***
В комнате стоит плотный сигаретный дым, щипающий глаза. — Ты вырос таким сильным, красивым, да, но уж больно заносчивым, — оглядев с головы до ног вошедшего мужчину, выдает вердикт женщина, лениво накручивая на пальцы ярко-розовый локон волос, а в другой удерживая тонкую тлеющую сигарету. Томно колыхнулись груди в глубоком вырезе темного жакета. Аято машинально отметил, как неплохо сохранилась Мико для своего возраста, кажется, она даже старше его покойной матери на пару лет. — Это я и без тебя знаю, гадалка, — Аято садится на вежливо отодвинутый сятэйгасирой Томой стул и оказывается напротив женщины. Мужчина вытаскивает из наплечной кобуры темный пистолет и уверенным движением кладет его перед собой. Он дает ей немного времени перед смертью — и то его собственная прихоть. Огнестрельное оружие невольно притягивает взгляд женщины. Аято не без удовольствия замечает, как на мгновения дернулись плечи гадалки. Любое живое существо боится смерти. И она — не исключение. Эта мысль приятно тешит нутро мужчины. — Может, ты скажешь что-нибудь еще, о, великая Гудзи? — последнее слово он почти презрительно выплевывает. — Карты скажут, — без раздумий поправляет Мико мужчину, кивнув головой на колоду карт таро перед собой и совсем легко предлагает: — Погадать вам, о, великий вакагасира Камисато? — и стряхивает пепел с истлевшей сигареты в хрустальную пепельницу. Аято снисходительно кивает головой и откидывается на спинку стула. Он с интересом наблюдает, как женщина, чуть склонившись, трепетно берет в руки колоду карт, как будто они живые. — Так что же вы хотите узнать? Мужчина молча поднимает брови на её вопрос, оставляя это на её усмотрение. Ему все равно: как только она закончит этот смехотворный цирк, он поднимет своё оружие. Главное правило этого мира: жизнь дана и жизнь взята. И в этом правиле нет исключений. Аято специально выкроил время в своем плотном графике. Он мог отправить парочку доверенных сятея по её душу и этого хватило бы сполна, но возможность лично исполнить приказ о ликвидации оказалось сильнее. — Тогда, когда же ты подохнешь, мелкий ублюдок, — по слогам пропела женщина и очаровательно улыбнулась в потемневшие лица мужчин. Аято махнул рукой дернувшимся Тому, приказывая не обращать внимания на такую очевидную провокационную грубость, но для него это всего лишь агония обреченного на смерть животного. Тонкие пальцы запорхали по темной потрепанной колодой, и карта за картой раскрывались на столе. — Ах, какая жалость, вакагасира Камисато! — щебечет женщина, прикладывая пальцы к улыбающимся губам. — Вы умрете ранней весной. Будет чудный кровавый рассвет. Тебе едва минует третий десяток лет… Глубоко затянувшись почти истлевшей в пальцах сигаретой, она выпускает белесую струю едкого дыма. От нового притока дыма сильнее защипало в глазах, но Аято не шелохнулся. — Но главное, запомни это хорошенько, — неожиданно хохочет женщина, вглядываясь в последние карты и поднимая на него свой торжествующий взгляд. Сигарета окончательно прогорела и обожгла пальцы женщины, но та словно и не заметила этого. Её указательный палец с ярко-розовым ноготком стучит по крайней карте. — Твой самый близкий человек танцует на твоих костях! Аято слышит лишь очередную глупость из её препоганого рта. Некогда великая Гудзи в отчаянье и от того так вгрызается в то последнее человеческое что осталось у него с явным намереньем вырвать с мясом. Мужчина читает её как раскрытую книгу: причинить как можно больше боли напоследок, посеять сомнение в душе, что в конец концов низведет его в пучины ада вслед за нею. Если бы он только мог поверить в эту чушь. — Ха, что и следовало ожидать от такой старой коварной лисы, — улыбнулся Аято, приложив пальцы к вискам. — Это очаровательная одержимость на грани фанатизма. Сколько лет уже, а ничего не меняется. — О, нет, ты не прав, кое-что изменилось, — Мико стряхивает пепел с пальцев в пепельницу. — Только поймешь ты это поздно, как всегда. — Твое время вышло, гадалка, — устав бессмысленного разговора Аято берет в руки пистолет. Огнестрельное оружие лежит в его руке привычной тяжестью. Он снимает его с предохранителя: отводит флажок, тянет затвор и отпускает, что тот с металлическим щелчком возвращается обратно. — Я буду милосердным несмотря на твою язвительность: обещаю, смерть будет быстрой и почти безболезненной. Этого более чем достаточно для такой суки как ты и весьма благородно с моей стороны. Да я почти джентльмен, согласись! — и вскидывает руку со сжатым в пальцах пистолетом. — За такое не благодарят, — сипло смеется женщина, доставая из почти полной пачки новую тонкую сигарету. Выстрел тонет в липком душном табачном дыме.***
— Маленькая Госпожа, идите спать, Господин сказал, что приедет сегодня поздно, — мягко увещает женщина, придерживая молодую девушку за локоть. Аяка разочаровано выдыхает. — Нет, — она мягко освобождает свою руку из теплых пальцев женщины, — брат обещал, что сегодня мы поужинаем вместе. Обещал, а значит — это будет выполнено. — Но госпожа, сжальтесь надо мной! Господин отругает меня, что вы в столь поздний час не в постели, — настаивает женщина, — вы же знаете, как ваш старший брат беспокоится за ваше здоровье, — и оглянувшись назад, прикрикнула слуге стоящему в дверях, — немедленно уберите приборы со стола! — Я полностью возьму вину на себя, — резко обрубает Аяка, отшагивая в сторону. Она смотрит на шагнувшего к столу слугу и почти с отчаянной твердостью выговорила: — Не смейте убирать наборы со стола. Мужчина стушевался, растерянно оглядываясь то на домоправительницу, то на драгоценную младшую сестру хозяина. Повисло гнетущее молчание, вмиг разбившейся огнями автомобильных фар, засветившие в окна столовой. Аяка торжественно улыбнулась и поспешила к входной двери, по пути раздавая приказы: «Скорее, несите блюда!» Девушка ждала этого ужина целый месяц и не могла так легко отступить от него. Она и так редко видится с братом. Заняв почетную должность вакагасира в двадцать, он теперь вечно завален внеурочной работой и от того столь часто ночует в своем офисе. Со временем, график стал настолько плотным, что Аяка вынуждена записываться, с боем втискиваясь, на прием к своему же брату, что бы увидеть его хоть раз в месяц. — С возвращением, старший брат! — с ухающим от радости сердца, приветствует Аяка вошедшего мужчину. Мужчина, застигнутый врасплох, неловко улыбается и бросив кожаный портфель на банкетку, устало обнимает сестру. — Добрый вечер, Тома, — вежливо здоровается со стоящим позади помощником брата Аяка и в ту же секунду потеряв интерес к молодому человеку, сконцентрировалась на старшем брате. — Я думал, ты уже легла спать, — бормочет мужчина, невзначай растрепывая высокий серебристый хвост, — дуреха, меня ждала что ли? — Ждала, — энергично кивает головой Аяка, на мгновения замерев ожидая что брат отчитает её, но тот словно и не заметил нарушение режима. Она кривится от ударившего по носу аромата сигарет и даже слегка отодвигается. — Фу! Откуда?.. — Было очень срочное дело, — довольно улыбнулся Аято, мышцы руки еще немного ныли от отдачи выстрела. — Но, сейчас важно не это. Что это за чудный аромат? — Твое любимое блюдо! Хрустящая темпура с сакурой, а еще… — девушка по-хозяйски берет брата под руку и уверено тянет в сторону столовой, откуда уже по всему коридору тянется шлейфом аромат горячих блюд. Аято оглядывается на стоящего в дверях сятэйгасиро: — На сегодня это все, Тома. Аято с жадностью смотрит в светлое и сияющее лицо своей младшей сестры. Отчего-то в широкой мужской груди сжимается сердце в болезненной нежности и любви к этому хрупкому эфемерному существу, его последнему кусочку человечности в этом мире, его прелестной и горячо оберегаемой им, единокровной сестры. — Твой самый близкий человек танцует на твоих костях! Аято усмехнулся, вспомнив самодовольное предсказание женщины. Ну разве она, его кровь и плоть, предаст его? Никогда.***