Рубиновые осколки

Я был рожден бурлящей Лавой, Сиял как Солнце, упиваясь славой, Но с медом власти растворился яд, Расплавил царственный златой наряд. И кандалы теперь мои браслеты. Увижу ль твой рассвет я? А ты — моей души закат? Эниан Он сидел у могучего водопада, скрестив ноги. Дрожащие губы повторяли молитву круг за кругом. От количества произнесенных судьбоносных строк першило в горле. Эни сбился со счета: тысяча? Десять тысяч? А в груди бушевала сама стихия, никому не подвластная. Прозрачная вуаль длиною до пят прятала юношу от посторонних глаз, но никак не от удушающей скорби. От нее он не скроется ни в этой жизни, ни в следующей, если таковая вообще настанет. “Прошу, помилуй! Помилуй оступившегося сына твоего!” — молил Эни, покачиваясь и кивая, будто в трансе, —“Прости его грехи вольные и невольные…” Радостное щебетание птиц выбивалось на фоне внутреннего плача и раздражало. Хотелось разъединить ладони и кинуть камень в надоедливых пернатых. Но гармоничная природа Царства Мудрецов не собиралась разделять боль Эни. Жизнь продолжалась, пусть не для него. Лишенные цвета и яркости дни сменялись неделями. На языке растворялась соль проглоченных слёз, в то время как в других мирах живописность радовала чей-то взор, а птичьи песни — слух. Жизнь продолжалась… Как и очередной круг молитвы лился полушёпотом из уст, пока тяжелая ладонь не легла на плечо. — Эни, я беспокоюсь о тебе. “Като”, — вздохнул ангел и прервал молитву. — Не надо обо мне беспокоиться, отец. Я в здравии и в сознании. — Эни, в тот день я потерял вас обоих, только Дэйви — телом, а тебя — душой. Вернись, сынок! Посмотри на меня. Но Эни продолжал сидеть будто статуя и отрешенно произнес: — Я в трауре. Я не буду ни на кого смотреть. Меня нет, пока я не узнаю о его перерождении. — А если он не захочет рождаться снова? Мы ведь не можем решать за его душу. — Тогда зачем я молюсь? К чему всё это?! Почему погиб он, а не я ?! — сорвался голос. Стихия, что томилась в груди вырвалась криком со слезами, — Прости, отец. Мне очень больно. Очень больно… Като обнял ревущего воспитанника и безмятежно молвил, будто его слова могли унять бушующую грозу: — Эни, мой дорогой сын. Моя надежда и гордость. Мы молимся, чтобы наш Дэйви не провалился в Нижние миры, чтобы его душу не терзали и не пытали демоны. Чаша его грехов, увы, велика. Он не достигнет Вечной Обители и Небес, но сможет при справедливом суде попасть в мир людей. “Справедливом суде…” — отозвалось эхом в раненое сердце. Эни дёрнулся и оживился разом. Маттиас, ах нет, Октавиан всё ещё похищен ледяным демоном. И где держат милого Окто Эни знать не знал и пообещал ведь Лукиану разобраться. Но благополучно забыл, стоило погрузиться с головой в молитвы за брата. Отрешенно скорбеть по Дэвиану или искать возлюбленного? И как сердцу не разорваться на части? Эни шмыгнул носом, собирая осколки мыслей воедино. — Отец, скажи мне… Сколько дней уже прошло? Сколько дней нам осталось читать молитву? — Десять дней, Эни. Всего десять дней. — Всего десять дней, — повторил Эни, ощущая как лучи надежды, пробиваются сквозь темно-синие тучи отчаяния. Ровно месяц оставшийся в живых близнец замаливал грехи Дэвиана, а значит, скоро браться встретятся. Обязательно встретятся, даже если черная душа переродится в камне. Этот камень Эни будет носить в грудном кармане поближе к сердцу… Но другое осознание кольнуло то самое сердце тонкой иглой: Окто. Живой ли он? А не пропустил ли Эни суд? Мысли вырвались крылатыми скакунами, и ангел едва смог удержать их, — А король Маттиас? Что-нибудь известно о нем? Как он? — Эни, я… Я не знаю. И я не очень понимаю твой интерес. Дела демонической Элиты тебя не должны касаться. «Увы, отец, еще как касаются…» — хотелось возразить, но Эни предпочел не вступать с опекуном в откровенный разговор. Еще не время. — Раз мы здесь, то спросим совет у Его Светлой Милости Рави. Великий мудрец ответит тебе на любой вопрос. Эни начал подниматься, как тело ответило судорогами и головокружением. Като помог воспитаннику удержать равновесие и провел под руку к Рави. Тот, в отличие от ангела, мог сидеть в позе лотоса не одно тысячелетие. Сбросив вуаль и мягко склонившись перед достопочтенным Рави, Эни мысленно перебирал вопросы, которые так хотелось задать. Но мудрец молвил первым, не дожидаясь, когда ангельский гость решится спросить его: — Велика твоя скорбь, но и не менее великие дела тебя ждут, Эниан Альвах. В пытливом уме твоя сила, а не в златом клинке. Будешь внимателен и хитер и сможешь обогнать врага своего. Но выбирать придется, какого. Друзья помогут тебе найти ответы. — О лучший из мудрецов, мое почтение тебе! — с благодарностью ответил Эни. Слова Рави звучали гонгом и подталкивали ангела к свершениям. — Он доверил тебе лотос. Используй его мудро. Эни смиренно кивнул, мысленно обведя взглядом сияющий символ на запястье. Ключом от всех дверей — тысячелистным лотосом награждали за особые заслуги перед Мирозданием. И Эни не стал исключением, даровав с матерью и уже почившим близнецом покой миллионам душ. «Да будет так…» — приготовился молвить юноша, как позади неожиданно раздался радостный голос Светлого Владыки. — Эни! Ты в сознании! Наконец-то! Трава шелестела под уверенными шагами Ансиэля, пока внутреннее волнение племянника росло тонкими побегами. Он застыл ледяной статуей, боясь сделать лишний вдох. — О Учитель! Примите мои поклоны! — припал к стопам мудреца Светлый Владыка. Эни продолжал стоять, не шелохнувшись. Появление Его Святейшества значило быть запертым снова средь дворцовых стен. Эни смог сбежать лишь под крылом удачи, но в этот раз она отказала ему в улыбке. — И благословите юношу, в ком бурной рекой течет кровь великого рода Альвах! Пусть правит он мудро и легко… — Благословляю! — подтвердил Рави и повторил, — Великие дела тебя ждут! Эни, что было сил, держался подобающе так называемой Небесной Элите. Он прикусил язык, дабы не молвить лишнего, а ведь так хотелось выпустить на волю бушующее в груди недовольство! Като, тем временем, ни проронил ни слова. Он последовал верным слугой, когда Ансиэль бесцеремонно схватил Эни за руку и потащил в сторону Врат. И стоило созданиям Небес пройти в воздушный коридор, как из уст юноши полились потоки возражения: — Прошу меня простить, но вы ошибаетесь, Ваше Святейшество! У меня нет знаний! Я совершенно не готов к правлению! На удивление сам Светлый Владыка, кто являлся образцом справедливости и сострадания, сжал запястье до хруста, и голос прогремел раскатом грома: — А когда ты будешь готов!? Я пожалел тебя и дал достаточно времени, чтобы отпустить потерю! Месяц тебя никто не трогал! Целый месяц! Но вместо благодарности Эни огрызнулся: — Потеря? Это ваш племянник! Сын вашей родной сестры! Как вы смеете говорить о нем, как о вещи! — Эни! — Вы даже свою сестру не стали спасать! Неужели Светлому Владыке не хватило влияния вытащить ее из туманного ада?! Или вас так мертвые напугали, да? — Эни, прошу, — тихо вмешался Като. — Ты отвратительно их воспитал! Отвратительно! — отчитал он Като. Фиалкового цвета глаза сверкали молниями сквозь прорези маски. Эни казалось, что перед ним вовсе не Ансиэль, а ледяной Дэминэус. — Его Святейшество Аэлия погиб. Ты был его приближенным. Сейчас ты — единственный претендент на должность директора. Эни остановился у воздушных стен и силой выдернул руку из хватки дяди. Он отказывался верить словам Светлого Владыки. Еще одна шокирующая смерть вонзила когти в и так раненное сердце. «Господин, за что…?» Стопы уже не ощущали мягкость облаков. Эни мерещилось, что он падает в пустоту, в беспросветную тьму уныния. Но Като успел подхватить воспитанника. — Как он погиб? — поинтересовался Эни. — Тебя это не должно касаться! Но так заканчивают безалаберные. И если будешь так же бессовестно уклоняться от своего долга, последуешь за своим почившим начальником! Эни заставил себя промолчать. Като вел его под руку без боли и упреков, как заботливый и чуткий отец. Смог бы юноша так любить, как опекун — совершенно чужой ему? И презирать, как дядя? Вопросы остались без ответов. Эни предпочел зарыть их глубоко в себе, будто ссоры и не происходило вовсе. Он вздохнул и обратился к Ансиэлю спокойным тоном: — Дайте мне время. — Я дал тебе достаточно времени. — Я должен все обдумать. — Все решено за тебя. Обдумывать уже нечего. — Я имею право посоветоваться с близкими. — Господин, прошу вас. Для Эни это непосильные перемены. Дайте ему время, — Като снова согрел добрым словом. Ансиэль остановился и холодно произнес: — Я буду ждать тебя в своем кабинете с принятым решением. Сегодня. *** Эни нашел ее в цветущем саду. Окруженная кустарниками белых роз, она сидела на скамье и вышивала на мантии. Такая же нежная и хрупкая как раскрывшийся бутоны, самая родная. Мама. Она выглядела сосредоточенной, а движение умелых рук завораживало. Эни мог присесть рядом с матерью и наблюдать, как сверкающая нить играючи ныряет в шелковый океан, разлившийся на коленях, была бы воля. Но ни волей, ни временем он не располагал. — Здравствуй, мама! — поприветствовал он. Амала замерла, медленно подняла голову. Глаза во мгновение расширились и наполнились слезами. Она отложила ручную работу в сторону и вскочила обнять сына. — Эни! Он улыбнулся и мягко прижал мать к себе, вдыхая цветочно-сандаловый аромат с ее макушки. Рядом с Амалой его душа пела от счастья. Он чувствовал себя дома. — Я так рада, что ты пришел в себя, мальчик мой… Я скучала, — призналась она. Эни улыбнулся и нежно произнес: — Я тоже, мама. Хотелось явить свою детскую натуру и расплакаться по брату: «Мне не хватает его очень…» Тоска разъедала изнутри, жадная и беспощадная. Но Эни истратил все разрешенные попытки жалости к себе. «Я убивался по нему столько дней, а ты даже не успела узнать его, мама…» Он насильно прогнал гнетущие мысли, грубо выставив их за дверь. Нет, уныние больше пролезет в его чистый разум своими грязными пальцами. Не при матери уж точно! — Мама, я пришел спросить тебя, — выдавил он и мягко отстранился, — Я не уверен, но… Достоин ли я? Достоин ли, такой как я, стать правителем? Амала удивленно посмотрела на сына: — Почему же ты не достоин стать правителем? В тебе течет редкая царская кровь. Ты — мой сын! Ты можешь добиться всего, чего пожелаешь. Но… — Она остановилась и вздохнула. Взгляд больших фиалковых глаз помрачнел, а ласковый голос приобрел стальные нотки, — Я рожала тебя не для того, чтобы мой брат решал твою судьбу. Анси несправедливо холоден к тебе. Как твоя мать, я безгранично верю в тебя. Но, Эни, милый! Я сама сбегала из дворца. Мы платим своей свободой за роскошь и почтение. А ты — птица вольная, как и я. Нас не покорить и не пленить. У тебя есть выбор. И только тебе решать свою судьбу. Ее кукольная рука легла на крепкую грудь сына. — Слушай свое сердце. Только его, Эни. Пусть оно ведет тебя по жизни к Истине, к безусловной любви и счастью. И неважно каким будет твой путь, тернистым или прямым, это твой путь. И если и вправду ты примешь условия брата всем сердцем, если ты найдешь в правлении свою дорогу, то я поддержу тебя. В каждом слове звучала любовь. Эни чувствовал ее каждым биением сердца. Благодарность захлестнула юношу. — Мама, я… я так рад быть твоим сыном! Я безгранично признателен я… — согнулся он в поклоне, как неожиданно раздался голос, неестественно сладкий. — Госпожа, я принес ваш любимый чай. Ромашковый. Эни обернулся и встретился взглядом с золотой оправой очков. Круглые голубые линзы прятали глаза. И волосы его напоминали о лазурных водах, зачесанные назад. Молодой небожитель в молочных одеждах загадочно улыбался. Поднос в его руках сверкал в лучах солнца, как и миниатюрный чайный сервиз. Эни не знал имени, поленился прочитать его на рубашке, но отчетливо помнил приторный голос и очки. Администратор из острова постыдных развлечений Черного Эдема. — Ты? Что ты здесь делаешь!? — возмутился он. На что лженебожитель вежливо откликнулся: — Молодой господин! Я рад видеть вас в сознании! Как вы себя чувствуете? Вам лучше? Эни оскалился, мысленно переворачивая поднос на притворщика. Если б матушка не стояла рядом, схватил бы администратора за горло. — Будет лучше, если ты свалишь отсюда, падший божок! Развлекайся со своими богачами в Нижних мирах! А здесь на Небесах тебе не рады! — вспылил он. Вот только Амала не поддержала сына и вступилась за лженебожителя. — Ну что ты, Эни! Это же Мирай, и он заботится о нас. Он не отходил от тебя, пока ты был без сознания. Поил травами, лечил. Эни лишь ухмыльнулся: — Мама — он притворщик! Он хитрый божок, который ищет выгоду, спонсора. Он из Черного Эдема. А это — очень греховное место, там занимаются непристойностями! Разум не поспевал за непоседой-языком. «И я же был там… с Маттиасом!» Чувство стыда расползлось по щекам. А если этот Мирай сдаст его при матери? Расскажет правду? Что ж забыл Его еще не Святейшество благочестивый Эниан и мамина гордость на острове грехопадения? Какой позор! Эни попался с потрохами и мысленно взмолился, чтобы Мирай промолчал. И он промолчал. Амала покачала головой: — Эни, ты наговариваешь на Мирая зря. Он — сын бога врачевания Аскле. Он талантливый целитель! — Мама, я не доверяю ему! — А я доверяю, Эни. Я говорила тебе о выборе. Так вот Мирай избрал свой путь — и так же как и я спустился в Нижние миры служить нуждающимся, исцелять не голосом, а руками и знаниями. И я не вижу причин осуждать его. Он странствует и помогает раненным. Эни, ты мог погибнуть в ту минуту, ты сильно истощился. И благодаря Мираю ты жив и в сознании. Хотелось крикнуть: «Да лучше бы погиб!» Но стойкость лжецелителя поражала. Эни не стал огорчать матушку и процедил: — Я признателен за исцеление, Мирай. Тот мягко улыбнулся. Амала одобряюще кивнула и вернулась на скамью. Целитель присел рядом со своей госпожой и протянул чашку. Эни ощутил, как черные стебли ревности начали прорастать под кожей. Мирай раздражал его. Лживый прислужник. «На чей ты стороне?» — сверлил Эни взглядом целителя. Но Мирай будто не замечал презрения к себе. Он отсел от Амалы и предложил Эни присоединиться к ней. Его еще не Святейшество мог провести с матерью пару беззаботных часов, насладиться ароматным успокаивающим напитком. Вот только каждая минута стоила выше золота богов. И Эни хотел успеть услышать голос, еще один… — Эни, сынок, присаживайся к нам! — позвала Амала. Но сын вежливо отказался: — Я был бы рад, мама, но я спешу. После его слов фиалковые глаза матери потускнели, будто завяли бутоны цветов. — Я ненадолго, не печалься, пожалуйста, — успокоил он ее, — Но мне очень нужно зеркало. Только у Его Святейшества есть оно? Или… — Увы, только у Анси, — подтвердила Амала, — Но это ради нашей безопасности, милый. Эни было поник и разочарованно вздохнул, как Мирай решил приободрить: — Юный господин, у вас же есть тысячелистный лотос. Необязательно использовать зеркало для путешествий. Подойдет стекло и даже простая вода. Эни заинтересованно уставился на целителя: — Не лжешь? Он усмехнулся и вскочил со скамьи: — Ну что вы, зачем мне лгать! Пойдемте, я покажу как путешествовать через воду. В саду есть небольшой пруд. «Водная гладь как зеркало, ах точно!» — воодушевился Эни и рванул в сторону цветочной арки. — Господин, постойте! Вы же не знаете как… «Еще как знаю!» — мысленно бросил он. — Никому не показывайте лотос, прошу вас! За него могут убить. Сад при дворце Его Святейшества завораживал. Павлины гордо размахивали разноцветными хвостами-веерами, топча изумрудный газон. Кустарники утопали в белоснежных бутонах роз, а от золотых скульптур рябило в глазах: статных фигур небожителей и духовных музыкальных инструментов. Роскошный сад шелестом листьев плодовых деревьев зазывал остановиться и полюбоваться божественной и рукотворной природой. Но Эни спешил к пруду. По аквамариновой глади скользили лебеди. Взгляд застыл на мгновение. Юноша остановился у воды и задумался: «Как же мне встретиться с тобой, мой друг? Я не знаю, где ты сейчас…» Перед глазами промелькнула его фигура. Бархат, покрывающий смуглые плечи. Дерзкий взгляд и ухмылка… Но обеспокоенный голос Мирая прогнал мысли о друге: — Господин, не спешите! Прошу вас… Эни мигом нырнул в пруд, распугав брызгами птиц. И вода жадно поглотила юношу. Он закрыл глаза и представил милый сердцу облик. Снова… Внезапно пресная вода запахла апельсиновой цедрой. В животе предательски заурчало. Эни вспомнил, что не ел за все прошедшие в трауре дни от слова совсем. Даже тот кусок спелого манго, что не лез в горло, пригодился бы сейчас, но… Небесный путешественник глотал лишь воду. На его неудачу… мыльную! Глаза защипало. Эни сморщился и стал грести вслепую. И рука схватилась за волосатую конечность… Щиколотку? — Э-э-э! Ты что такое?! — раздался знакомый голос. Незваного гостя пнули под водой, как скользкого речного гада. Температура воды значительно повысилась. Эни вынырнул из кипятка, не желая быть заживо сваренным. — Эни? Какого святого ты здесь делаешь?! — прорычал Лу. Эни убрал мокрые пряди с лица и распахнул глаза. Межмировое течение принесло его навстречу другу, как и хотелось. Вот только не в реку, а в ванную к купающемуся. Такого стыда небесный гость еще не испытывал. Смущение пожирало обожженную кожу. Он был готов раствориться пеной. Не стоило доверять двуличному Мираю, ох не стоило! «Какой позор!» — Эни отвел взгляд от капель на обнаженной груди друга. Тот зазвенел громче колокола: — От тоски решил за мной подглядывать? Совсем охренел? А если б я дро… Внезапный стук в дверь прервал ругань Лу: — Юный господин! С вами все в порядке? Вы кричали… — Все отлично. Не мешай мне! — огрызнулся Лу, испепеляя Эни взглядом. Тот съежился, впечатавшись спиной к мраморному бортику джакузи. — Прошу прощения, юный господин. Шаги отдалились. Лу устало вздохнул и протер лицо. Эни не проронил ни слова. Стыдливый взгляд пробежался по ванной комнате: позолоченные прожилки на плитке переливались в танцующем свете свечей. От смеси фруктовых ароматов желудок заурчал серенады. Лу не оценил музыкальное бульканье и покачал головой. Непривычное молчание угнетало, ведь молчать — совершенно не в духе болтливого наследного принца Пе Фенде. И, немного погодя, он все же сдался и прошипел: — Отвернись. Эни послушно закрыл глаза дрожащими руками. Навидался он за день достаточно. Лу со всплеском вылез из ванны и запел под нос. Эни с трудом сдержал себя от улыбки: настроение друга менялось будто фазы Луны. То он — яркий серебряный диск, то — едва заметный полумесяц. Повезет же его избраннице терпеть неугомонный темперамент! Хлопнула дверь. Эни продолжал принимать незапланированные банные процедуры. И как он собрался возвращаться? Скажет матери, что купался с лебедями? Но кожу продолжало печь. И сейчас он ощущал себя не отчаянным пловцом, а едва не сваренным ракообразным. «Какой позор!» — вздохнул он вслепую. — Выходи давай, — отрезвил Лу. Эни медленно убрал ладони с лица и виновато посмотрел на друга. Тот успел переодеться в шелковый халат. На груди сверкал фамильный медальон, а руки держали стопку одежды. — Я - я… Лу, прости, что помешал твоему купанию. Мне очень стыдно, — извинился Эни. — Не раздражай меня. Вылезай и переодевайся, — скомандовал Лу и оставил сложенный костюм на бортике джакузи, — Жду в своих покоях. Он скрылся за дверью. Эни первым делом вытащил из внутреннего кармана брелок в виде ключа, украденного из покоев Маттиаса, и положил рядом с чистой одеждой. «Не забыть бы…» — вздохнул он и расстегнул прилипшую к телу рубашку. Эни знал, что распрощается с ней, ибо жители Нижних миров ненавидели светлые оттенки до пены во рту. И случай с сожженным свитком о своей родословной дал отчетливо понять: заранее освобождать карманы от ценных вещей. Эни вышел из ванны. Стопы опустились на ковер. Небесный гость потоптался по шелковым ворсинкам, растягивая приятные ощущения, и затем схватил полотенце с крючка, обмотался, вытер влагу с кожи и волос. Быстренько натянул на себя костюм из свободной рубашки и штанов, забрал брелок и направился в покои друга. От обилия роскоши и запаха табака закружилась голова. Маттиас при его то статусе короля жил еще не с таким размахом, как юный Пе Фенде. Эни затерялся. Точно ли он попал в покои, а не в просторную гостиную? Гость посчитал помимо кровати и комода со спрятанным под тканью зеркалом диван в форме полумесяца, кофейный столик и рабочую зону с личной библиотекой. Стены тяжелели от канделябр и картин в рамках. Любопытный взгляд остановился на пейзажах, написанных золотой краской. На черных полотнах застыли очертания цветущих деревьев на фоне гор, бамбуковой рощи, пустыни и заходящего солнца. Родные сердцу сюжеты притягивали к себе, хотелось рассмотреть каждую линию на холстах. «Художник наверняка любил посещать мир людей, а может и сам являлся человеком…» — задумался Эни. — Это тушь. Нравится? — звонкий голос друга вернул в темную, приправленную шиком, реальность. — Очень, — подтвердил Эни. — Класс. Могу подарить, — предложил Лу. Он важно раскинулся на бархатных подушках, потягивая кальян. Пухлые губы выпускали плотные кольца дыма. Эни проморгался, дабы снова не погрузиться в тоску по брату. Но Лу и не позволил. И сумел удивить любопытного гостя, добавив, — Я таких еще десяток напишу. — Ты рисуешь? В ответ Лу прыснул со смеху, будто Эни спросил что неприличное: — Естественно. Я впитал живопись с молоком матери. Какая картина нравится? — Где горы. Ты часто бываешь в мире людей? Лу снова расхохотался: — Естественно. Я здесь от скуки помру. Люблю путешествовать как бы. Но Средние миры уже поднадоели. Эни почесал метку на запястье. Лу раскрывался с непознанных сторон, подобно лунному цветку в ночи. «Ах, если б ты увидел Райские Сады! Сколько еще восхитительных пейзажей написала б твоя талантливая рука…» — замечтался он. Эни потянулся к раме желанной картины и осторожно снял со стены. «Я обязательно возьму тебя с собой, мой друг. Я упрошу госпожу Камелию пропустить тебя…» — Иди ко мне, — позвал Лу. Эни оставил подарок и устроился рядом с другом. Тот протянул вторую трубку. Гость собрался поначалу отказать, но и так уже успел бессовестно нарушить покой наследного принца. И смысл лгать самому себе? Маска праведника спала с лица и утонула еще в ванной. Эни медленно затянулся. Во рту таял горький отталкивающий вкус табака с приятным апельсиновым. Мысли по-прежнему витали вокруг Райских Садов. Перед глазами нарисовались спелые ароматные плоды, напоминающие закатное Солнце… яркие, оранжевые. Или то — рассвет? — Так что тебе от меня надо? Говорю сразу, никакого интима и тем более отношений. С кем-нибудь другим, не со мной. Ок? Эни едва не задохнулся. Он громко откашлялся и возразил: — Кхе-кхе! Я не за этим, Лу! Ты — мой друг. Я не собираюсь переступать черту. Есть дела поважнее. Касается моей семьи. — Ну, так какие дела? Что надо от меня? Эни выдохнул рваные облака дыма. Запланированная в пруду речь растворилась серебристыми кольцами, выпускаемыми внимательным собеседником. Эни знатно занервничал. Предстоял серьезный разговор на нелюбимую Лу тему. — Тебе не понравится, что я скажу, — начал гость, предвещая бурную реакцию хозяина покоев. Лу всегда отличался резкостью слова и прямолинейностью. Но в те минуты он превзошел самого себя, едва не доведя Эни до сердечного приступа: — Ты женишься? Кашель вырвался из легких громким протестом. — Нет! — возразил Эни, — Придумаешь тоже! — Ну, ты сказал, что мне не понравится ответ. А я терпеть не могу разговоры о женитьбе. Я здесь не советчик. Беседа не складывалась. Эни тянул время друга и терял свое, отведенное на принятие решения. От напряжения тряслась зажатая пальцами трубка. — Я-я-я…, — запинался гость, признание словно прилипло к небу рта. Собственная речь не узнавалась, превратившись в животное мычание. — Да что с тобой! Чего ты мямлишь! — не выдержал Лу. Он бросил трубку на стол и вскочил с дивана, а на плечах грозно вспыхнуло пламя. Колкий взгляд хозяина покоев впился намертво в Эни. И вытолкнул застрявшие слова из уст: — Я буду править миром! Он ожидал очередной вспышки и ругани, слышимой во всех трех мирах, но Лу снова удивил. Расхохотался. Эни который раз затянулся. Нет, то обычный табак с ароматом апельсина. Такой же горький, аж плюнуть хочется. Не до веселья уж точно сейчас. — Ахах, забавная шутка! — развалился Лу на диване. Эни сжал губы, нахмурившись, и процедил: — Нет, это не шутка. Лу продолжал заливаться, не притрагиваясь к кальяну. — Лу, я серьезно. Я пришел спросить у тебя совета. — А я видел тысячелистный лотос! Он существует! Эни замер. Он не был готов раскрыть еще один секрет другу. На языке предательски вертелось: «У меня?» — Где? — На оторванной руке, ахахаха! Перед глазами всплыли кровавые сцены, заныло запястье с той самой печатью. — Лу, это… —Абсурдно, верно? — Даже жутко. — Как и ты на троне. Жутко и немыслимо. Прямолинейность друга резала по сердцу ножом. Но именно ее Эни и ценил. Кто еще в Нижних мирах будет честен с ним? Никто. Только Лу выдавал правду, хоть и болезненную. На языке вертелся вопрос со вкусом металла: «А ты бы… оторвал мне руку ради лотоса?» Но Эни не решился задать его, до стука в зубах боясь узнать ответ. Повисло молчание. Взгляд растворился на гладкой поверхности стола из черного дерева. Эни рассматривал узорчатые прожилки, пока звонкий голос друга не заставил вздрогнуть: — Ты ведь прикалываешься, да? Ну, честно? — Честно, — с горечью солгал гость. — Ты странный сегодня, Эни. Я тебя не узнаю. Ты — точно тот Эни, которого я знаю? — Я обещал найти твоего дядю, и я его найду. Он все еще дорог мне. И я скучаю. И по тебе я тоже скучал, Лу. Эни пытался вымолвить спокойно с ледяной ноткой, дабы не поддаться всепожирающей тоске. Но речь окрасилась дрожью, как и заслезились глаза. «Я скучаю, я очень скучаю, мой милый Окто…» — Я тоже рад, что ты живой. Только не надо являться ко мне в ванную в тихий час, окей? Тебе повезло, что Атис сейчас у себя в комнате. Обычно, его мучают кошмары, и он спит со мной рядом. Со мной он не боится теней. Но как бы я ему объяснил появление тебя в моей ванной? Как, Эни? Я пошел искупаться один, а вернулся с тобой. За воображаемого друга ты не сойдешь — тебя видно. Стыд снова коснулся лица. Эни помотал головой и произнес: — Прости. Я больше не буду тебя тревожить. «Больше не буду…» — отразилось печальным эхом. Лу улыбнулся, так тепло, как дневное светило дарило первые весенние лучи. Хотелось беззаботного общения. К серьезным темам Эни и сам не подготовился. — Я просто очень хотел увидеть тебя. Столько всего произошло.., — оправдывался Эни, тянул, не желал прощаться. Тело противилось, только ум подгонял и повторял извечную мантру: «Долг превыше всего». — Ага, — зевнул Лу, как в дверь постучали. —Юный господин! — обратился слуга. — Чего тебе? Я спать собираюсь. — Его юное Темнейшество кричал во сне. Снова. — Да как же задолбало! Будь ты проклята, гребанная тень! — вскочил Лу, схватившись за волосы. Эни поднялся следом. Хозяин кивнул в сторону зеркала. И гость не стал медлить, бросился к закрытому порталу. Стоило Лу скрылся из комнаты, как Эни смахнул покрывало с артефакта и шагнул в мерцающую гладь. *** Желанного совета от друга Эни не получил. Лу не поверил. Да и как бы Эни доказал свою принадлежность к высшей крови? Возникший из ниоткуда зовет себя принцем. Абсурд, да и только! Лу кормили с золотой ложки и сдували пылинки. Его с детства готовили к трону. Эни же прочитал всего пару книг в библиотеке Маттиаса, когда с незапамятных времен юные цари получали наставления у мудрецов. И он бы сам не прочь вернуться к Рави учеником, только время безжалостно утекало сквозь пальцы. Никто не станет ждать, когда зеленый плод созреет. Мир — живой, как и существа, обитающие в нем. Придется получать и знания, и опыт правления одновременно. «Справлюсь ли я?» — спрашивал он себя, поднимаясь по воздушному коридору. Но он же справлялся. Маттиас. Сам вырастил сад — единственный в Нижних мирах, не считая Черного Эдема. Правил справедливо и заботился о подданных до похищения. Ни матушка, ни друг не поддержали Эни. Амала пыталась уберечь сына от дворцовых интриг, Лу и вовсе не поверил. Но что бы сказал Маттиас? Обругал или подбодрил? «Как же мне тебя не хватает…» — вдохнул Эни. Жив ли он? Слышал ли его голос, тихий, дрожащий, неуверенный? Эни представил, как осторожно касается шелковых прядей и вдыхает яркий аромат иланг-иланга. Мысли пьянили, кружили голову. Но послышались обрывки фраз и прогнали сладкую иллюзию. — Ваше Святейшество, я переживаю за Эни, готов ли он… — Естественно, из него выйдет бездарный правитель, но пока сын короля Второго уровня Небес Аэто Алоис не достигнет совершеннолетия, о других кандидатах и думать не стоит. Подходящих, увы, нет. Мальчишка хорошо обучен, подождать всего месяц. — Значит, всего месяц. — Надеюсь, этот жалкий и ни на что не способный полукровка не разрушит мир за месяц. Куда уж хуже Фиуса! Тьфу! Ногти впились в ладонь. Эни стиснул зубы и нахмурился: «Ах вот как, Ваше Святейшество, я — всего лишь временная никчемная замена!» Презираемый всю жизнь, не достойный, никому не нужный, кроме матери и брата и Като. Сам Ансиэль уверен в его провале. «Надеюсь, этот жалкий и ни на что не способный полукровка не разрушит мир за месяц. Куда уж хуже Фиуса!» — продолжали звучать эхом колкие слова дяди. В груди ледяными щупальцами разрасталась обида. Ненасытная, поглотила каждую клеточку, затмив внутренний свет. Эни гордо шагнул вперед и застал Ансиэля в кабинете. Тот расположился деловито в кресле, когда Като смиренно стоял напротив. От внезапного появления гостя сияющая птица встрепенулась и пронзительно закричала. Эни остановился, глубоко поклонился и процедил так холодно, что сама мебель покрылась инеем: Я признателен, Ваше Святейшество, что дали мне, такому никчемному полукровке, время на раздумье. И я принял решение. И оно неоспоримо. Маттиас Он очнулся на каменном полу. Открыл было глаза, но плотная ткань погрузила обратно во тьму. Нос чесался от пыли. Мерзость. И не пошевелиться. Руки будто намертво пришили к спине. Он дернул ногой, как лязг цепей оглушил и напугал до дрожи. И сама дрожь напугала. Ниоткуда появившийся сквозняк вонзился в кожу ледяными иглами. — Какого святого! Что происходит! Почему я голый! Отпустите! — орал он. Крик смешался со звоном металла. Маттиас елозил по холодному полу, дабы чуток согреться. Кровь некогда горящего как факел короля-светила словно сама остыла. — Эй, оденьте меня! Мне холодно! Эй! — не унимался узник. Вскоре пол затрясся: кто-то спрыгнул и зашагал уверенно, громко, проявляя в движении свою темпераментность. И лучше б он не приходил. Температура упала на десятки градусов. Мороз заставил заткнуться. Зубы стучали с бешеной скоростью. И сам узник забился как в припадке. Оставалось молиться о шерстяном покрывале. Теплую вещицу Маттиас еще сможет выпросить в отличие от достойной смерти. Голый правитель в грязи да в цепях — позор на все последующие жизни. — Вы только посмотрите, замерз наш малыш! Аж посинел бедняга! — театрально завопила тень, — Чаю ему быстро и одеяло теплое! Одевать господин запретил! — П-п-почему з-запретил? — не выдержал Маттиас и произнес, что оставалось сил, дрожащими губами. Кто-то из верхушки не разрешил одеть Его еще Темнейшество. Хоть он и передал в завещании свой крошечный мир Адаму Синистер, все еще валялся живой, а статус короля обнулялся только после смерти. Он зазвенел цепями и добавил: — Я-я-я — к-к-король. И вдруг ледяная рука схватила за волосы и ударила об каменные плиты. По лбу потекла кровь, жаль, не горячая как лава. А тень совсем потеряла стыд, грубо выпалив: — Ты — шлюха, а не король, понятно? Твое настоящее место — гнить в грязи в чем мать родила — Я-я-я — к-к-к-король, — подтвердил Маттиас. Ему было плевать, как скоро убьет его мразь из Бездны, главное — с честью. И права на одежду он добьется, пусть и ценой раздробленных костей и рассеченной кожи. На неудачу пленника кто-то спустился еще. Застучали каблуки. И воздух наполнился спасительным теплом. Казалось, где-то во мраке загорелся крошечный огонек надежды сохранить достоинство. Его Маттиас взращивал всю долгую жизнь и старался уберечь до последнего вдоха. Пленник ощутил чужое пламя, исполняющее ритуальный танец, на полу. Оно тянулось к нему огненными пальцами, ласкало онемевшее от мороза тело нежнее опытной любовницы. Маттиас надышался горячим воздухом, согрелся и повторил так громко, что сам едва не оглох: — Я — король! Король! И я требую к себе достойного поведения! Я имею право умереть как король, а не оборванец! Понятно тебе, мразь из нищей Бездны!? Он приготовился к свежей порции ударов, но незнакомец ухмыльнулся и замахнулся словом как клинком, что не чистили вечность: — Тот, кого имеют во все дырки разом, не имеет право называться королем. — Я завязал с прошлым! — Но прошлое не завязало с тобой. Надзиратель притянул пленника за подбородок. Лицо обдало ледяным дыханием, отчего тот сморщился. — За все придется платить, малыш, — прошипел незнакомец. — Какой я тебе малыш, мерзкая тварь! Я — король! — огрызнулся Маттиас. — Я древнее твоих жалких предков! Я вечен, как время. И я не знаю жалости. А ты, чего уставилась! Напои его и согрей! И только попробуй что-нибудь пропищать, сука, и я тебя размажу по этим стенам! Он отпустил его. Шаги стремительно удалились. Маттиас вздохнул с облегчением, как пуховое одеяло легло на плечи. Он улыбнулся и поблагодарил незнакомку: — Я признателен. Ноздри уловили бодрящий аромат цитруса и имбиря. Пленник приоткрыл рот и позволил напоить себя пряным чаем. На языке таял вкус лимона и меда, дарил забытую сладость с приятной кислинкой. Но в непроглядной тьме скрывались и цветочные нотки. То был нежный и чарующий жасмин. И сердце застучало бодро не столько от напитка, сколько от встречи с ней… той самой леди, подарившей ему имя и жизнь. И сделав последний глоток, Маттиас упал в воспоминания…