Было бы всё иначе

Вдох. Выдох. Вдох. Разжать кулаки. Натянуть приветливую улыбку. Не сорваться. Не закричать. Переубедить этого настырного человека. Войны выигрывают хладнокровные. Впрочем, Лекс не уверен, что хоть кто-то мог сохранить самообладание в попытках поменять мнение Джонатана Кента по какому угодно вопросу. Тем не менее, Лекс стоит в дверях амбра и собирается это сделать. Вы правильно услышали. Не попытаться. Сделать. — Мистер Кент! Улыбка. Прямой взгляд, умело прячущий гнев и раздражение. Протянутая ладонь, которую, он был уверен, сегодня не пожмут. — Я знаю, зачем ты здесь, Лекс, и прошу уйти. Мой сын не будет жить на деньги Люторов. Разговор окончен. Джонатан даже не соизволил поднять голову от очередной сломавшейся железки. Лекс мог бы начать убеждать. Рассказывать, насколько счастливее будет Кларк. Объяснять, в конце концов, что "жить на деньги Люторов", — глупое и ложное представление об его предложении. Но ведь это всё не сработает. Пора менять технику боя, если Лекс собирается выиграть эту войну. — Мне интересно, — протянул Лютор, сменяя улыбку на менее приветливую, добавляя во взгляд немного коварства, — раз вы так уверены, что ваш сын не будет жить на деньги моей семьи, у вас, должно быть, есть план? Как спасти ферму, я имею в виду. Потому что, наблюдая за происходящим и зная всё, что я знаю, ситуация выглядит так: вы дотянете до выпускного класса, отправите сына попытать счастья в большом городе, а когда он вернётся, будете жить в арендованной коробке десять на десять. И, коль скоро реднекам без образования в больших городах не особо рады, Кларк закончит рабочим на заводе. И, как вы понимаете, неважно, будь то Метрополис или Смолвиль, на этом заводе будет красоваться моя фамилия. Последние слова Лекс почти что прошипел в лицо опешившему Джонатану. Решив, что и так был слишком несдержан, Лютор выпрямился и, уже более спокойно, обезличено, продолжил: — Как я говорил ранее, благотворительность не мой конёк. За восемь лет содержания я потребую от Кларка восемь лет работы в моей клинике. Но что-то мне подсказывает, мистер Кент, что такой вариант жизни за счёт Люторов устроит вас больше. На этих словах Лекс повернулся на каблуках и стремительно вышел из амбра. Сейчас был нанесён решающий удар, но враг ещё не повержен. Всё закончится вечером, когда Лекс вернётся с бутылкой вина, цветами для миссис Кент и брошюрой, во всех (исключительно приятных глазу) красках расписывающих жизнь и учёбу в медицинском колледже и академии Метрополиса, с парадом известных лиц, окончивших заведение, на обороте. Кенты просто не смогут устоять. -------‐------------------------------------------------------------- Кларк не мог в это поверить. Где он, а где престижный медицинский колледж? Где он, а где колледж в принципе! Он был уверен, что отец откажет, и, вначале, так и произошло. Но случилось чудо: Джонатан Кент впервые за пятнадцать лет, которые Кларк его знает, изменил своё мнение и позволил сыну учиться за счёт друга. Конечно, Кларк и не думал оставаться в долгу. Он пообещал Лексу, что отработает за все восемь лет учёбы в госпитале, который как раз сейчас строил переехавший обратно в большой город Лютор-младший, и сразу начал копить деньги, с целью вернуть хотя бы половину долга уже по окончании учёбы. По той же самой причине Кларк просматривал объявления о работе, когда в комнату общежития вошёл Лекс. — С каких это пор Кенту мало трёхсот долларов в неделю на карманные расходы? Кларк недоумённо нахмурился: — О чём это ты? — Я не первый раз оплачиваю чьё-то обучение, Кларк. Найти умного человека и с помощью денег вынудить его работать на тебя в долгосрочной перспективе — гениальный план, не правда ли? Так вот, я привык, чтобы мои подопечные ни в чём не нуждались: еда, одежда, билеты домой на каникулы. — Заметив краску на лице Кента, Лекс поспешил подмешать в речи щепотку цинизма: — Это дешевле, чем многие годы платить надбавку за гениальность и талант. Так что считай себя моей выгодной инвестицией и выбрось из головы мысли о подработке. Медицинский колледж предоставит тебе шанс ненавидеть свою жизнь без дополнительных стараний. — Лекс! — голос Кларка сел, лицо окончательно изменило цвет: — Я далеко не гений и прекрасно это знаю. Ты помог мне, и я словами не могу передать, как тебе благодарен. Но вернуть деньги я просто обязан, как и обязан самостоятельно зарабатывать на хлеб насущный. Иначе я не Кент вовсе. Лекс еле сдержался, чтобы не констатировать: никакой он не Кент — факт, им обоим хорошо известный. Но ссориться с Кларком не входило в планы Лютора, поэтому в очередной раз, когда разговор заходил о родителях Кларка, приходилось вести себя осторожно. — Кларк, я говорил твоему отцу тысячу раз и в сотый раз повторяю тебе: я.не.занимаюсь.благотворительностью. если я трачу деньги на твоё медицинское образование, значит, я видел, как ты действуешь на людей. Как умеешь узнавать самые постыдные секреты, позволяя человеку сохранить лицо. Я знаю, как упорно ты готов искать правду. А порой мне кажется, что ты видишь окружающих насквозь. Всё это — качества талантливого медика. И я вкладываю в тебя деньги не для того, чтобы ты выматывался на подработках. Учись, показывай лучшие результаты и стань тем, ради кого в мой госпиталь будут выстраиваться очереди. И, — тут Лекс вынул из кармана кредитную карточку, — не забывай хорошо питаться. -------------‐------------------------------------------------------- Они сидели в вип-комнате закрытого клуба, который, по факту, принадлежал Лютору, но мэру не пристало владеть подобными заведениями. Встречаться раз в месяц за бокалом виски стало их неизменной традицией, но, то ли оттого, что это была первая встреча, когда Кларку и вправду можно было пить, то ли потому, что это был первый день последних каникул в колледже, и осенью Кларк окажется в университете, всё ощущалось более реальным и менее возможным одновременно. — Ты можешь поверить, что прошло уже три года с тех пор, как мы приехали в Метрополис? Лекс нервно улыбнулся: — Поверить сложно: всё это время прошло словно в тумане. Но факт остаётся фактом: ты без пяти лет врач, я — президент. Кларк, безусловно, продолжал заниматься спасением невинных и защитой горожан, переехав в Метрополис. Но ко всему вышеуказанному у него появилась и другая, не менее важная задача: спускать друга с небес на землю. Поэтому, изобразив задумчивосиь на измученном учёбой и недосыпом лице, Кларк самым невинным голосом задал вопрос: — А разве там нет каких-то критериев, под которые ты не подпадаешь? Ну, знаешь, возраст, отсутствие проблем с законом, негласное правило о жене и горе ребятишек? Лекс прищурился и хитро улыбнулся: — Я работаю над этим. — Правда? И даже над последним пунктом? Значит, три девушки, которые вышли от тебя перед моим приходом, были тут на кастинге невест? — Кларк весело расхохотался: — Я скорее поверю, что ради тебя поменяют правило о возрастном ограничении, чем что ты остепенишься, Лекс! — Я же сказал: работаю. Значит, ещё в процессе. В конце концов, если дела будут совсем плохи, попрошу твою мать за меня выйти. Кларк впервые за два с половиной года подавился дорогим виски: — Ч..что ты сейчас сказал? — Твоя мама. Я. Замужество. Конечно, пресса будет разная, особенно когда дело коснётся Джонатана, но я — в браке с достойной и очень даже привлекательной женщиной — это голоса горожан, наш приёмный сын — талантливый врач — это голоса всех бывших, нынешних и будущих резидентов твоей альма матер и моего госпиталя, а слезливая история о том, как я с первого взгляда влюбился в жену местного фермера и страдал долгие годы — это голоса всех женщин и геев во всех пятидесяти штатах. На этом моменте Кларк уже не мог сдерживать смех: — Лекс, я правда тебя обожаю. Хотя должен признать: в твоём плане есть она ма-а-аленькая проблемка. — Я весь внимание. — Мама ни за что не разведётся с отцом. Лекс хмыкнул: — Она утверждает, что благодарна и готова исполнить любую мою просьбу при каждой нашей встрече. Учитывая, что я провожу у вас Пасху, Рождество, День Благодарения и четвёртое июля — это минимум четыре раза в году. — Она, конечно, благодарна тебе, Лекс, но не до такой степени, поверь мне. Знал бы Кларк, что в каждой шутке Лютора есть лишь доля шутки. Помимо образования для сына, которое Лекс оплачивал вот уже три года, он помог Кентам сохранить ферму. Но, коль скоро Джонатан ни в коем случае не должен был узнать, всё делалось тайно, через Марту. Что вы говорите, огромная скидка на зерновые и удобрения? Удивительно, что никто больше не слышал об этом поставщике! Как-как, выгодное предложение из метро-банка? Да уж, в Смолвиле под такой процент и доллар не дадут! Что вы сказали, рабочие попросили лишь пять долларов в день? А они точно не с луны свалились? Сказать по правде, Лютору это нравилось: поступать так, как, по его мнению, было правильно, в обход Джонатана Кента. Этот самодовольный индюк скорее заморит собственную жену голодом, чем примет помощь от человека с фамилией Лютор. И всё же, сам того не зная, Джонатан Кент был должен Лексу не меньше, если не больше, чем остальные члены семьи. Шах и мат, мистер Кент. Хоть вы и не в курсе, но шах и мат. --------------------------‐------------------‐‐-------------------------------------------------- Лекс не должен был знать. Никто не должен был. Поэтому он дожидался, пока сосед уснёт или отправится на вечеринку, чтобы вернуться после "вылета". Рентгеновское зрение утверждало, что комната пуста, но стоило Кларку войти и зажечь свет, как обнаружил сидящего на своей кровати Лекса. — Я уж подумал, что ты решил переночевать на крыше, супермен. — Лекс, я всё объясню... — единственная фраза, пришедшая на ум ошарашенному Кенту. Лекс изогнул бровь в наигранном удивлении: — Да? Что же, я весь внимание. На этих словах Лютор откинулся спиной на стену и указал на стул напротив: — В ногах правды нет, друг. Да и ты, небось, устал за ночь. Три пожара, два наводнения и Бог весть сколько преступлений хоть бы в одном Метрополисе. Впрочем, над последним я тоже работаю. — Лекс... я не мог тебе рассказать. Никому не мог и не могу. — Почему? — Это опасно! Лекс печально улыбнулся: — Не могу с тобой не согласиться. Уже сейчас достаточно безумцев, готовых убить тебя лишь ради высокой цены за твою шкуру в частных коллекциях многочисленных извращенцев. Но ведь я, и только я, знаю всех их поимённо и могу свернуть им шеи, не пошевелив и пальцем, не думал об этом? Пока слова друга не совсем дошли до понимания Кларка, тем более, пока он не успел сложить эти слова с внезапными смертями сильных мира сего по всей Америке за последние полгода, он успел воскликнуть: — Да не за себя я боюсь, а за вас, моих друзей, разве это непонятно! Дружба с Кларком Кентом вам пользы не приносит, но и не вредит. Дружба с суперменом делает каждого из вас потенциальной жертвой! Лекс подался вперёл, взял руки Кларка в свои. Улыбка его стала мягче, шире, в голосе появились интонации, которым, он знал это наверняка, даже супермен не мог противостоять: — Кларк, успокойся и послушай меня. Неважно, сколько пройдёт лет, не имеет значения, как изменится мир, какими мы с тобой станем. Кое-что останется неизменным: ты всегда будешь простым парнем из Канзаса, а я — твоим коварным названым старшим братом. В мои обязанности, обязанности, которые я выбрал сам, входит оберегать тебя и тех, кто тебе дорог. Запрмни это и, если понадобится хоть какая-либо помощь, или просто захочешь выговориться, — я на связи 24/7. С этими словами Лекс встал и пошёл, было, к выходу, когда его окликнул Кларк: — Скажи, как ты... — Кент замялся. — Ах, это. Лекс вынул из кармана золотой шарик и кинул его Кларку. — Изобретено на основе зеркал скользящего падения. Не пропускает рентген-лучи. Можешь попробовать против криптонита. Поудобнее будет, чем наряжаться в свинец. — Ты это сам придумал? Лекс театрально вздохнул: — Все помнят, что я богат, но, в то же время, все забывают, что умён. И потом, всё, что я не могу изобрести, я вполне способен купить. На этих словах Лекс подмигнул, развернулся на каблуках и пошёл прочь, оставив Кента думать обо всём, что было сказано и, возможно, сделано Лютором за последние полгода. ----------------------------------------------------------------------------------- Работать с Лексом комфортно. Что бы ни беспокоило Кларка, какая бы задача перед ним ни вставала — Лютор, его смекалка и деньги, могли вытащить супермена из любой передряги. Иногда работать с Лютором бывало невыносимо: невозможно было в шутку пожаловаться на трудности при полёте, чтобы тебе не сшили костюм из суперпрочного и мегаэластичного материала на следующий день. О девушках разговор лучше было вообще не заводить. Стоило Кларку рассказать об острой на язык красавице из университетской газеты, как на следующий день она уже брала у Лекса интервью и, почему-то, именно на кухне Кента-младшего. — Лекс, у тебя, случаем, своих дел нет? — В сутках двадцать четыре часа, дорогой друг. — И на сон ты тратишь?.... Лекс прищурился, словно припоминая: — Хм... три, четыре по праздникам. Кларк изобразил на лице максимум ужаса: — Маньяк! — Только по будням. На выходных я предпочитаю жить жизнью среднестатистического представителя семьи Лютор — социопата. Кларк знал друга слишком долго и хорошо, чтобы понимать: тот часто ходит по тонкой грани гения и сумасшествия. Он спит мало именно потому, что больше не хочется. Постоянно чем-то занят оттого, что бездействие вызывает агрессию. В конце концов, он контролирует всё и всех вокруг, потому что знает: если что-то пойдёт не по плану, он провалится в пучину безумия. Лекс не мог изменить прошлое, в котором потерял мать и всякую надежду на нормальное детство. Он боялся повторить судьбу отца, и поэтому судорожно контролировал всё вокруг: свои собственные действия, свой город, своего единственного друга. Именно поэтому его и бесил Джонатан Кент: человек, не привыкший слушаться чужих указаний. А, коль скоро он был отцом Кларка, его проблемы автоматически становились проблемами Кларка, и, соответственно, Лекса. Короче говоря, будь Кент-младший циником, написал бы свою работу по психиатрии на основе наблюдений за Лексом. Но Лютор был ему другом, поэтому Кент поступал достойно званию: давал Лексу иллюзию контроля, одёргивая, когда тот заходил слишком далеко. Нет, мы не убиваем врагов. Нет, мы не закрываем город на карантин. Нет, я не буду уводить Лоис у Оливера, и он вовсе не выскочка, к твоему сведению. Так же сильно, как Лекс мечтал о величии, Кларк мечтал увидеть Лютора умиротворённым. В конце концов, это единственное выражение лица, которое Кент ни разу у друга не наблюдал. ------------------------------------------------------------------------------------------------- Лето после выпуска — последнее по-настоящему свободное лето на долгие годы. Потом будет работа врачом и супергероем одновременно. И никаких вам настоящих передышек. К тому же, Лойс, кажется, готова сказать "да" на трижды заданный вопрос. А Лекс, немного притормозив, метит на должность премьера, пакует вещи в Вашингтон и заказывает самую последнюю технику, чтобы контролировать всех на расстоянии даже лучше, чем вблизи. Поэтому это лето Кларк решил провести дома, с родителями... и с Лексом. Вообще-то, у Лекса были другие планы. Покупаться в прозрачных итальянских водах, побродить по бескрайним русским лесам, забраться на парочку индийских гор, — это была малая часть планов. Он и Кларка звал, но тот разве что гипноз не использовал, чтобы уговорить друга вернуться а город их юности, туда, где зародилась их дружба. И Лекс сдался. Отдых, как Лекс, не без горечи, и предполагал, оказался сменой деятельности. На ферме, которую он за последние восемь лет спасал трижды, всегда было, чем заняться. Из плюсов: таким образом рассказать семье Кент, что Лютор-младший в курсе необычности их сына оказалось очень просто. Всего-то нужно было вбить металлический столб в землю с размаха на глазах Лекса, копающего картошку, чтобы тот и глазом не повёл. Сказать, что Кенты были в шоке — ничего не сказать. Марта стояла в ступоре, когда её муж стал истошно орать. Вместо хоть какой-то реакции на главу семейства Кент, Лекс продолжил копать картошку, позволяя Кларку самому разобраться с этой проблемой. Когда Лютор шёл к дому, солнце закатывалось за горизонт. А Джонатан ещё не закончил. Он громко выговаривал сыну всё, что думает об "этой больной семейке", и, без какого-либо удивления, Лекс отметил, что возразить ему, в общем-то, нечем. А в спор, который не можешь выиграть, лучше не вступать. Поэтому лекс присел на крыльцо и стал любоваться закатом. Кружка парного молока внезапно оказалась у него в руках: — Выпей. Он не закончит ещё с полчаса, так и с голода умереть можно. Заодно попробуешь молоко своих коров. — Ваших, миссис Кент. — Дорогой, я ещё не страдаю склерозом. Этих коров подарил нам ты. А то, что было сказано Джонатану, как мы оба прекрасно знаем, абсолютная ложь. Марта присела рядом, улыбаясь со смесью стыда и жалости: — Он не имеет в виду то, что говорит. Джонатан сгоряча часто... — Миссис Кент, — Лекс закачал головой, — не надо. Я прекрасно понимаю, кто мой отец. Не хуже я вижу и свои пороки. Единственное, в чём ваш муж не прав: я знаю, что такое преданность. Марта молчала. За время общения с Лютором она хорошо его изучила. То был несчастный ребёнок, ставший печальным взрослым. Он до болезненного хотел иметь самую обыкновенную, любящую семью, поэтому и цеплялся за Кентов мёртвой хваткой. Вначале её саму это пугало, но в какой-то момент Марта привыкла к странностям младшего Лютора. В какой-то момент она стала относится к нему как к своему ребёнку, и каждый раз, когда смотрела Лексу в глаза, сердце болезненно сжималось. Там были печаль и отчаяние, время от времени закипавшие до консистенции злобы и агрессии. В те моменты, когда Джонатан пытался отрезать его от семьи Кент, в глазах можно было прочесть глубоко скрываемую боль. Только в такие времена Марта врала Лексу: говорила, что Джонатан "не это имеет в виду", и Лютор "на самом деле ему нравится". — Ммм! Это молоко и правда вкусное. Может, попробуем увеличить поголовье? Я слышал, "неочищенное" молоко сейчас популярно у популяции в возрасте от двадцати до тридцати. Марта закрыла лицо руками и издала преувеличенно болезненный стон в попытках скрыть смех: — Лекс, ну почему ты такой! Лютор улыбался одними уголками и любовался закатом. Семьи, настоящей семьи у него не было никогда. Джонатан имел право бояться за безопасность Кларка, Марта имела основания его побаиваться. Но, пока эти люди позволяют ему быть рядом, он, пожалуй, заткнёт уши, прикроет глаза и продолжит любоваться закатом.