***
Лёша застаёт Ваню врасплох в момент, когда Ильин совсем этого не ожидает. За окнами каршеринговой машины лёгкий дождь, солнце еле-еле пробивается из-за редких дыр рваных туч. На вокзале полно народу, они приехали раньше, чем рассчитывали, и вместо того, чтобы поставить машину и немного прогуляться и подышать свежим воздухом, Лёша останавливается, не доезжая до парковки у вокзала. Шамутило глушит мотор, и они сидят в тишине несколько секунд, прежде чем Лёша её прерывает: — Ванёк, слушай, хочу спросить у тебя, — голос его медлительный и будто ниже, чем обычно, — убедиться кое в чём. — Спрашивай, — тут же отвечает Ильин, пока не понимая, к чему такое напряжённое вступление. — Ты же знаешь, что я не слепой? — Ну ты же машину водишь как-то, значит не слепой, — невозмутимо отвечает Ильин, хоть и начинает улавливать, о чём этот разговор на самом деле. Воздуха начинает не хватать, страх расползается по его телу. — И не тупой, — упрямо продолжает Лёша. Луч солнца выбивается из-за туч и накрывает их. — Знаю, — продолжает Ваня так, словно его отчитывает учитель литературы за невыученный стих. Он щурит глаза от яркого света. — И мне уже не двадцать лет, чтобы не понимать очевидного. Ваня мысленно готовит себя к самому худшему. Он смотрит на Лёшу, пытаясь понять, что у него в голове. С какой эмоцией он скажет то, что собирается. Не получив ответа на свой вопрос, Лёша выдаёт то, ради чего он начал это всё: — Я нравлюсь тебе, так? — с сомнением. Словно не уверен в своих словах, словно тоже боится ошибиться и показаться дураком. И Ваня, считывая этот сквозящий страх, сдаётся, поднимая белый флаг. — Да, — говорит это Ваня, стараясь не спалить то, что влюблён в Шамутило ещё с их самой первой встречи, что считает его своей судьбой и единственным, кого он любил так, что за силу своих чувств становится стыдно. — Почему ты решил спросить это прям перед тем, как я уеду домой? — спрашивает Ваня. Он догадывается, что ему ответят, но всё равно хочет услышать это. Лёша глубоко вздыхает и падает лбом на руль. То ли от усталости, то ли чтобы не встречаться взглядом с Ваней. — Потому что боялся, что окажусь прав. Какое-то время они сидят в тишине. Ваня бы сказал что-нибудь, хоть какой-нибудь бред или глупость, но никак не может набраться смелости. Столько мыслей пробегают в его голове, что становится тревожно. И в итоге выдаёт не глупость, а то, что действительно важно для него сейчас: — Наши отношения не изменятся после этого? — Нет, — отвечает Лёша не слишком быстро, не слишком медленно. Без тени сомнения, с каким-то даже упрямством. Но Ване недостаточно. — Обещаешь? — тихо, расторопно спрашивает Ваня. Лёша наконец поднимается и смотрит на Ильина. И столько в его глазах эмоций, что не может Ваня интерпретировать ни одну из них. — Обещаю, — отвечает Шамутило. И Ваня верит ему. Потому что если бы не верил, то его сердце бы уже давным-давно остановилось. — Пойдём, провожу тебя, — продолжает Лёша. Словно в их отношениях взаправду ничего не изменилось.***
Конечно, было глупо обещать, что их отношения не изменятся. Корректнее было бы сказать «наши отношения не изменятся в худшую сторону». Ваня ощущал себя очень странно с тех пор, как его раскрыли. И всё же, Лёша не дал ему закрыться в себе. Он не проявлял поддержки в привычном понимании этого слова, просто был… тем же Лёшей, что и раньше, но чуть более настойчивым. Не позволял игнорить себя, часто спрашивал о том, как у Вани дела. Сквозила в их диалоге недосказанность, но она не становилась поперёк их обычного общения. Ваня был счастлив, наверное. Было у него чувство какой-то гиперуязвимости перед Лёшей. Словно пали все его выстроенные стены из палочек из-под мороженого, развеялись по ветру замки из песка, отобрали у него все прикольные палки в виде мечей. Теперь абсолютно безоружным, от того и более чувствительным был Ваня. Понимал ли это Шамутило, он не знал наверняка, но догадывался, что тот тоже не совсем в порядке. Хотелось очень многое сказать, в то же время не хотелось поднимать эту тему вовсе. Ильин всё думал о том, зачем Лёша начал тот разговор, зачем спросил, и в итоге пришёл к выводу, что иначе быть и не могло. Это так… по-лёшиному. Знать наверняка, не играть в намёки и недомолвки, а взять и спросить прямо. Это так… по-взрослому. И всё же, начинало Ваню потихоньку отпускать. Словно спала пелена дурмана, рассеялись чары и перестал быть Ильин заколдованным принцем. Спустился он с небес на землю и стал обычным безответно влюблённым парнем. Не то чтобы он считал дни до дня, когда он снова приедет в Москву, но… да, он считал дни. Так волновался он перед встречей с Лёшей, словно встретит его не Лёша, а совсем другой человек. Который в один из дней написал ему: «Кстати, я говорил тебе, что я би?» У Вани чуть сердце не остановилось, когда он увидел уведомление с этим сообщением. Он тут же спрятал телефон обратно в карман, словно ничего не было. Но от нетерпения снова достал, прочитал ещё раз. И ещё раз. И столько сразу всего захотелось ответить ему, что он печатал сообщение и тут же стирал:«ты это говоришь, потому что хочешь меня как-то поддержать?»
«я в твоём вкусе?»
«почему я узнаю об этом только сейчас, лёш?»
«выходит, между нами что-то может быть?»
«я люблю тебя»
«биполярное расстройство?»
«зачем ты мне это говоришь?»
«и что мне теперь делать с этой информацией»
«и как давно ты это понял?»
«лёш, можно пожалуйста не давать мне ложных надежд»
«это прикол какой-то?»
«нет, не говорил»
Ответ приходит почти сразу же: «Ну, теперь ты знаешь» После этого диалога эмоциональное состояние Вани вновь стало каким-то невнятным. Его фантазии обрели новую почву, замки восстали на пустырях за считанные мгновения, уже не из песка, а из камня, стали гораздо величественнее и больше, чем раньше. Но теперь будет в разы больнее, если они вновь падут. И вот, наконец, Ваня приезжает. И не едет к своим друзьям, а едет сразу к Лёше, который уже его ждёт. Шамутило встречает его на улице, чтобы они вместе сходили в магазин и накупили всякого, что любит Ваня. Ваня любит сладкое вместе с чаем. Ещё Ваня любит напиваться до беспамятства, но перед Лёшей он этого делать больше не хочет. Лёша к сладкому равнодушен, к алкоголю, в принципе, тоже. Но он всё равно закидывает в корзину шоколадки и печенье, которые будет есть только Ваня. И вот они уже дома, и всё тут Ильину уже известно, и даже своё любимое место есть. Он знает точно, что где лежит, давно уже не путает на смесителе горячую и холодную воду. Точно знает, какую одежду ему брать можно, а какую нельзя. Какого цвета полотенце, которое куплено специально для него. На улице невероятно солнечный весенний день, ветер игриво пробирается в приоткрытое окошко. Ваня только что поставил чайник, как обычно, наполнив его до максимума, и сел за стол рядом. Лёша смотрит с лёгким прищуром. — Ты ещё подкачался что ли? — с любопытством спрашивает он. Ваня, слегка оторопевший от такого вопроса, осматривает себя. Сгибает руку и напрягает бицепс. — Вроде нет, — хмыкает, после чего, чёрт его дёрнул, добавляет, не то по приколу, не то серьёзно, — хочешь потрогать? Лёша приподнимает брови в удивлении, лёгкая предвкушающая улыбка расплывается на его лице. Но не успевает ничего сказать, как Ваня осекается: — Да я шучу, — слегка виновато, после чего опускает руки на колени. Снова сначала сказал, а потом уже дошло, что сказал. Что-то в ваниной жизни не меняется никогда. Лёша молчит совсем немного, прежде чем возразить: — Теперь я хочу, — и смотрит на Ваню, словно берёт его на слабо. И Ваня соглашается сыграть в эту странную игру, просто не имея варианта отказать, вновь сгибая руку в локте и напрягая. Ладони Лёши на ванином плече приятно прохладные, крепкие и уверенные, и Ильину слабо верится, что это происходит на самом деле. За окном поют птицы. — Вот тут ещё потрогай, — произносит Ваня, прежде чем перехватить Лёшино запястье и уложить его на большую грудную мышцу. Ильин прикусывает губу изнутри, когда Шамутило скользит ниже вдоль пресса. У Ильина буквально перехватывает дыхание, когда Лёша опускается ниже, к краю футболки, бросает на Ваню мимолётный взгляд, словно спрашивая разрешения. И смотрит на Ваню так, как не смотрел до этого ещё никогда. Свободная рука его лежит на столе, сжатая в кулак. Нервничает. И всё же забирается под футболку, прижимаясь ладонью к косой мышце. И пальцы его — долгожданный прохладный дождь, мягко капающий на раскалённый асфальт. — Что ещё можно? — разрезает тишину Лёша. Голос его слегка торопливый и волнующийся. — Что хочешь, — без тени сомнения отвечает ему Ильин. Он уже не смотрит в глаза, только куда-то вниз. — Хочу ноги. Сядь на стол, — говорит Лёша в каком-то несвойственном ему тоне. Где-то между отчаянной просьбой и приказом. Ваня в лёгком шоке, и всё же, делает то, о чём его просят. Деревянный стол скрипит от его веса, когда он немного неловко на него забирается. Шамутило тут же устраивается перед ним, прямо между ног, подхватывая его под коленями, оглаживает крепкие икры, поднимается выше по внутренней стороне, прямо вдоль портняжной мышцы. Подходит вплотную к столу, так, что уже наклоняется вперёд, прямо к лицу Вани, ладонями крепко сжимая накачанные бёдра. От понимания, что происходит, у Ильина сердце в пятки уходит. Казалось бы, разве не об этом он мечтал? Ваня только и успевает, что отклониться назад, одной рукой упереться в стол, а другую положить Лёше на грудь, чтобы тот отстранился. Он смотрит слегка разочарованно, но сказать ничего не успевает, ведь его опережает Ваня: — Ты, может, скажешь мне что-нибудь? — сам не зная, чего он хочет, спрашивает Ильин. Он боится, что происходящее — одноразовая акция, что это какой-то странный эксперимент, или ещё невесть что. — Тебе прям надо, чтобы я что-то сказал? — переспрашивает его Лёша, ещё немного отстраняясь. И нет в его голосе напускного недовольства, только привычная забота и лёгкое любопытство. — Да, прям надо, — Ваня упрямится дальше. Он сглатывает, получается слишком шумно, и облизывает губы. — И что же ты хочешь услышать? — уточняет Лёша. Голос его мягок, как никогда. Солнце гуляет в его растрёпанных волосах, а глаза окрашивает в бледно-голубой. Он поднимает руку с Ваниного бедра и накрывает ей ладонь, которой Ильин упирается в него, мягко поглаживая её большим пальцем. — Тебе вот… зачем это всё? — задаёт Ваня вполне резонный для него вопрос, окидывая взглядом их обоих. Он боится, не понимает. Хочет уже закрыть глаза и просто впечататься губами, прижать к себе, но любопытство и желание выяснить, что происходит, выше похоти. — Зачем мне красивый молодой Ваня Ильин, который понимает меня так, как никто до этого, и в которого я влюблён уже несколько месяцев, но был слишком упрямым и тупым, чтобы это осознавать? — проговаривает это Лёша неторопливо, вкладывая в каждое слово всего себя и при этом смотря прямо в глаза. Ваня всегда восхищался способности Шамутило говорить о своих чувствах прямо, видимо, это что-то, что приходит с возрастом. Но он никогда, даже в самых смелых фантазиях, не смог бы представить, что Лёша однажды скажет подобное ему. Он буквально чувствует, как у него краснеют уши, потому что Лёша улыбается. Так нежно, что аж сердце щемит. И смотрит так, слегка наклонив голову, словно ожидая, когда же Ильин даст ему разрешение действовать дальше. — Впервые вижу, чтобы тебе было нечего сказать, — продолжает Шамутило, продолжая смотреть прямо на Ваню. Да только вот слов у Вани действительно нет, поэтому обхватывает он Лёшу за шею и тянется ближе, и позволяет себя трогать, даже не трогать, бесстыдно лапать, ведь когда Ильин качал ноги, он совершенно точно представлял, что однажды их будет держать в своих руках Лёша. Потому и подставляется всё ближе, упирается пахом, лишь бы Лёша дотянулся до всего, чего захотел. Прямо во время того, как целует его. Губы у него безумно мягкие, слегка шершавые и обветренные, а щетина совсем не жёсткая, как Ване казалось, и не царапает щёки. И целуется он именно так, как Ваня себе представлял. Напористо, жадно, но при этом не слишком агрессивно. Так, что Ваня чувствует себя желанным настолько, что вестибулярный аппарат его подводит, а по телу мурашки бегут. И пахнет от Лёши классно. Воздуха с каждой секундой не хватает всё больше, то ли от того, что Лёша слегка углубляет поцелуй, проводя языком по пухлым губам Вани, то ли от того, что с каждой секундой он всё прижимает к себе крепче, шаря руками то по широкой спине, то по бокам. Ильин чувствует себя восьмиклассницей, которая в тайне ото всех встречается и по углам обжимается со старшиком. А ладони у этого старшика такие ненасытные и нескромные, что уже почти и не осталось на теле Вани места, где бы они не побывали. Был этот поцелуй настолько правильным, настолько естественным, что более естественным в этом мире было лишь то, что солнце каждый день поднималось на Востоке и пряталось на Западе. И то, Лёше, кажется, Ваня верил больше, чем солнцу. Целовались они, по мнению Вани, возмутительно мало, но Лёша отстраняется, пару раз коротко чмокает Ваню в уголок губ, после чего говорит: — Чайник закипел, — и отстраняется, выбираясь из объятий. Ваня остаётся сидеть на столе, облизывая губы. Без Лёши прохладно, кожа, там, где он трогал, пылает и просит ещё. Шамутило разливает кипяток по кружкам. Достаёт из пакета шоколадную плитку, но Ваня её есть не будет, ведь на сладкое у него сегодня Лёша. Тот, в свою очередь, оборачивается на Ильина и слегка виновато смеётся: — Ну что ты так смотришь? Чай попьём, съездим выступим в клуб, потом продолжим, — оправдывается Лёша, после чего уже более повседневно продолжает, словно они только что не сосались на столе, — чёрный или зелёный? — Зелёный, — приходя в себя, отвечает Ваня, слезая со стола. Не переволновался бы он так сильно, он бы точно не позволил Лёше закончить это вот так. Зато теперь он прекрасно понимает, что следующий их поцелуй таким целомудренным уже точно не будет.***
Хорошо, что сегодня они выступают без съёмки. Потому что если бы это снималось, Ваню бы уже спалили ровно столько раз, сколько секунд длилось бы видео. Да ещё и Лёша подлил масла в огонь, в череде шуток и сарказма назвав Ильина Ванюшей вместо привычного «Ванёк» или формального «Иван Ильин». И так долго и кокетливо смотрел после этого Ваня на Лёшу, что, кажется, даже заставил того немного засмущаться. И столько эмоций испытал Ильин за этот вечер, что не выпить чего-нибудь он просто не мог. Он не собирался напиваться, просто слегка расслабиться, и, кажется, даже справился с этой задачей, ведь ограничился всего лишь парой джин-тоников прямо перед выходом из клуба. — Лёш, а ты будешь держать меня за ляжку, пока мы едем, как в ютуб шортсах? — и говорит это Ваня таким тоном, словно ребёнок, который интересуется, почему небо голубое. — Хочешь, чтобы я потерял внимательность и мы разбились? — нарочито недовольно отвечает Лёша вопросом на вопрос. Нравилась до жути Ильину эта манера общения Лёши, словно он недоволен, словно подстебать и нагрубить хочет. Да только вот в итоге всё равно сдастся, и Ваня знает это точно. — Хочу, чтобы ты держал меня за ляжку, — настаивает на своём. — Да, буду, — так же невозмутимо, как и предыдущий вопрос. Ваня в ответ лишь улыбается довольно. И Лёша держит. А ещё он крутит руль одной рукой, даже на крутых поворотах, и для Вани, у которого нет прав, это выглядит безумно завораживающе и сексуально. За окном уже ночь, и дорога пролетает быстро. Тем более, учитывая то, что Лёша был увлечён вождением, а Ваня исключительно Лёшей. Ведь не верит он до сих пор в происходящее. Слишком это прекрасно, как сон наяву. И сердце его томится, и бабочки в животе порхают так, что крыльями его изнутри царапают. И Ваня весь как натянутая струна, такой голод тактильный к Лёше в нём проснулся, ведь сейчас ему наконец можно, можно целовать его и трогать, лапать, можно даже зарыться в волосы, можно хоть забраться на него верхом, и Ваня всё места себе не находит, всё терпит, когда же уже, наконец, появится возможность воплотить все его желания. И рука эта на бедре его не даёт ему покоя, так нравится ему всё это, что вся его жизнь, кажется, схлопывается до того, что происходит сейчас. А происходит то, что перед Ваней наконец пали все замки, открылись все двери, сорвались печати. Столько возможностей перед ним, что глаза разбегаются. Голова кружится и дыхание перехватывает, ведь вот он Лёша, рядом с ним, и он тоже хочет, чтобы Ваня принадлежал ему. Ильин, без всяких шуток, был бы чуть более пьяным, отсосал бы Лёше прямо сейчас. Они обсуждают что-то в машине, но это так не важно для Вани. Говорят о чём-то, что-то вроде, «что мы будем делать завтра?», но все эти разговоры проходят мимо его ушей. Даже в лифте Шамутило успевает обратить внимание на какую-то забавную рекламку. Ваня даже как-то реагирует на это, но в действительности он хочет только одного. И как только возможность появляется, он не мешкает. Ведь только ступили они за порог дома, Ильин даёт Лёше всего несколько секунд, чтобы тот успел снять обувь и лёгкую куртку, и тут же прижимается к нему, целуя с отчаянием и нетерпением, за плечи и шею обнимая. Лёша же, словно ожидал этого, не удивился от слова совсем. Лишь негромко отрывисто вздохнул, и позволил вовлечь себя в поцелуй. Жадный, пылкий и совершенно бесстыдный. Ноги их заплетались, ведь каждый напирал друг на друга, но в итоге Лёша прижал Ваню к стене. Ваня, быть честным, не то чтобы сильно сопротивляется. Он хочет быть в руках Лёши. Хочет быть маленьким для него, податливым и ведомым. Не знает почему так, но по-другому не может. Возможно, от того это, что Лёша сам так хочет, а Ваня не смеет, не желает перечить ему. И вот, лёшины ледяные, почему они всегда такие холодные, руки на его прессе, забираются под футболку и жгут, жарят, раскаляют. Коленом своим Лёша проталкивается между ног ваниных, и поцелуй всё настойчивее, зубами стукаются, языками касаются. И у Ильина уже стоит так, что просто ныть хочется, а можно только тереться своей эрекцией о подставленное бедро. — Доволен? — отстранившись, прямо в губы напротив выдыхает Лёша. И шёпот его на коже такой тёплый, и голос до невозможности родной, но при этом такой непривычно томный — всё сводит Ильина с ума, хочется больше, ближе, горячее. — На кровати ещё довольнее буду, — и смотрит прямо в глаза напротив, не понимая, то ли на нём настолько плотная пелена возбуждения, то ли у Лёши самого взгляд помутнел. — Пойдём тогда, — уже тише. Ваня сказал бы, что с Лёшей он отправится хоть на край света, но вместо этого выдыхает коротко и слегка хрипловато: — Пойдём. И сам того не замечая, он уже лежит в кровати, и Лёша наваливается сверху, по-хозяйски, словно делал это уже сотни раз, раздвигает его ноги и целует, целует, трогает, упирается своим членом. Локтем упирается в кровать где-то рядом с головой ваниной, ладонью гладит его по волосам. И всё меньше в его действиях плавности, словно с каждой секундой он теряет контроль, и так нравится это Ване, что он доводит обычно сдержанного Лёшу до такого состояния. До того, что тот тянется нетерпеливо к Ваниному члену, но не снимает джинсы, трогает через ткань, словно дразня. — Сними уже, Лёш, не могу больше, — выдыхает Ваня. Голос его сам на себя не похож, ломается, как у подростка. Простынь шумит под ними, да дыхание их с каждой секундой становится всё тяжелее и громче. Шамутило улыбается в поцелуй, не медлит, расстёгивает ширинку, высвобождая уже до боли возбуждённый член. Смачно облизывает ладонь, чтобы обхватить его и начать ритмично вести вверх-вниз, большим пальцем оглаживая уздечку. Ильин шумно выдыхает и крепче сжимает ноги на пояснице Лёши. Прижимает ещё ближе, хотя, казалось бы, между ними уже и лезвию не протиснуться. — Оставь мне засос, — поддавшись какому-то неведомому импульсу, просит Ваня. Возможно, для того, чтобы завтра смотреться в зеркало и видеть доказательство того, что он не выдумал всё то, что происходит между ними сейчас. Лёша не отвечает, только смотрит нечитаемо, словно зачарованно, и припадает губами куда-то между ключицами и плечом. — Нет, не там… На шее, — говорит это Ваня, запинаясь посредине фразы. Слова даются ему тяжело. Шамутило, видимо, переваривая, что он только что услышал, на секунду даже замирает. Чтобы потом продолжить движения с большей скоростью и спросить: — Чтобы все видели? — шепчет Лёша, тихо, так, что слова эти принадлежат Ильину и никому больше. — Да, — отвечает Ваня. И Лёша оставляет. Мокрый, жадный засос. Совсем немного ниже линии челюсти, чтобы даже за высоким воротником было видно. Ильину немного больно, но боль такая извращённо-приятная, ведь завтра на его шее будет раскрываться и переливаться оттенками фиолетового и красного космическая туманность, и будет она кричать всем вокруг о том, что Ильин занят. Когда Ваня понимает, что ещё совсем немного, и он кончит, то вспоминает о том, что Лёша тоже нуждается во внимании. Ильин отрывается от его шеи и плечей, чтобы запустить руки к штанам. Добирается до члена, размазывая по всему стволу выделившуюся смазку, и дыхание захватывает от осознания того, что этот стояк — полностью его вина. Это он довёл Лёшу до такого. Лёша его настолько хочет. И вместе с этими мыслями слетает с ваниных губ высокий стон, от которого становится странно неловко, и он тут же тянет одну руку к губам, прикрывая их. — Ванюш, сделай так ещё раз, — тут же шепчет и осыпает поцелуями ладонь, которую Ваня держит у рта. Голос его такой тяжёлый, и становится ясно, что и тот уже почти на грани, и что ведёт его от стонов ваниных. Жаден он до них, страшно жаден, как волк до дичи в особенно холодную зиму. Он обхватывает ладонью оба их члена, ускоряясь, не в силах больше тянуть. Ильин же, услышав заветное обращение, кажется, видит звёзды перед глазами, и, не задумываясь, говорит: — Я на твои голосовые дрочил, особенно на ту, где ты меня назвал… Но не успевает он закончить, как Лёша его перебивает: — Солнышко, — срывается с его губ, и Ваня сразу же реагирует на это. И так ему хорошо от того, что только его Лёша так называет, только его он теперь так будет целовать. И от того, что не говорит всякие пошлости и грязь, а ласковые и тёплые вещи, словно знает наверняка, что именно этого Ваня и хочет. — Лёш, я щас, — и всё не может Ильин замолчать ни на секунду, ведь Лёша такой тёплый, всё ближе, и губы у него уже совсем не холодные, а горячие, согревают сильнее, чем весеннее солнце, ладони его ласковее, чем Чёрное море в июле, а голос роднее, чем первая выученная наизусть песня в двенадцать лет. — Какой же ты нежный, мальчик мой, — говорит Лёша, и это самое возбуждающее и интимное, что Ваня когда-либо слышал. Он кончает в этот же момент, царапая Лёшин затылок. Ваня отходит после одного из самых ярких оргазмов за последнее время, тяжело дыша, в то время как Лёша продолжает осыпать его мелкими поцелуями. Ильин даёт себе всего несколько секунд на отдых, после чего мягко просит: — Ляг на спину. Шамутило смотрит на него слегка заинтриговано, отлипает от Вани и делает, как он просит. Ложится на спину, ноги слегка согнуты в коленях. После чего уже Ильин устраивается между лёшиних ног, только вот совсем не так, как до этого. Он смотрит снизу вверх несколько секунд, ловит взгляд Лёши, видит, как он в предвкушении прикусывает губу. Не торопит, хоть сам уже возбуждён настолько, что, наверное, ему хватит нескольких прикосновений. Ильин не разменивается на лишние действия, сразу же проводя языком снизу вверх по всей длине члена. Рука нежно ложится на его голову, но не направляет, не насаживает, лишь гладит по волосам и щекам. Ваня ещё несколько раз облизывает всю длину, после чего берёт в рот головку, обводя языком по кругу. Ладонью он помогает у основания, свободной рукой держится за бедро. Ваня чувствует, что пальцы в его волосах немного начинают их оттягивать. Ваня ускоряется, Лёша сдавленно стонет и кончает прямо ему в рот. — Только не глотай, сплюнь куда-нибудь, — хрипло просит Лёша. Ваня находит на прикроватной тумбочке пустой стакан и выплёвывает. Вытирает остатки тыльной стороной ладони, смотрит в никуда какое-то время. По телу приятная слабость разливается, только вот спать пока не хочется. Он смотрит на Лёшу: тот лежит, смотря в потолок. — Ну как тебе? — спрашивает Ваня, даже не задумываясь. В голове приятная пустота. В ответ он слышит лёгкий смех. — Ты серьёзно сейчас? — Абсолютно, — отвечает Ильин, сам до конца не понимая, всерьёз он это это, или нет. Лёша не отвечает какое-то время. Ваня уже не смотрит на него, но знает точно, что тот сейчас улыбается. — Иди ко мне, — зовёт Шамутило. И кто Ваня такой, чтобы отказаться. Он ложится рядом, утыкаясь носом куда-то в шею, а Лёша обнимает его за плечи и целует, совсем невесомо, в макушку. И Ваня, наверное, хотел бы что-то сказать. Может, про то, что ему невероятно комфортно в этих объятиях, прямо как в собственной кровати, в которую наконец ложишься после долгой поездки. Или про то, что он взволнован ровно так же, как ребёнок, которого в первый раз привели в Диснейленд, и столько чудес перед ним, столько радости и счастья. А может про то, что пребывает в таком же невероятном настроении, как и в шестом классе, когда родители купили ему первую гитару. Или, наконец, про то, что только с Шамутило Ильин может чувствовать себя ребёнком, и он невероятно благодарен ему за то, что тот позволяет ему это делать, не упрекая, не стыдя. Потому что, кажется, Лёше нравится внутренний ребёнок Вани. Кажется, Лёше нравится Ваня, со всей его несуразностью, прямолинейностью и задумчивостью. Со своей социальной неловкостью и невообразимой нежностью. Ване кажется, что Лёша влюблён точно так же, как и сам Ваня.