Здесь почему-то нет тебя

Когда машину занесло на очередном вираже, Эндрю даже не посмотрел на спидометр. И так было ясно, что это - конец. Удар был такой силы, а скорость достигла той отметки, когда для сомнений не остается места. Почему-то нога, ударившая по тормозам, ушла в пол. Что за черт? А разве это теперь важно? Он слышал чьи-то крики. Кто-то звал его по имени, но в хоре голосов не было самого главного - голоса Нила. Он так хотел услышать его в последний раз. Жаль. Сам же принял решение. Обижаться не на кого. Мир потерял свои контуры. Погасло солнце. Улеглась пыль. И все исчезло... Эндрю поднял голову, расправил плечи. Перед ним не оказалось никакого черного тоннеля с ярким пятном света впереди. Никто не вел его за руку и не говорил с ним. Его кто-то просто втолкнул в какую-то дверь и захлопнул ее за спиной. Он резко оглянулся. Тяжелая, явно изготовленная из какого-то прочного сорта древесины, поросшая мхом, будто стояла здесь уже сотни лет, и лучи солнца не касались ее. Где же это он? Эндрю осторожно пошел по вымощенной серыми плитками дорожке. Над его головой, с тихим шорохом, сплелись темные ветви деревьев, образуя свод. Вокруг стыл туман, но он почему-то не ощутил ни сырости, ни холода. Дорожка вывела его на бескрайнее поле с редкими кустарниками. Плитка под ногами, с темно-зеленой травой, пробивающейся сквозь швы, тянулась бесконечной лентой куда-то вдаль. Трава, редкие деревья, серый, темно-серый, предгрозовой день, и ни лучика, и даже, ни намека на солнце. Эндрю поднял голову, оглядел низкое, все в клубящемся тумане, небо. Ни шороха, ни запаха. Не поют птицы, не стрекочут кузнечики. Он мертв. А почему же никто не встречает его? Ему ведь положено наказание за его поступок, совершенный, пусть и в отчаянии, но нарушивший библейские каноны. Эндрю прошел по этой бесконечной тропинке еще немного. Он один здесь. Эта мысль как-то сбивала с толку. А ему, вообще, что-то надо делать? Что от него требуется-то? Он огляделся. Поросшая мхом дверь, так и чернела за спиной, надежно укрытая древесным сводом. Там осталась его жизнь. Эндрю повернул обратно и прибавил шаг. Он не мог думать ни о чем больше: там его жизнь, там Нил. Там. Его глаза - яркие, синие...его руки, его смех и нежность. Зачем он здесь? Ему нужно туда. Он не чувствовал холода, хотя на нем была только белая майка и белые же брюки, подвернутые чуть не до колена. Сандалии, с кучей ремешков, не должны были согреть босые ноги... Он не чувствовал запахов и не слышал звуков. Но сердце его разрывалось от тоски по синим глазам, оставшимся там, за дверью из непонятного материала, разделившей их навеки. - Нил! - позвал он, приблизившись к двери. Его тонкие пальцы легли на скользкую травянистую поверхность. То, что она не откликнулась никаким запахом, оставшись стерильно-равнодушной, вызвало панику. - Нил!!! Но тишина звенела в ушах, как бы он не прислушивался. Здесь время текло иначе. Не пели птицы, и не журчала вода. Он уже очень долго бродил по этому туманному, безжизненному миру. Иногда ноги приводили его к далеким очертаниям дома, окруженного стеной кедров. И тогда Эндрю застывал перед ним и смотрел, смотрел, как на веранде спят коты, а прозрачные фигуры, из ниоткуда взявшихся, смутно знакомых, людей, перемещаются, то по лужайке, то входя и выходя в двери... Там почему-то тоже не светило солнце, хотя Эндрю помнил, по какому принципу выбирал для них с Нилом этот дом. А сейчас он не узнавал лиц и не слышал их голосов. Кто они? Господи, кто? Его сердце тянулось к ним, но, уже в следующую минуту, клубы тумана меняли очертания, и родной дом пропадал из виду, как мираж исчезает на глазах у измученного жаждой, следующего по пустыне, путника. Сердце помнило только Нила. Он садился в траву, уже зная, что не замерзнет и не заболеет, и вспоминал их жизнь, от первой минуты встречи, до последнего объятия в аэропорту. Он не испытывал голода, но болел тоской и нежностью по рыжим волосам и горячим губам. В памяти не осталось места ни для бизнеса, ни для дружбы, ни даже - для сына. Зато тело сразу вспыхивало, стоило представить их первый поцелуй с Нилом на крыше, в миг полного, губительного отчаяния его любимого человека - тогда еще хрупкого мальчишки, с телом, исчерченным шрамами. Закрыв глаза, Эндрю ощущал под пальцами нежность кожи и грубую поверхность затянувшихся ран. Он помнил каждую искру, пронзавшую его, при малейшем прикосновении к пухлым, страстным губам. Он больше не мог терпеть. Мучения Нила были невыносимы, а потребность в нем рвала и сердце, и разум. "Хочу, чтобы мы всегда были вместе!" - часто говорил ему Нил, осторожно дотрагиваясь до его волос. И слова жгли насквозь. Эндрю не понимал, как совместить в себе свою ненависть к миру, и эту безумную страсть, жажду, бесконечную любовь - вот, как называлось это растущее чувство к этому человеку, готовому посвятить всего себя его излечению. Нил вел его к нормальной жизни. Вел, не задумываясь о последствиях, не слушая чужого мнения. Он, будто альпинист, вытягивал его из пропасти, а потом, обняв на вершине мира, показывал ему, как этот мир велик, и каким счастливым можно стать, позволив себе всего лишь любить. Так мало, и так много. Эндрю приходил на тропу и подолгу смотрел на дверь. Чего он ждет? Возможно, Нила? Вот она откроется, тяжелая, поросшая мхом, и растерянный, встрепанный, а, может быть, и перепуганный, Нил войдет в нее... Эндрю мечтал обнять его, чтобы навеки замереть в его теплых руках и, наконец, вдохнуть и ощутить аромат рыжих волос. Кто знает, сколько он пробыл здесь. Тропа пустовала. Дверь, плотно закрытая, темнела под сводом из мертвых ветвей. Один раз Эндрю заметил какое-то движение. Сделал несколько неуверенных шагов и, сбоку, в траве, увидел кота. Он неподвижно сидел, обернувшись черным хвостом и, не мигая, смотрел на Эндрю пронзительно синими глазами. - Саймон, - с тяжелым вздохом, произнес Эндрю. - Господи, ты все-таки, умер. Сколько же я здесь? Он приблизился, взял кота на руки, но Саймон был, как игрушечный. Словно набитый ватой, он застыл на руках у Эндрю и даже не потянулся обнюхать его, как делал всегда, стоило только хозяину поднять его. Он сидел, тихонько шевелил ушами, медленно осматриваясь. Оказывается, Эндрю еще не разучился плакать. Иногда, стоя перед дверью с Саймоном на руках, он чувствовал, как горячие капли рисуют мокрые дорожки на его щеках. Бессмысленные, никому не нужные слезы. - Нил! - звал он негромко и замирал у двери, протягивая руку, дотрагиваясь до влажной поверхности. - Нил. Мне одиноко без тебя. Но я не могу просить тебя прийти, ведь это будет означать, что ты тоже умер, а я не хочу твоей смерти. Кажется, я совершил что-то ужасное. Неправильное. Я бы хотел попросить прощения. Прости меня, любимый мой. Ты ведь не был виноват. Я откуда-то это знаю. Наверное, здесь такое место, что находятся все ответы...Только поздно. Слишком поздно. Господи. Эндрю опустился на колени, осторожно посадив Саймона в траву. - Господи!!! - в отчаянии, давясь слезами, крикнул он, и голос его неожиданно прозвучал гулко, и понесся эхом по всему пространству вокруг. Туман, словно в испуге, дернулся над головой. - Прости меня! Я зря обвинил его! Я его люблю. Как же мне быть? Я не могу больше... Он закрыл лицо руками, а когда, через сотню лет, отнял их и покорно сложил на коленях, увидел вдруг приближающуюся белую, словно сотканную из тумана, фигуру. - Эндрю, - позвал его незнакомый женский голос, - идем со мной. Он поднялся и пошел, оставив всякие сомнения. Белая полупрозрачная фигура сложилась в девичий силуэт, но Эндрю так и не понял, кто ведет его сквозь туман. Только когда они, подчиняясь законам, не то смерти, не то сна, оказались на крыше кампуса и сели на краю, свесив ноги, смутная догадка мелькнула в мозгу: - Мария? - Да. Спасибо, что узнал. - Почему ты? - спросил он. - Не знаю. Меня отправили к тебе, - черные глаза безмятежно задержались на его лице. - Отправили? Зачем? - Они решают твою участь. Очень трудно... - Кто они? - Не знаю, - равнодушно ответила она. - Ангелы, может быть... - А почему трудно? - Потому что тебя невозможно причислить ни к самоубийцам, ни к жертвам. Правильнее сказать, ты - и то, и другое. Ты испортил топливную систему в своей машине, но твой враг испортил тормоза. Ты хотел умереть, искал смерти, но ты так сильно любил, и так глубоко отчаялся... Ты жил в неправедном союзе, но твоя любовь была так чиста и жертвенна... Мария вздохнула. - Я не понимаю, почему пришла ты, а не мать моего ребенка, к примеру? - Эндрю ищущим взглядом окинул землю внизу, но не узнал местность и не нашел ничего похожего на их с Нилом тайный мир. - Мне позволили завершить то, что я не успела. - Что же это? Мы были едва знакомы... - Я не сказала тебе спасибо. Не поблагодарила, когда ты отказался от того злодейства, что предлагал тебе сотворить со мной твой сводный брат. Ценой своего покоя, ты отпустил меня... Спасибо, Эндрю. Спасибо, что занимаясь со мной любовью, ты не выказал неприязни, спасибо, что отнесся, как к человеку... - Вот как, - вздохнул Эндрю, вспоминая свои пятнадцать лет, и грязную улицу перед домом, и эту пуэрториканку, влюбленную в него, и готовую отдаться даром, лишь бы дотронуться до его светлых волос, казавшихся ей чудом. - Да. Мне это было важно. Она поднялась: - Жди здесь. Я узнаю их мнение и сообщу тебе. И снова одиночество, туман и отчаяние. Он сидел, не чувствуя холода, и только игла нежности терзала сердце. Нил. Неправильная любовь, которая вдруг очистилась, потому что была так сильна... Ее появление не напугало его. Туман сгустился, и Мария оказалась рядом, словно играя с полупрозрачными клубами без цвета и запаха. Он поднял на нее глаза, в ожидании приговора. - Тебе дают второй шанс, - объявила она, и в голосе ее, наконец-то зазвучало хоть какое-то чувство. - Как это понимать? - шепотом спросил Эндрю. - Идем. К двери они подошли, почти касаясь друг друга плечами. Замерев, Эндрю посмотрел на Марию. Она медленно подняла руку и указала ему на тоненькую полосочку света, забившуюся в приоткрытую щелочку. Он вздрогнул всем телом, будто через эту крошечную толику света получил глоток живительного эликсира. Ему уже не было дела до его провожатой. Дверь заняла все его мысли, и он, как голодный, рванулся к этой увеличивающейся полоске солнца, без которого никогда не мог нормально жить и глубоко дышать. Послышался шум города, гул электричества, рычание автомобилей, и голоса. Эти голоса приближались, становясь все громче и громче. Он распахнул дверь: - Не надо было вам приезжать. - И все же я здесь. Ручку дать? - Нет. Я не буду играть за "Лисов". - Я ослышался? - Вы взяли Кевина. - А Кевин предложил взять тебя, так что... Дребезжание металла под ногами. Любовь моя!!! Эндрю, подхватил желтую клюшку и врезал Нилу по ребрам. Господи. Любимый мой. Второй шанс? Я никогда не упущу его. Никогда. Клянусь моей жизнью.