***
— Босс, партнёры из семьи Кан не выходят на контакт, и Ким Кихёна нашли. — Мужчина на вид лет двадцати пяти чеканит каждое слово так, будто от этого завист его жизнь. И она правда от этого зависит. Он стоит в изысканно обставленной комнате с японскими мотивами. Раритетные вазы, картины, живая изгородь бамбука, малая часть коллекции катан. Их босс чокнутый фанатик, обставлющий себя тематическим барахлом. — И где же тогда этот беглец? — звучит немного раздражённо из уст Хосока. Чтобы успокоиться, он перебирает в руках чётки шарик за шариком, пока не доходит до пушистого кончика, и тогда двигается в обратном направлении. Успокоиться не помогает. В последнее время дела Чона идут неладно. Сначала несколько семей отказались с ним сотрудничать после долгих лет дружбы, затем в их рядах завелась крыса, подворовывающая наркотики. Хосок богат, он может даже не замечать такой малости, но чем больше он свою жизнь пребывает в этом теле, тем сильнее понимает, насколько он может быть принципиальным. Поговаривают на улицах, завёлся какой-то шкет, и этот смертник нацелился на место самого Чон Хосока, и как бы было неприятно признавать, у него неплохо получается. Словно мужчина, глава клана, опасный мафиози, находящийся на своей должности больше шести лет, воюет с такой же семьёй, а не шайкой уличных бандитов. Его всё это безумно злит, и поймай он этого проходимца, размозжил бы черепушку, не думая. — Тут такое дело… — мнётся мужчина, не зная, как сказать правду, не навлекая на себя ярость босса. — В общем его нашли мёртвым, сильно изуродованным, парни только по татуировке клана его узнали. Мы ещё не вычислили убийцу, но подозреваем, что это Двуликий. — Тц-тц-тц… — машет из стороны в сторону пальцем. — Что ты сказал? Последнее. — Извините, сэр, больше не повторится. — На сей раз прощаю, но в следующий раз лишишься мизинца. — Усмехается Хосок и покачивает носком ботинка, в котором можно увидеть собственное отражение, из стороны в сторону. Чону безумно идёт серый костюм, галстука нет, верхние пуговицы расстёгнуты. Сам мужчина — воплощение харизмы и мнимой утончённости, строит из себя самого спокойного, хотя в мыслях уже десяток раз перевернул стол. Все в клане знают, что произносить имя врага босса может стать опасно для жизни. И докладчик правда радуется, что на этот раз всё обошлось, он мысленно даёт себе затрещину — это же каким идиотом надо быть, чтобы так беспечно выдавать слова в присутствии главы. Но Хосок великодушен, он даёт людям право на исправление. Иногда.***
— Погнали. — Парень с вьющимися смолянистыми волосами закатывает рукава голубого бомбера, сделанного из лёгкой ткани. Группа из пяти человек подходит к зданию, ничем не отличающемуся от других, только вывески меняются. По затрёпанной улочке туда-сюда снуёт народ, всё суетятся и суетятся. Никто из них, скорее всего, даже не узнает, что в здании, недалеко от центра, случится крупная потасовка с несколькими, а то и больше летальными исходами. Но им это знать и не нужно, пускай живут свои грустные жизни дальше. Юнги смотрит по сторонам, а после быстро машет рукой в сторону здания, приказывая идти за ним. Только войдя, их встречает трое человек, остальные, возможно, наверху. Этих троих убирают люди Мина, безоговорочно вступающие в драку за своего предводителя. Большую часть из них связывает нечто большее, чем просто пачка зелёных. Юнги ухмыляется, довольно проводя языком по зубам. Парень бежит на второй этаж и думает о том, какой же он, падла, везучий, на верхнем этаже оказывается только один человек, что очень опрометчиво. Для охраны крупной суммы стоило бы немного увеличить количество людей, но не Юну их уму-разуму учить. Драка, не успев начаться, заканчивается. Смертью одного из. И это точно не Юнги. Он после непродолжительной схватки дотянулся до массивной шеи и с силой полоснул лезвием. — Долбоёбы. — Говорит он, улыбаясь. Как бы тот ни старался, всё равно заляпал футболку густой алой жидкостью. Парень морщится от мыслей в голове, проводя аналогию со свиньёй. И так оно и есть на самом деле, убитый залит кровью, пивной живот выкатывается из-под подола майки-алкоголички. Тот наверняка уверен, что у трупа было как минимум два спиногрыза, и этот сальный мужчина побивал их: как свою жену, так и неокрепшие маленькие организмы. Юнги тоже моральный урод, но хотя бы детей не порождает, не заставляет их мучиться подле нерадивого папаши. Парень быстрым шагом идёт к картине, снимает ту со стены и видит дверку сейфа — как банально и в то же время нормально для этих слабоумных. Семья Ким не отличалась хорошей смекалкой, но, на удивление, дурь продавать умели нехило. Пин-код, который на днях Мин вытряс из одного бедолаги, оказался верным, и дверца щёлкнула, открывая ему обзор на содержимое. Юнги хватает здоровую спортивную сумку, набитую деньгами. Это не настолько крупная сумма, насколько велики планы воришки. Но благодаря этому действу он заявит о себе, всё начинается с малых побед, и эта — его первая из множеств. Он своими же руками уничтожит империю клана Чон. Уничтожит, даже если сейчас он известен не многим, уничтожит, даже если многие из кланов просто отказываются его слушать. Он своего добьётся. Пока Мин Юнги дышит, Чон Хосоку нет места на этом свете. Парень выходит на улицу, мастерски вытаскивает губами сигарету из пачки и останавливается лишь на пару секунд, чтобы прикурить кончик. Сделав это, он выпускает в мир клуб дыма и уходит с места преступления. Людей, с которыми Юнги изначально пришёл, уже не было видно на горизонте, но это не беда. Все всё равно вернутся на базу, которая по сути кафе. Но этим заведением управляют его люди, отчего находиться там их шайке безопасней, чем везде. В их семье насчитывается всего лишь пятьдесят человек, когда в других пятьдесят — только приближённых. Их мало, но они дают всем просраться, а при условии, что они творят на улицах, за ними нужен глаз да глаз. Только вот Юнги этот глаз выколет, стоит тому его заметить. Их предводитель — Мин Юнги, чужие его называют Двуликим, но парень так и не разобрался, почему ему выбрали такую кличку. Благо, у Юна нет времени думать обо всём этом. Он начал формировать банду в семнадцать лет, вот ему двадцать два года, и он имеет пять десятков в своём распоряжении. На его шее татуировка катаны, такая есть у всех, кто входит в их клан. Молодой парень пользуется спросом у дам, да и не только дам, к нему так же поступают предложения и от мужчин, но Юнги, видимо, будоражат и возбуждают только кровавые брызги. Он быстро добирается до кафе, в котором они расположились, с лёту кидает спортивную сумку на стол и, сидящие там, оборачиваются на парня. Их почти не смущают кровавые кляксы, видные на белой футболке, они точно не шарахаются от него так, как люди на улице. Местные давно уже привыкли, что в их городе происходит подобное, они избегают мафии, чтобы не попасть под горячую руку, но ничего сделать не в силах. Сколько бы ни жаловались правительству, ситуации на улицах не меняются. Сумка от таких неласковых махинаций раскрывается, из неё валятся пачки на стол и на пол. Те, что сидели рядом, даже не шелохнулись. — Сегодня это маленькая победа, мы отняли небольшую часть, но уже завтра мы отхватим кусок побольше. И как хороший пример семьи, мы поделим её поровну. Вы хорошо постарались, братья мои и сёстры. Сегодня мы пьём за чужой счёт. — Юнги грубо скалится. Мин присаживается за свободный столик под чужое улюлюканье и поднимает руку, таким образом прося принести миску рамёна и чего покрепче. Они всё-таки справились. Спустя полчаса к нему подсаживается коренастый парень, излучая лёгкую дружелюбность: — Двуликий, они нас уже ищут. Даже часа не прошло. — Юноша отправляет себе в рот кусочек сухого кальмара. — Что делать будешь? — Ждать и принимать гостей. — Усмехается и откладывает палочки в сторону. — Давно пора было. Я уж думал, они там совсем мозгов лишились на такое глаза закрывать. Он хотел, чтобы его заметили, и его заметили.***
Юнги подцепил несколько макарон палочками ровно в тот момент, когда в здание беспрепятственно вошла кучка людей в чёрном. Оглядев помещение, они расступились, пропуская главного. Перед взором парня появился Чон Хосок собственной персоной: с зализанными назад волосами, в классическом костюме серого цвета, который идеально на нём сидит. Он прожигал присутствующих взглядом, в попытке без слов понять, кто ему нужен. Взгляд неспециально зацепился за паренька с вьющимися волосами, у него безумно красивое личико. Хосок таких ломать любит. — Мне нужен Двуликий. — Прекратил громкое молчание Чон. — Если вы его выдадите, никто не пострадает. — Слукавил. — Ты чего тут разорался? — Юнги указывает на Хосока палочками. — Не видишь, люди трапезничают. — Это ты? Поднимись! — Хосок не знал наверняка, но что-то внутри ему подсказывало, что это именно тот, кого он всё это время искал. — Ну да, я, и что? — Мин не спешил повиноваться, но со своего места всё же поднялся. Только сделал это так, чтобы казалось, что это была полностью его инициатива. — За какой грех ты ко мне пришёл, Чон Хосок? Может, за тот, что я убил одного из вас? К слову, вот этими палочками. — Он прокрутил их в руке. — Вонзил их прямо в глаза тому мудаку, а он всё кричал: «Нет, пожалуйста, пощадите…» Юнги видит, как кулаки Хосока сжались, но это точно не от горя, скорби или злости по убитому. Просто Мин умеет качественно бесить, и эго Хосока уже оказалось в шатком положении. — М-м-м, или, быть может, от того, что одна маленькая пташка нашептала твоим партнёром кое-что о тебе. Конечно, не многие послушали, но насколько мне известно, часть силы ты уже потерял. — Я убью тебя. — Злостно выпаливает Хосок. Почти ощущает, как сдавит горло этого наглеца, чувствует бархат кожи под своими узловатыми пальцами. И будет давить и давить, а потом так же быстро отпускать, но не успеет парень набрать воздуха, сдавит эту светлую шею снова. Он чувствует вкус чужой боли на своём языке, и только это его успокаивает. Юнги лениво подходит к нему, охрана Чона наставляет на него пистолеты, но тот и бровью не ведёт. Хосоку интересно продолжать играть в их игру, и потому он вскидывает ладонью вверх, приказывая не стрелять. — Попробуй. Один раз пытался, другой не позволю. Ты изуродовал всё мое тело. — Юнги поднимает изувеченную руку к глазам Хосока. — Припоминаешь? Она на удивление неплохо срослась, но какой мне боли стоило это всё. Мне было четырнадцать, когда ты убил всю мою семью, насиловал меня вдоволь и оставлял увечья. — Так ты тот сопляк… — скалится Хосок и быстрым движением руки притянул того за талию. — Может, повторим? Мне очень даже нравилось, когда ты скулил подо мной. — Обязательно. — Улыбается Юнги чужой тупости. И вот секунда, как он оказывается за спиной Хосока, прижимая лезвие ножа к чужому горлу. — Это было ошибкой — подпускать меня ближе, чем на метр. Ты такой долбоёб… Юн недолго смеётся, у всех присутствующих ощущение, что парень умом тронулся. Только вот его парней это не смущает, они давно знают своего предводителя, и ничего против повёрнутой кукушки не имеют. Хосоку нестрашно, вовсе нет. Когда ты глава мафии, перестаёшь цепляться за жизнь так, как это делают обычные люди, всё равно до пятидесяти доживёшь только в лучшем случае. — Скажи своим парням, чтобы проваливали отсюда, — раздаётся тихий голос возле уха, — иначе на одно отверстие у тебя появится больше. Мужчина молчит. — Ну, давай же, Хосок-и, не выёбывайся. — Давит сильнее лезвием на чужое горло, отчего к вороту рубашки побежала еле заметная капелька крови. — Уходите. — Отдаёт приказ Чон, и когда его люди остаются стоять на тех же местах, продолжает. — Живо! — Теперь ты для своих ещё и трусишка. — Хмыкает Юнги. — А теперь тебя проводят. Видишь ли, я ещё с тобой не наигрался. Мин грубо отталкивает от себя мужчину в лапы двух громил. — Не чуди, сладкий, — он молниеносно приближается, кладёт руку на чужую грудь и смачно проводит языком по чужой щеке. А затем, рассмеявшись с неоднозначной реакции, уходит в глубь здания.***
— Ты меня звал, ну вот я пришёл. — Юнги ухмыляется, на сей раз он в рубашке с коротким рукавом, часть его тёмных волос собраны сзади в своеобразный пучок. Хосок им любуется, про себя «красиво» без умолку твердит. Юнги садится на кресло, очень даже удобное. Тянется за пачкой сигарет и с невероятной элегантностью вытягивает одну. — Можно? — Нет. — А мне похуй. — На устах юноши вновь играет неприлично яркая улыбка. Он подносит к кончику зажигалку, прикуривая. — Чего вызываешь? Меня, паренька, из мизерного клана. — Он выпускает струю дыма к потолку в желании гримасничать, но всё же сдерживается. — Обговорить кое-что хочу. — Хосок складывает руки на столе в замок. — У тебя есть веская причина меня ненавидеть, но как насчёт поработать на меня. М? — На тебя? — Юнги смеётся. — Ты, может, не улавливаешь суть моей ненависти. Хорошо, я тебя просвещу. Понимаешь, я разрушу твою империю и стану во главе всего этого хаоса. — Парень бьёт пальцем по сигарете, скидывая пепел на стол. Хосок встаёт и становится напротив кресла Мина, опирается поясницей о край стола, а руки прячет в карманы. Ни одна мускула на лице мужчина не дёргается. Он внимательно следит за тем, кто сидит в кресле. — Я стану твоим разрушением. Я стану. — Давай пока остановимся на «я стану твоим». Хосок наклоняется ещё ближе, проводит рукой по напряжённой скуле. Пару секунд и их губы смыкаются в поцелуе, сигарета, до конца выкуренная, тушится о подлокотник и летит на пол. Они как два голодных зверя, даже не пытаются сделать поцелуй более мягким, во рту чувствуется кровь, но непонятно, чья она. Юнги протягивает к Хосоку руки, обвивает ими шею мужчины, дорогой пиджак разорвать на мелкие кусочки хочет, но пока получается только царапать спину маленькими ногтями. Хосок поднимает Юнги, тот и не сопротивляется на удивление. Шальные пальчики Мина расстёгивают пуговицы, на мужчине остаётся только рубашка. Хо меняет их местами, заставляет темноволосого на стол лечь. Парень чувствует под собой листы, ему немного неприятно, но сейчас всё равно. Половина из документов летит на пол. Чон торопливо стягивает брюки с Двуликого, стройные ноги обвивают его торс. За неимением смазки мужчина пользуется слюной. Старается парня растянуть быстрее, хочется его вкусить без жалких прелюдий. Проходит немного времени, и Хосок заменяет свои пальцы членом, парень не так хорошо растянут, оттого шипение послышалось, не успев он до конца ввести головку. Юнги вцепился в плечи мужчины, пытаясь остановить, выбить время хотя бы на то, чтобы отдышаться. Но глава клана Демонов такого не позволяет. Хосок перехватывает руки Мина, с силой давит на запястье, прижимая их к дереву и входит до упора. Юнги больно, Хо начинает свои фрикции, и ощущение сменяется удовольствием, но все ещё очень болезненным. Пытаются усидеть на двух сторонах монеты, и плевать на боль. Они без боли уже не могут. Для них это ощущение самое сладкое, самое настоящее. Они кусают, царапают, отставляют после себя красный цвет. Вот такой их мир. Весь залит красным и повезёт, если это не чья-то кровь.***
— У нас так стало неспокойно… — говорит старушка, сидя на лавочке своей подруги. — Ещё бы тут спокойно было, — злостно парировала та ей в ответ, — уже как шесть месяцев Двуликий с Демоном сошёлся. Уж не знаю, что у них там за тёрки, но до добра точно не доведёт. — Вот ханжа старая, тебе лишь бы поныться… — Уж лучше тебя, кошёлка.***
Юнги входит в комнату с размаху, его смолянистые волосы отрасли ещё сильнее, он в чёрных штанах на резинке, на плечах у него халат до пола, напоминающий верхние одежды кимоно. Рукава длиннее самих рук, а грудь ласкают еле ощутимые потоки ветерка. — Доброе утро, родной. Хосок только глаза продрал, смотрит на своё счастье влюблёнными глазами и уже хочет его к себе в кровать подозвать. Радостью перед тяжёлым рабочим днём напитаться. — Взять его. — Юнги чуть поднимает подбородок. Чон не сразу заметил, как за его парнем последовала вереница людей. Чует что-то не то. Он вскакивает с постели в неглиже, пытается отбиться от сильных рук, но людей оказывается так много, что какой бы он сильный ни был, ему не удастся спастись. Его ставят на прохладный кафельный пол в ванной, заставляют опустить голову перед Юнги, пока тот вальяжной походкой дефилирует к толчку. Он садится на опущенную крышку и прикуривает сигарету. Пакостный дым раздражает рецепторы Хосока, но всё, что он может, это злостно смотреть на своего любовника. — Бесит? — усмехается и скидывает пепел в наполненную водой ванную. — В воду его. Главу Чон окунают головой и не дают ему вынырнуть. Позволив пробыть немного времени без воздуха, его вытаскивают. Мокрые пряди спадают на глаза, он пытается отдышаться. — Эх, а ведь когда-то ванная была нашим любимым местом для секса… — ностальгически говорит Юн. — Псих, для чего ты это делаешь? Если хочешь меня убить, сделай это сразу! — Хо словами плюётся, надеется, что пока они до Юнги долетят, в копья превратятся. — Говорил же. Я стану твоим разрушением, только на этот раз без «твоим». Клану… — Юнги проводит по татуировке, к которой с последнего раза прибавилась и татуировка маски ёкая — знак Хосока. — Пора сменить хозяина. Ты меня мучил несколько лет, а мне тебя нельзя и пару минут помучить? — зло усмехается. — Думаешь, сможешь занять моё место? Ничего не стоящая шавка с улицы.***
Юнги идёт к главным воротам, около которых столпилось множество людей. Они открыты, все видят парня, видят полосу крови на его щеке, но не сразу обращают внимания на руки. Мин выходит на свет, и тогда они обращают внимание на его образ в целом: его руки по локоть в крови, в одной он держит катану, любимое оружие их босса, а в другой — и самого босса. Точнее, только его голову. За Юнги идут вооружённые, тот приближается к не его людям, и кидает в их сторону Чона. Кусок плоти катится по земле, отчего те расходятся. — Вы свободны, ваш хозяин умер. «Я его убил» — не договаривает, и без того всем понятно. — Уходите. Всё это время, пока они с Хосоком были в мире, Юнги настраивал людей против него исподтишка, портил сделки так, чтобы главный дядька Чон об этом не догадался. Как оказалось позже, Хосок в него подвлюбился и вообще почти ничего не слышал. Мин этим пользовался, спал с человеком, но при этом разрушал всю его империю изнутри. Это даже доставляло удовольствие парню. Каких-то людей он переманил, каких-то купил, кто-то просто случайно не дожил. Юн получил немало баблишка от нахождения рядом главы клана Демонов. Те, кто остались, это верные псы Чон Хосока, и они наверняка позже захотят поднять восстание, отомстить за небравую смерть их хозяина. Юнги идёт обратно к дверям, прикуривая, и тихо обращается к своему подчинённому: — Всех убить. И на губах расцветает дьявольская улыбка, предвкушающая вкус крови. Юнги всё-таки стал его разрушением.