домик на дереве

      Ещё в детстве, когда мы только познакомились, домик, построенный моим отцом за несколько дней, казался нам огромным замком, полным разных игрушек, цветных картинок и дисков с музыкой. Отец строил домик с некой злостью, но, в то же время, я думаю, под конец строительства у него даже появился к этому немаленький интерес — я каждый день слёзно умолял его о нём, настолько часто и, видимо, противно, что отцу это надоело. Ему ничего не оставалось, кроме как лезть на огромный старый каштан, обрезать тяжёлые ветки, а на их месте строить для меня домик. Я прекрасно помню, как собирал колючие каштаны у дерева, складывая их в карман. Зачем? Не знаю. Каштанами я разодрал себе все ладони в кровь, но, несмотря на боль, которая в детстве казалась в несколько раз сильнее, унёс их во двор и начал чистить. Внутри каштан напоминал мне такую же гладкую поверхность отцовской гитары. Я чистил каштаны несколько дней, и всё это время где-то наверху, на дереве, громко стучал молоток, свистела большущая пила, ругался отец на неподдающиеся ветви. Я слышал, как ветки хрустят и с шумом листьев сваливаются вниз. Я каждый день просыпался и сразу подходил к окну, чтобы посмотреть на свой пока ещё строящийся домик. Каждое утро мне казалось, что он становится всё больше и больше. Папа работал над ним около недели и, когда закончил, зашёл ко мне в комнату весь пыльный и потный. Лицо его было красное и загорелое, а пахнул он листьями и древесиной. — Готов твой дом, — он стер пот со лба и сжал в руке молоток, — иди, смотри. Я пулей подорвался с кровати, от эмоций бросив какую-то пёструю книгу на пол. Я читал между строк, всё думая и думая о домике. Куда я размещу вещи? И какие? Интересно, а папа сделал там полочки? Я бежал в сад, сломя ноги, несколько раз падал, как оказалось, даже разбил коленку, но заметил это только в домике. Я быстро залез на дерево по лестнице и остановился в ступоре. Каким же огромным он тогда мне казался. Папа где-то нашел стекло и даже сделал в домике большое окно, от потолка до пола. Дом был высокий, настолько, что даже папа мог в нём спокойно ходить, не согнувшись. — Нужно будет принести сюда что-нибудь, чтобы можно было сидеть, — сказал он, поднимаясь за мной. — Я всё сделаю сам! — сказал я и хлопнул по коленям, — Боже, пап, ты лучший! Доверять восьмилетнему ребенку тащить на высоту какое-либо подобие кресел папа не стал, потому на следующий день в моем жилище появилось два мягчайших пуфика, купленных специально для домика. В этот же день я притащил в домик несколько коробок с игрушками, картинками, которые развесил по стенам, книжками. Всё аккуратно разместил на полочках и на полу. Потом папа откуда-то принес старый сундук и поставил его ровно у окна. Я в этот момент занимался тем, что убирал коробку с теми самыми очищенными каштанами на полочку. — Мама передала штору, — сказал отец, доставая из сундука старый кусок атласа, который раньше служил шторкой в гостиной, — Повесишь сам? — Конечно, — улыбнулся я и почесал ссадины на коленке, — Спасибо, папа! Я очень много раз благодарил отца за домик и был невероятно рад тому, что он у меня появился. Я проводил в нём сутки напролет, возвращаясь в свой настоящий дом только пообедать и поспать. Но, спустя некоторое время, я и спать начал в домике. — Будешь теперь звать друзей в свой домик, — улыбнулась мне мама в один из дней, когда я спустился с домика, только чтобы поесть. Друзей у меня было немного, всего-то пять, но и их мне хватало по горло. Мы много проводили времени вместе, в особенности в домике, стены которого с каждым днём украшались всё большим количеством рисунков. Спустя пару месяцев после строительства домика, внизу раздался звонкий голос. — Хей! — я выглянул в дыру в полу и увидел мальчика, стоящего под деревом в лёгкой курточке, несмотря на то, что была уже глубокая осень, — Твоя мама сказала мне, что я могу с тобой здесь поиграть. — Ты кто такой? — спросил я, хмуря брови. Я впервые видел его. — Меня зовут Армин. Я только недавно переехал в дом рядом с вами. — он поправил волосы, которые тут же растормошил холодный ветер, — Я могу подняться? — Давай. С тех пор моя жизнь изменилась на сто восемьдесят градусов. С появлением Армина в моей жизни я обрёл настоящую ходячую энциклопедию, дополненную весёлыми шутками и звонким необычным смехом. Армин приносил в наш домик диски с музыкой, которые ему стопками привозил дедушка из командировок. Потом приволок старый магнитофон, чтобы слушать эту самую музыку — рассматривать картинки на дисках нам стало совсем скучно. Летели дни, недели, месяца. Прошло несколько лет, а мы всё так же часто сидели в нашем домике на дереве и слушали музыку, разговаривали, уже реже, но всё-таки играли. — Что это за группа? — спросил в один день я, развалившись на своём красном пуфике. — Nirvana. — улыбнулся он, тоже валяясь на голубом пуфике напротив меня, закинув руки за голову, — Нравится? Меня сильно увлекала гитара. Иногда я вместе с папой смотрел выступления рок-групп по телеку и всегда удивлялся тому, как возможно так виртуозно играть. Как они успевают так быстро перебирать пальцами по ладам? Как они не сбиваются?! Отец тогда сказал, что всё это — дело времени, с ним всё приходит. Взрослея, я начал понимать смысл этой фразы. — Да, нравится, — довольно улыбнулся я и прикрыл глаза. Не помню точно, что за песня играла в тот момент, но, кажется, это была «Something In The Way» с невероятно больным текстом и лёгкой игрой на гитаре. Слова смешивались с сильным ветром, бушующим за стенами нашего дома, с шумом золотых листьев, падающих с каштана. — Когда-нибудь и я смогу так играть на барабанах. — размечтался Армин, закидывая ногу на ногу. — Ты хочешь играть на барабанах? — спросил я, потянувшись к сундуку, на котором стояла бутылка с газировкой. — Очень. — Армин несколько раз кивнул, — Ты просто вслушайся в это! — Я больше к гитаре прислушиваюсь. — пожал я плечами и тут же расцвел, подскочив с пуфика, — Прикинь, как круто будет, если ты будешь играть на барабанах, а я на гитаре! — Я только об этом подумал! — хихикнул Армин и протянул мне руку для рукопожатия. Мы всегда пожимали друг другу руки, когда наши мысли совпадали — иногда за день мы могли так сделать около тридцати раз. Как же долго мы мечтали с Армином о собственной рок-группе. Это были обыкновенные подростковые мечты, но как же ярко они отпечатались в памяти. Домик присутствовал в моей жизни вплоть до совершеннолетия — да даже после я изредка приходил к нему, чтобы посмотреть и вспомнить всё, что в нем происходило. Со временем цветные детские рисунки сменяли плакаты рок-групп, игрушки заменялись коробками с разными вещами и дисками. Огромными стопками дисков, которые приносил Армин. В домике я впервые попробовал курить. Конечно же, я был не один — с Армином, казалось, в то время мы вообще не расставались. Нам было около тринадцати лет, когда я утащил с кухни коробок спичек и украл у папы сигарету. — А ты умеешь? — спросил Армин, задергивая ту самую штору, уже заметно потрепавшуюся. В тот момент я стоял за ним и держал сигарету в зубах, пытаясь зажечь спичку. — Сейчас научусь. Спичка с треском загорелась, Армин повернулся ко мне, прикрывая сигарету ладонями, чтобы её не задувало ветром. Сквозняк в домике всё-таки был неплохой. Я опустил взгляд и увидел, как кончик сигареты тлеет ржавым огоньком. — Эрен, затягивайся! — сказал мне Армин, складывая руки на груди. Я набрал воздух в лёгкие, но тут же закашлялся, быстро хватая сигарету пальцами, чтобы не выронить. Лёгкие в момент стали жутко тяжёлыми, воздух как будто к ним не поступал. — Ну, что? — спросил Армин, похлопывая меня по спине. Я ещё несколько раз прокашлялся и посмотрел на него со слезами, появившимися из-за кашля, на глазах. — Странные ощущения. — ответил я, снова поднося сигарету к губам. Сделал небольшой вдох и опять закашлял. — Дай попробую. — Армин выхватил сигарету из моих губ и сжал её зубами, — Как вдыхать? — Попробуй вдохнуть так, чтобы дым ушёл в лёгкие, а не остался во рту, — ответил я, — это называется курить в затяг. — Я понял. — кивнул Армин и сделал вздох. Постоял около трёх секунд, хмуря брови, и выдохнул облако горького дыма прямо мне в лицо, — Не, хрень какая-то. Не понравилось. — Почему ты не закашлял? — спросил я и снова схватил уже остаток сигареты в пальцы. — Ты плавно вдыхай, а не резко. — сказал Армин, хмурясь, — В рот как будто насрали. — Да нет. — у меня наконец-то получилось выдохнуть дым и не закашлять, — Получилось! — Не думаю я, конечно, что это то, чем надо хвалиться… Но поздравляю. — Армин улыбнулся и потянулся к карману. Достал из него две конфеты и одну сразу закинул к себе в рот, — Будешь? Я сделал ещё одну затяжку и снова не закашлялся. — Да, спасибо. — я взял конфету в синей обёртке в руки, — Мне, кстати, даже понравилось. Я заметил, что палец начинает неприятно жечь. Опустил взгляд и понял, что сигарета уже настолько прогорела, что начал тлеть и сам фильтр. Быстро подошёл к полочке, взял старую консервную банку из-под паштета и потушил окурок, оставив его в этой же баночке. Этот окурок и вкус кислой конфеты стали началом моей зависимости. К этому окурку вскоре начали добавляться и другие — сначала по одной штуке в день, потом по три, потом по десять, а в особо нервные дни их количество могло стать больше двадцати. Я слишком много курил к шестнадцати-семнадцати годам, и курю до сих пор. В детстве Армин всегда носил большие старые свитеры с непонятными рисунками, в подростковом возрасте они превратились в мешковатые толстовки и огромные футболки. У него были длинные, светлые-светлые волосы до плеч, которые он расчесывал каждые полчаса. Их часто путал ветер, путал специально я, чтобы позлить Армина и подольше посмотреть на ямочки на его щеках. Со временем я стал замечать, что Армин очень красивый. Ближе к лету на его лице появлялись едва заметные веснушки и нежный румянец, присутствующий всегда. Как же я любил рассматривать его. Мне кажется, что я до сих пор помню каждое его движение — как он листал книгу тонкими короткими пальцами, как смеялся в свете заходящего солнца, как засыпал уже около полуночи. Я помню, казалось бы, всё. Домик на дереве с каждым годом становился всё меньше и меньше. И не из-за того, что с ним что-то происходило. Мы взрослели — потому и домик казался нам всё меньше. Но мы продолжали проводить в нём большинство своего времени. Во-первых, потому что нас там никто не видел, во-вторых, потому что с ним было связано много воспоминаний. Все мои друзья, что были со мной ещё в самом начале моей жизни в домике на дереве, стали совсем редко приходить. Могли прийти раз в неделю, чтобы просто посидеть и пообсуждать всех, а потом уходили гулять в местный клуб неподалёку. Нам с Армином клубы не нравились, в первую очередь своей музыкой. Я до сих пор не могу терпеть этот непонятный рэп, непонятную музыку — мне это всё так противно. А Армин просто не сильно уж и любил ходить по таким заведениям и в принципе хоть как-то контактировать с людьми. Как потом оказалось, кроме меня он больше ни с кем не общался, за исключением нескольких одноклассников, что спрашивали у него домашку и изредка звали гулять. Я понял, что люблю Армина лет в шестнадцать, как раз тогда, когда мы разругались на несколько дней. Это была наша первая крупная ссора, но сейчас я даже не помню, из-за чего она произошла. Любовь ведь не возникает в один момент? Я понял, что со мной происходит что-то странное, когда, после вопроса мамы об Армине, моё сердце как будто пропустило удар, а потом сильно заныло. Тогда ещё я не понял, что произошло, потому и не предал этому значения. В один момент я начал чувствовать бабочек в животе. Это произошло, когда мы, опять же, сидели в нашем домике. Я лежал на полу, положив голову на пуфик, на котором сидел Армин, и решал олимпиаду по французскому. Армин, отложив очередную книгу, которую читал, посмотрел на мою олимпиаду и положил руку на мою голову. Он так аккуратно перебирал волосы у меня на затылке, что, клянусь, я услышал шелест сотни крылышек в своем животе! Тогда я промолчал, лишь поудобнее поджал ноги под себя, и продолжить решать задания. Бабочки тоже с каждым днём появлялись всё чаще и чаще. Сначала они появлялись только при прикосновениях, потом начали появляться при взгляде, потом при смехе, а после и совсем перестали пропадать в его присутствии. Я любил его страшной любовью, какой, казалось, не любят родную мать, не любят самые заядлые романтики. — Слушай, а как понять такое ощущение, что при присутствии какого-то человека у меня сердце начинает стучать по-другому? — Это тахикардия, Эрен, тахикардия. Тебе бы курить бросить и это пройдёт. — Да не, это не эта хрень. Ну, я имею ввиду, прям вот смотришь на человека и сердце как будто из груди вылетает. — А, — Армин отложил очередную книгу и начал ерошить мои волосы пальцами, заставляя всех бабочек в животе пробудится, — ну, тогда это влюбленность. Я задумался. Я, кажется, влюбился. И не просто в какую-то знакомую, а в Армина, своего лучшего друга, тем более парня! Это вообще не вписывалось в рамки моего понимания. — А что? — снова спросил у меня Армин, процеживая пальцами мои волосы на макушке, — Саша понравилась? — Да ты что! — я всплеснул руками, но головой не шевелил. Слишком уж мне нравились эти нежные прикосновения холодных пальцев, хоть я и терпеть не мог касания к своим волосам, — У Сашки есть Конни, у них своя химия. И не поймёшь, то ли друзья такие, то ли влюбленные. — Действительно, — Армин пожал плечами, — то целуются, то смеются, то вместе на речку ходят. Я и сам не понимаю, что между ними такое. — А ты уже целовался? — спросил я, запрокидывая голову назад, чтобы посмотреть в его глаза. Заместо этого я заметил, что он, убирая отросшие волосы за плечи, слегка покраснел и посмотрел в куда-то в угол. — Нет ещё, — смущённо проговорил он, касаясь свободной ладонью красной щёки, — да и с кем, Эрен? Я кроме тебя ни с кем толком не общаюсь. А ты? — Целовался, — ухмыльнулся я. Я врал. Нагло врал прямо ему в глаза, даже не понимая, зачем. — И как? — взгляд голубых глаз, напоминающих мне глубокий океан, казалось, запал прямо в душу, — И с кем? Я слышал по его голосу, что не слишком много радости принесла ему эта новость. Наоборот, он как будто померк, опустил голову вниз и убрал руку с моей головы. — Не скажу. — прищурился я, чувствуя, что и сам покрываюсь румянцем, — Обсудим это потом. Тот разговор я пытался забыть. Зачем я ему наврал? Не знаю, но знаю точно, что этим почему-то его расстроил. Этого я тоже не понимал — почему? Обычно мы радовались за успехи друг друга, но тут ситуация была противоположная. Я не придал этому значения, но взял на заметку. Нам было всё так же шестнадцать, когда Армину прописали очки для зрения. Вблизи он стал плохо видеть. Когда он поднялся в домик, я обомлел и замер с чуть приоткрытым ртом. Подстригся. И надел очки. — Куда делась вся пшеница с твоей головы?! — воскликнул я, не веря своим глазам, подлетел к нему и стал трогать остатки волос. Сейчас они стали напоминать стрижку под горшок, но довольно стильную, аккуратную, которая очень ему шла. До его стрижки мы оба были с длинными волосами — свои я отпустил до плеч, но часто собирал их в небрежный пучок на затылке. — Урожай собрали. — поджал Армин губы, — А очки как? Не глупо смотрюсь? — Нет, тебе очень идёт, Армин. И очки, и прическа, просто очень непривычно, — сказал я, действительно восхитившись им. Такой образ сделал его более серьезным, более взрослым что ли. — Спасибо, — он слегка улыбнулся, по привычке хотел заправить прядь длинных волос за ухо, — очень приятно. Армин всегда поражал меня не только красотой, но и умом, смехом, всяческими историями. Как же я любил наблюдать за ним. — Слушай, — спросил Армин однажды, когда мы снова слушали музыку. За окном стояли осенние прохладные сумерки, из-за которых по коже иногда проносились стаи мурашек, а тело дёргалось, — а как ты к геям относишься? — Отношусь, — сказал я и засмеялся. Тогда я надеялся, что Армин воспримет это, как шутку. — Ну, даже если ты шутишь… В каждой шутке есть доля правды. А если серьёзно? — Так я серьёзно. — мне было нечего от него таить. Я знал, что Армин всегда примет мне таким, какой я есть. — Эрен, — он поднял очки на лоб и слегка прищурил сонный взгляд, — ты гей? — Да, — я сделал глубокий вдох. Принять этот факт мне не удавалось на протяжении нескольких месяцев, но этим «да» я поставил окончательную точку в этом вопросе. — Я догадывался, — Армин едва приподнял уголки губ и опустил взгляд на тихо работающий магнитофон. Вроде бы в тот момент там играли Queen. Как символично! — Как? — спросил я, чувствуя, что щёки горят ярким огнём стыда. Я приложил к ним холодные ладони и закрыл глаза, — Я ведь ничего такого не делал? — Можно я тебе волосы заплету? — спросил Армин, резко переводя тему, — Пожалуйста. — Плети, — я махнул ладонью на себя и достал из кармана сигареты. После этого Армин часто плел мне косички. Иногда одну, иногда две, один раз дошло до того, что он плел несколько десятков супер маленьких косичек. Я был похож на каштан. Тот самый каштан, который собирал летом девяносто третьего года. Армин любил обниматься. После того, как он узнал, что я гей, мне показалось, что наши с ним отношения сильно улучшились. Мы могли обниматься часами, просто лежать на пуфиках и молчать. Мне так нравилось чувствовать тепло Армина, его тихое дыхание, его прикосновения. Я просто таял от этого. — Эрен, — в один из таких моментов сказал он. Мы лежали и смотрели на ночной сад, обнимаясь. Его голова лежала на моей груди, и сам я был уверен, что Армин слышал те самые странные удары сердца, о которых мы разговаривали. — Что, пшеница? — спросил я и улыбнулся. Я часто называл его пшеницей из-за цвета волос, Армин на это не обижался. — Поклянись, что после того, как я сейчас кое-что скажу, ты меня не возненавидишь. — Клянусь, — сразу же отрезал я, напрягаясь, — Ты же знаешь, Армин, что я всегда буду на твоей стороне. — Я… — он замолчал. Просидел так примерно полминуты и, пряча лицо в мой свитер, выпалил, — люблю тебя, короче. — Что ты сказал? — я почувствовал, как сердце снова пропустило удар. Я слышал, что сказал Армин, но не поверил своим ушам, — Пшеница, что ты сказал? — Я тебя люблю, — он поднялся с меня, сел на пуфик рядом и закрыл лицо руками, — невыносимо. — Ты же сейчас, — я схватился за сердце. Мне казалось, что выплюну его в эту же минуту, — не про дружескую любовь говоришь? Из старенького магнитофона The Beatles тихо исполняли свой главный хит — «Yesterday». Ветер изнутри совсем успокоился и лишь тихо шептался с листвой каштана. Это было осенью, листва только начала желтеть. Было уже прохладно, поэтому я начал носить свой любимый домашний серый свитер — потрёпанный и растянутый временем. Время всё меняет? Всё приходит со временем? Кажется, именно так говорил отец. Армин сидел передо мной в свете полной луны, сложив руки на коленях. Даже так я увидел, что всегда бледное лицо Армина приобрело розовый оттенок. Он спрятал ладони в рукава голубой толстовки, и прикрыл глаза, как будто серьёзно о чем-то думая. Я закурил. — Да, Эрен. Я люблю тебя. Я понимаю, что это громкие слова, но по-другому я не могу это описать. Это не влюбленность, это не симпатия. Это именно любовь, сплетенная с привязанностью. Я выдохнул облако дыма, мельком взглянув на свой дом — свет в окнах уже давно погас, а это значило, что можно курить, не закрывая штору. — Помнишь, где-то с полгода назад мы говорили с тобой о том, что сердце у меня бьётся неправильно при определенном человеке. — Армин посмотрел на меня и нахмурился, пытаясь вспомнить, — Ну, ты тогда ещё пошутил, что я в Сашу влюбился. — Ну? — глаза Армина, казалось, наполнились слезами — слишком ярко они блеснули в свете луны. — Я говорил о тебе. Я увидел гамму эмоций за несколько секунд на растерянном лице: от радости до какой-то печали. Армин опустил голову вниз и нервно засмеялся. Я взял сигарету в правую руку и аккуратно, как будто пытаясь не испугать, коснулся его руки. — Это взаимно, Армин. Слышишь? Армин просидел так около пяти минут. За это время я скурил ещё одну сигарету. Казалось, что эти минуты длятся вечность. У самого меня сердце готово было остановиться в любой момент. Руки тряслись и нет, не из-за прохлады, как тогда казалось, а из-за переживаний. Я закинул голову наверх, надо мной сразу появилось огромное облако дыма. Я услышал шорох рядом с собой и, опустив голову, увидел, как Армин снова кладёт голову на мою грудь, очень странно вздыхая. — Армин, — я потушил сигарету и обнял его за плечи, — Армин, ты плачешь? Я почувствовал, как свитер на груди становится мокрым. Армин лишь сильнее прижался ко мне, ничего не отвечая, и тихо всхлипывал, сжимая свитер на моей спине. — Я так боюсь тебя потерять. И сейчас боялся больше всего, — совсем шёпотом раздалось у груди. — Всё хорошо. — я похлопал его по плечу, пытаясь приободрить, — Я же говорил тебе несколько раз, что всегда тебя поддержу. — У тебя так сердце стучит… — он всхлипнул, — Неужели это и вправду из-за меня? — Только из-за тебя, — улыбнулся я и на этот раз не врал. Мне казалось, что через какое-то время он задремал. Он так тихо сопел у меня на груди, что меня и самого начало клонить в сон. Даже в полусонном состоянии я улыбался, как идиот. Армин любил меня. А я любил Армина. — Эрен, а сколько сейчас времени? — спросил вдруг тихим хриплым голосом Армин. Я посмотрел на наручные часы и, прищурившись, попытался увидеть циферблат. — Половина двенадцатого. — ответил так же тихо, поглаживая его плечо. — Мне пора идти. — он с неохотой поднялся с меня, рукой потирая правую щеку, — Дедушка будет переживать. Он встал с пуфика и медленным шагом пошёл к вешалке на другом конце домика. Раньше это расстояние казалось бы довольно большим, но сейчас Армин преодолел его всего за пять шагов. Он снял свою ветровку и, поправляя капюшон на толстовке, стал её надевать. Я поднялся и посмотрел в окно. Луна скрылась за тучами, потому стало совсем темно, но Армина я всё ещё чётко видел. — Ну, что же, — Армин поднял очки на голову и потёр слегка опухшие из-за слёз глаза, — до завтра? — Подожди. Армин стоял рядом со стволом дерева, держась за одну из деревяшек, служащих ступенями. Я оказался рядом с ним и застыл буквально в полушаге от него. «Yesterday» играла на повторе. Спокойный вокал под приятнейшую скрипку полностью меня расслабил. Я подошёл к Армину почти вплотную, что-то хотел сказал, но резко всё вылетело из головы. Его губы. Эти припухлые, покусанные губы, на которые я часто засматривался и ещё чаще хотел поцеловать, были буквально в нескольких сантиметрах от меня. Меня несколько раз тряхнуло, плечи задрожали и я приподнял руку, касаясь нежной кожи на его щеке. Неспеша провел тыльной стороной ладони по ней, пальцами прошёлся по линии подбородка. Армин чуть приподнял голову и всё это время смотрел мне в глаза. А я смотрел на губы. Я почувствовал, как дрожит Армин. Не понимал тогда, то ли из-за переживаний, то ли из-за холода. Моя рука снова прошлась по его щеке, коснулась кожи за ухом и остановилась на затылке, слегка сжимая кожу. Армин потянулся руками к моей груди, приоткрыл губы, чтобы что-то сказать, но он не успел. Я поцеловал его. Слегка потянул его за волосы на затылке, чтобы он приподнял голову, и он это сделал. Армин так и застыл с приподнятыми руками. В порыве полной эйфории я положил руку на его плечо, прижимая к себе хрупкое, горячее тело. Армин стоял передо мной, словно самая красивая статуя из музея самых изысканных фигур, а я, в свою очередь, целовал его, стараясь сильно не настаивать. Ноги подкашивались, потому я сильнее сжимал свои руки на шее и плече Армина, но в тот же момент боялся сделать ему больно. Тихая музыка из магнитофона придавала особенной атмосферы этому моменту. Где-то полминуты мы простояли так, просто целуясь. Я чувствовал вкус сладких молочных конфет, перемешанный с табаком, который исходил уже от меня. После этого я отстранился, вдыхая холодный воздух. Армин покраснел, да и я сам был не лучше. Лицо жутко пекло, но это того стоило. Армин забегал глазами по комнатке, не зная, за что зацепиться. — Спасибо.? — шёпотом произнёс он, поправляя волосы на затылке. — Я не удержался, — ответил я, рукой потянулся к магнитофону на полке и выключил его. В домике повисла тишина, остались только сбитые вдохи и уже привычный шелест листов. — Я не хочу уходить, — прошептал Армин, занеся ногу над ступенькой, — я хотел бы жить в этом моменте. — Я тоже, Армин, — я застенчиво улыбнулся, — я тоже. Армин начал спускаться, бросив мне милейшую улыбку на прощанье. Я постучал по карманам, нашёл сигареты и стал спускаться на землю, как только перестал слышать шаги Армина. Я недолго постоял под каштаном, наблюдая за тем, как в соседнем доме в прихожей зажигается свет, как в окне силуэт Армина вешает ветровку на вешалку и, наклоняясь и беря кота на руки, выключает свет. Наши отношения, кажется, начались в эту же ночь. Потому что после мы ни разу не обсуждали тему отношений, а лишь целовались, обнимались и дурачились в нашем домике на дереве. С той ночи моя жизнь кардинально изменилась. Ведь мне открылся совсем другой Армин. Моим парнем стал Армин. Человеком, с которым я поцеловался в первый раз, стал Армин. Человеком, с которым я в первый раз переспал, тоже стал Армин. С каждым днём поцелуев становилось всё больше, они становились длиннее и горячее. Со временем Армин переставал стесняться меня и целовал не только в губы и щеки — он расцеловывал мою шею, грудь, иногда целовал и руки, но я быстро останавливал его, потому что уже тогда мне казалось, что этот жест показывает преимущество одного над другим. Я с каждым днём всё сильнее и сильнее проникался Армином, всё сильнее и сильнее любил его. Я не мог представить без него ни одного дня. Каждый раз, смотря на него, у меня предательски подкашивались ноги, а сердце начинало выскакивать из груди. Я жил Армином. А он, кажется, жил мной. В семнадцатое лето своей жизни мои родители решили уехать к маминой сестре на несколько месяцев, так как та переехала к морю и звала их в гости. Они хотели взять и меня с собой, но я отказался, хотя сильно любил море. Но его мне хватало в глазах Армина. Какое же море там было — я тонул в нём каждый раз, когда эти глубокие глаза смотрели на меня. Я утопал в нём. Лето две тысячи третьего года стало для меня особенным. Я жил дома один и был полностью доволен — каждый вечер выходил на маленький огород, чтобы поухаживать за овощами, собирал клубнику, днями напролет проводил время с Армином, играл на гитаре, которую наконец-то родители купили мне на Новый год. Родители должны были вернуться в августе. В то лето мы с Армином всё чаще сидели в моем настоящем доме, неделями не возвращаясь в дом на дереве. Лишь изредка поднимались, чтобы протереть пыль и послушать музыку — там она казалась намного атмосфернее. В один из таких дней мы поднялись туда, чтобы послушать музыку и просто поболтать, так как там было не так уж и жарко. Домик был в тени, палящее июньское солнце нас не касалось, прохладный ветер пробирался сквозь щели в стенах. Было не так жарко, но всё-таки мы взяли с собой переносной вентилятор для большей прохлады. Как я и говорил раньше, щёки Армина покрылись веснушками, но я прекрасно знал, что совсем скоро они пропадут, поэтому любовался ими столько, сколько мог. Они были едва заметными, и Армин сильно их стеснялся, но я постоянно твердил ему, что они добавляют ему какую-то изюминку. Было жарко. Мои щёки были покрыты румянцем, а сгоревшие на прошлой неделе на солнце руки всё ещё иногда болели при сильном нажатии. Армин сидел рядом со мной и выбирал диск, который стоит включить следующим. Ничего лучше альбома «Toxicity» System of a down он не нашёл. Мы оба знали его наизусть. Особенно мне нравилась песня «Forest», а Армину «Aerials», поэтому включил он её. Армин отошёл от магнитофона и сел ко мне на колени, лицом повернувшись ко мне. — Руки не болят? — спросил он, невесомо поглаживая мои плечи. — Не, прошли уже, — я обнял его за спину и потянул на себя. — Жарко пиздец, — он отстранился от меня и снял футболку. Я несколько раз видел его без футболки, но только сейчас разглядел, что его грудь, плечи и, как потом оказалось, спина усыпаны родинками. — Ты как звёздное небо, — улыбнулся я и снова потянул его на себя. Шарики пенополистирола скрипнули внутри пуфика. Армин охватил ногами мою талию и прижался ближе, смотря в глаза. Положил руки на плечи и наклонился, чтобы поцеловать. Как же много мы целовались. Порой у меня даже болели и дрожали губы. Армин закрыл глаза и поцеловал меня, царапая ногтями плечи. С момента первого поцелуя Армин набрался опыта, потому часто целовал меня первым, причём настойчиво и порой даже грубо, что было неожиданно. Он всегда казался мне невероятно нежным. Я отвлекся от мыслей и утонул в глубоком поцелуе, растворяясь в его горячих, практических огненных объятьях. Армин отстранялся лишь на несколько секунд, чтобы вдохнуть, и целовал меня снова. Впрочем, я был и не против этого, наоборот, я словно умирал в эти моменты от невероятного блаженства. Руками я аккуратно прошёлся от его колен, едва сдержал себя, чтобы не залезть под широкие шорты из старых брюк, которые он сам обрезал несколько дней назад. Проскользнул по бёдрам до ягодиц и сжал их в ладонях, ближе притягивая его к себе. — Эрен, блять, — отстранился от меня Армин, жадно глотая воздух, — что же ты со мной делаешь? — А что я делаю? — я убрал волосы с потных плеч и быстро сделал свой уже обычный пучок на затылке. После этого руки вернулись обратно на ягодицы Армина. — Я не знаю. — Армин заметно покраснел и закатил глаза, когда я сильнее сжал руки. Он резко наклонился и стал целовать меня в шею. Я почувствовал, как он ставит засосы, поэтому лишь закинул голову назад и прерывисто вздохнул. Ноги снова затряслись, а сердце бешено стучало в груди. — Я тебя хочу. — произнёс вдруг Армин шёпотом прямо у уха и, несмотря на страшную жару, по мне пробежался холодок. Мне страшно захотелось пить, в горле резко пересохло. Армин подвинулся ближе и сел рядом с пахом, перед этим несколько раз двигаясь вперёд и назад, как бы специально. — Ты уверен? — спросил я, чувствуя, как огонь внутри разрастается с бешеной скоростью. — Более чем. — он навис надо мной, одной рукой упираясь в пуфик около моего плеча, а другой рукой прикоснулся к моему паху и начал перебирать пальцами, краснее ещё сильнее, — Ты, кажется, тоже не против. — Так и есть. — я почувствовал, как внизу всё свернулось в тугой узел. Перед глазами пробежались черные точки. — Ну, так чего ты ждёшь? — Армин поднялся с меня и отошёл к сундуку, чтобы взять бутылку воды, которая уже успела нагреться. — Дай и мне попить, — в меня прилетела бутылка. Мне казалось, что всё моё тело дрожит, пока Армин ходил передо мной то к бутылке с водой, то к магнитофону. — Я выключу? — спросил он, хлопая по карманам шорт, и посмотрел на меня. — Делай все, что хочешь. — ответил я и снова потянулся к бутылке с водой, чтобы помыть руки. Армин выключил музыку и подошёл ко мне. — Я тут купил… — как будто со стеснением произнёс он и достал из кармана презервативы, — Не то, чтобы я тебе не доверяю, просто… — Не оправдывайся. — ответил я и потянул его за руку на себя, — Ты всё правильно сделал. Армин повалился на меня и снова поцеловал в губы, положив ладони на нижнюю часть моего живота. Там, где раньше порхали бабочки, теперь горел страшный огонь. Я сидел полулёжа, но поднялся, садясь ровно — спина неприятно царапалась о стены из обычных досок. Решив не медлить, я начал растегивать пуговицу и ширинку на его шортах. — Не боишься? — спросил я, проникая рукой под плотную ткань шорт. — Ночью ещё боялся, — вздохнул Армин, сжимая руки в кулаки, — сейчас уже нет. Я начал рывками стаскивать с него шорты вместе с нижним бельем, откладывая их на соседний пуфик. Коснулся пальцами кожи у его члена и тут же убрал руку. — Я сейчас от одних только прикосновений кончу, Эрен, — произнёс он сквозь зубы и, наклонив голову, начал снимать с меня спортивки. — Я даже не думал, что ты у меня такой извращенец, — усмехнулся я и, обняв его одной рукой, прижал к себе, когда и я остался без одежды. — А я не думал, что ты такой застенчивый. — ответил мне Армин в тот момент, когда я слегка хлопнул по голой ягодице, — Я думал, что первым предложишь это ты. — Говори мне, когда будет больно, хорошо? — произнёс я, после того, как усмехнулся на его слова. Армин угукнул и положил руки на мои плечи, наклонившись к моей шее. Снова стал её целовать, но в тот момент, когда я вставил один палец, неожиданно укусил. Я процедил воздух сквозь зубы и, обняв его свободной рукой за плечи, зарылся в волосах на затылке и начал растягивать анус. — Больно? — спросил я, вставляя второй палец. Армин теперь не целовал меня, лишь сбито дышал на ухо, и крепче обнимал за плечи. — Нет. — ответил он сквозь зубы. Спустя несколько секунд я опустил его из объятий и положил обе руки на его бедра, понимая, что достаточно растянул. — Дай, я сам. — произнёс он, когда я взял презерватив в руки, чтобы открыть его. — Как скажешь. — ответил я и отдал презерватив ему. Пока он надевал презерватив, я не верил ни своим ушам, ни своим глазам. — Вытяни ноги. — попросил Армин и приподнялся с моих бёдер, — А то неудобно ни тебе, ни мне. Я вытянул ноги и практически лег на пуфик. Тогда Армин подошёл чуть ближе и взял мой член в свои руки. — Теперь мне стало страшно, — как будто виновато усмехнулся он и присел так, что мой член касался его ануса. — Мы в любой момент можем прекратить, — я слегка приподнялся на локтях и, сгибая ноги в коленях, тазом подался вперёд, неглубоко входя в Армина. Он выдохнул и закинул голову назад, закрывая глаза. Прерывисто выдохнул со стоном, но тут же резко замолчал, насаживаясь до половины и останавливаясь, привыкая. — Не надо резко. — произнёс я, кладя руку на его ногу, и выгнулся в спине, — Тебе же больно будет. Армин ничего не ответил, лишь плавно начал опускаться ещё ниже, садясь полностью. Опустил голову и посмотрел на меня сверху вниз, кладя одну руку на торс и начиная его медленно царапать. Начал двигать ягодицами вперёд и назад, изредка прикрывая глаза. Постанывал, сжимая губы. — Не сдерживайся, Армин. — произнёс я, шумно выдыхая через зубы, — Ты думаешь, я согласился на то, чтобы ты выключил музыку, чтобы слушать тишину? — Не знаю, — дрожаще произнёс Армин, приподнимаясь и снова полностью садясь на мой член, — Не знаю… — Я хочу слышать тебя. Стони, — с каким-то неожиданным приказным тоном сказал я, чувствуя, как Армин начинает двигаться быстрее. Я услышал его первый стон и совсем потерял рассудок. Сам начал глубоко дышать, чувствуя, как внутри меня всё начало сжиматься. Я начал двигать бедрами в унисон его движениям, плавно ускоряясь. Армин негромко стонал на мне, изредка срываясь на горловые стоны, которые особенно сносили мне крышу. Вдруг он наклонился вперёд и лег на меня, начиная целовать ключицы, продолжил двигать ягодицами вверх и вниз, сжимая руки в кулаки. Тогда я и увидел, что спина его усыпана такими же родинками, как и руки. Свободной рукой я обнял его за плечи, прижимая к себе, сдерживал в себе стоны, потому что хотел слышать только его. Только его голос и его стоны. Армин стонал мне на ухо, продолжая двигаться в том же темпе, что и до этого. — Ничего, что я кончу на тебя? — спросил он сквозь очередной горловой стон, сжимая мои волосы на затылке, выбивая их из пучка. Его ноги вдруг затряслись, словно ему свело мышцы. Он особенно громко простонал сквозь губы и сильнее сжал мои волосы, оттягивая их назад. — Ничего, — не успел я ответить, как Армин кончил и полностью обмяк на меня, сбито и горячо дыша мне в шею. Я продолжил двигаться в более медленном темпе, понимая, что я и сам практически закончил. Армин, всё ещё постанывая, трясущимися руками пытался опереться о пуфик, продержался несколько секунд и снова упал на меня. — Эре-ен, — прошептал он, прикусывая губу, — бля-ать, Эрен. После этого я сразу же кончил и сам обессиленно расплылся на пуфике. Я никогда не слышал своё имя в таком произношении. Это пробрало меня до приятных мурашек, которые и без этого уже бродили по моему телу. Я закрыл глаза и начал восстанавливать дыхание. — Пиздец, — робко проронил Армин и поднялся с меня, первым делом поправляя волосы, — мне кажется, что я сейчас упаду. — Пошли ко мне домой, — произнёс я, ощущая, что и самого меня ноги еле держат, — в душ сходишь. Я снял презерватив, завязал его и закинул в карман своих спортивок. Армин в этот момент стирал с себя остатки спермы влажными салфетками, которые лежали на полке уже несколько месяцев. Я поступил так же, как и он. — Эрен, — произнёс Армин, поворачиваясь ко мне, как только застегнул шорты, — как же я тебя люблю. Жара на улице давала о себе знать. Мы полностью оделись и спустились вниз — Армин первый, а я сразу же за ним. Прихрамывая, Армин пошёл вперёд. — Больно? — я догнал его и взял за руку. Армин посмотрел мне в глаза и слегка улыбнулся. — Немножко. Он наклонился к грядке с клубникой и сорвал несколько ягод: в этом году она уродилась особенно крупная. Сразу закинул одну к себе в рот и сжал мою руку в своей. — Сходим вечером на речку? — спросил я, крепче сжимая его руку в своей, и выхватил из его ладони клубнику. — Да, почему бы и нет, — ответил он и открыл калитку во двор дома. Это лето было незабываемым. К поцелуям и объятьям у нас прибавился секс, хоть и не такой частый, как иногда хотелось. У нас появились речка и клубника, фруктовые салаты и новый альбом группы Linkin Park, который мы заслушали до дыр в первые же дни. Спустя год мы выпустились из школы и переехали в небольшую квартирку в спальных районах областного города. Мы опять купили кресла-мешки, которые называли пуфиками, чтобы у нас осталось воспоминание о нашем маленьком жилище. Мы перевезли из домика на дереве все коробки с нашими вещами, магнитофон, все диски. Там остались только пуфики, сундук, выцветшие плакаты, старая потрёпанная шторка и уже впитавшийся запах табака. Мы поступили в разные университеты — Армин поступил на биолога, как и хотел с самого детства, а я на отделение архитектуры. Мы до сих пор живём вместе. Прошло пять лет. Нам уже двадцать три, и мы до сих пор живём душа в душу. Я люблю его той же страстной и сильной любовью, какой любил его в самом начале наших отношений. О них, мы кстати, до сих пор не разговаривали. У нас нет даты отношений — есть дата знакомства. Первый поцелуй потерялся в тысячах поцелуев, первые объятья потерялись в миллионах таких же. Отец говорил, что время всё меняет. Я был в этом уверен, пока не обернулся на наши отношения — их не меняет. У нас всё так же великолепно, как и в самом начале. Как и в две тысячи первом году. Я всё ещё называю его пшеницей, он всё ещё заплетает мне косы по вечерам. Я играю для него на гитаре. Он рассказывает мне какие-то научные факты. Этой зимой Армин уехал на несколько недель — его дедушка заболел и попросил помочь ему по хозяйству. Там он увидел, что наш домик совсем развалился. От него осталась лишь крыша — сундук валялся у каштана, разбитое вдребезги окно осколками валялось рядом с ним. Наши пуфики проросли мхом, их занесло сугробами. Доски, которые раньше были стенами и полом, отец убрал обратно в гараж. Армин рассказал мне это, когда вернулся. Мы сидели на кухне и пили чай. И мне, и ему стало до боли в сердце грустно. Развалились все наши воспоминания. Улетели по ветру вместе с рваными плакатами, с осколками огромного окна, с кусками порванной шторы. Ничего не осталось. Всё это хранится теперь исключительно в нас.