Кровь пахнет ржавым железом
Бритвенное лезвие в дрожащей руке, голубоватые дорожки вен, почти сокрытые алым.Кровь пахнет ржавым железом
Приоткрытая дверь в квартиру, забивающий легкие, мутящий сознание, запах, контраст бледной кожи с ярко-красной кровью.Кровь и на вкус как железо
Аккуратные прикосновения губ к тонким, холодным запястьям, липкость на пальцах и пустота в груди. Жадные, последние поцелуи. Нужно насытиться, нужно успеть. Пульс давно уже прекратился из-за хлеставшей из порезов крови, но парень все еще был жив, Ханма знал это. Кисаки не может умереть вот так. Не его Кисаки, который был готов на все ради собственной цели. Не его Кисаки, который столько всего уже пережил. Не его Кисаки. — Как иронично… — прошептал Тетта на грани слышимости, тратя последние силы на эти слова. — Умереть на руках человека, которого больше всего любишь… Прости. — Умереть на руках человека, который больше всего любит тебя, — растянул Ханма губы в ухмылке, прижимая к себе парня. Зачем бояться смерти, если жизнь еще более жестока? — Присмотри за мной, Тетта. Шуджи аккуратно укладывает парня обратно в давно охладевшую и окрасившуюся мягко-алым воду, отряхивает руки от багровых капель. Цвет сойдет, а запах… Запах въелся в кожу, в подкорку мозга; запах ржавого железа уже не забыть. — Господин Кисаки? Да, пожалуйста, навестите сына, он уже который день не отвечает на сообщения, — родители Тетты с самого начала были против их общения. В принципе, это и не удивительно. Их домашний мальчик, молодец и умница, тащит домой парня бандитской внешности, да еще и старше его на три года. Право слово, какой родитель бы не был удивлен, расстроен, испуган и рассержен? Вот и господин с госпожой Кисаки сначала относились к Ханме с настороженностью, если даже не враждебностью, всем своим видом показывая: «Если с нашим сыном хоть что-то случится, ты полетишь за решетку, и плевать на доказательства, их мы тоже найдем.» Но через несколько недель, а может и месяцев, — даже сам Шуджи уже не помнит, — господин и госпожа Кисаки все же смягчили отношение к Ханме. Почему? А потому, что это был человек, с которым их сын проводил практически все свободное время, после прогулок с которым всегда приходил с лучезарной улыбкой, да и сам Шуджи оказался не таким уж и плохим парнем — господину Кисаки помогал в мастерской, а госпоже Кисаки — на кухне. А через некоторое время Ханма и вовсе стал желанным гостем, если даже не членом семьи, и Тетта постоянно жаловался ему, что, похоже, господин и госпожа Кисаки любят Шуджи больше, чем собственного сына. А потом фыркал и кидал что-то вроде: «Неудивительно, такого, как ты, нельзя не любить», и улыбался. — Я? Извините, я сейчас не в городе… Да, вчера уехал. И… простите еще раз. За все. Парень скинул звонок, игнорируя настороженный голос господина Кисаки из трубки, и отложил телефон, прикрыв глаза рукой. Осознание накатило только сейчас, утопив в себе остатки самообладания и адреналина. Тетта, его Тетта… Щеки расчертили дорожки слез, ладони сразу стали влажными. Как от крови… Черт, нужно собраться. Скоро приедут родители Тетты, нельзя дать им знать, что он был тут. Шуджи аккуратно подобрал ветровку, которую кинул на пол, едва войдя в квартиру и ощутив этот мерзкий запах… Ржавое железо… Кровь. Боль пахнет кровью, страх пахнет кровью, ненависть тоже пахнет кровью. А кровь пахнет ржавым железом.***
На похороны Шуджи не пришел. Заблокировал телефон, чтобы не слышать уже, казалось, забравшийся под скальп рингтон мобильного от постоянных, практически ежеминутных, звонков родителей Тетты, оборвал все связи, да и из квартиры выходил лишь в магазин. Быстрозавариваемая лапша, сигареты и пиво — дневной, ежедневный рацион Ханмы. Зачем питаться нормально, если все равно потерял смысл жить? Нет, это не была любовь. Это нельзя так назвать. Это была бесконечная привязанность, они дополняли друг друга, даже не так, они были одним целым. Их нельзя было представить друг без друга, и, даже если они не находились рядом, они все равно были вместе. Если один заваривал чай — пили его оба. Если один что-то замечал, об этом даже не нужно было говорить — второй постоянно следил за его взглядом. Они понимали друг друга без слов, замечали малейшие жесты, едва уловимые изменения в позе и выражении лица. В голове не было даже вопроса «почему», ведь он знал ответ. Был лишь вопрос «как дальше». Так нельзя было жить. Невозможно. Как будто из груди вырвали половину сердца, забрали что-то безумно, жизненно важное. Может, так и было в действительности. Может Шуджи и правда не мог жить без него. Наверное, нужно забыть, или, как минимум, продолжить жить. Кисаки бы так и сказал. Приказал бы убить придурка Ханагаки, отомстить Дракену. Наверное, он даже простил бы, если бы Шуджи просто жил, даже не выполняя его поручение. Нужно просто жить, вставать по утрам, может, вернуться в школу, в перерывах найти подработку, зажить нормальной жизнью, без опасности на каждом шагу, без ежедневных кровоподтеков и синяков, без врагов в сотню раз сильнее. Но Ханма так не мог. Он лучше и правда умрет, чем будет жить так. Так, да еще и без Тетты. Выудив из пачки сигарету, а из кармана зажигалку, Шуджи закурил, наполняя такую крошечную комнату едким дымом. Поднялся, распахнул дверь на балкон, выпуская клубы серости на улицу. Закашлялся, практически упал на перила балкона, опершись на руки, глянул вниз. Мокрые перила воняли ржавчиной, снова возвращая в тот день, напоминая об алых струйках на неестественно бледной коже. К горлу подкатил ком, и парень снова затянулся, прогоняя навязчивые мысли. Пусть летят, они свободны. Загривок потрепал легкий ветерок, но несмотря на то, что на улице было тепло, тело пробрало дрожью. Возможно, нервное. Не похоже.***
Янтарные глаза, смотрящие в совершенно другую сторону. Холодные руки лежат на перилах балкона, волосы, немного, но отросшие за это время, струились по шее, футболка на несколько размеров больше открывает вид на ключицы и мелко дрожащие плечи. Не дрожи, милый, тебе незачем и не из-за чего. Сигаретный дым взвивается в серое небо, сигарета, сожженная уже до самих длинных пальцев, летит вниз с балкона. Возможно, небезразличный прохожий поднимет и донесет до мусорного бака. Плевать. — Шуджи… — шепчет он, протягивая вперед руку, бледную почти до прозрачности, и гладит дрожащего парня по щеке. — Шуджи, не плачь, пожалуйста. Тебе незачем и не из-за чего. Парень вскидывает голову, окидывает взглядом балкон, кривит губы в истеричной ухмылке. Даже если он чувствует — он не видит и не слышит. Мертвым нельзя говорить с живыми. Живым нельзя видеть мертвых. — Идиот… Придурок… — шипит Шуджи сквозь сцепленные зубы, утыкаясь лбом в руки. — Забудь… Плевать… И Тетта обнимает. Прижимается всем телом со спины, утыкается носом в шею. Тепло. Шуджи пахнет дешевыми сигаретами и пивом. Шуджи пахнет кровью. Шуджи пахнет собой. Он снова вздрагивает и расслабляется. Ему тоже комфортно. Он даже не догадывается почему, но Кисаки счастлив, что смог его успокоить. Шуджи уходит обратно в комнату, а Тетта остается сидеть на перилах. Он будет следить за тем, как Ханма курит на балконе. Это все, что ему позволено. Это все, чего он хочет. Он хочет вспомнить эти моменты. Когда они, лишь вдвоем, теплым, весенним вечером, выходили на балкон и курили. Менялись сигаретами, но в итоге всегда оставались при своем мнении и со своими пачками сигарет. Обсуждали что-то совершенно неважное, просто чтобы не молчать. Хотя, молчать вдвоем им было даже приятнее. Просто смотреть друг другу в глаза и терять связь с реальностью. Тонуть. Задыхаться в глубине янтарных глаз, будто глупое насекомое, попавшееся в ловушку липкой смолы. Тетта скучал по этим вечерам. Но он все равно будет следить за тем, как Шуджи курит. Шуджи выходил на балкон каждый раз. В футболке, не глядя на погоду. С сигаретой, распущенными волосами и мутным, потускневшим взглядом. Янтарь превратился в обычную, дешевую стекляшку. Шуджи затягивался, выдыхал дым, а Тетта просто наблюдал за этим, время от времени, когда становилось совсем уж плохо обоим — прижимаясь к парню. Оставлял дорожку поцелуев на ключицах и радостно наблюдал за тем, как Шуджи, едва заметно, приподнимает уголки губ, а янтарные глаза будто светятся изнутри, на короткое время возвращая свой статус драгоценного камня. Иногда Шуджи выходил на балкон с кружкой кофе. В такие моменты Кисаки знал, что сегодня все будет хорошо. Он не мог этого объяснить, но кофе определенно был символом сносного настроения Шуджи. И Тетта просто смотрел на то, как Шуджи с легкой улыбкой пьет из кружки, глядя на город. Иногда шептал что-то на ухо, опаляя дыханием, и тогда Шуджи вздрагивал, проливая кофе на руки и чертыхаясь, и смеялся, а вместе с ним смеялся Кисаки, чувствуя себя действительно счастливым. А еще, Шуджи рассказывал истории. Рассказывал для себя, в пустоту, а Кисаки слушал и улыбался. Слушал про дела в бандах, про Рюгуджи, Манджиро и Мацуно. Слушал даже про Ханагаки, и с упоением замечал как Шуджи кривится, когда упоминает его. Он любил, когда Шуджи что-то рассказывал. Любил видеть, что он живет. Что он смог вернуться, что вступил в Тосву. Кисаки был счастлив, потому что у Шуджи все было хорошо. Один раз Шуджи пришел в одном полотенце на бедрах, с мокрыми волосами и каплями воды на голом торсе. Тетта, как только увидел это, зажмурился, и начал бормотать не то молитву, не то проклятие. Второе было, все же, более вероятным, учитывая едва заметные крылья, будто сотканные из зимних ночей за спиной и острые рожки на голове. Закончив с не-то-молитвой-не-то-проклятьем, он все же открыл глаза, глядя на открывшийся вид, покраснел, снова прикрыв глаза, на этот раз рукой, оставив между пальцами маленькую щелку, через которую и смотрел. А смотреть, конечно, было на что. Шуджи привалился к металлическому ограждению балкона голой спиной, пустив в воздух сигаретный дым, после чего выкинул сигарету вниз. Но хотя сделал он это обычным, привычным и для Тетты тоже жестом, в таком контексте даже он выглядел невообразимо красиво. И Кисаки не удержался, обвил руками шею парня, прижимаясь к нему, ощущая тепло такого горячего, такого живого Шуджи. Казалось бы, это была самая… Пикантная ситуация, которую вообще мог создать Шуджи, но, как оказалось, Тетта его ой как недооценил. Потому что в один, ничем не примечательный день, он вышел на балкон вновь полуголый, но теперь с еще одним человеком, чем действительно удивил Кисаки. Удивил своим выбором, ведь с кем с кем, а с Мацуно он его увидеть точно не ожидал. Чифую лез обниматься, да и вообще искал телесного контакта, чем очень раздражал Кисаки. Этот подонок смеет вот так обращаться с его Шуджи… Его Шуджи смеет приглашать к себе каких-то мальчишек. Но Шуджи на приставания Мацуно не отвечал, лишь достал сигарету и протянул Чифую, прикурив от своей. И глядел своими невозможно глубокими, янтарными глазами вдаль, будто не замечая мельтешащего блондина. Чифую приходил еще несколько раз, потом пропал, и на балкон Шуджи вновь выходил курить сам. Рассказывал пустоте о недостатках Мацуно, рассуждал, что все же, как бы не старался забыть, скучает по Кисаки. В груди теплело, а Шуджи впервые за последние несколько месяцев уткнулся в руки и заплакал. Тетта обнял, как обнимал раньше, успокаивая. И Шуджи улыбнулся, утер слезы и вернулся в квартиру с едва заметной тоской на дне глаз. Три, пять, а может и больше дней, Шуджи не появлялся на балконе. Тетта действительно волновался. Шастал по балкону туда-сюда, прикусывал губы, пальцы, и все, что вообще можно было. В конце концов он просто сел в угол, обвив ноги хвостиком, появившимся в комплекте с крыльями и рожками. Едва сдерживался, чтобы не заплакать. Он не хотел вновь терять Шуджи, не хотел снова чувствовать эту необъятную пустоту. Спрятал лицо в коленях, крыльями отмахиваясь от мошкары, то и дело пролетающей сквозь. Через несколько минут он услышал едва уловимый запах ржавчины, сочащийся из квартиры. Широко распахнул глаза, вскочил на ноги, едва не запутавшись в собственном хвосте и прильнул к дверям балкона. Ему не разрешено входить в квартиру, но ведь на все запреты можно наплевать, да и правила созданы лишь для того, чтобы кто-то вроде него их нарушил, так что Тетта, заметив, что дверь закрыта не до конца, скользнул в квартиру и чуть не задохнулся. Умереть после смерти, это, конечно, прекрасно, но Кисаки этого делать не собирался, так что просто закрыл нос и рот рукой, спасаясь от тошнотворного запаха ржавчины, запаха крови. Он сразу понял, что проверять нужно именно ванную. Необъяснимое влечение, будто невидимая нить, тянула его туда, и он не сопротивлялся. Нить не врала. Из ванной несло кровью сильнее всего, на кафеле растеклась лужица воды, алой из-за крови, а на бортике ванной, в облачке прозрачного дыма, сидел Шуджи, с кривой ухмылкой наблюдающий за растекающейся кровью. — Черт, Шуджи, ты… Идиот! — прошипел Тетта, кинувшись тому на шею, пытаясь не задеть руками крылья. — Я говорил тебе, придурок, жить. Но что мы делаем? Правильно, плюем на просьбы Кисаки. Я скучал… Шуджи погладил парня по спине, аккуратно проводя пальцами по кружеву прозрачных крыльев. — А я, думаешь, не скучал? Осторожнее, столкнешь меня, а купаться в ванной собственной крови я не горю желанием. — Шуджи звучал так, будто совершенно не был удивлен такому. Будто уже знал, что так и будет. — Ты следил за мной? Как я и просил? Тетта кивает, и лишь сильнее прижимается к парню, тихо всхлипывая. Поднимает полные неверия глаза на Шуджи, встречается с взглядом янтарных глаз, и широко улыбается, расслабляясь в чужих руках.