Разве спортсменами рождаются? А космонавтами? Знаменитостями? То, кем мы станем, не определяется при рождении. Тогда… почему с колдунами должно быть иначе?
Колдунами не становятся — ими
рождаются. Обычные люди не могут пользоваться магией — Изуку знал это все свои годы так же ясно, так же твёрдо, как и то, что трава зелёная, небо голубое, а солнце горячее — казалось, неоспоримые истины, с которыми нельзя поспорить, как и в случае с магией.
И всё же, где-то в самых глубинах души, он не терял нечто самое-самое важное, способное порой раз и навсегда изменить нашу жизнь:
веру, надежду и, наконец,
мечту, какой бы глупой та ни была для всех остальных — и отчасти даже для для его мамы. В конце концов, ведь все знали, что магия дарована лишь колдунам.
Однако Мидория верил, и вправду верил до самого последнего, что это не так, и что у него, быть может, всё же есть крошечный, но шанс. Да и к тому же, никто ведь не запрещал ему фантазировать, представляя себя самым настоящим колдуном, верно? Всего лишь взмах рукой, и в его воображении только-только выстиранные простыни становятся коврами!
Так много всего мальчишка смог бы сделать, будь у него магия — столь невообразимое, столь поразительное, что только существует в мире: сколько пользы приносит это чудо! Она делает нашу жизнь лучше, она приносят людям счастье, настоящее волшебство…
Или так думал Изуку раньше, слепо очарованный своей мечтой, вуалью её блеска, сказочной красоты, навечно проникающей в сердце и в душу, захватывающей их всецело без всякой пощады, одурманивая разум сладкой пеленой прекрасного.
«Крылатые кареты, парящие в небесах, чистые воды вечного родника, камни, мерцающие у тебя под ногами… всё это магия! Магия чудесна», — крепко-накрепко укоренившаяся в сознании Мидории мысль, которой он жил, которой он дышал — то, ради чего старался никогда не отчаиваться, не опускать руки!..
Если бы только он знал, насколько же сильно заблуждается во многом; и если бы только он знал, насколько же близок будет к своей мечте в один из роковых дней… однако история не знает слова «если» — это Изуку, как и многое другое, понимает совсем скоро.
Мальчишка не знает, должен ли радоваться такому раскладу событий, или же нет. Однако одно ему известно с точностью до бесконечности: он, любопытство и желание узреть магию, стать хоть на крошечный шаг ближе к своей мечте — однозначно несовместимые вещи, не способные привести ни к чему хорошему.
(Возможно, те люди были правы: его мечта глупа и бессмысленна. К чему она его привела?)
Снова тот колдун, невероятное количество неожиданных поворотов, потрясений, магия и та злополучная книга, которую Мидория купил в детстве на ярмарке в замке у странного человека в шляпе и маске, прикрывающих большую часть его лица. Но ведь… это всё казалось таким безобидным
тогда.
Мир Изуку в тот роковой день переворачивается вверх дном раз и навсегда — настолько резкие повороты событий, так много всего произошло, что в реальность происходящего не то что даже трудно поверить — в неё
не хочется верить.
Потому что его мама — самый близкий и родной человек, превратилась в статую; он использовал запретное заклинание и узнал столь хорошо хранимую, ревностно оберегаемую тайну магии, покинул свой родной дом, свою деревню, ему, возможно, едва не стёрли память… и, наконец:
— Юный Мидория. С этого дня ты будешь учиться колдовству!
И вот, он становится на шаг ближе к своей мечте, казавшейся доныне несбыточной: стать колдуном, самым настоящим волшебником, даря людям счастье, радость и добро при помощи магии. Тем не менее, вместо воодушевления подобные мысли лишь удручают.
Изуку пообещал никогда не бросать свою маму. И хотя нынешний учитель мальчишки — невероятно худой человек с беспорядочно растрёпанными волосами пшеничного цвета, с добрыми чертами лица и с яркими синими глазами, пытается мягко успокоить его и говорит ни в чём себя не винить: он ведь не знал, что будет; от этого всё же не становится ни капли легче и не прерывает поток горько-солёных слёз.
Страх перед неизвестным сковывает всё тело: на что жизнь Мидории будет похожа теперь? Сможет ли мальчишка рано или поздно снять проклятие с родного ему человека? Как он теперь обойдётся без неё, без её ласковой улыбки, поддержки, присутствия?
Юноше больно, просто невероятно больно, холодно, обидно, страшно — в тот момент кажется, что весь мир становится против него, и что жизнь теряет свой смысл, свои краски, свою красоту — как и где-то в глубинах души ненавистная теперь Изуку мечта — и он просто тонет, с головой погружается в отчаяние.
…пока ему не протягивают руку помощи, пока Тошинори не улыбается настолько нежно, мягко, тепло и осторожно, что напоминает всем своим видом самое настоящее солнце, в лучах которого хочется остаться навечно и так беспечно:
— А когда смоешь слёзы, подними глаза и посмотри вокруг! Теперь это твой новый дом.
И конечно, Мидории по-прежнему страшно перед тем, что его может ожидать в ближайшем будущем. И конечно, ему не менее страшно учиться пользоваться незнакомой магией, вспоминая горький опыт, разбивающий сердце вдребезги.
Однако холод постепенно отступает, переставая быть таким невыносимым, и на смену ему приходит
надежда и вера. Вера в то, что всё это может быть просто нелёгким началом чего-то лучшего, вступительным испытанием перед светлым и счастливым будущем, которое однажды
непременно настанет.
В сердце юноши горит новая надежда, новая мечта, новая цель — и он попросту не простит себя, если не сможет её достичь, ведь на сей раз это не просто его очередное нелепое детское желание.
Изуку приложит все усилия, но спасёт маму. Обязательно спасёт.
***
Ожидание и реальность — абсолютно противоположные друг другу понятия… да и никто не говорил Мидории, что учиться будет легко. Впрочем, мальчишка не настолько глуп, чтобы не понять всё и самому: есть громаднейшая пропасть между теми, кто изучал колдовство с рождения, и между ним, только-только начавшим учиться колдовству.
Поэтому нет ничего удивительного в том, что каждый раз, когда он рисует сигилы, его руки то и дело дрожат, линии получаются неровными, указатели то слишком короткими, то слишком длинными… а его первые попытки и вовсе выглядят слишком жалко, слишком смешно.
Руки попросту не слушаются Изуку — словно жеребёнок, который впервые пробует встать на ноги. Но учитель не ругает мальчишку, не злится на него — уж точно не это. Тошинори невероятно добр и терпелив, подбадривая, успокаивая и направляя в нужную сторону, в нужное русло.
И Мидории становится хоть немного, однако всё-таки спокойнее, даже если в сердце всё ещё таится коварным зверем тревога, вот-вот готовая наброситься, разодрать в клочья, съесть заживо — где-то в глубине души юноша чувствует, что просто отсрочивает этот момент.
Момент, когда тревога поглотит его окончательно, принося за собой вселенскую усталость, отчаяние, леденящий душу холод и разочарование, от которых так просто никуда не скрыться, не сбежать, не избавиться — по крайней мере, в одиночку.
Но пока Изуку знает немногое: есть чёрная — запретная магия, а есть светлая — та, которая нужна для того, чтобы приносить людям счастье, как он и мечтал в детстве… Всё, как и в привычной ему жизни. Без чёрных полос не бывает белых, без белых не бывает и чёрных — ничего нового, верно?
(А ещё мальчишка знает, как спасти свою маму… и также понимает, сколько усилий придётся приложить для этого. Но он сможет со всем справиться. Непременно)
Тем не менее, чем больше Мидория узнаёт, тем страшнее порой ему становится — хотя бы по той причине, что страх то и дело подпитывается грубыми, жестокими словами Каччана — его соседа по комнате:
— Мне жаль твою маму. Это
твоя вина. Из-за тебя она
навсегда останется камнем.
Бакуго
тогда кажется Изуку во многом попросту идеальным, несмотря на вспыльчивость, прямолинейность и неприветливость: его сигилы всегда такие аккуратные и красивые, рисунки уверенные, а ещё он знает так много всего — целая кладезь знаний, мастерства, таланта, способностей!
Мидории до него так же, как и обезьяне до Луны: конечно, всего-то какой-то неведающий, глупый и неуклюжий мальчишка, приносящий окружающим только проблемы, неприятности, трудности, боль и страдания — чего стоит случай с…
Он должен думать иначе, быть хоть немного увереннее в себе, в своих силах и в собственной ценности. Но Изуку лишь каким-то чудом не проваливает экзамен и приносит цветок-корону с вершины гор Дада… а потом невольно затаскивает в очередную неприятность других.
Как бы Урарака ни пыталась делать вид, что во всём виноват не Мидория, и что всему причиной несчастное стечение обстоятельств — полнейшая случайность; мальчишка чувствует на себе её взгляд и отчасти даже может услышать мысли.
Она не произносит этого вслух… но её взгляд говорит
всё. Изуку виноват в произошедшем, из-за него все оказались в беде и могут серьёзно пострадать или и вовсе лишиться жизни. И что самое отвратительное — юноша не знает, чем может помочь, как ему всё исправить, вздрагивая от слов Бакуго:
— Превратил мать в камень, притащил нас к дракону… всё это из-за тебя! И если ты понимаешь, насколько ты тупой и неумелый, то стой и не лезь!
«Хотя и от него лучше было бы избавиться. Ни на что не способен. Ты мне не ровня. Никчёмен. Ничего ты не знаешь, обычный неведающий. Из-за тебя мы чуть не погибли, но ты, конечно, скажешь, что это вышло случайно, да? Это твоя вина…»
Он виноват
во всём. Только он, и больше никто, верно? Если бы только Мидория не был таким слабым, таким бесполезным, таким никчёмным и глупым… и всё же, несмотря на все его неудачи, на все его ошибки и на мириады проблем, Тошинори находит в мальчишке что-то особенное и ни на секунду не разочаровывается.
Незнание и отсутствие опыта Изуку компенсирует старательностью, трудолюбием, упорством и, наконец, невероятно добрыми, чуткими и сострадательными сердцем и душой, что тоже важно — порой даже важнее всего остального, пусть юноша понимает это и не сразу.
Однако чтобы дарить людям радость магией, нужны искренние намерения и по-настоящему доброе сердце, чего у Мидории есть с лихвой. Не то чтобы становится хоть немного проще от осознания подобного, ведь всё по-прежнему валится из рук.
Изуку, сколько бы ни практиковался, сколько бы ни сидел за книжками и блокнотами до самой поздней ночи, так и не умеет рисовать ни одного сигила, который действительно мог бы пригодится. А ещё ему нужно стать достаточно сильным, чтобы пройти испытание библиотекарей и попасть в башню…
И вот, Яги снова здесь и снова спасает своего ученика, не давая ему утонуть в отчаянии, переживая о нём и предлагая передохнуть: усердие, трудолюбие — это хорошо, но переутомление — определённо точно не то, чего нужно добиваться… да и перекус явно не помешает, не правда ли?
Мальчишке практически смешно, что магии его учат на батате. Но вместе с тем Мидория
понимает, тщательно внимая словам наставника, надолго оставшимся в памяти, в сознании:
— Жизнь — лучший из учителей, мой мальчик.
Что, если всё произошедшее и происходящее — и есть те самые уроки жизни? Если это так, то… юноша постарается пережить их достойно, что бы ни приключилось в дальнейшем — или, во всяком случае, сделает всё, что в его силах. В конце концов, он должен быть настоящим героем, чтобы спасти маму!
«Ты
уже герой, юный Мидория, — крутятся мантрой в голове слова наставника, придавая энергию, придавая силы, когда их совсем-совсем уже не остаётся, — но если тебе понадобится моя помощь, я
всегда буду рядом».
И Тошинори не обманывает: хоть жизнь Изуку и похожа на американские горки, состоящие из череды бесконечных падений, бесконечных взлётов и снова падений, взлётов, падений; он всегда рядом с ним.
Постепенно мальчишке даже кажется, что жизнь налаживается, «выбирает» золотую середину, становясь более спокойной, гладкой… и словно немного замедляясь: уже не приходится постоянно носиться, как белка в колесе, появляются успехи в рисовании сигилов, да и отношения с учениками налаживаются — или всё это лишь так кажется — просто сладкий и несбыточный сон.
Совсем скоро раскрываются новые тайны и истории из прошлого, окутывающие Мидории темнотой, вязким илом сомнений, страданий, боли, печали, отчаяния; и, конечно, на пути встречаются ещё больше неприятностей, трудностей, противоречий.
Мальчишка узнаёт от Гран Торино — одного из мудрецов; о старой и попросту кошмарной травме наставника, о том, как шляпники ужасно поступили с ним, лишив его желудка, левого лёгкого, возможности жить нормально, как прежде… и Наны Шимуры — человека, заменившего Яги маму.
Изуку не может не думать о том, насколько же силён этот человек, что по-прежнему не сдался, не опустил руки и продолжает идти вперёд, помогать другим людям и обучать своих учеников, как бы ни было порой тяжело — не зря многие прозвали его «Всесильным».
Юноше хочется быть похожим на учителя, стать таким же стойким, таким же крепким, как и он. Но в мире Мидории от края до края небо в огне сгорает, и в нём исчезают все надежды и мечты, когда на мгновение кажется, что границы между добром и злом стираются, а в мыслях прорастает крошечное семя сомнения, стоит только подумать о маме, стоит только бросить взгляд на Тошинори — на левую часть его тела, где расцвёл громадный подсолнух с неровными краями и устрашающим кратером в самом центре.
Яги далеко не глуп и не слеп — да и трудно не заметить очевидное, выгравированное чёрным по белому во взгляде мальчишки и в его кровоточащем сердце, полном неуверенности, полном боли и вселенской усталости, ведь с каждой неудчаей и с каждым прошедшим днём поставленная цель кажется всё более неосуществимой, всё более несбыточной.
Что, если у него есть лишь один вариант? И что, если этот вариант в корне неправильный, недопустимый, запретный почти что для всего мира? Изуку не знает, он уже не понимает ровным счётом ничего, и тем более: где правда, а где ложь, где тьма, а где свет. Вдруг всё услышанное ранее — обман, чистой воды отвратительная ложь, за которой скрывается суровая
реальность?
«В старину колпаки были преступниками, а теперь они всего лишь слабаки, боящиеся принять силу…»
«Я хочу лишь одного: чтобы ты стал настоящим колдуном, свободным от законов, которыми тебя связали колпаки. Позволь показать запретные знания, запретные учения, запретные рисунки… сколько возможностей они у вас украли? Смотрите и увидите!»
Будет ли всем легче, будет ли всем лучше и проще, когда Мидория уйдёт, присоединится к шляпникам и познает силу запретной магии? Перестанут ли от этого страдать окружающие? Ведь все беды происходят из-за него и
только из-за него, не правда ли?
Мир рушится по песчинкам, по мельчайшим кусочкам, трескается по швам, переворачивается вверх дном: мальчишка так устал, он так невероятно устал ото всего, устал от бессонных ночей, устал от очередных совершенно бесполезных и не получившихся сигилов, устал от беспомощности, постоянного кома в горле и давления в груди — кажется, что сосуд, собравший в себя все накопленные месяцами эмоции, вот-вот лопнет, вот-вот взорвётся.
Но в такие моменты у Мидории есть его верные друзья Каччан и Урарака, Всесильный и хранитель ателье — Айзава. Они все его железобетонная опора и поддержка, когда земля уходит из-под ног, когда мир кажется не таким, как прежде, а в глазах каменной статуей застывают слёзы.
Он снова и снова со стальной решимостью хватается за ручку, магические чернила и блокнот, в очередной раз обжигаясь своими ошибками, делая крошечные успехи семимильными шагами, и всё же — совершенствуясь, и всё же — становясь лучше себя из прошлого, даже если на это уходит просто колоссальное количество сил и времени.
Поэтому Тошинори вовсе не удивляется, находя Изуку в общей комнате уткнувшимся своим курносым и испачканным чернилами носом в рисунок, выполненный с удивительным мастерством, с удивительной старательностью, с аккуратностью — смазанный лишь немного в самом уголке — от щеки мальчишки и хвоста кисточника.
Учитель мягко качает головой — он не отрицает, что переутомление, излишнее усердие — не есть хорошо, о чём Чиё укоризненно говорила ему не раз, наполовину весело, наполовину серьёзно хмыкая: «Такой же, как и ты. Вы оба — два сапога пара. Тебе нужно быть с ним жёстче».
Хотя те слова — чистейшая правда, Яги не может иначе — не может не гордиться учеником, его поразительным успехом и стараниями; тем, что юноша не сдался и продолжает идти вперёд, несмотря ни на что, как бы ему ни было трудно, больно и тяжело. И это главное — не потерять надежду.
А об остальном Всесильный позаботится сам — думает он вскользь, на пару мгновений, тихими шагами подходя к сонному и невероятно уставшему Мидории, прежде чем нежно и трепетно, предельно осторожно поднять его на руки, прижимая поближе к себе, заворачивая мальчишку в мантию и вздрагивая от резкого звука — дождь дробью стучит по крыше.
Но Изуку и все остальные в безопасности, в тепле, в уюте, в комфорте; до них не добраться даже самому страшному злу — Тошинори уж точно проследит за этим и сделает всё, что в его силах — и даже сверх этого: в конце концов, не зря ведь прозван Всесильным, да?
Яги прикрывает глаза на долю секунды — думает о чём-то своём, запутанном и не всегда светлом — словно пытаясь успокоить и самого себя, выдыхая с относительной лёгкостью, свободой, не отягощающей сердце. Все иные заботы в сторону — не время для них, неподходящий час — не настолько важно, как нечто
другое.
Качая Мидорию из стороны в сторону — совсем как маленького; Тошинори улыбается — не той фальшивой, не той натянутой счастливой улыбкой, которую порой приходится выдавливать из себя через силу — вовсе нет. Сейчас он улыбается своей настоящей, своей самой искренней улыбкой, на которую только способен.
От края до края небо в окне сгорает, и в нём исчезают все надежды и мечты — и всё же, когда во сне юноша выглядит таким беззащитным, таким беззаботным и, наконец, счастливым, сонно бормоча что-то во сне и прижимаясь к наставнику щекой, покрытой ярко-рыжими звёздочками — веснушками; Яги чувствует невообразимое спокойствие, умиротворение.
Быть может, это всё лишь обманчивое затишье перед бурей, поэтому в настоящем хочется остаться как можно дольше: неизвестно, что готовит для всех следующий день — мелькает калейдоскопом тревожно-тяжелых мыслей в голове — но Тошинори старается отогнать все свои размышления, вместо них вспоминая одну из старинных песен, которую давным-давно пела ему Нана; и произносит как можно тише, стараясь не потревожить ничей сон:
— Засыпай, на руках у меня засыпай. Засыпай под пенье дождя…
В его голосе отчётливо слышится дрожь — все эмоции, накопленные годами, собираются в огромной снежный ком, застревая в горле, когда сердце трепетно сжимается от чувств, эмоций, опасений, кружащих его в странном хороводе чёрно-белого, тревожно-радостного, сотканного из горя и счастья одновременно, терзая душу.
Кажется, что с каждым канувшим в Лету днём невидимая, существующая лишь в подсознании, дыра в груди разрастается, теряет свои границы, выходит за пределы возможного и невозможного от
страха — не за себя — уж точно самое последнее, о чём Всесильный будет думать сейчас. От страха — за учеников, от страха — весь мир… и за
Изуку.
— Далеко, — призадумывается Яги на крошечное мгновение — слова тотчас же всплывают в голове; делая паузу, чтобы перевести дыхание, скованное цепями глубокой печали и боли от бешеного круговорота воспоминаний, — там, где неба кончается край, ты найдёшь… потерянный рай.
Всё ведь когда-нибудь закончится и вернётся на свои места, верно? И Мидория вновь будет в безопасности, в уюте и в счастье с мамой — пусть Тошинори и не может ему это гарантировать, как и подавать ложные надежды, когда тьма подступает к ним всё ближе и ближе, а самые страшные его кошмары в дьявольском обличье постепенно сбываются:
— Во сне хитрый демон может пройти сквозь стены. Дыханье у спящих… он умеет похищать.
…но учитель качает головой снова и снова, отряхиваясь от таких лишних, от таких неуместных, пусть и правдивых, мыслей — не сейчас, только не сейчас думать о подобном, и уж тем более — не позволять холоду и отчаянию подбираться сюда ни на крошечный шаг — держа в своих руках самое сокровенное: забавно морщившего нос и улыбающегося сквозь тихий и крепкий сон Изуку, он не позволит ни одному злу настичь ателье.
Уж тем более Яги, получше укутывая юношу в свою мантию и наполовину сонно, наполовину устало улыбаясь с примесью грусти и с колючими проволоками, саднящими горло и перехватывающими дыхание, не сдвинется с места до рассвета, не уйдёт никуда и никогда. Душой он останется здесь, с Мидорией, надёжно охраняя его сновидения и столь редкие и драгоценные мгновения спокойствия.
— Сладких снов, мой мальчик. Не беспокойся ни о чём.
Потому что Всесильный обязательно защитит свой маленький рай и трепетно любимый им мирок —
ателье, этот островок безопасности, веры и комфорта среди океана неизведанного, грядущего и откровенно ужасающего. И конечно же, даже если у него не так много времени, и даже если небо в огне сгорает, а жизнь разбивает все надежды мечты, он сделает всё возможное, чтобы его ученики были в порядке.
И всё будет хорошо,
непременно хорошо. Во что бы то ни стало. Не так ли?
