****
— Кто-то пришел! Я открою! — радостно воскликнул Мозенрат, вскочив из-за стола и воспользовавшись замечательной возможностью хотя бы ненадолго прервать разговор, который оказался опасным. — Как же меня бесит этот дверной звонок! — возмущенно воскликнула Назира, схватившись за голову. — Что за умалишенный выбрал именно это? — Назира, ты же и выбрала именно этот звук! — развел руками Джафар, в недоумении посмотрев на сестру. — Нормальный звонок, не придирайся! — Ильдар, ты вернулся! — обрадованно воскликнул Мозенрат, кинувшись к прибывшему в родные пенаты кузену. — Что тебе надо от Ильдара? — воскликнул Аладдин, готовясь вступить с Мозенратом в схватку. — Как ты умудрился выжить? — Неважно! Ты что здесь забыл, оборванец?! — Аладдин, знакомься, это Мозенрат, мой двоюродный брат. — внес ясность Ильдар. — Мозенрат, знакомься, это Аладдин, мой одноутробный брат. — Что? — опешил Аладдин. — Что? — опешил Мозенрат. — Аладдин, у меня есть тетя по папиной линии по имени Назира, и Мозенрат — ее сын. — растолковал Ильдар. — Мозенрат, Аладдин — младший сын моей матери от другого мужчины, Кассима. Правда, я ума не приложу, каким образом мама встретилась с ним и родила Аладдина, если ее не стало, когда мне исполнилось полтора года... — Если Мозенрат — сын Назиры, то выходит, что он — мой первенец и, получается, твой второй брат, по отцовской линии! — воскликнул Кассим, обращаясь к Аладдину. — Ну как так-то? — взвыл шокированный Аладдин. — Не хватало мне только узнать, что мой отец до моей мамы встречался с матерью Мозенрата! Мало того, дядя Мозенрата был первым мужем моей мамы, который ее бросил! — Я, честно признаюсь, тоже не особенно рад тебя видеть в моем фамильном особняке, да еще и узнать, что ты — брат по материнской линии моего кузена и заодно мой — по линии того потаскуна, который сначала наделил мою маму мной, а затем бросил ее на произвол судьбы! Я никак не могу быть сыном Кассима! Мое отчество — ибн Аризан! — Мозенрат, мы с тобой оба знаем, что это — имя твоей мамы задом наперед! — заявил Ильдар. — Все равно не брат ты мне, гнида! — воскликнул Аладдин. — Я тоже не слишком рад нашему с тобой родству. Жаль, что моя мама наслала смертельное проклятие только на твою мать — можно было бы и на тебя заодно, чтобы ты сдох, едва появившись на свет. Это избавило бы и меня, и моего дядю от множества проблем. — Стоп! Я, что, раньше и с твоим дядей повстречался? — Забыл уже, что ли? А он такое еще нескоро забудет, если вообще сумеет забыть! Чего тебе здесь нужно? — Отец сказал, что у меня есть два старших брата по разным линиям. Я хотел с ними познакомиться... — Познакомился — и проваливай. Тут и без тебя такой накал страстей! — Рано ему проваливать! — внезапно выкрикнул Ильдар. — Я вначале должен выяснить, каким это образом у меня мог появиться одноутробный брат, который младше меня на шесть с лишним лет, если моя мама умерла, когда мне было полтора года! — Да этот оборванец врет! Он не может быть сыном Фатимы! Нашел кому верить! — Нет, слишком уж много чего сходится в его показаниях. Это явно не простое совпадение! Единственное, что разнится — папа говорил, что моя мама умерла, когда мне было полтора года, а по словам Аладдина, нашу маму бросил ее бывший! — Да какая тебе теперь разница! Матери у тебя все равно нет и не будет! Чем тебе твоя тетя, моя мама, не угодила? Она о тебе заботилась как о родном сыне, наравне со мной и моими сестренками! У меня вон отца нет и никогда не было — меня растил твой отец, мой дядя! А этого потаскуна Кассима я отказываюсь называть отцом даже под страхом смерти! Он изменил моей маме с матерью этого выродка Аладдина! — Давайте справедливо разрешим ваш спор! — любезно предложила Аделлина, которую Джафар попросил спуститься в сад и поторопить Мозенрата и которая за считанные секунды оценила ситуацию. — Может быть, проведем спиритический сеанс? Вызовем Фатиму с того света, и она нам даст ответ, кто прав, а кто нет! — Правильно, Аделлина! — улыбнулся Ильдар сестренке, а затем повернулся к младшим братьям: — Идемте за мной!****
Аделлина выучилась у Назиры проводить спиритические сеансы и частенько вызывала с того света свою родительницу, чтобы потолковать с ней о том о сем. Сегодня был первый раз, когда она призывала дух не своей матери, а матери Аладдина и Ильдара, но для Аделлины алгоритм этого ритуала давно стал привычным и выполнялся машинально, к тому же, касаемо последовательности действий не было разницы, чей дух вызывать. По спине Аладдина пробежали мурашки. Хоть перспектива узреть дух умершего человека его несколько пугала и ужасала, ему все же было до жути интересно, как проводятся спиритические сеансы — во всяком случае, раньше Аладдину точно не доводилось присутствовать на них, и потому ему было интересно и любопытно. Аделлина расставила свечи в понятной одной ей последовательности, подвесила благовонные лучинки к специальным креплениям в причудливом решете, наполненном зернами ладана. Закончив с привычными приготовлениями, Аделлина зажгла лампаду, от ее пламени зажгла свечи, причем не по порядку, а в последовательности, которая тоже была ясна лишь ей, затем, дернув за причудливой формы веревочку, сплетенную в технике макраме из шелковых шнурков и с пышной кисточкой на конце, задернула плотные шторы, занавесив огромное окно и отгородившись от всего мира. Когда в помещении воцарился полумрак, девчушка зажгла ладан и лучинки и, как только в воздух взвились клубы плотного дыма, принялась затем бормотать туманные заклинания, смысл которых также не был понятен Аладдину. Через несколько минут дым принял очертания человеческой фигуры. Это была полная женщина средних лет, из-под платка которой выбивался каштановый с рыжиной локон. Она выглядела определенно старше двадцати с хвостиком лет — того возраста, когда ее первенцу было полтора года, и это уже заставило Ильдара усомниться в достоверности слов отца. Хоть перед ними сейчас была фигура из дымки, одетая в ослепительно белый саван, волнами обволакивающий ее левитирующий эфемерный силуэт, она нисколечко не пугала ни Аладдина, ни Ильдара. — Ильдар, Аладдин, дети мои! — воскликнула Фатима, протягивая к сыновьям свои бесплотные руки. — Мама, я запутался, мне нужен ответ. — перешел к делу Ильдар. — Скажи мне, пожалуйста, ты умерла, когда мне было полтора года, или же мой папа тебя в это время бросил? Я запутался: папа всегда говорил мне, что он овдовел, когда мне было полтора года, а Аладдин заявил, что он — твой младший сын, которого ты родила от другого мужчины, Кассима, после того, как мой папа тебя бросил. — Твой папа всегда был лгуном, лгуном и остался. — сказала как отрезала Фатима. — Не могла ж я, в самом деле, родить второго сына, будучи в мире ином, как ты думаешь? — Так-то оно так, просто мне до последнего не верилось, что папа меня так бессовестно обманывал все эти годы. Я был о нем лучшего мнения... Растерянный Ильдар отошел в сторонку, сел и обхватил руками колени. Аладдин в это время мило беседовал с Фатимой, но Ильдар словно оглох и не слышал этого. Его мозг был занят сейчас одной-единственной мыслью, наиболее важной на данный момент, и блокировал все прочие зрительные и слуховые раздражители.****
— Мозенрат, я все-таки жду ответа на поставленный мною вопрос! — громовым голосом воскликнул внезапно зашедший Джафар, а затем, заметив в помещении своего первенца, на секунду забыл о племяннике и кинулся навстречу старшему сыну с распростертыми объятиями и радостным возгласом: — Ильдар, как я рад тебя видеть! У Аладдина в этот миг отвисла челюсть. Как это случилось? Как этот мерзавец Джафар вернулся в мир живых! Джинн же сразу же уничтожил его черную джинновскую лампу! Этого не должно было произойти! Как же так? Хотя, если даже довольно юные члены этой семьи способны призывать духи усопших, то что говорить про более взрослых и опытных? Для них оживить мертвеца — пара пустяков! Однако, на удивление Джафара, Ильдар отстранился со словами: — Миловаться будем потом. Вначале, папа, будь добр, ответь мне на вопрос: зачем ты столько лет врал мне, что моя мама умерла, когда мне было полтора года, если на самом деле ты тогда ее выгнал из дома? — Ну это ж не я ее убил... И потом, задолго до того, как я решил расстаться с Фатимой, она умерла для меня. Та Фатима, которую я полюбил и возжелал, умерла, а вместо нее моей женой называла себя какая-то незнакомая и чуждая мне отталкивающая женщина, заплывшая жиром. — То есть, угрызений совести ты не чувствуешь, да? — Ильдар, мой мальчик, ты должен понять... Когда ты был маленьким и спрашивал меня, где мама, мне не хватило духу сказать тебе правду о том, что я ее, можно сказать, сознательно исключил из состава нашей семьи, и я сказал тебе, что Фатима умерла. Для меня она действительно в каком-то смысле умерла... — Если бы ты на самом деле любил мою маму, то ты бы постарался ей помочь. Может быть, у нее после родов начались проблемы со здоровьем, из-за которых она сильно поправилась? — Ильдар, в мусульманских странах мужчина обязан обеспечивать всем необходимым жену и детей, а жена обязана заботиться о детях, убирать и готовить, а также быть красивой для мужа. Я свои обязанности выполнял исправно, а Фатима считала, что раз она вышла замуж, то это навсегда и можно расслабиться. Для женщины есть повод прикладывать все усилия для того, чтобы удержать мужа рядом с собой, поскольку без мужа она не проживет, а для мужчины такого повода нет. Я с самого рождения жил с сестрой и прекрасно знаю особенности женской анатомии и физиологии, более того, Назира родила Айлу практически одновременно с тем, как твоя мама родила тебя. Если Назира через месяц возвратилась к добеременному состоянию, то Фатима, казалось, с течением времени только полнела. Более того, Назира родила четверых детей и не превратилась в толстую свиноматку. — Папа, будто ты не знаешь, что все женщины имеют разную физиологию. Ты должен был быть благодарен моей матери за то, что она выносила, родила и выкормила твоего ребенка, то есть меня. — Ильдар, в этом нет ничего сверхъестественного. Это не какой-то подвиг, это лишь реализация биологической роли женщины. Природа создала все для того, чтобы женщина имела возможность выносить, родить и выкормить. — Во всех свадебных клятвах говорится, что молодожены обещают быть вместе в горе и радости, в болезни и здравии, пока смерть их не разлучит! — продолжал возмущаться Ильдар. — То есть мужчины не бросают своих жен, даже если те неизлечимо больны или стали инвалидами, а ты... — Это было выше моих сил, Ильдар. Значит, я слабее духом, чем те мужчины. — Зачем ты тогда в принципе вступал с кем-то в брак? — Ильдар, ты прекрасно знаешь о том, что я не являюсь однолюбом. К тому же, когда ты родился, мне было двадцать лет. У меня еще все было впереди, и я не хотел тщетно реанимировать свой уже умерший брак. Я мог с легкостью найти себе новую жену. Держаться за тогдашнюю, пусть и ради нашего сына, я не видел никакого смысла. У тебя оставалась тетя, которая смогла бы дать материнскую ласку и заботу, а видеть своего отца несчастливым, я думаю, ты бы не хотел. Ты же хотел бы, чтобы твой любимый папочка был счастлив?****
Пока отец с сыном ругались, ошарашенный Аладдин переводил взгляд с Ильдара на Джафара, с Джафара на Ильдара... В этот момент ему кое-что вспомнилось. Этот случай произошел лет десять назад. Тогда Аладдин, еще мальчик, без всякого дела околачивался на улице, рассчитывая найти что-нибудь съедобное, как вдруг его и других людей бесцеремонно оттеснили по обе стороны дороги солдаты султана и грозным, не терпящим неповиновения тоном приказали всем пасть наземь, чтобы выразить свое уважение к главному визирю, оказавшему честь простым людям и зачем-то заявившемуся на окраины Аграбы. Джафар во всем своем великолепии ехал на породистом вороном коне, с гордо поднятой головой степенно вышагивающем мимо двух рядов простолюдинов. По правую руку от него ехал ухоженный парень с распущенными по плечам шелковистыми локонами каштанового с рыжиной цвета — его сын и первенец. Аладдин с интересом рассматривал разодетого визиря — таких людей ему нечасто доводилось видеть в бедных кварталах. Их взгляды на мгновение пересеклись, и лицо Джафара при виде чумазого мальчонки в лохмотьях тотчас исказилось гримасой презрения. Ильдар же, казалось, смотрел в никуда и мысленно был где-то не здесь, потому что его лицо не выражало абсолютно ничего: рот был слегка приоткрытым, а глаза — туманными. Темно-карие глаза визиря, очерченные дорогой, безумно дорогой сурьмой, напоминали очи злобной кобры, готовой броситься на мышь, или хищного коршуна или ястреба, высматривающего добычу с высоты. Когда Джафар скривил губы, чуть приоткрыв при этом рот, Аладдину показалось, что вместо зубов у этого человека клыки, и по спине мальчика тотчас пробежали мурашки. Зная, каков Джафар, Аладдин несколько удивился тому, что эти клыки ослепительно белоснежные — он ожидал увидеть на них кусочки плоти и обилие крови, под стать моральному облику этого хищного и беспощадного человека. Джафар не запомнил эту встречу и потому, встретив Аладдина спустя несколько лет, не понял, что уже видел его ранее — мало ли он видел в своей жизни неумытых оборванцев, даже одно время и в зеркальном отражении... А вот маленький Аладдин после этой встречи не мог уснуть несколько ночей — ему постоянно виделся во снах этот жуткий, леденящий кровь хищный взгляд и гримаса презрения... Аладдин все стоял и наблюдал за происходящим. За этот час он испытал кучу разнообразных эмоций: предвкушение встречи с братьями, радость от встречи с Ильдаром, отрицание родства с Мозенратом, волнение и радость от встречи с Фатимой, шок при виде воскресшего из мертвых Джафара, негодование при той мысли, что Ильдар оказался сыном Джафара, а затем — неприятное воспоминание из прошлого.