В библиотеке

В жизни Киру повезло не больше, чем в любви. Сиречь не повезло совсем. Да и разве можно назвать везением ежедневное общение с едким пахучим мылом, стягивающей кожу рук шипящей пеной, вонючей тряпкой, больше похожей на мокрый комок серой пыли, и серой пылью, больше похожей на куски вонючей тряпки? Что может быть хорошего в колких насмешках школьников, сыпавших на утирающего тыльной стороной ладони распухший от аллергического насморка нос уборщика каждый день по фунту оскорблений? Учителя (в том числе и сам Учитель, назло всем переживший череду тяжелейших болезней) тоже не отставали от своих подопечных: вот, дескать, смотрите, детки, на этого неудачника — не учился, балду гонял и в итоге драит полы. Так что одной высокой цели в своей жизни Кир, как ни крути, всё-таки достиг — сам того не желая, стал плохим примером. Тупым необразованным поломойкой в латанных-перелатанных портках с заметными потёртостями на коленях. На его попытки поделиться событиями своей бурной юности и тщательно зацензуренного (в силу возраста слушателей) эпичного похода на синего чешуйчатого гада молодое поколение с чистой совестью клало магический посох и шло подкладывать кнопку учителю на стул. А Кир со вздохом брал ненавистную швабру и приступал к отмыванию плоской горизонтальной поверхности. Хотя он не жаловался. По той простой, как табуретка, причине, что жаловаться было некому. Все те, кто имел несчастье дружить с неудачливым очкариком, после окончания школы таинственным образом то ли разъехались, то ли рассеялись по всему городишке таким образом, что напороться на них стало попросту нереально. Даже ушлый менестрель, задолжавший Киру однажды один бесплатный завтрак, нашёл свою нишу в этом безумном мире и уютно там устроился. А всё потому, что в один прекрасный день в двери таверны втиснул толстое пузо некий господин в сопровождении двух разбойного вида вышибал. Как оказалось — какой-то крез с охраной. И именно этому толстосуму на глаза взял да и попался кудрявый игрец на непонятном струнном инструменте, из которого извлекал вполне сносные звуки. И то ли господин перебрал дешёвого эля, то ли у него изначально был извращённый вкус на прислугу, но с последним аккордом песни на пол подле менестреля упал набитый серебром и медяками мешочек, за который предложили подписать пожизненный контракт и услаждать неискушённый слух музыкой. Не страдавший от избытка денег Ясон — так звали терзателя струн — на сделку пошёл охотно и вскоре зажил в тепле и уюте в трёхэтажном доме с ванной и прачечной. Там ему и компания подобралась — пара молоденьких горничных, аппетитного вида повариха, миловидная прачка и сама дочка господина. А Кир? А что Кир? А Кир ютился в коморке подле туалета, ежедневно совершал акт омовения в раковине при помощи повидавшего виды полотенца, питался в столовой казёнными харчами и при первой же возможности и наличии денег шёл в кабак. «Ну что, опять притащился?» — пряча в рыжих с проседью усах усмешку, спрашивал низкий коренастый мужичок, беззубый и кривой, но по нраву мягкий и миролюбивый. Кир угрюмо кивал, пристраиваясь в любимом углу. «Такой молодой, а уже пьяница, эх ты», — только и слышал он, изучая равнодушным взглядом царапины и пятна на потемневшем от времени дереве. Однако несмотря на все причитания-нравоучения, большая кружка с кованной ручкой наполнялась по первому призыву. Кир пил по принципу «побольше — подешевле», никогда не отказывался от поступавших со стороны сердобольных посетителей предложений угостить его, сгорбившегося и насупившегося в углу. А таковое случалось довольно часто. Потому что молодые не пьют в кабаке в одиночку. А если и пьют, то по очень плохому поводу. Кир же пил без повода. Просто потому, что у него наконец-то были деньги и можно было позволить себе что-то кроме самолично сваренного из трав горького пойла, от которого на некоторое время в голове клубился тёплый душный туман. А потом выворачивало так, что Кир боялся однажды по неосторожности выплюнуть кишки. «Вот что, жениться тебе надо», — как бы подводя итог, с умным видом заключал рыжий мужик, когда Кир, потратив все деньги и вылакав порядочно, уже готов был сползти на пол и захрапеть. В ответ доносилось невнятное бурчание, судя по всему, означавшее: «Нахуй надо». …а вообще он временами жалел, что законы, разрешающие людям свадьбы с эльфами, магами и даже вампирами, не предусмотрели возможности свадьбы с собственной правой рукой. Было бы очень кстати… Чаще, чем кабак, Кир посещал разве что библиотеку. Оная, будучи в хорошем состоянии, располагалась на соседней улице и приветствовала посетителей звоном задетого дверью за длинную верёвочку колокольчика. Именно туда можно было отправиться, когда денег на выпивку не было, а жажда хоть чем-то себя занять просто-таки съедала изнутри. Именно там можно было почувствовать себя человеком, усевшись в самый дальний угол читального зала и с упоением поглощая текст, уютно шурша страницами и заедая духовную пищу тайно пронесённой телесной. Кир, как и раньше, читал всё без разбору: романы, биографии, исторические повести, поэзию, личные дневники, сборники песен, анекдотов и прибауток, записки намудрившего с составом зелья мага-шарлатана и всякое прочее. С единственным исключением. Теперь он старательно избегал всяких инструкций, рецептов и поваренных книг. Престарелая библиотекарша с внушительных размеров седым пучком на голове об этом была прекрасно осведомлена. Причины ей, разумеется, были неизвестны. Однако и вопросов она не задавала. Молча черкала что-то в формуляре и приносила нужную книгу. Иногда, будучи слишком занятой, она предоставляла Киру как постоянному посетителю своеобразную привилегию и разрешала самостоятельно прохаживаться между полок, чем он охотно пользовался, устраиваясь на полу меж стеллажей и прямо там приступая к чтению.

***

Так случилось и летним воскресным днём за неделю до выдачи зарплаты. Завезли новую партию книг, и мадам Марье с головой погрузилась в рутину составления списка, сортировки и распределения их по соответствующим отделам и полкам. И Кир не преминул этим воспользоваться. Погрузив руки в глубокие (и до кучи дырявые) карманы льняных брюк до колена, купленных давеча по дешёвке у заезжего торговца и, к слову сказать, оказавшихся тесноватыми, он медленно прогуливался прогулочным шагом в лабиринте стеллажей, где, как могло показаться при детальном изучении, солдат с лошадью имел нехилый шанс пропасть да сгинуть навсегда. В такие моменты в светлую голову тихонько закрадывались мысли, что он — монарх, обходящий свои обширные владения, дабы воочию убедиться в их величии. Этот раз не стал исключением. Потрёпанные, изъеденные временем и проголодавшимися читателями корешки даже тех книг, до которых загрубевшие и покрывшиеся мелкой красной сыпью от грязной воды и мыла руки не успели добраться, выглядели как-то по-знакомому уютно и вселяли ощущение спокойствия. Кир касался их кончиками пальцев, как будто приветствуя или пытаясь привлечь внимание. Но останавливаться не спешил. Дел на сегодняшний день не предвиделось, можно было растянуть удовольствие, а потом выйти на постепенно заполняемую прозрачным сумраком улицу, по подворотням выбраться на окраину и под звуки колокола, долетавшие от старой часовни на отшибе, любоваться закатом. А закат Кир любил. Поскольку тот был похож на пущенный задом наперёд рассвет — необычайно большое в такие моменты солнце медленно и величаво окуналось за горизонт, а небо всё горело, горело, горело… Где-то здесь, кстати, должен был быть один интересный фолиант. Текста там было как с козла молока, зато автор либо очень часто угощал художника в кабаке, либо сам им являлся, поскольку на каждой странице из плотной бумаги, такой, чтобы не просачивалась водянистая краска, был изображён пейзаж. Чаще всего — закатное/рассветное небо. Красное. Пылающее. Вспомнив о нём, Кир остановился и прикинул — а не пролистать ли ещё разок? Пальцы, вынырнув из кармана, сухо защёлкали, выражая задумчивость, и он уже собрался было целенаправленно шарить взглядом в поисках заветного томика, но… Новый привоз. Точно, новый привоз. Повторно поворошить никому не нужное, хоть и в какой-то степени ценное старьё он всегда успеет, а вот что касается новинок, так тут есть вариант, что их быстренько разберут и, быть может, даже оставят на память. Новые книги обычно складывались на широкий дубовый стол у стеллажа, отделявшего саму библиотеку от читального зала, скрипучий и занозистый, но свои функции выполняющий исправно. Именно в его сторону и направился Кир, вновь пихнув руки в карманы и оставив снаружи только большие пальцы. Приятно пахло книгами, стариной, кожей обложек и… пылью. Аромат последней, к слову сказать, был не так уж и силён, но глаза слегка пощипывало, а в носу царила странная задумчивость, как будто организм решал: быть насморку или не быть. На всякий случай покосившись в сторону сгорбившейся над толстой амбарной тетрадью мадам Марье, Кир осторожными шагами, какими охотник приближается к поражённой копьём крупной дичи, сократил до минимума расстояние, отделявшее его от стола, мужественно выдерживающего на себе несколько внушительных стопок книг. Несмотря на так называемую новизну привоза, сами они таковой не отличались — все потасканные, с заляпанными обложками и потускневшими золотыми буквами на корешках, с брезгливо торчащими закладками, а из одного переплёта так вообще вилка выглядывала. Все. Кроме одной. Эта самая «одна» лежала особняком с краю и тут же, попав под беглый взгляд серых глаз, привлекла внимание. Ещё раз зыркнув на библиотекаршу, Кир шагнул ближе, дабы получше рассмотреть. Такую точно стащат первой. Если её, конечно, ещё откуда-то не стащили. Потому что такие в библиотеках просто так не валяются. Увесистый с виду том, в крепком переплёте, с обитыми тускловатым железом уголками, с витиеватой вязью: «القضيب التنين» на обложке. Обложка… Что-то внутри приятно ёкнуло и пальцы сами потянулись прикоснуться. Так истинный ценитель скульптуры осознанно желает дотронуться до выточенного мастером бюста, почувствовать на ощупь гладкий прохладный мрамор, чуть отдающий в горькое на вкус. И Кир дотронулся. Провёл сухими подушечками по гладкой отливающей голубизной коже, снятой, похоже, с очень крупной, судя по размеру мягких, продолговатый шестигранных пластинок, змеи. Или… Ёкнуло ещё раз. Сильнее. …драконьей морды. Нет, этого просто не могло быть. Драконью кожу даже в древние времена, когда сами драконы ещё не перевелись, никогда не использовали для такого неблагородного дела как книжные обложки. Из неё делали доспехи, бурдюки и ножны, обшивали щиты и колчаны. Но не книги. Разве что какие-нибудь баснословно ценные раритеты из семейных библиотек всяких толстосумов типа того, который сманил Ясона. Но зачем в библиотеке эта фамильная реликвия, где, скорее всего, вместо текста в страницах вырезан тайник для денег и прочих ценностей? Нет, это определённо не могла быть драконья кожа. Или могла?.. Кир убрал руку и стянул очки, быстро протёр стёкла и водрузил на место. И был бы он не Кир, если бы после возникновения столь конкретного вопроса отмахнулся, отошёл и тут же забыл о странном фолианте, так и не узнав, является ли его обложка тем, чем, по идее, являться не должна. На самом деле, Кир на деле ни разу в жизни не трогал драконью кожу, чему был несказанно рад, но в своё время успел прочесть достаточно, чтобы знать о физических свойствах оной. Главные, самые запоминающиеся: она прочная, не рвётся, не мнётся и не горит. И достаточно всего лишь спички, чтобы узнать правду. Просто припрятать книгу на одном из стеллажей, сбегать домой за коробком, вернуться и проверить. Мадам Марье всё равно занята, даже и не заметит, что посетитель таскается туда-сюда, да ещё и с таким взволнованно-сосредоточенным лицом, как будто, проводя раскопки, наткнулся на обгоревший человеческий скелет пятилетней давности. И Кир решился. Осторожно, почти с трепетом и опаской он взял фолиант и погладил большими пальцами обложку. Между рёбер заныло странно и незнакомо. И не только между рёбер. Кожа — драконья или всё-таки нет? — на ощупь была не такой гладкой, как казалась с виду. Лёгкая, приятная шероховатость, не такая ярко выраженная, как, например, бархат, но всё же заметная. Интересно… …Будучи крайне заинтересованным и как будто даже пленённым, Кир сам не заметил, что уже минуту стоит столбом и беззастенчиво лапает книгу, словно впервые видит сие чудо. Но желания выпускать фолиант из рук почему-то совсем не оказалось. Что-то с ним было не так, что-то особенное, но непонятное, вызывающее смутные, неясные отголоски внутри. Какие-то ощущения. Теперь Кир уже намеренно гладил обложку, чуть надавливал, невольно облизывал губы и прислушивался к себе. Было тепло. И вовсе не так душевно и мысленно тепло, когда держишь в руках действительно стоящее произведение, скрашивавшее долгие зимние вечера в тусклом свете масляной лампы, а тепло физически. Да и по спине без видимой причины волнами прокатывались мелкие колкие мурашки. И вдруг до ужаса захотелось понюхать. Узнать, чем пахнет эта чудо-кожа. Просто дотронуться кончиком носа и вдохнуть, что Кир и сделал, предусмотрительно отойдя на пару шагов, исчезая из поля зрения мадам Марье на тот случай, если той вдруг взбредёт в голову разогнуться и посмотреть по сторонам. Аромата не было. Тонкое, чувствительное обоняние Кира не уловило ни даже неизменно сопровождающий библиотечные тома удушливого, тяжёлого запаха пыли, ни чего-либо ещё. Аромата не было, но было нечто другое. То, что не ощущалось ни одним из пяти чувств, но при этом ввинчивалось в мозг и выталкивало из его глубин тщательно зарытые там картинки и обрывки эмоций. Пещера. Каменный пол. Прохлада. Синяя чешуя. Блики. Страх. Желание убежать. Невозможность пошевелиться. Золото глаз. Низкий рокочущий смех. Отчаяние. Щёлки зрачков. «Расслабься». Когти. Ужас. Склизкое скольжение. Мокро. Тепло. Блестящая от слюны кожа. Приятно. Сбитое дыхание. Оргазм. Стыд. Горящий румянец. Сдавленный смех — истерика. Всё это — всё то, что он так старательно пытался забыть, ко всем чертям вышвырнуть из памяти, утопить в небытие — пронеслось в голове за несколько кратких секунд. За несколько мгновений, по истечении которых Кир испытал острое желание прижать к груди ладонь, чтобы тяжело бьющийся о рёбра орган ненароком не выскочил наружу и не шмякнулся на не отличающийся стерильностью пол. Проклятая сердечная мышца бухала ненормально быстро да ещё так сильно, что едва в висках не отдавалось. От липкой удушающей паники ощутимо перехватило горло, и кровь стала даже как будто бы горячее. В противовес этому даже не холодное, а нейтральное по температуре напряжение зашевелилось внутри и расползлось упругими сгустками в разные стороны. В полнейшем непонимании происходящего Кир закусил губу. Творилось что-то определённо из ряда вон выходящее. Но что? Что за чертовщину вытворял разум? Похоже, рассудок в своих, мягко говоря, своеобразных играх всё же дошёл до абсурда и теперь (как будто бед было мало!) безапелляционно подсовывал организму возбуждение обыкновенное натуральное, без красителей и искусственных добавок. Развеять последнее в этом сомнение оказалось проще пареной репы — запустить руку в левый карман, нащупать дыру и сквозь ткань дотронуться до горячего члена. Кир издал приглушённое мычание и отдёрнул пальцы, как будто по неосторожности и врождённой глупости коснулся только-только вышедшего из печи хлеба, как тогда, неделю назад, когда школьная повариха в очередной раз сжалилась и не стала оттягивать момент кормёжки несчастного уборщика. И вот теперь он действительно испугался. Испугался того, что спятил, того, что до безобразия тесные сейчас штаны на нём попросту треснут по швам, и того, на что ещё способна эта, без сомнения, заряженная магией книга. Яркий язык прошёлся по губам, ладонь в кармане шевельнулась смелее. И, вроде бы, всё было бы не так уж кошмарно — всего лишь найти уголок подальше, куда, наверное, сама библиотекарша заходила раз в пять лет и то с таблетками, по-быстрому сбросить напряг и козликом ускакать домой. А потом забыть, как страшный сон, и не показываться тут ещё, как минимум, месяц, а потом брать только знакомые книги читать дома. Точнее, в том месте, которое заменяло ему дом. Но сначала… — Что, нравится драконья кожа? — громом среди безмятежного дня раздался сзади хриплый от нескольких лет беспросветного курения, грудной голос мадам Марье. «Значит, всё-таки драконья…» Просьбу «шибко не лапать, а то испортишь, косорукий» Кир уже не услышал. С громким стуком фолиант бухнулся на стол, а сам бывший драконборец, ныне красный, как рак, пулей вылетел в дверь, на что едва ли не за сердце схватившаяся мадам только руками всплеснула. Правда, сей странный инцидент вывалился из старушечьей памяти уже через несколько минут, и двумя днями позже она лишь, как всегда, сухо поприветствовала своего завсегдатая. На этот раз облачённый в просторные льняные брюки с зачем-то обвязанной вокруг пояса широкой шалью Кир старался держаться солидно и невозмутимо, с чем так не вязался вороватый взгляд, который он метал туда-сюда, проходя в книжное хранилище мимо того самого стола, на котором вчера нашёл книгу и который теперь пустовал, если не считать толстого, лишённого обложки тома с мятыми жёлтыми страницами и комков серой пыли. И на этот раз в кармане притаилась отнюдь не дыра, а небольшой холщовый мешок, в который можно было спрятать фолиант, чтобы затем сунуть под рубашку и по-тихому пойти домой. Собственное намеренье украсть вовсе не казалось чем-то постыдным и неправильным. В конце концов, кому нужна эта макулатура в дорогой обложке? А ему она вполне себе могла сослужить неплохую службу. Но злодейка-судьба опять крутанула руль мироздания не в ту сторону. Сколько бы Кир ни искал, сколько бы ни шнырял, щуря глаза для лучшего обзора, меж стеллажей, всё без толку. «Почитать взяли, — небрежно отмахнулась мадам Марье на вопрос о том, куда подевалась интересовавшая его книга. — Раньше надо было думать. Теперь жди, когда вернут». Но её не вернули. Ни через неделю, ни через месяц, ни через два, ни через три. Мадам поворчала с минуту и, послюнявив карандаш, расчертила лист списка в одном месте жирной кривой чертой. А Кир пошёл домой. Выйдя из дверей библиотеки, он долго стоял под дырявым навесом, глядя на косые струи дождя, с упоением долбящие по мостовой, и непроизвольно ёжась в лёгком потёртом пальто. Мир в очередной раз очищался в преддверии осени.