Нежный сад, где все расцветает

Анжелика не любила вспоминать тот день, когда развернула письмо от Молина и узнала, что фрондеры из полка Конде, квартировавшие в Монтелу, как-то вечером перепились и решили поразвлечься. Она запрещала себе думать о том, похоронили ее родных или просто бросили их тела в болото. Ненавидела кузена Филиппа, который присутствовал на том «веселье» и не сделал ничего, чтобы остановить своих солдат. С криком просыпалась, когда перед глазами плясали строчки: замок Монтелу по распоряжению Анны Австрийской сравняли с землей, как стены, приютившие бунтовщиков. Давила рыдания подушкой, вспоминая, что впервые прочитала это письмо под звон монастырского колокола — в тот год эпидемия чумы в Пуатье не щадила ни монахинь, ни воспитанниц, среди которых были Ортанс и Мадлон. Как она добиралась в Париж к брату Раймону, как работала, забыв о своем дворянском происхождении, Анжелика тоже предпочитала не вспоминать. Достаточно того, что сейчас, по прошествии 5 лет, она может назвать себя состоятельной женщиной. Их встреча с Клодом была чудом, горьким, ласковым и смешливым, как он сам. Молодой человек на Новом мосту, укравший пирожное, срифмовавший рондо зеленым глазам, пожалуй, впервые за долгие годы заставил ее улыбнуться. Клода в столицу привела жажда нового, интерес к жизни, любовь к приключениям — все то, что потеряла Анжелика. Его поцелуи, нежные, словно лепестки ромашек, стремительные, как росчерк птичьих крыльев в воздухе, дарили ей слабый отблеск воспоминаний о девчонке, которая носилась по лесам, ловила ладонями солнечных зайчиков в воде ручья, а губами — ягоды земляники в траве. И была уверена, что ее непременно ждет счастье. Они обвенчались на рассвете. Разделили на двоих пирожное на набережной. Запивали шоколад пенистым анжуйским и смотрели, как из рыжей Сены встает золотисто-розовое солнце. В Тулузу Клод приехал по заданию редакции. Еженедельный листок «Историческая муза»*, где он рифмовал дворянство — дилетантство, Двор — костер, проявила невиданную щедрость и отправила своего автора на знаменитый праздник фиалок. С условием — парижский поэт должен был победить поэта тулузского. Граф де Пейрак де Моренс де Ирристрю уже давно вызывал живой интерес у многих официальных лиц в столице. Клод согласился, уверенный, что возьмет верх над соперником если не тонкостью рифм, так дерзостью. В дерзости они сравнялись. Если Пейрак язвил направо и налево будучи уверен, что подобную смелость легко простят первому дворянину Юга, то Клоду было просто нечего терять. Анжелика, не особенно любившая стихосложение, признала, что мужчины выглядели эффектно — брюнет и блондин на сцене сыпали рифмованными остротами, как она специями при варке шоколада. Победу присудили парижанину, граф утверждал, что та более чем заслужена, хотя нашлись злые языки, намекавшие на пресловутое южное гостеприимство, не позволявшее обидеть гостя. Жизнь изменилось в мгновение ока. Клоду было предложено основать и возглавить газету «Тулузский патриот» (в конце концов, чем столица Юга хуже столицы Франции?) Покровительство графа де Пейрака принесло деньги, домик с видом на лавандовые поля, пропуск в высшее общество — граф принимал в своем дворце всех, главное, чтобы гости не были глупы. Как ни странно, Клоду пришлось по вкусу богатство, отсутствие цензуры и оседлая жизнь. Он стремительно приобретал светский лоск, научился танцевать, с удовольствием ездил верхом, в обеденный перерыв брал уроки фехтования, полюбил светские рауты и модную одежду. Супругов ле Пти признали одной из самых интересных пар в Тулузе. Отчаянная борьба закончилась, жизнь стала головокружительно-прекрасной игрой. Анжелика смотрела в темные глаза того, кто сделал ей этот феерический подарок, слушала его голос и обретала уверенность, что любые преграды рухнут, если ничего не бояться. Она не помнила, как все произошло. Казалось, всегда был домик на Гаронне, солнечный свет на смуглой коже, горячие ладони в ее волосах, шепот, пронизанный летним ветром. Не оставляло странное, волнующее чувство, что она наконец-то дома. Что это и есть ее жизнь — яркая, шальная, дерзкая, полная любви и безрассудства. Анжелика смеялась, когда он говорил о своих шрамах и хромоте — в жизни есть куда более страшные вещи. Целовала его, когда он пел. Съезжала в нарядных платьях по перилам, чтобы быстрее броситься ему на шею. Без смущения лгала Клоду. Спокойно смотрела в глаза Сабине де Пейрак, нервной брюнетке, столь явно влюбленной в своего мужа, что это стало любимым поводом для шуток в тулузском обществе. Анжелике было все равно кто и что о ней думает. Она никому не отдаст свое счастье. Если понадобится — она убьет за него. *** Последние полтора года Сабина была счастлива. С тех пор, как граф де Пейрак, в которого она влюбилась с первого взгляда, сделал ей предложение, мир засверкал для нее необычными красками. Казалось, дневное небо стало более синим, облака — еще более белыми и пушистыми, а ночное дарило ей россыпи ярких звезд, ярких, как ее любовь. Пусть тулузские кумушки и кумовья шепчутся за спиной и даже открыто смеются, пусть поддразнивают ее — они просто завидуют ее счастью. И пусть на празднествах в Отеле Веселой Науки дамы строят ему глазки, да и он явно флиртует с ними, особенно с этой зеленоглазой Анжеликой Ле Пти, супругой красивого сероглазого парижского поэта, который победил ее Жоффрея на последнем празднике фиалок, пусть, муж все равно любит ее, Сабину. Она знает! Ведь это все не более чем игра. Игра? Нет, лучше убедиться в этом. Сабина еще не знала, что она скоро убедится в обратном. В тот день она вернулась с верховой прогулки. — А где господин граф? — даже не пытаясь изобразить небрежный тон, осведомилась она у слуги, принимавшего поводья. — Господин граф отправился в домик на Гаронне, — ответил тот. У Сабины внезапно защемило сердце. Он поехал туда один? И ведь уже не в первый раз за последний месяц. Она до сих пор не решалась спросить, что он там делает один. Ведь именно в этом домике когда-то прошла их первая ночь, такая прекрасная, такая долгожданная. Сабина тогда ни капли не разочаровалась в любви, а ведь некоторые подруги намекали, что ее могут ожидать неприятные сюрпризы. Но нет, ничего подобного не произошло. И она была счастлива. Была? Нет, не была, есть. Надо только удостовериться, наконец. Она отвела руку слуги, который собирался помочь ей сойти с лошади, и повернула ее к воротам. Она сейчас поедет в домик на Гаронне и успокоится. Конечно, у Жоффрея есть причины уединяться там. Может быть, он хочет предаться размышлениям о науке вдали от гостей? Да нет, нет, гости никогда не мешали ему удалиться в лабораторию, если он того хотел. Ну вот, вот и знакомый домик. Две лошади под навесом. Наверно вторая — лошадь Куасси-Ба, или другого слуги. Нет, седло дамское. У Сабины в груди стал расти горячий ком, мешающий дышать. Она почти свалилась с лошади и кинулась по ступенькам в дом, потом на второй этаж… Дверь спальни не была заперта. То, что увидела там Сабина, не оставляло никаких сомнений в том, что ее страхи оказались правдой. Да еще какой правдой! Пожалуй, ей было бы легче, если бы она застала Жоффрея и Анжелику за занятиями любовью. Но нет, сейчас они просто смотрели друг на друга. В ярком свете солнца она смогла ясно увидеть глаза Жоффрея. Нет, на нее он так никогда не смотрел, хотя был и ласков, и нежен, и страстен. И она была счастлива, но теперь поняла, все это было не то. А теперь в глазах у Жоффрея читалось чувство, что он… вернулся домой после долгого путешествия. Тут же его взгляд изменился — он заметил жену. Сабина повернулась и, спотыкаясь, бросилась вниз. Ничего не слыша, она выбежала во двор, отвязала лошадь и погнала ее прочь.Опомнилась она только на городских улицах, когда ее верная Стрела понесла. Ну и ладно, ну и хорошо, и пусть я разобьюсь, думала она, ничего не пытаясь сделать. *** Клод Ле Пти в последнее время находился в растрепанных чувствах. С одной стороны, светская жизнь пришлась ему очень по душе. Вот и сегодня он, оставив своих подчиненных и приятелей в редакции, неспешно прогуливается по улицам Тулузы, приближаясь к своему дому, где должна ждать его жена. И подумать только, ведь в Париже он до встречи с Анжеликой почти бродяжничал. И в голову ему приходили только сатирические сюжеты. А полюбив эту зеленоглазую лесную фею, он стал сочинять и лирику. Но нет, остроумие никуда не делось, да разве с этой красавицей можно не быть остроумным. Возможно, во многом благодаря ей его жизнь изменилась и он достойно, да что там достойно — прекрасно выступил на празднике фиалок, стал победителем, получил отличную должность и начал новую, такую интересную жизнь. Как он благодарен своей жене! Благодарен? Он же любит ее! Или уже нет? Куда-то делась та легкость в отношениях, которая была у них в Париже. Да, жить стало лучше, жить стало веселее, но это в целом. А в зеленых глазах его красавицы-жены мелькало что-то такое новое, какая-то искра, которая предназначена не ему. Он же видел, как она смотрела на него раньше, и видит теперь, как смотрит на своего мужа прекрасная южанка Сабина. Какая любовь горит в ее черных глазах. Очень красивых глазах, кстати. Кстати… У него в голове стали зарождаться новые строки, посвященные графине, и в них не было ни грана смеха. Творческий порыв был прерван внезапным шумом. Навстречу ему неслась оседланная лошадь, на которой едва держалась какая-то дама. Народ, честно говоря, разбегался, попасть под копыта никому не хотелось. У Клода на раздумья осталась одна секунда — отскочить в сторону или броситься к лошади. Он сделал последнее. Вырвал из рук всадницы поводья и буквально повис на них. А потом он ничего не помнил. Лошадь, вероятно, все же замедлила свой бег и остановилась. Клод валялся на мостовой, чувствуя, что вокруг все плывет. Дама, соскочившая на землю, подбежала к нему. — Сударь, вы не ранены? О, мсье Ле Пти, это вы? — Ваше сиятельство? — Клод с трудом поднялся. Вот это да, он спас графиню де Пейрак! — Со мной все в порядке, кажется. А вы не пострадали? — Я? Пострадала… Впрочем, нет. Что это я говорю? Клоду показалось, что дама все же ударилась где-то головой. Никакой радости от спасения на ее лице не читалось, наоборот, оно было залито слезами. — Сударыня, вам плохо? Не могу ли я чем-то помочь вам? (Ой, что это я говорю, я же уже помог, нет? Да без меня бы она могла погибнуть!) — Вы спасли мне жизнь, что больше могли вы сделать? Хотя зачем мне она? — Мадам, вам непременно надо отдохнуть. — Он оглянулся. Небольшая толпа, собравшаяся было на улице, уже потихоньку расходилась. Видимо, графиню не узнали, или же не посчитали нужным вмешиваться. — Прошу в мой скромный дом. Моя супруга позаботится о вас… — Ваша супруга? Ваша супруга?! О, она уже позаботилась! — Сабина истерически захохотала. Клод взял ее под руку, а другой придерживал за повод успокоившуюся лошадь. — Пойдемте же, и вы мне все расскажете. — А про себя подумал: «Может быть, Анжелике удастся ее успокоить? Но как Сабина де Пейрак красива, черт возьми. Даже когда в истерике». Дома Анжелики не оказалось. Клод усадил плачущую Сабину в кресло и поднес ей бокал чистой воды. Ее зубы стучали о стекло. — Может быть, вина? — Вина? Они там тоже вино пили! — Кто они? — Клод уже начал догадываться. — Мой муж и ваша жена! У них сегодня свидание, и наверняка не первое! Клод невольно присвистнул. Так вот оно в чем дело! Вот откуда эти подозрения, легкие, как туман над рекой. Вот почему так изменился взгляд Анжелики, когда она смотрит на него. Но его любовь тоже стала угасать, так что он переживет. А графской страсти, наверно, хватит ненадолго, и жизнь потечет своим чередом. Из Тулузы уезжать не хочется. Хотя обидно, ничего не скажешь, однако он сочинит пару стихов, потом еще пару… Так и полегчает. Но вот переживет ли графиня?.. Сабина. Ее-то страсть не угасла, и видно, что она перетекает — парадоксально перетекает — в злость и равнодушие, сменяющие друг друга. Так она долго не выдержит, или упадет с лошади, или свалится в горячке, или вообще выпрыгнет из окна. Надо это как-то исправить. Он погладил молодую женщину по волосам… и почувствовал, что в нем поднимается желание. Она изумленно посмотрела на него. — Сударыня, позвольте вас утешить? — И подумал: «Сейчас я получу пощечину, бедная моя голова!» Но не получил. Сабина вытерла слезы и протянула ему руки. *** Полчаса спустя послышался скрип открывающейся двери. На пороге стояла Анжелика. При виде открывшейся перед ней сцены она… засмеялась, хотя в этом смехе тоже было что-то истерическое. А за ней высилась фигура графа де Пейрака. — Я смотрю, друзья мои, вы уже сумели утешить друг друга? — насмешливо проговорил он. — Как вы меня нашли, Жоффрей? — спросила Сабина — Лошадь, — усмехнулся поэт. Он понял — ничего плохого ни с ним, ни с Сабиной граф не сделает. Но ситуация сложилась, по крайней мере, интересная. Неужели все-таки придется уезжать из Тулузы? Но Сабина — в ней было нечто, что Клод никогда не находил в Анжелике — желание успокоить. И ему хотелось продолжать эти отношения. — Я полагаю, нам надо обсудить сложившееся положение, — заметил граф. Вскоре они уже сидели в гостиной и молча смотрели друг на друга. — Сударыни, сударь, — начал Жоффрей де Пейрак, — должен признаться вам всем, что я никогда так не сожалел о крайней сложности разводов. На собственном опыте скажу, что не хочу прерывать свою связь с мадам Ле Пти, и не желаю ставить мадам де Пейрак в неудобное положение, хотя иметь любовницу, будучи женатым, дело обычное. Тем более я любил вас, Сабина. — Уже в прошлом! — Я любил вас, и раньше не изменял, но вы же знаете, что сказал Андрей Капеллан: «Новая любовь убивает старую». — И эту вашу сегодняшнюю любовь убьет еще какая-то? Какие глаза у нее будут? Синие? Фиолетовые? Серо-буро-малиновые?! Клод предупреждающе обнял ее за плечи, слегка прижал к себе, с вызовом глядя на Пейрака. Жоффрей расхохотался, а потом внезапно посерьезнел. — Нет. Анжелика — это навсегда. Поверьте мне все. Я бы с радостью женился на ней, будь свободен. Но мне жаль тебя, Сабина. — Так вот что осталось от твоей любви — только жалость. Ты мне не нужен больше. Я бы… я бы вышла замуж за Клода, будь он свободен. По крайней мере, мы честны друг с другом. Мы смогли друг друга утешить, сможем и полюбить. Только вот… — Я бы женился на вас, правда, мое дворянство весьма сомнительно, я бастард. — Чей же? Не королевский, случайно? — усмехнулся Пейрак. — Нет, какого-то провинциального барона. Мать не называла мне его имени. Отчим признал меня и должен был передать свой титул, но родился младший брат, и отношение ко мне сразу ухудшилось. Возможно, я могу рассчитывать на дворянство от деда, хотя он обычный шевалье. Мы с Анжеликой собирались ему написать, а теперь… — Думаю, теперь мы можем найти выход, — медленно произнес Жоффрей де Пейрак. — Хотя бы потому, что оба наших брака бесплодны. Но, боюсь, мне придется теперь мириться с моим неизменным недругом — епископом. Можно, конечно, сразу написать папе, но он далеко, а архиепископ — рядом. Разговор с архиепископом оказался не очень обнадеживающим, хотя тот не выказал враждебности, более того, был рад обещанию графа не устраивать в ближайшее время шумные вечера, поддержать некоторые предложения Церкви по управлению городом, и принял его приглашение ознакомить с методом получения золота. — Вы всегда преподносите мне сюрпризы, господин граф. Разумеется, отсутствие детей может служить причиной расторжения брака, но если учесть, что вы собираетесь затем перевенчаться, желательны были бы все же разные причины. — Для приличия? — усмехнулся Жоффрей. — Вот именно, — ответил ему усмешкой господин де Фонтенак. — Если можно было сослаться на близкое родство… — Как при разводе Алиеноры Аквитанской с Людовиком VII? — У вас есть такая возможность? — У нас с Сабиной такой возможности нет, увы. Что касается Анжелики и Клода, то можно попытаться… — Попытайтесь, — серьезно сказал архиепископ. И добавил: — Несмотря на скандальную причину, я рад, что мы с вами помирились. Так что желаю вам удачи. Однако вскоре выяснилось, что удача пришла сама. Через несколько дней после этого разговора в дом Анжелики и Клода прибыл Раймон. Едва обрадованная Анжелика усадила брата за стол, тот без обиняков заявил: — Сестра, у меня для тебя плохое известие. Какое еще плохое? Ведь ее семья вся погибла, кроме Раймона и Гонтрана, и, быть может, Жослена. — Что-нибудь с Гонтраном? — Нет, с нашим художником все в порядке. Дело в тебе и твоем муже. Где он, кстати? — В своей редакции. Так что же все-таки случилось? — Это долгая история. Ты ведь знаешь, что я все эти годы пытался добиться полного оправдания для нашего рода. И мне это удалось. — Так это же хорошо! И Клод был бы рад… — Был бы? В ваших отношениях что-то изменилось? — Раймон, я потом тебе все расскажу. Продолжай лучше. — Да, так вот. Самому мне баронский титул не нужен, да и Гонтран тоже не собирается возвращаться. И бог знает, где сейчас Жослен. Но вот, я выяснил, короче говоря, что у нашего отца был бастард. Его мать — наша дальняя родственница, долгое время не хотела сообщать семье, от кого у нее ребенок. Ее выдали замуж за небогатого, но титулованного дворянина, годившегося ей в отцы, и у них родился еще один сын. Отчим мало уделял пасынку внимания, жалея о том, что не может передать титул родному сыну. В итоге молодой человек, проявивший талант к поэзии, при первой возможности уехал в Париж и взял чужое имя. Однако дед, который еще жив, и далеко не беден, хочет передать в будущем внуку свой титул, а поскольку он вправе наследовать и титул нашего отца… Ты понимаешь, почему я стал разыскивать нашего брата. — И ты нашел? — едва слышно спросила Анжелика. Она обо всем догадалась. — Да, это Клод. Я вижу, ты не огорчена, а только испугана? — Ну, это же грех кровосмешения, не так ли? Что нам угрожает? — Я полагаю, ничего, кроме аннулирования брака. Вы сделали это в неведении, и достаточно будет недолгого покаяния. Я уже навел справки. Детей у вас, к счастью, нет… Видно Бог, в своем всеведении, предусмотрительно не дал их вам. — Раймон, я тебя люблю! — закричала Анжелика и бросилась брату на шею. Тот даже не очень удивился. — Я вижу, что эта проблема разрешит другую. Я прав? Она молча кивнула. — И кто же он? — Граф де Пейрак. Иезуит поднял брови. — Насколько я знаю, он женат. — Он собирается развестись со своей женой. — Надеюсь, она не оказалась его сестрой? — Нет, но у них тоже нет детей. — А как на это смотрит архиепископ? — Жоффрею удалось с ним договориться, тот сам сказал, что для развода нужна еще какая-либо основательная причина. — Жоффрею, значит… Я думал, что огорчу тебя, но получается, что обрадовал. Остается сообщить это известие остальным заинтересованным лицам. — Я сейчас же пошлю за Клодом! Новость вызвала у Клода, Сабины и Жоффрея изумление и… облегчение. Да, Анжелике и Клоду придется пройти церковное покаяние, но оба развода состоятся. — Итак, — резюмировал Раймон, когда тем же вечером все собрались вместе, — Клод отказывается от титула своего отчима, примиряется с родней, наследует титул и состояние своего деда и как родственник — восстановленное баронство Монтелу. Но в любом случае, графом ему не быть. — Мне все равно, барон он или граф! — воскликнула Сабина. — Достаточно того, что дворянин, что небеден, что талантлив. И главное, самое главное — он может полюбить. Я верю. Я устала от этой страсти, которую питала к вам, Жоффрей. Я хочу теперь, чтобы любили меня. — Я вижу, господа, что все разрешается ко всеобщему удовольствию, — заметил Раймон. — Теперь остается дождаться аннулирования обоих браков и заключить новые. … Полгода спустя в Тулузском соборе состоялась пышная свадьба графа де Пейрака и Анжелики де Сансе. Гостей на ней было раза в два больше, чем на предыдущей, потому что подобных случаев даже старожилы не могли припомнить. Но двое гостей были особенными — это были новоиспеченные супруги Клод и Сабина де Монтелу, их свадьба, не столь пышная, состоялась неделей раньше. Обе пары начинали новую жизнь, и надеялись, что она будет счастливой и благополучной. * «Историческая муза» — еженедельная рифмованная газета, выходила в Париже в 1530–1563 годах