mine.

      — Эда.       — Да, Серкан? — смотрит с вызовом, не моргая.       Губы мужчины складываются в тонкую усмешку, а руки машинально сжимают чужие бёдра, притягивая ближе, прежде чем он позволяет себе прервать очередную колкость девушки грубым поцелуем.       — Не наигралась ещё? — хрипловато шепчет в приоткрытые губы, зубами подцепляя нижнюю, тут же чувствуя ответный укус. — Эда…       Растягивает её имя, будто смакуя; кажется, что оно на вкус точь-в-точь как мёд.       — Нет, не наигралась, Серкан Болат.       Тонкие женские пальчики ложатся поверх рубашки и игриво проскользив вниз, замирают где-то на уровне ремня. Пульс Серкана подскакивает на пару десятков, не меньше. Она точно сведёт его с ума, если оттолкнет сейчас.       — Прекращай. — хотя даже если не оттолкнет, он всё равно слетит с катушек. — Тебе смешно, да? И когда только ты успела стать такой…       — Какой? — тёмные глаза напротив насмешливо искрятся. Девушка прикусывает губу, прильнув ближе, — в этом до боли манящем движении ни капли неуверенности. Стоит ей потереться о его уже окрепшее достоинство, как из горла мужчины вырывается нетерпеливый, приглушенный стон. Хитрая. Бессовестная. Притягательная, как магнит.       «Никто, кроме меня, не может к тебе прикасаться.» — фраза, глубоко засевшая у обоих в голове.       Он готов защищать её. Порвать любого, кто тронет её хоть пальцем, переломить хребет, если нужно, ведь Серкан — чёртов собственник, а она так бесцеремонно этим пользуется, действуя на нервы.       — Скажи честно, ты пыталась меня позлить?       Не выдержав, толкает её к ближайшей стене, выбивая из девушки тихий вздох. Все эти отношения — вечная борьба за соперничество. И Эде нравится поддаваться, хоть иногда сбрасывая горделивую маску и растворяясь в настойчивых поцелуях, таких желанных и горьких одновременно. Терять контроль над своим телом, позволяя сильным, в меру грубым рукам ласкать себя. Нравится до дрожи в коленях.       — Серкан…       — Эда?       — Сделай хоть что нибудь.       Он усмехается, пряча улыбку где-то в изгибе её шеи, дождавшись наконец разрешения. Теперь бесполезно притворяться; ей жизненно необходимо сейчас ощутить его внутри, настолько глубоко, насколько только возможно — без прелюдий и предварительных ласк. Им обоим вполне достаточно их маленькой игры.       — Когда ты так себя ведёшь, Эда Йылдыз, — ладони скользят к застежке платья, резко дергая замок. — Мне хочется взять тебя на месте и вытрахать из тебя всю твою наглость.       — Серкан, — она дрожит, стоит только последней бретельке соскользнуть с её плеча, а легкой ткани платья оказаться у её ног. Пальцы мужчины ласкают, кажется, каждый сантиметр её стройного тела, заставляя приятную, жгучую дрожь скапливаться внизу живота. — Ты дразнишь меня.       Хнычет, прикусывая губы, дабы сдержать всё новые, рвущиеся наружу стоны.       — Ты это заслужила, Эда Йылдыз. — он проделывает дорожку из влажных поцелуев вниз к её груди, обхватив губами сосок, нежно но в то же время напористо лаская тот языком. — Сколько ещё ты собиралась заигрывать с тем журналистом?       Она тихо смеётся, прикрыв глаза, не столько искренне, сколько от безысходности своего положения.       — Хочешь… ох, таким способом наказать меня?       Позволив избавить себя от последнего элемента одежды, Эда послушно закидывает ногу на плечо спустившемуся на колени мужчине.       — Какая догадливая, — горячее дыхание щекочет кожу, так неумолимо близко от нуждающегося во внимании места. — Ты знаешь, что я хочу услышать.       — Нет, Серкан, — дрожащие пальцы цепляются за плечи, сминая рубашку. Она чувствует его взгляд, снизу вверх, строгий и выжидающий. Он как хищник, наслаждающийся загнанной в угол жертвой. — Нет.       — Уверена? — слишком сладко видеть, как она за считанные секунды теряет всё самообладание. Усилив хватку на подрагивающих от напряжения бедрах, мужчина касается её, сперва только губами, пробуя на вкус. Этого с лихвой хватает, чтобы Эда вскрикнула, тут же прикрывая рот тыльной стороной ладони. — Тебе всего лишь нужно попросить.       — Не дождёшься… — шипит, пытаясь оттолкнуть, Йылдыз. Даже сейчас её гордость не позволяет так просто сдаться. Мужчина глухо смеётся, продолжив свою пытку, вырисовывая языком незамысловатые узоры между девичьих ног. Азарт. Вот то, что пробуждали подобные её выходки в Серкане. — И ты меня этим не- не заставишь. Ох…       Ему и не нужно заставлять. Только немного подтолкнуть. Эда и так уже на грани; одно лишнее движение, ещё одно достаточно грубое прикосновение языка к напряженному комку нервов, — и она выкрикнет его имя, распадаясь на тысячи мелких частиц. Нет, он не даст ей кончить, пока она не попросит его об этом сама. Таков договор.       Он отстраняется и еле ощутимо проводит ладонью по горячим складкам, чувствуя влагу на своих пальцах. Девушка крупно вздрагивает. Почти до крови прикусывает губу, с досадой распахивая глаза; на её щеках — густой румянец, а сердце бьется так, будто готово проломить грудную клетку. К чёрту игры, к чёрту их глупые правила. Она хочет впиться в него ногтями, оцарапать, удержать рядом, ну хоть что-то, ну пожалуйста… Это жестоко. Мужчина лишь вскидывает брови и встаёт, готовый уйти, оставляя свою гордую Йылдыз во всех смыслах собственноручно разбираться со своей проблемой.       Сжавшие его предплечье пальчики и тихое «пожалуйста» останавливают в последний момент.       — Повтори, я не расслышал. — он мог бы поддаться ей, уложить на ближайшую горизонтальную поверхность и попросту покончить со всем этим, но желание отомстить, подпитываемое ревностью, гораздо сильнее любого порыва. — Что мне сделать?       — Серкан…       — Скажи.       — Пожалуйста… — голос ломается, как и её попытки противостоять. — Пожалуйста, возьми меня прямо сейчас, прошу тебя… Я только твоя.       — Вот так бы сразу, Эда Йылдыз. — усмешка и лёгкий, влажный поцелуй в шею. Звон упавшего на пол ремня прорезает вязкую тишину комнаты. — Моя. Только моя.       Он разворачивает её и врывается внутрь, не дав привыкнуть к чувству заполненности — так банально и так ожидаемо. Придерживая за бедра, двигается в ней, заставляя выгибаться, до ярких всполохов за прикрытыми веками. — Эда. — Серкан. — Моя.       Стоны, тяжелое дыхание и шлепки кожи о кожу смешиваются воедино. Поцелуи в шею, сжимающиеся прямо над дрожащим пульсом зубы; он клеймит её, и ей это нравится. И хоть завтра она будет делать вид, что снова выиграла, следы на её теле скажут об обратном.