох, тишина, и наконец Ланцов сказал: — Выходит, вы с сестрой считаете меня… — Он выдержал паузу, его голос опустился и приобрел манящую хрипоту, подражая интонации Тамары. И наконец встретившись глазами с Толей продолжил. — Сексуальным? Шуханец застыл. Они оба чувствовали это вязкое напряжение в воздухе, и это был не дым благовоний. Несколько секунд тянулись бесконечно долго, а потом Николай в своей привычной манере засмеялся и наваждение почти рассеялось. — Толя, милый, брось. Разве такое можно скрывать от меня, м? — Он хотел было дотронуться до смуглого плеча, украшенного татуировками, но не сумел – веревки не позволяли. Зато смог поймать пальцами ладонь, державшую путы, и сжать её. Руки Толи напряглись, предплечие дрогнуло, однако разум подсказывал, что заигрыванием это невозможно было назвать. Николай Ланцов – один из тех мужчин, который всегда сиял в окружении дам, всегда кому-то нравился и казалось уже привык быть обожаемым. А значит, король просто издевался, подначивал беззлобной, по его мнению, шуткой. Мужчина медленно высвободился из цепких пальцев и отстранился, на лице проскользнуло лёгкое смущение с примесью чего-то ещё, что сложно было прочесть: — Это не смешно. — он поднялся, обошёл кровать и принялся обвивать босые ноги Николая. — Эй? Разве вы не шутили? — Ланцов попытался подняться, чтобы разглядеть лицо шуханца, но смог лишь дернуться и с отчаяньем упасть обратно. Зато можно было быть уверенным, что гришийские веревки надежно его обездвижили, в тот момент он ненавидел их больше, чем когда-либо. Угли в камине догорели, и единственным источником освещения оставался огарок свечи его руке. Николаю показалось, что уголки губ стража причудливо изогнуты в хитрой ухмылке. Или же это всё была игра теней и его воображение. — Шутили, — кивнул Толя в ответ. — Прямо как вы. Шуханец ещё раз проверил узлы на ногах, подошёл к столику, чтобы вернуть кинжалы в ножны и подхватить пустой поднос. — Доброй ночи, Ваше Величество. — произнес Толя и, развернувшись, покинул спальню, оставляя Николая наедине с тьмой и целой кучей незаданных вопросов.