а если молчать достаточно громко?..

«Он поднял кувалду выше третьего этажа и швырнул вниз: она обрушилась с небес с леденящим душу свистом. Камень брызнул в стороны. Джеймс — слава его квиддичной реакции — дёрнул Регулуса за шкирку внутрь под дробный перестук обломков по стенам и окнам, а то тот чуть не остался на пороге, любоваться делом рук своих. Они ссыпались по трём ступеням и впечатались в стену. — Ты обалдел? — изумился Джеймс». Они вместе сползли по стенке, пытаясь привести в порядок дыхание. Джеймс сидел вполоборота, раззадоренный, как последняя сволочь. Он хотел повернуться к Реджи, смеясь над состоявшейся авантюрой, а тот вдруг яростно сорвал с него щиток и притянул за уши к себе, жмурясь изо всех сил. Если у Джеймса и был ангел-хранитель, то он, кажется, недавно ушёл в запой. Е. Ба. Неш. Ся. Как Регулус не врезался в его лицо, как он аккурат прижался к нему губами, будто заранее проложил маршрут? Зачем он его, Джеймса, целует? Что случилось-то, блять? ЧТО СЛУЧИЛОСЬ? Почему Джеймс не кричит, почему не отталкивает, что происходит, что он делает, что было бы правильно для них обоих, куда девать руки, как целовать этого мальчика, недавно оказавшегося достаточно близко? А Джеймс вообще нормально целуется? Он, казалось, забыл как целоваться с кем-то кроме Лили, так что, наверное, не очень уж хорошо… Ему тут же стало неловко. Столько голосов в башке, столько криков, что он задержал дыхание, стараясь их заглушить. Регулус поерзал на ступеньке, соприкасаясь с ним плечом. И шум пропал. Джеймс перестал слышать отзвуки внутри, а снаружи все стало слишком громким, даже шелест листвы на деревьях. Он мог только чувствовать кончиками пальцев, щеками и губами. Вот разгоряченный Регулус, отдающий искры ему прямо в руки, буквально покалывая током чужие ладони (когда последний раз магия вырывалась из-под его контроля?..). Вот руки, не дающие сдвинуться с места. А вот поцелуй: сухой, просто соприкосновение горячих губ. В последнее время им не до мягкости собственных тел было — губы обветрились, покрылись мутной пленочкой, которую так хотелось слизнуть. И Джеймс не ожидал — ни от себя, ни от Реджи, — что у них всё получится с первого поцелуя. Что они так идеально… Что они вообще сейчас делали-то?.. А ещё Джеймс никогда не думал о том, что Регулус, как и все остальные, умел целоваться. На периферии сознания гуляла мысль, что если бы младший Блэк этим и занимался, то на вкус был бы как вода со льдом — холодный и равнодушный, такой, какой он есть. Что он морозит лицо плотно сомкнутыми губами и, стоит ему отстраниться, он посмотрит на человека напротив лишь для галочки. Он случайно заставал Сириуса и Ремуса, занимающихся поцелуями (приятно было осознавать, что не чем-то большим — иначе стандарты Джеймса к собственной любви точно взлетели бы до небес!), и он видел, как целуется Сириус. Никто не умеет с таким рвением вкладывать любовь в чужие губы, думал Джеймс. Точно не Регулус, думал Джеймс. Точно не мне, думал Джеймс. Но Регулус теперь рядом с ним, шуршащий этими дурацкими щитками у их ног, тянул на себя, хотя куда уж ближе? В губах у него что-то пульсировало. Джеймс почувствовал, как у него в ответ зарождается нечто такое же. Но прежде, чем он наконец отмер и приоткрыл рот, желая распробовать Реджи в ответ, тот оторвал его от себя, больно дернув за волосы. Джеймс остался сидеть с глупо высунутым кончиком розового языка. — Господи, твою ж… — Рег споткнулся на ругательстве, осматривая его лицо. — Джеймс, блять, это невозможно. Ты конченый придурок! Джеймс не понял, за что его обругали, но это было неважно. Рег прижался к нему снова, словно захотел выпить душу. «Это адреналин ему так вдарил в голову? Надо было раньше его напугать, черт возьми!» Наконец-то его плечи расслабились, когда он выпустил тихий смешок. Маленькая пылкая бестия, кусающая чужие губы, жила где-то внутри сдержанного Регулуса — кто бы знал? Сириус наверняка знал… Ремус знал, когда за закрытыми дверями уговаривал его принять помощь. Другой вопрос, что узнавали все об этом по очереди и в разном контексте, так что про укусы никто не должен был узнать. По крайней мере, Джеймс надеялся, что Лунатик Регулуса не поцелуями лечил. Регулус казался маленьким. Не для всех, — статус Блэка возвышал его, и люди не чурались от него шарахнуться пару раз на дню, — но для Джеймса, (боже!), он — пылкий синий огонек металлической зажигалки с гравировкой, а не медная статуя посреди площади. Он оставался младшим братом Сириуса, может быть поэтому его мозг так легко клинило на всего лишь год разницы в возрасте. Как легко с Регулуса слетала вся эта «младшая» мишура, стоило втянуть его в контекст секретности и одной на двоих маленькой миссии. Руки наконец легли на чужую спину под тонкой тканью кроваво-красной рубашки, пропитанной потом. Сжали. Притянули себе на колени неловко — «Джеймс, сейчас ноги мне вывернешь!» — сердито пыхтел Рег, умудряясь командовать даже сидя на чужих накаченных бёдрах. Так-то, если Джеймс захочет, то по взаимному согласию может Регулуса своими бедрами и придушить… Как же искренне Рег целовался. Джеймс вдруг снова подумал: «Что проис… — А потом: — Реджи!» А ты вдохни удивлённо, пока Рег одним языком отбирает всё, что хочет: кислород, страх, вину, неопределённость, тебя всего. Джеймс уже решил, что никогда не сделает вид, что ничего не было. Даже если одной ногой он всё ещё будет отношениях с Лили, переживающий кризис за кризисом, флешбеки, чашечки с гранатом, — он пойдёт и на запах каши с медом, и под чужую волшебную палочку. Это было его новое счастье? Или канава глубиной в метр, куда Джеймс опять норовил нырнуть вниз головой?

Он сейчас в безопасности?

Дыхание перехватило на вдохе, а когда отмерло — участилось так, будто он норовил задохнуться. Джеймс невольно возвратился к поцелуям с Лили. Она однажды так затрепетала в его руках отчего-то, что они прекратили. Это многое объясняло. Он сорвался и захныкал Регулусу прямо в рот. Этот звук был слишком жалким, он напугал их обоих — Джеймс хочет плакать? Вроде нет, а в груди всё равно ноет и в голове крики и пустота, крики и пустота, крики и пустота. Голова вдруг пошла кругом. Наверное, Регулус всё это услышал. Он отстранился и посмотрел на Джеймса с легкой тревогой, с сочувствием, движением губ обрывая тонкую ниточку слюны между ними. Он поглаживал Джейми по скулам, по щекам, будто там сейчас были слёзы. Они что-то не так сделали, поторопились, это было лишним? — Ты в порядке? — сипло спросил Рег, и его лицо слегка скривилось от головной боли — Джеймс все это время чуть ли не на ухо ему орал, его нельзя было заткнуть. Его нужно было успокоить. Джеймс хотел измученно застонать, заплакать наконец, признаться в чем-то, он даже не знал, в чем именно. Но стоило открыть рот, как на него напала ужасающая немота. Он же умеет говорить, всегда знает, как это делать. ЧТО СЛУЧИЛОСЬ?! — Мгм, — еле произнес он. Задыхается? Нет. Но говорить не может, лишь смотрит затуманенным верным взглядом с поволокой возбуждения, будь оно неладно. Вот, что так его подбило. Он на манящих за собой лисиц (будь они рыжие, будь они черные) по-другому смотреть не умеет. И ловить их не хочет — только бы слышать их писк и лай. А покусают ли его или просто выскользнут из рук — неважно. Ещё немного — и он увидит звезды вместо Регулуса, тот чувствует. От Джеймса фонит, его чувства теперь — запах, его магия сейчас — тотальное бессилие в чужих руках, он покорный и обездвиженный. Лицо от носа до подбородка мокрое от слюны, это Рег в порыве страсти его исследовал: искусал линию челюсти, языком лизнул почти до уха, расчертил влажные дорожки по намечающейся щетине. Откуда в нем столько страсти и развязного — это наследственное?.. Или заразное? Джеймс опять замер и позволил. И на этот раз было приятно. Он не представлял, что целоваться с парнем это не то же самое, что целоваться с девушкой. Он не знал, что для него это окажется важным — Лунатика с Бродягой лицезрел с шестого курса, если не раньше, и внутри него никогда не болело и не давило. А еще девушки в школе его так, как Регулус, не целовали. Даже если и пытались, то на полпути всё заканчивалось неловким: «Прости меня пожалуйста, но я не хочу». Когда-то Джеймс умел со спокойной душой давать отказы, но в последнее время этот навык вместе с крышей куда-то уехал. О, ещё он не знал, что может с такой животной нуждой запускать пальцы в чужие волосы и тянуть за воротник рубашки ближе к себе так, чтобы губы болели. Блять-блять-блять, это было плохо, очень плохо. Что Джеймс точно знал, так это что если не прекратить — у него к человеку появится привязанность. Он так устроен, он по-другому не может. Только бы у них не дошло до секса. Только бы он случился.Лишь бы Регулус его не взял. Лишь бы Регулус навалился сверху и обхватил пальцами горло. Почему Джеймс думает о себе как о том, кто принимает, неужели устал?.. Внутри него сжигается поместье под названием: «Как хорошо, что я отлично себя понимаю и знаю, чего хочу от жизни!» Дотла. Он влюбится в Регулуса — это неизбежно. Это происходит здесь и сейчас. Джеймса вдруг начинает бить крупная дрожь: он влюбился в кого-то помимо Лили. Внутренности безжалостно бьет битой до осколков, вот теперь он чуть не плачет. От облегчения и от страха, от предательства и от нарушенного обещания чуть ли не пятилетней давности. Он не мог, он же с Гриффиндора, где его честь, где его честность, где его следование идеалам? К горлу подступала тихая истерика.       Он все-таки влюбился в другого человека, но ведь он не должен был… Задушенный вздох и всхлип отразились от стены, а Рег больше ни о чем не спрашивал — гладил плечи и щеки, и его пальцы казались единственным правильным во всей этой белиберде. И они, да, они продолжили целоваться. Джеймс услышал резкий звук расстегнувшейся ширинки — его ширинки. Тонкими пальчиками с серебристым перстнем. Так беззастенчиво и нагло, и не спрашивая, но точно зная, как именно нужно прямо сейчас, чтобы облегчить боль. «Сириус убьёт меня, если я позволю… " — подумал он, и это стало последней связной мыслью, которую вытянул из его головы Регулус. Потом были лишь междометия и что-то сладко-порочное, медовое и карамельное. Джеймс стал таким в одно мгновение — и в нем приятно было увязнуть.

***

And although everything has kind of gone to shit I know I can laugh and still joke about it It sounds funnier when it's in my head You look uncomfortable, but laugh along instead There's no shame in making situations light As long as I can sleep halfway through the night It may not be so funny to you all But know I am having quite a fucking ball И хотя все вроде как полетело к чертям собачьим, Я знаю, что всё ещё могу смеяться и шутить по этому поводу, Но это звучит смешнее лишь у меня в голове… Ты выглядишь смущенным, но все равно смеешься вместе со мной. Не будет ничего постыдного в том, чтобы разряжать обстановку До тех пор, пока я могу проспать половину ночи. Возможно, вам всем это покажется не таким уж смешным, Но знайте, что я чертовски хорошо провожу время       Вы когда-нибудь скучали по своей собственной энергии? «То есть… что со мной случилось?» Регулус лежал под холодной луной, по пояс укрытый красным шёлком. Кажется, это был подарок родителей… С каких пор Реджи так идет красный? Почему он укрывается одеялом лишь по пояс, ему не холодно? Он не обижается, что Джеймс привел его в гостевую спальню вместо своей? «Как же хорошо он выглядит спящим». Самого Джеймса он, как и обещал, выпил до последней капли — теперь тот чувствовал себя частью пустоты, ему даже до положения мебели в комнате было далековато. Зато больше не из-за Лили, не из-за надвигающейся волны объяснений всем вокруг и не из-за предстоящих душевных терзаний. Стоило открыть глаза, лежа рядом со спящим Регулусом, все мысли встали в правильном порядке. Лили теперь счастлива, в безопасности, и наверняка тоже занимается классным сексом («О, блять, почему я только об этом подумал…» — Джеймс часто поморгал, пытаясь забыть эту мысль); Сириус его не желал закапывать живьем на заднем дворе, ему главное, чтобы Джеймс был счастлив и спокоен душой; Ремус всегда все понимал, даже если считал, что это не так. А родителей больше не было рядом. «Ауч, иногда и вправду лучше остановиться…» Впервые за долгое время он почувствовал, что ему грустно. Без всяких посторонних мыслей: тоскливо. Он даже забыл, почему именно у него сейчас было право на переживания. Как же хорошо, что Рег спал. Он действительно заслужил — устал бы очередные крики Джеймса улавливать, словно радио. Он теперь лежал расслабленный и гладкий, будто мраморный; стоило ему поерзать, как просыпались упругие мышцы. Не как у Джеймса — нескрываемая мощь. Только ласковая тихая сила под тонкой кожей. Казалось, что если бы Регулус напряг плечи достаточно — она порвалась бы с бумажным скрежетом. Джеймс стал наконец полноценно просыпаться, как и новые вопросы о том, чем он мог зацепить то изящное существо, что сопело сейчас в кровати — то, что внезапно вцепилось в него и не захотело отпускать. О, Джеймс красивый мальчик! Загорелая тёплая кожа и широкие плечи, кудрявые волосы, за которые приятно было цепляться когтистыми лапками и пробовать на мягкость, прогибать Джеймса и смотреть, как он покорно гнется. Его смеющиеся глаза, полные искренности. Может, Регулусу было просто-напросто интересно наблюдать, как феерично падает карточный домик по имени Джеймс Поттер? Как легко разбирают по кирпичикам того, кто и не думал больше себя защищать, потому что в один момент защищать оказалось нечего? И ведь себя Джеймсу действительно больше не хотелось защищать. Рыцарский кодекс чести недавно прострелили в оба легких и добили в голову. Он будто остался один на один с пресловутым злом из детских книжек, еще и без щита из бравады и воли. Здравый смысл, правда, еще дышал — Регулус вдохнул в него кислород. Он ведь был рядом и до всего этого электричества между ними, и варил кашу с медом. Варил же, варил! Что-то не складывалось не только из-за каши. Еще из-за боданий с Сириусом. И из-за обета. Из-за тихого уважения к Лили. Почему у Реджи именно в их дуэте что-то внутри взорвалось и не смогло остаться внутри, почему оно было направлено на Джеймса, почему так бережно? Мог же прийти ночью и втихую… трахнуть… Джеймс точно знал, что он никогда бы так не поступил — он все-таки брат Сириуса, он не смог бы так отнестись к тому самому Джеймсу, что спас Сири в пятнадцать лет. Но любой другой человек, наверное, смог бы, если бы достаточно ебанулся захотел. Джеймс с досадой подумал, что и не стал бы сопротивляться. И осознал, что скорее всего каждый в этом доме прекрасно это понимал. Но не скажешь же лучшему другу: «Не давай насиловать себя, пожалуйста. Мы знаем, что ты в настроении!» Просто будь рядом, приглядывай, пои водой, корми едой и не отпускай далеко, пока он не встанет на ноги и не выстроит новый иммунитет. Джеймс выскользнул из спальни и оставил дверь приоткрытой — он еще вернется. На тумбочке у входа лежала зажигалка и недавняя инициатива Сириуса в виде общей пачки сигарет, которую покупали друг для друга по очереди. Джеймс вытянул одну, ступил за порог в шортах и какой-то глупой футболке, чтобы ветер привёл в чувства, и стало погрустнее. Голые пятки коснулись мокрого дерева. После первой затяжки в голову пришла единственная мысль: — Мне полный пиздец, — и с выдохом дыма во всех размышлениях была поставлена точка. Все сводилось именно к этому. Конечно, блять, мальчик, тебе пиздец. Но в этом пиздеце можно будет построить что-то доселе неизвестное, раз уж внутри появилось так много свободного места. Можно будет написать свой кодекс чести и свои правила. Только придется сначала отдохнуть, даже если это будет значить, что он станет безвольным на какое-то время. Он будет в надежных руках того, кто пообещает хорошо о нем позаботиться, а это не так уж и плохо. Только бы снова не обжечься.