За океаном никто не знает, что мы влюблённые идиоты.

— Князь, харе трястись, им похуй точно: они ж в говно. Ну да, подумал Князь, группа и статисты, как он ласково называл организаторов, может быть и в говно, но точно запомнят, что их двоих с ними не было весь вечер. Впрочем, это не должно их удивить. — Я нормально, Мих, погнали уже. Заворачивая за угол мотеля, в котором они всей гурьбой остановились, Андрей оглянулся на подсвеченные окна на их втором этаже. Там хоть и мелькали силуэты, но никто у подоконников не стоял и на улицу не выглядывал. "Можно и выдохнуть," — иррационально подумал Князь, ведь, ну камон, давно ему не похуй? — Могу ещё раз спросить, куда ты нас тащишь? — Неа, Княже, сюрприз! — протянул Миша, лукаво улыбаясь в свете последнего желтого фонаря перед тьмой подворотен на их пути, и сразу добавил: — Потерпи немножко, тут полчаса ходьбы, — хватая его за руку, Горшок тянет его на себя в темноту и быстро клюёт губами в щёку, сразу же силясь отстраниться и пойти дальше. Но Андрей так быстро не отстаёт. Тут их никто не видит, а Горшенёвское, на редкость теперь, хорошее настроение надо ловить, поэтому он цепляет Мишу обратно и целует в ответ, на ощупь попадая слегка ниже рта, колясь о щетину. Миша всё также давит лыбу, прижимается лбом к чужому и будто по-пьяному хихикает, роняя тихое "‎как школьники, ёмоё"‎, но отворачивается и упорно, с силой, тянет за собой дальше в темноту. Ага, ведь тут кто-то сопротивляется, да. Всего пару минут по тёмным закоулкам без света, и они выруливают на большой освещённый проспект с кишащими туда-сюда пьяными и не очень людьми. Барная улица в выходные во всей красе. Миха неловко отцепляется от его руки, и Андрей тут же равняется с ним, притираясь плечом. — Мы чё, в бар идем? — Андрюх, молчи, не скажу, — и бодает в плечо. — Точно не скажешь? — подтрунивает, дразнится. Он Миху таким по простому радостным и немного нервным не по причине совместных дурацких пакостей давно не видел, узнать причину хотелось прямо сейчас. — Точно-точно, на, пей давай, — и протягивает бутылку открытого портвейна. — Ого, сегодня пьём? Утащил у ребят из-под носа и оставил бедняг без алкоголя? А запивать чем? — Андрей знает, что это не так, бедняги на группе явно не обеднеют от одной подрезанной бутылки, скорее, даже не заметят, что у них была когда-то ещё одна. Просто вылетела дурацкая шутка о наболевшем. В этом туре все как-то по-черному бухают, и это сильно контрастирует с чистым и непривычно трезвым Михой после рехаба. На их пьяном весёлом фоне Мишина трезвая отстраненность ощущалась отчуждённостью, была видима даже в дневное, "трезвое" время, выглядела непривычно и неприятно резала по сердцу, заставляя Князя оставаться таким же трезвым и отстранённым. По возможности, он Мишу теперь вообще из поля зрения не выпускал, всегда стараясь быть на подхвате и, если совсем быть честными, Андрей всегда старался контролировать ситуацию вокруг себя и него в любой момент. Он прятал эту мысль глубоко в себе, потому что думать об этом было, ну, как сказать, не особо приятно. Будто он считает его слабым, признает слова Мишиных родителей о том, что ему всегда нужна будет нянька рядом. Будто он снова не доверяет Мише, как тогда, после клинички и срыва буквально через неделю после выписки. Они ведь тогда даже уже не жили вместе, и Андрей думал, что это — конец всему. Но два месяца затишья между ними и отпуска группы дали неожиданный результат: Миша, замученный, с осунувшимся лицом, но с чистым взглядом, приперся посреди ночи на новую съёмную квартиру Князя и заявил: хочу начать все заново, хочу исправить, ради тебя готов на все. Андрей почти с минуту после путаной тирады молчал, тупо смотрев в чашку с вечерним кофе. Кто ему так мозги поправил, что Миша сам пришел извиняться? Позже уже выяснилось, что мама, но тогда Андрей думал, что Миша попал в секту, задроченную на прощении всех и вся. А Миша тогда малодушно думал, что если сейчас Князь откажет, то он пойдет с моста прыгать. Но Князь задушено ответил: «Только если ты бросишь, Миш. По-настоящему бросишь. Со мной нельзя принимать». «Нельзя, Дюх, нельзя, я знаю, с тобой так не поступают, я так не...» Андрей искренне хотел бы знать, до чего дошел Мишин воспалённый отрицательно положительным состоянием тела мозг, но Миша оборвал предложение и замолчал, лишь вжимая чужую руку в свое тело, обнимая двумя руками. Андрей тогда машинально приобнял его в ответ зажатой рукой и пытался поверить в него опять, что тот правда знает и понимает. И он действительно знал. Уже полгода Горшенёв не давал повода в себе усомниться. Только вот нелюдимость и тоска на дне глаз, когда сам Андрей или близкие не рядом, удручали и заставляли держать руку на пульсе. Он же волнуется, блять. Он же должен показать, что он рядом, что он, Андрей Князев, на его, на Мишиной стороне. Всё это заставляло его быть бдительным и, что не странно, злобноватым, не терпящим подколки ни в свою сторону, ни в сторону Горшка. Многие фразы, вырывающиеся из его рта, сочились сарказмом и желчью, или принимали вид шуток над оппонентом, который секунду назад был просто собеседником и драться не хотел. Почему-то вспоминалась армия, где Андрей спецом стращал новобранцев, применяя все виды психологического давления на слабых духом людей. Что-то такое теперь против его воли доставалось согруппникам и людям, терпящим их за зарплату. По его воле — журналистам. Садизм в себе Князев отрицал. Только созидание через разрушение, хотя это что-то из Мишиного репертуара, если честно. С кем поведешься… — Во-первых, ты их вообще видел? Бухают как свиньи каждый день, они ужратые сейчас и одной бутылки с них не убудет, ёмоё, да и вообще, давно ты такая неженка, что чистый пить не хочешь? Андрей сначала лишь глупо улыбается, смотря на забайченого Мишу одной фразой, но в конце уже хрюкает в голос. Ну он случайно, честно, не хотел! Поэтому скрывать свои приколы от Мишеньки он не собирался, засмеялся, ведь Мишенька взбудораженный и на нервах, совладать с ними может едва-едва и, да, конечно, это интригует похлеще фразы «сюрприз!», но быть сукой по этому поводу он не собирался. С кем угодно, только не с ним. — Ах ты бля-, — Горшок раскусил его быстро, убрав бутылку обратно во внутренний карман куртки, завалился на него, несильно колотя задыхающегося от смеха Андрея и ероша ему волосы. Андрей почти не сопротивлялся, подставлялся под руки, и просто наслаждался физическим контактом с любимым человеком, хохоча в голос. Вновь почувствовал себя мальчишкой с реставрационки, когда у них в программе было всё просто: десять минут на покрасить стены – пятьдесят минут на попиздеть и на попиздиться друг с другом. Тогда они не знали о том, что всё это неотлипание от друг друга нихуя не дружба и не восхищение гениальностью друга, а не выплеснутые романтические порывы друг к другу. Интересно, Миша тоже это чувствует, поэтому такой? Потакает всем ситуативным порывам в их откровенно дурацком диалоге? — Всё-всё, пощады! — протянул разлохмаченный блондин, пытаясь отдышаться. — У меня просто настроение хорошее. Давай сюда бутылку. Миша, тяжело дышавший и с красными щеками, по-доброму зубоскалил. Разогнувшись, он подал ему бутылку и сразу же протянул неоткрытую жестянку колы. — Да-да, всё предугадал, Княжна моя, бери-бери. — Спасибо, Миш. Андрей ловко вскрывает жестяную банку, запивая из нее горький алкоголь. Приятно, блять. Чёрт бы побрал пьяную панк-романтику, где панк кавалер приносит даме педовке запивон, чтоб ее не развезло в первый час беспризорных тусовок шебутной детской комнаты милиции. Они, конечно, давно из такого выросли, уже почитаемая панк-рок-группа и бухают алкоголь подороже и получше чистого спирта, но вот из приключений (читай: головной боли для родителей/Балу/организаторов), которые он с Михой поочередно находят на свои жопы, они явно не выросли. Может и не вырастут никогда. По крайней мере, Андрей очень на это надеется. Поэтому он рад, что Горшок сейчас настоящий кавалер и соблюдает этикет пьянок на улице посреди ночи, о чём ему тут же сообщает, передавая обратно бутылку портвейна. Он же будет пить? Немного же можно. Миша и правда отпивает, фыркает и кидает в ответ, слегка морщась от горечи: — Ёмоё, ты даже не отрицаешь, что ты Княжна? Или мне лучше называть тебя педовкой? — Слышь, Горшочек, ахуел? Второй шуточной драки не выходит, потому что они почти уперлись в неосвещенный парк, даже не заметив, как прошли весь людный проспект до конца. Миха сразу подсобрался, обернулся вокруг своей оси, поглядел по сторонам и, уверенно кивнув самому себе, направился влево, вдоль ограды сквера. Разумеется, не забыв взять под локоть невдупляющего Князя. Через десять минут обхода парка по периметру они наконец-то сворачивают куда-то вглубь улиц, и тут жизнь уже не так пестрит красками. Людей на улице все меньше, как и освещения. Князеву так и хочется что-нибудь спиздануть про притоны и Мишину любовь к ним, но он понимает, что Миша, который ради него и группы завязал, такой шутки не оценит. А обижать его он не хотел. Они шатаются уже добрые двадцать минут и это никак не вяжется с обещанием Михи «тут полчасика пешком». А ещё они за всё время уже прошли все приличные бары этого района. В том, что они идут в какой-то бар, Андрей даже не сомневался, потому что, ну посудите сами, что может кроме них быть открыто в три двадцать ночи? Князь уже начинает замерзать и даже портвейн, которого, впрочем, осталось два пальца на донышке, не собирался его греть, о чем Андрей уже хотел оповестить Миху. Но Миха, покрутив башкой туда-сюда, резво оборачивается на него с самым счастливым лицом и говорит: —Всё, вот, пришли! Давай допивать, туда со своим верняк не пустят. И, выхватив стеклянную бутылку, разом опрокинул до конца всё содержимое. А нет, оставил плескаться на дне для любимого, романтик. — Ну просто принц, спасибо, а куда пришли-то блять, Мих? И правда, куда. Вокруг стояли темные дома, на первых этажах которых неоновым светом горели вывески с незнакомыми словами и стрелками, указывающими на лестницы, ведущие в подвальные помещения. Сказка короче, и ни намека на что-то приличное. Одно дело на родине бухать в рыгальнях, где тебя все понимают, а при удаче ещё и все знают, а значит и пивом угостят. Другое дело тут, за океаном, в Америке, где ты на местном языке знаешь десять слов и четыре из них матерные. Никто ж ещё не знает где они, он и Миха съебались как настоящие англичане - хоть и языка не знают - молча, только Балу напиздели, что уходят спать, чтоб пьяные тела их искать не начали. Хотя, наверное, стоило бы. Не врать или чтобы их искали? Андрею слишком лень додумывать эту мысль. — Нам туда, — говорит Миха, кивая на одну из лестниц с синей подсветкой. Перед входом стояли два шкафа, которые только что развернули какую-то компанию пьяных тел, не меняясь в лице. — И чем это место тебе так приглянулось больше других? Нас вообще пустят? — задал Андрей наводящие вопросы. Как чувствовал, тут что-то нечисто. Не могли они ради какого-то клуба тащится сюда столько и не мог Миха быть таким нервным. Они в этом городе первый день, не мог он быть тут до этого, да и вообще, Андрей бы купился на какое-нибудь истинное панк местечко со сборищем фриков. Посмотреть на панк с преломлением на отличиях в культурах. Какой бы они произвели там фурор, не зная ни слова на английском и завалившись в концертных образах колдуна и мёртвого анархиста. Надо накапать на мозги оргам, что они хотят себе такое развлекалово в следующем городе. А пока у этого клуба он не заметил ничего такого, так что ему жутко интересно, что они тут забыли. Присаживаясь на ограждение, Андрей задает этот вопрос. — Только выслушай меня до конца. Короче, смотри- — Смотрю. — шкодливо поднимая одну бровь и пьяно ухмыляясь, Андрей ловит двумя ладонями Мишино лицо, заставляя поймать свой взгляд. — Не перебивай меня, Дюша, блять, — Миша перехватывает чужие руки, заставляет отпустить свое лицо и зажимает ладони в замке своих. — Я, Михаил Горшенёв, приглашаю тебя на свидание в данное место. Почему туда? Потому что это гей клуб и тут, в Америке, такое можно, и никто нас не узнает и на нас там никто косо смотреть не будет. Можно делать что хочешь. Идём? — и глазкам хлопает, строя бровки домиком. Лицо под стать взгляду – бродячей собаки. Горбится над Князем, с надеждой прижимая их сцепленные ладони к своей груди. Ожидает ответ, следит за эмоциями на чужом лице. Только вот Князев где-то не тут уже после слова свидание. Андрей далеко где-то за тем причалом, который они проезжали часов двенадцать назад. Колбасится на волнах темного океана, который так напоминает его хаотичные мысли сейчас. «Свидание? У нас свидание? Прям как в кино? А цветы где? Какие цветы, Андрюха, ты что, баба что ли?» «Нас же отпиздят, Миха, ну ты чего. Да кто отпиздит, другие геи? Да даже если отпиздят, чё они, сдачи не дадут? Да они против всего мира вдвоём.» «Это что, получается, там можно будет в открытую…?» «Это что я, получается, гей? И ты тоже? А что, нет что ли, блять, после тринадцати лет совместной жизни, прошедших через все конфетно-букетные и героиновые трубы?» И где-то на фоне все соединено одной простой: я так люблю тебя. Я так скучал по тебе, я боялся никогда не услышать от тебя новых идей и строк. Я боялся больше никогда не ощутить прилив адреналина и воодушевления, когда ты предлагаешь свои припизднутые идеи, Миша. Я на всё согласен, боже, только не прекращай на меня так смотреть никогда. После героина и тяжелой тоски, которую он вносил в их с Мишей жизнь, Андрей стал заново ценить такие моменты на двоих, а не принимать их как должное. Хранил всё у сердца, лелеял самыми темными ночами, выдыхая в потолок «я с тобою, ты со мною». Новые строчки рождались из тепла, что согревало его грудь и Миша, кажется, признавался, что оттуда же, из-за сердца, достает свою музыку. Они смогли, они снова единое целое и Андрей пойдет на свидание с Мишей в чертов гей клуб в тридцать лет, прости господи. И походу, Андрей начинает стареть и становится сентиментальным. — Эй, Дюх, ты чего завис-то? Не нравится? — неуверенно протянул Горшок, отцепляя свои руки от чужих. Это действие будто разбудило, Андрей вынырнул из глубин своих мыслей и резко перехватил обе Мишины руки, прижимая их к своим согнутых коленям, обхватывая пальцами кисти. — Нет, Мих, да, я иду с тобой на свидание, да, в этот гей клуб. Идея — огонь вообще, только как ты до этого додумался, бля? — Да я чёта думал-думал, что такого можно в Америке сделать прикольного, что на родине нельзя. Ну, кроме закупки всяким хламом и музыкальных херовин. Да и вот услышал, как на сегодняшнем закрытии после концерта статисты барные на русском обсуждали, что какой-то Марк пригласил их в гей клуб и что он вот тут недалеко, и меня прям осенило: бля, вот экспириенс, надо попробовать, ёмоё. Это что-то новое. Тут то он не подпольный, как у нас, а нормальный, понимаешь, да? Еще у нас никогда не было свиданий на людях, а когда мы еще сможем это сделать, если не здесь? Да и вот… — Миша на пару секунду замялся, переводя взгляд с лица напротив в сторону улицы, — если мы строим все заново, то почему бы не сходить на свидание? Да, мы спали в одной постели десять лет и последние полгода, но, понимаешь, да? Чувствуешь? — Чувствую. Понимаю, да. Чувствую будто нам снова по семнадцать, и мы лезем в тот кинотеатр через балкон, помнишь? — Конечно помню, чуть жопу там не порвал, подтягиваясь. Князь шутливо пихает его в плечо, безмолвно говоря «а ну не порти мне трогательный момент!», вспоминая ту историю. Какой-то Мишин знакомый пообещал им проход на сеанс, забыв уточнить, что проход этот был через предварительно открытый балкон на втором этаже. Намучились они тогда знатно, потому что в форме после училища подтягиваться за хлипенькие перильца балкона было ой как непросто. Зато фильм им двоим безумно понравился, и они весь оставшийся вечер, гуляя по району, спорили о главных героях и о том, что сделали бы на их месте. Тогда, конечно, никто из них не назвал это свиданием, только в глубине души каждый думал о том, как было бы классно держаться за руки всё это время и сорвать поцелуй на прощание с чужих губ. Андрей едва заметно скривился, вспоминая, что именно следовало за ним всю дорогу до дома в тот день. Противные, едкие мысли о том, что его никогда не поймут в этом мире, о том, что он никогда не сможет признаться Мише, что влюблен в него. И, конечно, красная и черная королевы среди этой колоды – что, если все узнают о его страшной тайне и что, если Миша узнает о его чувствах и возненавидит его. Он помнит, что тогда пришел к выводу о том, что порвет со всеми контакты, переедет сначала в Москву, а потом в Великобританию, потому что это родина всей хорошей музыки и Фредди Меркурий жил там в открытую аж с восьмидесятых. Как по-детски и давно это было. И как это контрастирует с сегодняшним вечером. Он перевел взгляд на Мишу. Тот будто чувствовал каждую ноту чужого настроения: веселье, но сильно приправленное меланхолией и воспоминаниями. Поэтому он непривычно не торопил и не тараторил, ну почти. Внимательно вглядывался в чужое лицо, будто пытаясь запомнить все щербинки и точки на чужом лице. Ладно, признаёмся, Миша уже их всех знал. — Ты тоже тогда думал, что хотел бы, чтобы это было свиданием? — неожиданно тихим голосом спрашивает Князь. — Я тогда думал только о том, как бы не получить от тебя в нос при попытке обнять тебя шестой раз за вечер. Андрей мотнул головой, мол, ну, продолжай, и Миша сгнусавил на выдохе: — Да, думал. Прикидывал, как дальше жить, если ты откажешь мне. Ага, думал он, прикидывал, как же. Полночи не давал Лёшке спать, потому что метался по комнате раненым зверем, пытаясь избавиться от навязчивых, терзающих разум мыслей. Думать о том, что Андрюха может ему отказать - больно, думать о том, что ответит - тоже. Потому что эта фантазия никак не могла стать реальностью, ну, как ему казалось на тот момент. А думалка то работала на славу, и Миша, который секунд десять назад клялся в эту сторону не думать никогда, уже представлял как Князь легко улыбается ему в ответ, обнимает за шею рукой, привстаёт на носочки и… Блять. Тут же в голове всплывал образ отца, который натурально убивает его голыми руками, потому что у него не может быть сына пидора. Мишка отшатывался от стены, шел в другой конец комнаты, чтобы снова начать думать об этом заново. В какой-то момент Лёша, во вымахал, гад, припёр его к стене и сказал, что «либо ты, Гаврила, рассказываешь, что такое у тебя там случилось, либо блять не издаешь больше ни звука и ложишься спать, маята твоя уже вот тут сидит». Миша, злобно улегшийся на второй этаж кровати и уперев взгляд в стенку, все равно пыхтел и скрипел как пень до трех ночи. А на утро полетел к Андрею домой, залечивать душевные раны тем, из-за кого они у него в принципе есть. Все психиатры просто плакали по такому пациенту. За шутливым подбором слов скрывался абсолютно серьёзный тон — Миша признал, что тоже тогда так думал. Он словно сейчас переживал тогдашние эмоции: нахмурил брови, смотрел куда-то вскользь. Надо вернуть обратно на землю космонавта, пока он не затерялся в дальнем космосе своего сознания. Андрей отпустил Мишино запястье и, поддавшись порыву, мягко разгладил складки на чужом лбу большим пальцем. — Ну, эй, не висни, сейчас-то у нас свидание. Миша оживился, воровало чмокнул пальцы, маячившие у его лица, и сказал: — Ага. Поэтому, давай, топаем быстрее. Миша засуетился, стянул Андрея с ограждения, торопливо поднял бутылку с земли, докидывая ее до ближайшей мусорки. Андрей потянулся, вскидывая руки вверх, втягиваясь в новый Мишин настрой, быстро переключаясь на приключение. Амбалы на входе. Теперь Андрей понимал их предназначение, и, по идее, оно заключалось в том, чтоб прогнать их, панков, взашей, так что готовился на борьбу за проход дальше. Однако мужики взглянули на них хоть и удивленно, но без агрессии. Миша, светлой души человек, читавший три первые главы учебника по английскому языку (это ровно на три больше, чем прочитал Андрей) поздоровался со страшенным русским акцентом и, выудив откуда-то из недр куртки бумажку, развернул её и с гордым видом сунул мужикам под нос. Вдумчиво прочитав что-то, амбалы легко улыбнулись и кивком указали на спуск по лестнице. «Have a good night» сказал один из них и пропустил, оборачиваясь на своего коллегу продолжая что-то щебетать на своём непонятном. Ну, гуд значит хорошо, это он знает, вот и славно. — Чё ты там им наплел, покажи, — сказал Андрей, выхватив бумажку из рук. — Да там ничё особенного: что мы языка не знаем нихуя и что вместе идем, не ссы. — Ну обо всём подумал, крутой. На вырванном из мотельного блокнота листке было всего две фразы. «Neither of us speaks English and we are together» Что бы это не значило, если это прокатило — ему всё равно. Потянув тяжелую металлическую дверь на себя, они будто оказались в совершенно другом мире. Нет, клубами их конечно не удивить, но футуристичный синий неон, зеркало на потолке, странно одетые люди, среди которых оказалось на удивление много женщин, вся атмосфера была пронизана чем-то оторванным от реального мира — оазис в бескрайней пустыне не во спасение, а в усладу глаз. — Как в космический корабль попали, ёмоё. Андрей что-то согласное мычит, но под тяжелыми басами его не слышно совершенно. Миша и не переспрашивает, тянет его под локоть куда-то вбок. — Кожанки уроним, душнятина тут ужас. Они стояли у вешалок, ища куда бы приткнуть уже стянутые вещи, и только сейчас Андрей обратил внимание на то, что Миша всё ещё в концертном - просто куртку сверху напялил. Кожаные штаны, плотно сидящие на бедрах, обтягивающая рубашка- — Ты чё, красуешься передо мной, что ли, павлин? — Ну есть чутка, должен же я вас впечатлить, сударыня? — Ну впечатлил, вот это меч у вас, сударь! — Это я ещё портки не снял, Княжна. Слова слетают с его языка быстро и просто, только вот сам Горшок от собственной шутки смущенно глаза прикрывает, дергает напряженными плечами. Слава богу их не понимают, а то Миша бы покраснел, что совершенно не пошло бы его образу грозного иностранца. Двигаться сразу к бару им пришло в головы одновременно. Горшок истинно джентльменским жестом приостановил Князя от открывания рта и, используя все свои навыки, начал заказывать напитки. Симпатичный бармен по началу лишь удивленно хлопал глазами, пытаясь вразуметь, что именно от него хочет двухметровый рокер, но быстро сообразил подставить под Мишины танцы с бубном меню, где Миша тыкнут на нужные позиции. Пантомиму с расчетом и оплатой Андрей видел уже столько раз за эту поездку, что даже успешно мог сдерживать рвущиеся наружу смешки. Но от этого на них только сильнее пялятся. Ну, конечно, чужая незнакомая речь, выглядят как панки, пахнут как панки, и, вероятнее всего, являются панками. Мишины иглы, уже приглаженные после концерта, всё равно искали связь с космосом, но находили только подтверждение о принадлежности к анархизму своего хозяина в глазах окружающих. Андрей как-то даже пожалел, что на момент Мишкиного «собирайся, мы выходим, куда не скажу» уже успел упаковать всё концертное в чемодан и теперь слегка выбивался из образа простой футболкой. Он одернул себя. Хватит врать себе, они оба красивые, необычные, как экзотический фрукт, на них будут пялиться по любому, даже если бы они пришли в национальных костюмах среднестатистических жителей южного побережья. Андрей отхлебывает сунутую в руки виски-колу, хрустит льдом, смотрит на Мишу. Мишка видный, высокий, пугающе вызывающий. На концертах вся его потаённая тёмная сущность раскрывалась с самом сильном своем проявлении, но отголоски её можно было слышать во многом. Например, сейчас. Миша умел быть таким – пугающе таинственным, неподходяще месту мрачным, но так редко пользовался этим, что даже становилось обидно. Ровно до того момента, пока не вспоминалось, что половина Там-Тама висла на Мише просто за умение развлекать толпу и за красивые глаза. Которые из адских темниц могли превращаться в щенячьи блюдца по одному хлопку век. Хорошо, что такие они теперь только для Андрея. Сейчас же Миша был не таким. Хоть он и смотрел на Князя со всем обожанием мира в глазах, отворачиваясь от него, он мгновенно холодел лицом, спину держал прямо, но голову клонил влево, будто бы спрашивал всех - уверены ли они в своих выборах и решениях. Язык тела прямо указывал на конфронтацию, но вот только чего с чем именно было загадкой. Этакий темный дух, антигерой в знойном вестерне, переснятом в реалиях каменных джунглей. — Все на тебя пялятся, — неожиданно для Андрея, прошипел Горшенёв. Да кто, если рядом стоишь такой ты? Нет, сам он про себя тоже знал - что смазлив лицом, что блонд его молодил и что широта его рук и плеч всех тут скорее привлекала, чем отталкивала. Мишу так точно, он его пальцы на своих предплечьях хорошо помнит. И на бёдрах. И на- Так стоп. Баста. — Брось, они просто все думают, что меня обойти, чтоб к тебе подобраться, — отшутился Андрей. Миша юмора не оценил, нахмурился, и Андрей быстро добавил то, о чем на самом деле думал: — А я думаю, что на тебя. Во, теперь-то Миша расслабился и после этой фразы хрипло раскатисто рассмеялся, попадая в заминку между треками, заставляя близ стоящих обернутся. — Мы два дурака, ты знаешь? — Знаю. Андрей позволяет себе вольность, недопустимую на обычной публике — тянет руку к Мишиному лицу, мимолетно гладя чужую щеку, и поправляет твердую от лака прядь волос. От этого простого действия внизу живота разлилась тревога, и Князев подавил в себе острое желание оглянуться по сторонам. Миша лишь на секунду замер, но мягко улыбнулся в ответ, перехватив дрогнувшую руку. Музыка прекратилась и диджей прокричал что-то на своем, от чего толпа просто взорвалась, затапливая радостными криками помещение. Пока они вдвоем в непонятках переглядывались, заиграли первые аккорды новой песни. О, вот это он понимает — музыка, а не всё, что до этого играло. «Под давлением» от двух представителей ЛГБТ комьюнити Британии.Андрей не удивлен выбором, все-таки история, но странно, что в таком виде клубов может играть что-то из классики рока. Он глянул на Мишу — тот тоже узнал трек и понимающе кивнул. Миша помнит, что этот трек значит для Князя, и его до нелепого разрывает от того, как всё удачно складывается, хотя его план закончился ещё на написании адреса мотеля на руке на случай полного угара. Миша тянет Андрея за собой, ловко вклиниваясь в толпу, выводя к танцполу. — Что, правда будем танцевать? — Конечно. Ты еще и подпевать будешь, знаю, что ты текст учил на слух. — Да ужас будет, не буду я, молодёжь только пугать. — А меня ты не постеснялся тогда пугать? Ну вот Мишу не постеснялся. Андрей на удивление очень хорошо знал классику английского рока 70х годов. Откуда-то у него дома было штук 20 импортных пластинок из Германии, над которыми он и его родители нехило так тряслись. Свое сокровище Андрюха показал Мишке только спустя полгода знакомства, переживал, натягивал напряжение, мол, такое покажу, только ты никому не говори. И сначала Миша даже не выкупил прикола. Ну поет там кто-то, красиво, да, замечательно даже, но потом он понял, что Андрей этой музыкой вдохновлялся, чтобы дальше жить своей жизнью, она никак не влияла на его стихи или картины, она давала уверенность в том, что он не один со своими тайнами, что люди, как он добивались и добиваются успеха. И плакал Андрей над смертью Фредди с такой же отдачей, как и слушал, и берег квиновскую музыку. Напивался почти каждый вечер в течении недели и под ночь каждого дня тихо хлюпал носом у Мишки на плече, отчего-то повторяя фразу: «Как он мог, он же, он же должен был...». Что Фредди должен был Андрею Миша так и не понял, но сопереживал своей родственной душе по полной. И тут такая песня в клубе. Весь этот вечер ощущался сюрреалистичным и гиперболизированным, будто они в главные герои в видеоигре, где все события в мире зависят только от их решений и подстраиваются под них. Михе нравилось эта нереальность происходящего с полным осознанием себя в моменте, с чистым разумом. Каждодневный выбор не употреблять и не поддаваться слабым, но ощутимым отголоскам зависимости никогда не был так прост, как сейчас. Он повел Андрея в нелепом парном танце, начиная подвывать непонятным, но таким знакомым словам. Миша буквально увидел, как теплеют щеки блондина и смущение захватывает его, но блестящие глаза напротив с беснующимися огоньками на дне выражали только намерение играть на полную и до конца. Начиная со второго куплета, Князев пел на невнятном английском в полное горло, смеялся в перерывах и заигрывал с толпой, будто они на своем концерте. А толпа была только рада такому заигрыванию, на финальных аккордах абсолютно все, кто стоял рядом, аплодировали, развернувший всем корпусом к ним двоим. Какой-то высокий чувак подошел и начал что-то очень быстро и активного говорить, но Андрей лишь отмахнулся от него, роняя корявую фразу «not speak English» и утаскивая Горшка, застывшего с лицом влюблённого школьника, дальше от центра танцпола. Кураж часто вел Андрюху не по той дорожке, но последствия всегда разбирал его трезвый и с остуженным разумом клон, поэтому волноваться не стоило и можно делать, что хочется. Андрей решается. Резко выдохнув в сторону, он в один шаг сокращает дистанцию между ними. Спешно и неуклюже положил одну руку на Мишину талию, спуская ладонь ниже, засовывая кончики пальцев в задние карманы джинс. Второй рукой Князь ловит чужой локоть и, перехватывая за предплечье, резко тянет на себя. Мишины глаза блестят, но выражение лица всё равно меняется на испуганное. — Осмелел, Княже? Освоился? — Ага, ща ахуеешь, насколько, — сипит Князь. И впечатывает свои губы в Мишино лицо с силой, отчаянием, как юнга, решивший принять смерть в море, прыгающий с борта корабля. Всплеск адреналина был такой сильный, что Князя бросило в холод, будто он и не в душном клубе вовсе. Озноб пробил с мощностью двойки от боксера, и Андреевы онемевшие руки так вцепились в Мишу, что тот бы точно дернулся от боли, если бы его разум сейчас не застилала волна чистой эйфории на двоих. Миша ощущает самый что ни наесть приход, безумную бурю. Только вот она настоящая, а не искусственная, и это все — человек перед ним. По-хорошему, это Миша планировал поцеловать Андрея первым, удивить и заставить почувствовать невесомость и ощущение нереальности от происходящего, ведь, камон, полный зал людей, а они делают самую запретную вещь в мире для двух мужиков. Но Андрей, как всегда, разрушает все ожидания, превосходя во всём, к чему прикасается. Настолько, что Миша даже признает, что он влюбленный идиот, который превозносит свой объект любви. Ну, а что ему остается делать, кроме восхищения, если с Андреем по-другому нельзя? Никогда нельзя было по-другому. От этих затапливающих чувств так жарко и тесно, что Миша почти физически чувствует порыв расцепиться, улизнуть, убежать. Но он прекрасно знаком с перегрузками своего мозга и с этим обманчивым чувством, ведь стоит только выпутаться из хватки Андрюхи, Миша мгновенно ощутит страшную пустоту и метнется обратно, плавали, знаем. Поэтому он, вопреки голосу сомнительного разума, жмется теснее, на что Андрей мгновенно реагирует, перекидывая руки на талию и скребя пальцами по рубашке, стискивая ее подол. У Андрея зрачки как пятирублевые монеты, в них плескается такая дерзкая решимость самоубийцы, смешанная с обожанием, что, наверное, только Горшок мог такое выдержать, другие бы умерли на месте, точно. Автономный режим работы мозга решил, что если в течении первых пяти секунд ничего не произошло, то можно продолжать начатое. Андрей наконец смог расцепить зубы и, широко размыкая губы, углубить поцелуй. Качественно лизаться он умел, однако, сейчас активное использование этого знания было как будто неуместно, ведь это их первый поцелуй. Да, да на людях, ну и что с того? В нём все равно должна быть эта дурацкая неловкость и неумелость, плещущаяся через край страсть и неприкрытое желание людей, которые дорвались до друг друга. В этом же и есть смысл. Ведь так? Андрей думает, что так. Ведь всё это разом — поцелуй, чужие руки на талии, люди вокруг, непривычный антураж клуба, приглашение на свидание — это всё дарило чувство, будто ему вернули что-то утраченное. Будто бы вернулась, выплеснутая на берег морем, драгоценность, потерянная много лет назад. Безутешное горевание по потере, уснувшее за много лет в груди, вмиг вспыхивает огнем благодарности и счастья, и теперь вернувшиеся ценнее всего на свете. Он слышит улюлюканье людей вокруг даже раньше, чем Миха. Андрея будто окатило водой, и он уже хотел выполнить рефлекторный порыв своего запуганного сознания — неловко отстраниться, вот только Миша всегда чувствовал толпу и её настроение лучше него. От природы, наверное. Поэтому отстраниться Князеву не дали, притянули обратно, крепко, по медвежьи, обняли, закрывая плечом от танцпола. Кажется, чужая рука оторвалась от его торса и Миха что-то показал жестом людям, стоявшим там, потому что толпа нестройно засмеялась. Не злобно, как-то по-дружески. Тепло. Возможно, Князя просто мажет от новых ощущений, мажет от такого знакомого, обретённого заново Миши, и он уже напридумывал себе все это. Ведь они просто стоят в углу душного подвала, названным клубом, и сосутся, как старшеклассники. Желваки на лице напряглись от сдерживаемой улыбки, и Андрей разорвал поцелуй. Открыв глаза, он встретился взглядом с любимым. Глаза напротив ярко блестят в темноте, их обладатель улыбается в ответ широченной улыбкой, и трогательно прижимает Князя к себе, укладываясь щекой на его макушку. Андрей утыкается носом ему в шею и расфокусировано смотрит поверх чужого плеча на толпу у бара. Какие-то два кента смотрят прямо на него и показывают кулаки с большим пальцем вверх, улыбаясь. Андрей медленно моргает и еле заметно кивает, показывая, что он принимает их поддержку и все дела, но, вообще, ребят, отъебитесь христа ради, у меня тут момент самого главного героя из книжки, который победил дракона и вернул себе свою зазнобу. Парни, видимо, поняли его невербальные сигналы, улыбнулись и двинулись к барной стойке. Князь окинул взглядом людей. Не считая той вспышки оваций от их поцелуя (как на концерте после песни, ей богу блять), основная масса народа была спокойна, и никто на них внимания не обращал, лишь вскользь бросал взгляды. Что-то внутри будто бы щелкнуло, и спокойствие тягуче растеклось по венам Андрея, который только сейчас осознал, как он был напряжен всё это время. Он уверен, что от этого он вздрогнул всем телом, потому что Миша оторвался от его макушки и прохрипел на ухо: — Ты чего? — Ничего, Миш. Знаешь что? — М? — Это же наше первое свидание на людях. Специально так устроил? — Ага. Всё думал, как бы это красиво сделать. Понравилось? — Очень, Миш. Спасибо тебе. Миша как-то замирает на секунду, и, отмерев, говорит, заглядывая в глаза: — Это тебе спасибо, Андрюх, что поверил мне, что спас, что вытянул, без тебя я бы уже давно- Но Андрей это мельтешение прерывает как-то просто: — Я люблю тебя. Миша замолкает посреди фразы. Вот оно, это чувство. Каждый раз, как в первый. Тебя прошибает электричеством, и его разряд отдаётся по всему океану чувств, запертому в грудной клетке. Щекочет ребра и перехватывает дыхание. К такому не привыкнуть. Миша никогда не хотел привыкать. — И я люблю тебя очень сильно, — прохрипел он в ответ, — Пойдём танцевать? Плевать на попсу. — Ага, к чёрту её. Пойдём.