1
в ресторане у джонни скучно, скучно до невозможности. донхёк сидит за столиком, как на зло с двумя стульями, и пускает серый дым в точно такое же серое небо. париж – город романтики. ага, как же. он фыркает. донхёк сегодня расстался...с кем-то. он, честно, уже и не помнит, как звали этого человека. кем он был, как он выглядел, что любил делать по вечерам и какую музыку слушал. память у донхёка ни к чёрту – его звали юта накамото. он тряхнул головой. – у вас не найдётся зажигалки? донхёк поворачивает голову на голос. как собака. молодой человек, брюнет, на вид не старше его самого, в клетчатом костюме с жилеткой и плаще поверх. и в шарфе красном. донхёку слишком ярко. – только спички. – отлично. парень садится на стул рядом с донхёком не спрашивая разрешения. они сидят в тишине, пока незнакомец докуривает. – будете коньяк? - донхёк кивает. брюнет подзывает официанта и заказывает бутылку коньяка и два стакана. – марк. – хорошее имя. донхёк. – вы никогда не хотели снести триумфальную арку к чёртовой матери? - марк расслабляет дуги нахмуренных бровей и улыбается так легко, будто не сказал сейчас самую возмутительную вещь в мире. – снёс бы с превеликим удовольствием, - донхёк смотрит туда же, на шикарные ворота ушедшего века. - только больно красивая. когда-нибудь позже, когда буду умирать. – а вы разве не уже? - марк наклоняет голову слегка и заглядывает донхёку в лицо. тот отворачивается. – отнюдь. чтобы умереть нужно куда больше, чем потерять человека. ‐ он отпивает из гранёного стакана. – вы потеряли часть себя. это весьма заметно, знаете ли. – меня это абсолютно не волнует, если быть абсолютным лжецом. знаете что, марк? - донхёк встаёт и засовывает руки в карманы огромного плаща, который совершенно не греет. ‐ пойдёмте ко мне танцевать. у меня есть радио и хорошее вино, а не это отвратительное пойло. марк прыскает со смеху. – зачем же вы тогда его пьёте? – это ресторан моего друга. ‐ донхёк закатывает глаза. - он любит смотреть на моё недовольное лицо. – в таком случае, мне бы очень хотелось увидеть ваше счастливое. они заходят в квартирку, промёрзшие до костей, но уже не такие мёртвые. донхёк на ходу скидывает с ног ботинки и бежит на кухню. включает радио, достаёт красивую, но порядком запылившуюся бутылку. я так хотел открыть её с тем кем-то. глупая какая-то мысль. никого больше-то и нет, только донхёк. кухня наполняется какими-то весёлыми песнями на французском, которые они оба абсолютно точно слышали уже сто раз. донхёк разливает вино по бокалам и протягивает второй гостю. у марка в глазах загораются звёзды, когда он принимает бокал из смуглых рук. – а теперь потанцуй со мной, - донхёк полусмешливо хмыкает и смотрит прямо в глаза. - марк. и они танцуют до пяти часов утра под белым потолком донхёковой кухни, пока не падают на пол от усталости. донхёк думает, что вкус вина не зависит от человека, с которым его пьёшь. ночь в париже прохладная, но живая. донхёк живой. он прыгал на кухне с каким-то марком, пока пряди его волос задевали подвески хрустальной люстры. и её звон переливался в его ушах громче любой музыки. марк как-то сам пропадает из квартиры около семи утра. "закроет дверь сам" – а дальше пустота перед глазами, будто беззвёздное небо.2
– чего ты сидишь тут, как собака бездомная? - вот уж спасибо ёнхо. донхёк поворачивается на него. – а ты чего стоишь тут со мной? заняться нечем в собственном ресторане? ‐ он усмехается. прекрасно ведь знает, что джонни всё понимает и, донхёк видит, волнуется. так было всегда, вобщем-то. донхёк умирает – ёнхо переживает. и спасает каждый раз. константа, прямо как в физике и математике и каких-то ещё науках, в которых донхёк не разбирается. а со хорошо разбирается не только в них, но и в донхёке. собирает все его осколки по всему парижу после кого-то, расставляет по полкам воспоминания и отрывки чужой жизни по памяти. у ёнхо руки золотые, и сам он весь золотой, прямо как люстры у него в ресторане. он думает донхёк ребёнок и треплет его по волосам. донхёку двадцать три, он всё ещё строит замки из песка и загадывает желания на падающие звёзды. ёнхо думает, что будет его защищать, даже если придётся умереть самому. – я не налью тебе больше. - он вздыхает и смотрит на донхёка. ‐ как ты не понимаешь, всё это просто было и- – не надо. - ли обрывает его резко. больнобольнобольно. он задыхается. ‐ я не хочу опять сваливать на тебя...всё. я не помню его, я не помню как его зовут, я не помню цвета его глаз, я не помню что он любил. я помню только то, что он ненавидел. – неправда, донхёк. - джонни улыбается до ужаса снисходительно. от чего-то глаза начинает щипать. - я зайду к тебе сегодня, давай пирог испечём? хэчан смотрит отчего-то с недоверием, но кивает. мягко. - клубничный? - клубничный. и ёнхо действительно заходит. с букетом красных гвоздик и тремя упаковками клубники в авоське. ‐ зачем так много клубники? - у донхёка глаза округляются от удивления. мужчина говорит, что торговец на рынке последние распродавал, отдал две бесплатно. ли делает вид, что верит. они проходят на кухню, донхёк достаёт ингредиенты и бутылку коньяка. ёнхо её убирает на полку повыше. донхёк ничего не говорит, только начинает смешивать молоко и яйца. со достаёт пакет муки, открывает. донхёк нарезает клубнику. мужчина мучными руками легонько хлопает его по щекам с двух сторон. тот смеётся и набирает горсть муки, нацеливаясь на чернющие волосы джонни. радио весь вечер молчит. с ёнхо спокойно. так же, как спокойно на морском берегу вечером. атмосфера обволакивает вечным спокойствием и кажется, будто никто не сможет навредить, сделать больно. донхёк сидит на подоконнике, спиной прижатый к чужой груди огромными мягкими руками, и ему тепло. всегда бы так дурацкая мысль вобщем-то. ему и самому это понятно – спокойная жизнь существует, но только где-то не здесь. где-то, где нет донхёка. клубничный пирог без двух кусков стоит посреди стола, словно вишенка на торте. – донхёк, - он смотрит в окно, ощущая вибрацию в чужом теле при разговоре. – прекрати обманывать себя. надо учиться отпускать людей, ради своего же блага. – так говоришь, будто это просто. – о, поверь мне, куда проще, чем тебе кажется. - ёнхо поджигает сигарету. - мне двадцать восемь лет, донхёк. знаешь скольких пришлось отпустить? помнишь амели? - донхёк кивает. - она сейчас тоже в париже, у неё лавка цветочная. джонни выдыхает сигаретный дым. ли вспоминает про красные гвоздики. – ты её любил? - тихий вопрос уносит порыв ветра за открытым окном. – вопрос неверный, донхёк. спроси, люблю ли я её - и я бы ответил "люблю". любовь работает, только если она остаётся где-то среди мыслей о прошлом и будущем. я люблю амели и сейчас, но не прийду к ней больше ‐ и это не из-за тэна, нет. просто нужно вовремя отпустить. она была особенно прекрасна той весной и я подумал: "это конец". она больше не моя. я позвал её на свидание, купил огромный букет гортензий, уж очень они ей нравятся. сказал тысячу комплиментов, даже на руках носил через поле тюльпанов на ферме у куна. она так смеялась и прижимала меня к себе, - мужчина улыбнулся собственным воспоминаниям. - я был на седьмом небе от счастья и, вероятно, чувствовал себя самым влюблённым человеком в мире. мы тогда вернулись в париж на закате, и я решил, что пора. мы стояли у эйфилевой башни, там, где познакомились. я сказал:"познакомишь меня с ним?" она так удивилась, даже испугалась немного. "должен же я знать, в чьи руки отдаю мою лилию" - я улыбался, а у неё глаза слезиться начинают. говорю:"только не плачь, прошу тебя. ты такая красивая, когда улыбаешься." она утёрла слёзы и шмыгнула носом. улыбнулась. сказала, что его зовут ив, рассказала, как они познакомились. когда расходились, расцеловала мне всё лицо и всё-таки расплакалась, но сказала, что это от счастья. я шёл тогда через весь город с лицом в её помаде и знаешь что? было так спокойно и легко на душе. я как будто только влюбился в неё. – а что потом? - так же тихо. – потом? - джонни выкинул окурок в окно и развернул донхёка к себе боком, чтобы видеть его лицо, благо подоконник широкий. ‐ потом она позвала меня на их свадьбу в качестве друга невесты. это было где-то через год. с ивом мы хорошие знакомые, я и сейчас иногда хожу к ним в гости. всё никак не могу отвыкнуть от её имбирного печенья. донхёку нечего сказать. – ты не понимаешь и молчишь. спроси. – я не понимаю, что спросить. - донхёк выдыхает и роняет голову на прижатые к груди колени. – это было ужасно больно, но только первые десять секунд. - ёнхо улыбается и треплет младшего по волосам. - донхёк, пойми, любовь - это не жертвоприношение. конец отношений не значит конец любови. но ты не должен убивать себя из-за того, кого любишь. не надо возводить алтарей в своём сердце и поливать их кровью. если ты действительно любил его, почему бы не отпустить? ты ведь не желаешь ему зла, я знаю. посмотри на звёзды, найди самую яркую, досчитай до десяти и выдыхай. донхёк не может не верить джонни.3
марк стоит перед триумфальной аркой. или, вернее сказать, она стоит перед марком. несколько часов перед марком стояла валери в шелковом платье на тонких бретельках и предлагала уехать из парижа в польшу. он отказался. он каждый раз отказывается - приходит в дом мадам бланш и отказывается. когда-нибудь его начнут выгонять оттуда взашей, вероятно когда он надоест валери своими рассказами об атлантиде и вавилоне. но ей всё не надоедает. марк подозревает за ней привязанность к себе, однако никаких предположений не высказывает, только таскает ей книжки про древность из своей домашней библиотеки. либо ей действительно интересно, либо она хорошая актриса. марку двадцать четыре, но по ощущениям семнадцать. они сидят на краю какого-то мостика через реку. – не понимаю только одного, почему вавилон сам по себе - не одно из чудес света, ни из античных, ни из нынешних. величайший город древнего мира, с громадным зиккуратом. про него в библии даже написано, не то чтобы я читал. – может быть, не обязательно быть величайшим, чтобы быть чудом света? - валери болтает тонкими ногами в воздухе и улыбается навстречу солнцу. ‐ или люди слишком привыкли к существованию чего-то и не видят, насколько оно чудесно? для меня вот ты, – она поворачивается к марку. – вполне можешь сойти за восьмое чудо света. марк думает, что валери ‐ одно единственное чудо света в его жизни. валери восемнадцать лет. с ней легко. он приходит с пирожеными и они пьют чай. он приходит с новым проектом величественного особняка и они обсуждают зажравшихся графов. он приходит с пустотой и она кладёт его голову себе на колени и перебирает тёмные пряди, пока марк не заснёт. она как чистый лист, на котором марк расписывается, старается красиво, но выходит как получится. – пойдём, покажу тебе кое-что. – что? – что-то невероятно красивое. они идут какое-то время по привычным улочкам, пока марк не останавливается у ресторана. "барвенок" читает валери на вывеске. молодой человек проходит на терассу заведения и занимает столик. она следует за ним. подошедший оффициант получает заказ в виде бокала рома и молочного коктейля. валери думает о том, что марк транжира. мысль скучная, она это прекрасно понимает, но иногда нужно побыть реалисткой. озвучивать эту мысль она однако не стала. перед ней образовался высокий стакан на ножке с мягкими молочными пузырьками. марк кивком указывает на вид триумфальной арки. валери внимательно всматривается. – и всё-таки, ничего особенного, марк. марк не отвечает. он уже и на арку не смотрит минут пять как. девушка прослеживает направление его взгляда и видит молодого человека в бежевом плаще поверх серого свитера. он сидит в другом конце террасы и выпускает облачка сигаретного дыма в воздух. так вот что за красоту ты хотел показать. валери улыбается. – ему плохо. – я вижу. – иди поздоровайся, я уверенна он будет казаться более живым с тобой. - валери достаёт из сумочки конфету на палочке, закидывает в рот. марк смотрит на неё с немым вопросом. ‐ иди уже, я в порядке. и марк слушается её, наверное, впервые. идёт через небольшие круглые столики, обходя официантов. пока идёт, понимает, что не знает, что говорить. слова находятся сами. – у вас не будет спичек? у донхёка мурашки пробегают прямо вдоль позвоночника. он снова поднимает голову на голос. – вы же могли попросить официанта прикурить. – у вас спички горят ярче. - говорит марк, глядя прямо в карамельные глаза. донхёк вдруг начинает смеяться, словно услышал лучшую в мире шутку. – садитесь. - марк садится. - будете...сок апельсиновый? – сок? хотите я закажу водки... – джонни. владелец этого ресторана, мой друг, он не продаст мне алкоголь больше. - брюнет хотел было сказать о том, что заказывать ведь будет он. - о, не волнуйтесь. вам он тоже не продаст. марк минуту сидит в недоумении. донхёк потягивает оранжевый сок через трубочку и выглядит ребёнком в теле молодого человека. очаровательно. они сидят в тишине, думая каждый о своём. брюнет смотрит куда-то на витражные окна дома напротив. донхёк смотрит на марковы губы. марк чувствует поцелуи в уголках рта. почему? – пойдёмте. - донхёк встаёт и протягивает марку руку. тот хватается за холодную руку и чувствует покалывание на кончиках пальцев. никто не задаёт никаких вопросов. они оказываются в той же квартире через пятнадцать минут и семь секунд. донхёк стаскивает с себя пальто и ботинки. марк успевает только закрыть дверь. донхёк падает в его руки через три щелчка ключа в замочной скважине и один удар собственного сердца. брюнет прижимает его к себе, медленно по стенке съезжая на пол прихожей. донхёк дышит ровно, спокойно. чужие руки блуждают его по спине, будто он неглаженная рубашка. только что выстираная и высушенная на холодном парижском ветру. в квартире тепло, хрусталики люстры не ловят ни одного порыва свежего воздуха. они сидят молча около часа. потом донхёк всё-таки поднимается и тянет марка на кухню. ещё одна бутылка вина находится очень быстро в том же кухонном шкафчике, что и прошлая. – у тебя там винный погреб? – что-то вроде. - донхёк отпивает прямо из бутылки и протягивает марку. брюнет повторяет его действие. они выпили одну бутылку и достали вторую меньше чем за час. – хочешь что-то спросить? – слышал когда-нибудь о висячих садах семирамиды? – одно из античных чудес света. – верно. было такое древнее государство - месопотамия - это там, где был город вавилон. по одному из предположений там, рядом с дворцом, так называемым "чудом человечества", царь навуходоносор II и соорудил эти самые висячие сады невероятной красоты. сады украшали фруктами, искусственными водопадами и терассами с густой листвой. в них росло множество видов деревьев, кустарников и виноградных лоз. а возвёл он их для своей жены, мидийской царицы амитис, которая очень скучала по горам и своей родины. – сильно же он её любил, наверное. - донхёк как-то грустно усмехается и переводит взгляд на округлившуюся луну на чёрном небе. – а может, и не было никаких садов, - марк обрывает резко и смотрит на донхёка с мягкой улыбкой-усмешкой. - ни одного подтверждения их существования, вобщем-то, нет. может, их соорудили в другом городе; может, их воздвиг другой человек; может, предназначались они совсем другой; может, их не было совсем. может, их видел только тот, кто их создал. а ведь как красиво их описывают... донхёк думает долго. до того долго, что марк начинает задумываться, а не выгонят ли его сейчас из квартиры ко всем чертям. к чертям пока не то чтобы хотелось. благо донхёк был слишком пьян, чтобы кого-то куда-то выгонять. вместо этого он лезет к марку на колени и – ты бы построил их для того, кого любишь? висячие сады? - какая чушь. донхёк уже жалеет, что вообще рот раскрыл. они знакомы с прошлого понедельника, видятся только второй раз и всё что они делают - это дурачатся и истощают запасы донхёкового вина и какие вообще к чёртовой матери са- – да. надо перестать упоминать чертей. марк тянется к его губам первый. обдаёт горячим дыханием и прикусывает донхёкову нижнюю губу. тот вздрагивает, но не уходит. позволяет больше. брюнет целует глубоко, только вот слишком уж аккуратно держит донхёка за талию. а у него перед глазами уже эти самые сады и он честно готов это письменно задокументировать, что видел и как выглядело. выглядело просто невероятно. они отрываются друг от друга лишь к половине третьего ночи, когда луна постепенно начала менять положение на небе. сидят на всё том же донхёковом подоконнике и говорят ни о чём и обо всём одновременно. марку нравится абсолютно всё. – зачем ты меня поцеловал? ‐ вопрос в пустоту без ожидания ответа. тишина обжигает лёгкие. марк молчит слишком долго для донхёка. – ты же знаешь, любовь это ужасно больно. собирать себя, как мозаику для человека, который однажды стукнет молотком и ты рассыпешься к чертям собачьим. и прекрасно ведь знаешь, что разобьётся, что будет больно. люди как дураки повторяют одни и те же действия, одни и те же ошибки. но когда людям больно, они такие красивые. ‐ марк зажигает сигарету донхёковыми спичками. - ты красивый. донхёк смотрит на него. вокруг звенящая тишина.4
приходить прямо к открытию - это верх неприличия и ярчайший показатель того, что тебе нечем заняться. в "барвенке" практически никого, только мужчина с чашкой тройного, вероятно, эспрессо, сидящий в самом углу зала и женщина, пускающая дым на триумфальную арку с терассы. джонни замечает донхёка мгновенно, можно даже сказать ощущает. он ничуть не волнуется, нет, вы что. – его звали юта накамото. - джонни садится рядом-рядом. - у него был...у него глаза такие яркие, блестящие, как два бриллианта; у него кожа тёплая, как песок на море; у него огромные ладони, он может ими всё моё лицо накрыть и ещё бы осталось; у него невероятно красивые татуировки, пока он набивал одну которых, я сидел рядом и держал его за руку; он любит банановое молоко, а я так и не понял, как он пьёт эту гадость; он коллекционирует старые марки и любит носить солнечные очки зимой; у него тёплые губы. - донхёк останавливается и переводит взгляд с триумфальной арки на мужчину. ‐ я люблю его. джонни ничего не говорит, только улыбается и тянет к себе. младший плакал совсем немного, а он всё гладил его по спине и говорил, что донхёк молодец, что он хорошо справляется. с любовью после расставания нужно справиться. справиться и просто продолжать жить. – всё хорошо, донхёк. - ёнхо забирает у официанта два бокала и бутылку кальвадоса. - у тебя всё будет хорошо. будет. осознание этого бьётся в груди всё сильнее. донхёк делает первый несмелый вдох. они с ютой встречаются на ферме у куна случайно примерно через десять дней после этого разговора. накамото выглядит настолько завораживающе, что донхёк останавливается посреди улицы. как и всегда. всегда у него перехватывало дыхание от того, какой старший– додумать не успевает. – донхёк, - юта несмело улыбается и так же подходит к младшему. бывшему. ‐ привет, радость. лёгкие всё-таки лопаются, в голове что-то хлопает. где-то сзади донхёка падает эйфелева башня. за ютой поле тюльпанов. – привет, юта. - улыбка красивее, чем когда-либо. накамото резко выдыхает напряжение и всё-таки лохматит волосы младшему почти протянутой рукой. и всё спокойно. донхёк не падает, обдирая колени об асфальт. небо не затягивается свинцовыми тучами, не начинается ливень. не рушится невидимый горизонт. джонни прав мысль запоздалая надо поблагодарить его. но это всё потом, а пока ‐ юта с волосами цвета дикой розы, который улыбается ему, совсем как раньше. он рассказывает, что сейчас живёт в монпелье, у него там свой ювелирный магазин и пирсинг-салон по совместительству. у него квартира недадеко от триумфальных ворот пейру и пудель по кличке рапунцель. говорит, ему хорошо там, почти как в японии. донхёк рад за него, честно. – знаешь, я звонил джонни...тогда. - юта слова не подбирает, но говорит мягко. запускает пятерню в красные пряди. - прости, что не позвонил тебе. не хватило смелости. а он тогда долго на меня кричал, думал, что я сказал что-то...ужасное, сделал что-то не так. по правде сказать, я так и считаю. но ёнхо быстро успокаивается, ты же знаешь. я ему рассказал всё, он извинился, что накричал. сказал, что тебе очень плохо. да, я помню. они расстались чуть больше месяца назад, в начале августа, когда природа играла свои последние симфонии. юта позвал донхёка выехать за город. они всё утро провели где-то на природе, то бесцельно бродя по лесам, то бегая про полям ромашек, то стоя по колено в воде какого-то озерца. потом юта предложил заехать на ферму куна. для них двоих - джонни и юты - там какое-то особенное место, для каждого по-своему. юта тогда спросил у куна, можно ли ему срезать немного майорана. кун поворчал, что его опять обворовывают, но отказывать не стал. они вернулись в париж около пяти вечера и юта предложил пойти в их любимый ресторан. донхёк никогда не ужинал вкуснее. а потом юта сказал, что он хочет расстаться. он держал донхёка за руку и понимал, что всё получается неправильно. не получается как у джонни, легко и правильно. младший расплакался. сказал, что всё хорошо, он понимает. что он там понимает, юта так и не понял. они разошлись как-то странно и невероятно больно. донхёк тогда просидел всю ночь перед триумфальной аркой. потому что красивая. ёнхо нашёл его где-то часов в пять утра. накинул куртку на плечи и поднял на руки. принёс к себе домой уже уснувшего по дороге младшего. у него потом поднялась температура от пребывания на ночном холоде, и тэн кружил над ним около трёх часов, то прикладывая холодную тряпочку на лоб, то подкладывая грелку под одеяло. волновался, только в отличие от джонни, активно. донхёк стряхивает нашедшие воспоминания. – как ты? – я в порядке, юта, правда. - донхёк всё-таки улыбаться не перестаёт. - и не обижаюсь на тебя. только в этот раз давай попрощаемся не навсегда и по-нормальному. и тянется к чужой щеке. юта смеётся и не отклоняется, принимает этот по-детски громкий чмок и обнимает донхёка, поднимая и кружа в руках. – приезжай ко мне как-нибудь. я сделаю для тебя серёжки какие-нибудь. и звони, если что, или если просто захочешь встретиться. – обязательно! донхёк досчитывает до десяти и выдыхает. он идёт через весь город с лицом всем в ютиных улыбках. и чувствует себя заново родившимся. он доходит до "барвенка" и влетает в привычный покой заведения радосным вихрем. кажется, за ним след из звёздной пыли тянется. джонни сначала выглядывает из-за барной стойки, посмотреть кто пришёл, а потом, увидев донхёка, направляется к нему. – шампанского? – мог бы и не спрашивать. - донхёк улыбается самой яркой из всех своих улыбок. ‐ присоединишься? – не могу, работа. - джонни пожимает плечами и лохматит донхёковы волосы. - могу зайти к тебе сегодня. весьма невежливо, но младший уже на него не смотрит. – извини, сегодня у меня будет занято. - взгляд только на дурацкий клетчатый костюм и красный шарф посреди улицы. марк машет ему рукой, донхёк зеркалит. ёнхо кивает самому себе кажется и уходит с легкой улыбкой. клетчатый костюм заходит на террасу и садится на второй стул. – надо же, шампанское. - он подставляет руку под подбородок и смотрит прямо на донхёка. разглядывает. - празднуете что-то? – нет. а что, обязательно что-то праздновать, чтобы пить шампанское? ‐ донхёку говорить так легко, что кажется он сейчас лопнет от своего хорошего настроения. - я вот так не считаю. шампанское есть шампанское, его пьют не из-за причины. – но у вас всё же причина есть. - марк щурится в ласковых лучах солнца. донхёк вздыхает. – я сегодня встретился человеком, которого люблю. мы с ним расстались. - он смотрит на поднимающиеся пузырки в бокале. - в этот раз хорошо. – я рад. они сидят в ресторане до самого закрытия, обсуждая обсуждая всё и сразу. донхёк рассказывал о том, как первый раз юта покрасил ему волосы в розовый два года назад и как они потом пришли в ресторан к джонни, а он стоял на террасе с открытым ртом, с бокалом и салфеткой в руках. рассказывает, что он вообще-то флорист по образованию, а у его родителей винокурня недалеко от фермы куна. он провёл там всё детство, а с куном познакомился, на удивление, только после того, как познакомился с джонни в пятнадцать лет. он тогда жил и учился в пансионе для мальчиков, а джонни - в высшей экономической школе парижа. донхёк тогда за девочку из женского корпуса вступился, вспыхнул, как спичка, услышав всё, что ей наговорили эти идиоты, а они его избили. это было в пятницу, в пансионе на выходные отпускали к родителям, а ему домой стыдно было с синяком на переносице и рассечёной губой заявляться. тогда-то ёнхо и встретил его, побитого и мокрого от дождя. вздёрнул за воротник, спросил что случилось. а донхёк возьми да и расскажи всё. вообще всё. он видел старшего у пансиона несколько раз, тот приходил к своим приятелям помладше. они его сильно любили и уважали, донхёк видел. в тот вечер джонни забрал его к себе домой, напоил чаем, спать уложил. а потом вместе с ним в пансион пошёл, познакомил со своими друзьями, сказал, если какие проблемы будут ‐ идти к ним и не стесняться. так и подружились. марк рассказывал о валери. сказал, что он сирота, она тоже, но они есть у друг друга, и этого им достаточно. она ему как младшая сестрёнка. марк, вообще-то, архитектор. рассказывает о своих проектах, красивых до ужаса. даже один из них зарисовывает на салфетке(откуда он достал карандаш?)– шикарный особняк, весь воздушный, в вензелях и колоннах, будто из сказки. говорит, построит его, и сумма наберётся достаточная, чтобы валери в университет пристроить. она мечтает стать модельером. марк не может ей отказать. как они познакомились он не рассказывает - видимо, приятного мало. донхёк не настаивает. – я на пианино играю. - вдруг говорит марк. - в среду концерт будет, в зале на улице сюрен. моё выступление в самом конце. донхёк кивает.5
на концерт донхёк пришёл, но только ради тэна. он танцор, танцор невероятнейший из всех, кого ли когда либо видел. он двигался так, будто родился в танце и сама природа направляла его изящные движения. тэн и ёнхо пригласили младшего, он просто не мог отказать. весьма разношёрстный концерт. донхёк заходит в зал, наполненный людьми и красными бархатными сиденьями. ёнхо встаёт и поднимает руку чтобы привлечь его внимание. младший подходит и садится рядом. выступление потрясающее. тэн блистает, словно хрустальная люстра на солнце, в свете прожекторов. дыхание перехватывает, когда танцор в белом блистающем костюме кружит на сцене в невероятном темпе, словно снежинка, сгорающая вради своей6
донхёк сидит под триумфальной аркой. прямо как восемь лет назад. в париже ночью холодно, так что зубы стучат и трясутся колени, но он не уходит. арка возвышается над ним словно античный гигант, смотрит, разглядывает такого маленького и непонятного человечка. и он разглядывает её в ответ. так и происходит немой диалог донхёка и искусства. для ли оно всегда молчит. вот и триумфальная арка стоит перед ним и молчит, как преступник на допросе. ты ведь и есть преступница. воздвигнутая в честь людских побед. в честь людских убийств. донхёк ярко представляет, как к известняку подступают кровавые волны. стряхивает наваждение. сегодня он здесь не для того, чтобы рассуждать о истории её происхождения. он просто наслаждается видом. на его плечи приземляется куртка. – о чём думаешь? ‐ марк садится рядом с донхёком и устремляет взгляд чуть выше арки - на небо, усыпанное звёздами. – ни о чём. - хмыкает. - что ты тут делаешь? – пришёл к тебе. – врёшь. ты пришёл к ней, - он кивает в сторону арки. - так же, как и я. – не вру. - марк улыбается. - я видел её тысячи раз, занесённую снегом, омытую дождём и высушенную летним солцем. а вот тебя я видел всего лишь чуть больше сотни. – и что, - донхёк встаёт с места, отряхивая штаны. старший повторяет его движения. - хотелось бы больше? марк тянет его к себе за талию. донхёк упирается руками в его грудь. губы дрожат от холода. марк целует его так тепло и мягко, что, кажется, коленки всё-таки не выдержат. о триумфальную арку ударяются первые капли дождя.