The Ghost

К счастью, это не был перелом. Это был порез, очень глубокий порез. Пришлось накладывать швы, что очень неприятно, и рана уже опухла и покрылась синяками. Врачи сказали, что нужно ожидать ухудшения, прежде чем станет лучше, что ее кожа будет ощущаться натянутой и горячей и что будет длительная боль. Ее родители, конечно, были в ярости. Мама хотела выдвинуть обвинения против Джейн, отец хотел, чтобы ее посадили в тюрьму. Они злились и на Анжелу. Злились, что она позволила своему лицу испортиться, что она не сможет присоединиться к ним на деловом ужине в загородном клубе, не вызывая ужаса своим лицом. Их семейный портрет, который они делали два раза в год, обычно приходился на весенние каникулы, и из-за ее лица они были вынуждены не делать его. Анжела тоже злилась, но ей потребовалось время, чтобы понять, что она не уверена, на кого именно она злится. Сначала она злилась на Джейн, на то, какой чертовски сумасшедшей она была, ударив ее в общественном месте. Потом она злилась на себя, на то, что ей всегда нужно было добиваться популярности, чего бы это ни стоило. Злилась на себя за то, что давила на Джейн, пока реакция, которую она получила, не стала пугающей. Потом она снова злилась на Джейн. Джейн, с ее уродливой домашней стрижкой, с ужасной мешаниной одежды, которую она, казалось, унаследовала от своих сводных братьев, мачехи и магазина в центре города. Было похоже, что она перешла в девятый класс из начальной школы. Тихая и неловкая, словно она не знала, как разговаривать с людьми, как улыбаться и производить хорошее первое впечатление. Всегда смотрела на Анжелу своими глубокими карими глазами. Через день после переполоха на катке ее отец садится за завтрак с довольным видом. Он не может смотреть на нее, его взгляд постоянно соскальзывает с ее лица, фокусируется на ее волосах или плечах. — Эта Хоппер была арестована, — говорит он самодовольным тоном, — и я работаю над дальнейшими шагами для судебного иска. Глаза отца переходят на ее рот и он хмурится, когда не видит там улыбки, как он ожидал. Анжела не уверена, почему она не улыбается, но в то же время она вроде как улыбается. Это похоже на то, что папа вознаграждает ее за то, что она была стервой, игнорируя ее лицо. Джейк приходит к ней позже в тот же день, неловко садится рядом. Ей не хочется ни целоваться, ни обниматься, не хочется никуда идти. Если честно, она не хочет, чтобы ее видели, да и Джейк не выглядит так, чтобы ему хотелось быть с ней сейчас. Он не задерживается надолго, говорит что-то о встрече с Чедом и Стейси и уходит, пообещав вернуться к ней завтра. Он не возвращается. Стейси приходит на следующий день после этого, сплетничая о том, что из дома Байерсов якобы вытащили труп, что по всему району стоят полицейские машины и что теперь вся семья пропала. Она делала то же самое, что и ее отец с момента инцидента, — глаза сползали с ее лица или она вообще избегала его. Но в отличие от Джейка, она, по крайней мере, возвращается каждый день, настраивает себя на то, что сможет снова посмотреть в лицо своей лучшей подруге. Ближе к концу весенних каникул во время ужина ее мама спрашивает, что слышно о судебном процессе, о котором говорил ее отец. Всю неделю он был скован и раздражителен и сам не поднимал эту тему. Он становится жестче, отвечая на вопрос мамы. Говорит, что передумал и никакого процесса больше не будет. Он никогда не был тихим человеком, но он громко огрызается, когда ее мама наседает, сама взволнованная таким резким поворотом событий. Ее отец сердит, на его шее вздулась вена, лицо покраснело, глаза дикие. К тому времени Анжела уже много дней сидела наедине с собой. Ее больше не волновал судебный иск. Может быть, она чувствовала себя немного испуганной, сидя с последствиями того, что была стервой и гордилась этим все время. С осознанием того, что это был даже не самый худший сценарий. В тот вечер она дожидается заката, прежде чем сказать родителям, что собирается на прогулку. Обычно ее мама стала бы спорить по поводу времени, но она была в отчаянии от того, что Анжела запирается в своей комнате и отказывается выходить из дома надолго, поэтому она отпустила ее, не указав ничего, кроме времени, к которому она должна вернуться. Ее отец только ворчит, по-прежнему не глядя ей в лицо, поэтому она уходит. Она хватает старую толстовку Джейка, чтобы было что натянуть на голову, и отправляется в путь. Она все время думает о Джейн, вспоминает глупый слух, который Стейси упомянула в первый день ее визита, и ее сердце учащенно бьется. Их дом не так уж и далеко. Джейн там не будет, так что бояться нечего, а внутри будут признаки жизни, признаки того, что в приемной семье Джейн все идет более или менее как обычно. Придет друг ее обкуренного старшего брата, тот, что повсюду ездит на своем рабочем фургоне. Или другой ее брат, читающий в окне, или еще что-нибудь. Когда она наконец доходит, солнце уже полностью село, и, что еще более важно, в доме полная темнота. Двери закрыты, окна задернуты шторами, на газоне видны следы шин, возле дома припаркована брошенная, покрытая листьями машина. Все тихо. Краем глаза она улавливает движение и видит, как сосед напротив с любопытством смотрит на нее. Анжела стоит на месте, лицо пульсирует, пот собирается у линии роста волос, а она смотрит на темный дом, ожидая, что там появится хоть какой-то признак жизни. Возможно, они озабочены тем, как вывести Джейн из-под стражи или из колонии для несовершеннолетних. Может быть, инцидент был настолько постыдным для них, что они собрали все вещи и переехали. Сегодня только пятница, то есть еще два дня до возвращения всех в школу. Тогда она увидит Байерсов, конечно, невозможно пропустить эти зверские стрижки. Если нет, то она услышит все об их спонтанном переезде. Фред Кларксон живет на этой улице, так или иначе, у него будут какие-то новости. Это не сделает ситуацию нормальной, не такой нормальной, какой она была раньше. Но это что-то решит. Успокоит странный слух, выкинет его из головы. Оторвет одно из щупалец осьминога, которым является Джейн Хоппер в ее голове. Они не возвращаются в школу. Джейк расстается с ней. Он делает это достаточно мягко, но очевидно, что он просто не может видеть ее лицо или находиться рядом с ней. Стейси, конечно, остается рядом с ней, как и положено лучшей подруге. Но Чед — лучший друг Джейка, а Чед — парень Стейси, и Чеду приходится буквально разрываться. Поэтому она ослабляет свою метафорическую хватку на Стейси и позволяет ей распределять свое время как она хочет. То, как все в школе смотрят на нее, как на животное в зоопарке, широко раскрытые глаза и нездоровое восхищение, окрашивающее каждое их выражение, заставляет ее думать, что было не так уж и плохо, когда люди пытались не смотреть на ее лицо. Ее популярность падает. По крайней мере, не до конца, она все еще красива под всеми заживающими синяками, и у нее красивые, густые светлые волосы. У нее есть деньги, полученные от родителей, чтобы одеваться в красивые вещи. Но привлекательность немного пропала. Однажды она делает язвительный комментарий, что-то бормочет, ухмыляясь Стейси, и вздрагивает от фантомного ощущения столкновения конька с ее лицом. Это лишь кратковременное ощущение. Воспоминание о залитом слезами лице Джейн расплывается в сердитое лицо Джейн, и это сидит в ее груди часами, пока она не возвращается домой и не скрывается в своей комнате. Она больше гуляет. Два или три раза в неделю заглядывает в дом Байерсов. Там всегда темно и тихо, участок зарастает травой. Первые полнедели после весенних каникул мельница слухов работала как сумасшедшая, но потом никому уже нечего было сказать по этому поводу. Разносчик пиццы тоже исчез. Его кузены выглядят встревоженными и озабоченными и продолжают расспрашивать, но о нем ничего не известно, кроме странных объявлений о пропаже в городе. Но они быстро выцветают на солнце и в конце концов покрываются другими объявлениями о пропаже. Кошки, собаки, другие дети с менее странными обстоятельствами. Как будто все разрастается, распространяется вширь и закрывает дыру, которую оставили Джейн и ее странная семья, когда все они растворились в воздухе. Месяц спустя она начинает беспокоиться. Анжела ждет пока сосед насмотрится на нее и уйдет, затем пробирается по боковой стороне дома на задний двор. Перед домом нет таблички «Продается», в газете ничего не написано о сдаче дома в аренду. За газоном ухаживают. Он становится более лохматым, чем у соседей, но в конце концов его подстригают, и Фред упоминал, что видел профессиональную службу, которая за ним ухаживала. Однако он не зацикливается на этой загадке, как она. Он пожимает плечами и идет дальше, попеременно избегая ее заживающего лица и откровенно пялясь, а Анжеле хочется вырвать волосы. Она не понимает, почему всем все равно на это, почему никто не умирает от любопытства, кроме нее и детей Перес. Задний двор менее ухожен. Здесь тоже все шторы закрыты, окна закрыты. Но ей просто хочется узнать больше, она не может выбросить из головы призрак Джейн, поэтому она ковыряется в окнах, пока одно из них не открывается, замок явно недостаточно хорошо закреплен. Она задвигает его и, пробираясь через проем, обдирает колени. Она приземляется в каморке и застывает на месте. В штукатурке дыры, деревянные панели в трещинах и осколках, как будто кто-то стрелял сквозь них. На ковре пыль, щепки и кусочки керамики от разбитых ваз. Она забегает на кухню и охает: дверца холодильника открыта, в нем нет электричества, и все, что она чувствует, — это запах испорченной еды. На ковре есть и другие пятна, пока она осматривает то, что явно является местом преступления. Она думает о пропавших Байерсах, думает о пропавшем Пересе, думает о том, как голос ее отца надломился, а его глаза выглядели дикими, когда мама в последний раз спрашивала о предъявлении обвинения. От этих мыслей по ее коже бегут мурашки, тонкие светлые волоски на руке торчат так, словно она зашла в холодильный отдел в магазине. Она добирается до спален и обнаруживает, что они не так разгромлены, как остальная часть дома. В одной комнате пахнет несвежей травой, что подсказывает ей, кому она принадлежит, другая комната полна плакатов и альбомов каких-то плаксивых и грустных групп современной романтики. Она едва удостаивает взглядом хозяйскую спальню, прежде чем двинуться дальше, и наконец останавливается в комнате, которая, как она знает, принадлежит Джейн. На стене висят милые постеры с животными, а на кровати лежит вязаное покрывало, что-то ворсистое и самодельное. Под ним — клетчатый плед. Она позволяет себе войти. Комната Джейн — это то место, где действительно видна заброшенность. Фред, когда его спросили, упомянул, что машина, стоящая у дома, выглядела так задолго до весенних каникул. Но комната Джейн покрыта слоем пыли. Здесь пахнет ею, и это приковывает Анжелу к месту. Дешевое мыло, дешевый стиральный порошок и кондиционер для белья. Тот же самый Faberge Organics, которым, как ни странно, пользуется мама Анжелы. В коробке полно писем и фотографий долговязого парня, которого Джейн представила как своего бойфренда, Мэтта или что-то в этом роде. Все письма написаны как курица лапой, и она долго читает их. Но ей не интересно, что он пишет, ее интересует только Джейн. Здесь много вещей Джейн, которые она должна просмотреть в первую очередь, чтобы использовать их как средство собрать воедино Джейн как личность, за рамками той, над кем она издевалась в школе и кем сейчас одержима. Его письма, конечно, могут дать какое-то представление о ней, но только в крайнем случае. На столе лежат кусочки диорамы Джейн, и, увидев их, Анжела снова вздрагивает. На этот раз никакого фантомного конька, но ее пронзает образ сморщенного лица Джейн, ее темные глаза блестят и расстроены. Она думает о том, как Джейн кричала и тянулась к ней, как будто она могла бы ранить Анжелу своим сознанием. Может она это и сделала. Конечно, Анжела и раньше была немного зациклена на том, чтобы вывести Джейн из себя, но сейчас она была словно поглощена и одержима ею. Может Джейн наслала на нее какое-то проклятие? Она смотрит на маленькое круглое тело модели шерифа и его голову, лежащую рядом, и на мгновение вздрагивает, прежде чем повернуться к шкафу. Он все еще полон, как будто ничего не было упаковано. После того, что она увидела внизу, Анжела уже не думает, что они уехали, но она все равно потрясена тем, что, похоже, ничего не пропало. Здесь полно фланелевок, рубашек, джинсов и юбок, и практически ничего не сочетается. Ярко-красная куртка, которая ей не идет. Желтая кепка из какого-то ботанского летнего лагеря, камуфляжная бандана. Куча вещей, которые, казалось, принадлежали разным людям, но каким-то образом собрались вместе, чтобы создать образ Джейн. Анжела чувствует себя странно. Эмоционально истощена и физически устала, и хотя ее синяки начали светлеть и переходить в зеленый и желтый цвета, ее лицо словно пульсирует в такт ее несчастному сердцебиению. Она садится на кровати, умудряясь не чихнуть от поднятого ею облака пыли, и без всякого сознательного решения опускается на кровать. Запах Джейн здесь сильнее, особенно с выбившейся пылью, и она думает о ее непримечательных каштановых волосах, о ее непримечательных темных глазах, о ее непримечательном овале лица и, совершенно не желая этого, засыпает. Она просыпается минут через тридцать, не особенно выспавшаяся, но она знает, что должна тащиться домой, чтобы родители не начали орать. По пути к окну, открытому в задней части дома, она видит блюдо с ключами. Там полно одинаковых ключей, как будто ни один из них не взял с собой ключ от дома, прежде чем уехать, исчезнуть или быть тайно убитыми в собственном доме. Анжела считает, что теперь уже никто не будет пользоваться ключами, и берет один из них с собой. Он срабатывает на двери в сад, поэтому она одевается, запирает окно и выходит наружу, снова закрывая дом. Проходит еще полтора месяца, а она все еще наносит еженедельные визиты. Синяки исчезают, швы снимаются, но даже сквозь косметику на переносице виднеется впадина, где кожа снова срослась. Иногда она говорит маме, что остановилась у Стейси, а вместо этого входит в еще пустой, еще не проданный дом Байерсов, на цыпочках подходит к комнате Джейн и засыпает на ее кровати, трется о шерстяное одеяло, так что узелки задевают впадинку на переносице. Ее запах начинает уходить, и это причиняет боль, но Анжела не хочет думать почему. Проходит еще месяц, она открывает дверь, как всегда, и видит, что дом приведен в порядок. Щепки и керамика убраны, стены залатаны. Она замирает на месте, чувствуя себя хищным животным, и долго думает, арестуют ли ее, если поймают, как она объяснит это отцу. В доме нет ни звука, кроме обычных звуков заселения. Она заглядывает на кухню и обнаруживает, что там пахнет свежестью, как никогда раньше. Дверца холодильника закрыта, и он гудит, как будто у него снова есть электричество. Она на мгновение заглядывает внутрь и видит, что там чисто и пусто. Пятна на ковре тоже очистили. Спальни остались нетронутыми, что радует. Она проверяет сначала чужие, не зная, как выразить словами даже в уме, что она почувствует, если обнаружит, что комната Джейн опустела, все до последней частички ее самой и тех частей, которые она позаимствовала, чтобы стать собой. Она не чувствует себя в безопасности, оставшись в ту ночь, ее мучает тревога, словно ее вот-вот поймают на месте преступления, поэтому вскоре она уходит. Возвращается домой и говорит маме, что передумала оставаться у Стейси, просто хотела побыть дома в своей постели. Она ложится на бок и думает о Джейн, как делает почти каждую ночь, и погружается в тревожный сон. Еще несколько визитов показывают, что дом не изменился после большой уборки, но пройдет еще месяц или два, прежде чем она почувствует себя комфортно, когда снова будет там спать. В доме по-прежнему темно и тихо, древний «Форд» все еще гниет и ржавеет снаружи, даже если газонокосильщики, похоже, не забывают убирать с его верхушки листву. В спальне больше не пахнет Джейн, хотя также не пахнет затхлостью, потому что Анжела начала проветривать ее на короткие промежутки, опустошенная мыслью о том, что со временем она может просто тихо и незаметно сгнить. Одеяло пахнет дорогим кондиционером для белья, который покупает ее мама. Подушка пахнет чем-то от Джейн. К тому времени в комнате произошли и другие небольшие изменения. Анжела чувствовала себя слишком готичной, как какая-то грустная, безутешная дама из английской литературы, бездумно бродящая по болотам, из-за того, что она относилась к комнате Джейн как к музейному экспонату, в котором иногда спала. Поэтому она сделала несколько маленьких вещей — она не хотела менять комнату до неузнаваемости, но она сделала вещи, которые, как ей казалось, больше походили на чествование Джейн, в каком-то странном смысле. Она перебрала вещи в шкафу, организовав его так, чтобы все вещи, которые, по ее мнению, больше всего подходили Джейн (по крайней мере, той Джейн из ее воображения, которую она создала из комбинации своих собственных воспоминаний и девушки, о которой она узнала из плохо написанных дневников и писем), были слева. Она отремонтировала диораму, как могла. В ее памяти все было неясно, но она смогла сделать достаточно, чтобы упорядочить кусочки, которые она не знала, куда приклеить, и смогла, по крайней мере, сделать общую конструкцию снова устойчивой. Самое главное, она приклеила голову маленького шерифа к его круглому маленькому телу. Использовала сумасшедшее количество клея, чтобы он держался и не засыхал, превращаясь в странное ожерелье вокруг головы модели. Она нашла статью, о которой Джейн упоминала в классе все эти месяцы назад, тоже в коробке из-под обуви под кроватью. Однажды она расправила ее и вставила в рамку. Она немного лучше поняла, как глубоко она ее ранила. Поставила маленького шерифа прямо перед рамкой. В эту случайную ночь, как и во многие другие ночи, Анжела ложится на кровать и засыпает с мыслью о Джейн. Ее волосы насыщенного каштанового цвета, которые при правильном уходе ниспадают красивыми блестящими волнами на плечи. Ее глаза темные и загадочные, но настолько интенсивные, что можно почувствовать, когда они смотрят на тебя. У нее милое лицо, немного веснушек на носу. У нее всегда была красивая улыбка, даже когда Анжела была сукой и мучила ее каждый день, она думала так, и в этих полусонных мыслях она застревала на остром белом свете ее зубов и гадала, какими бы они были, прижавшись к ее коже, покусывая ее уязвимую шею или мягкую щеку. Губы Джейн такие полные, они выглядели бы так красиво, если бы на них был нанесен розовый блеск. Она мечтает, и ей снится, что она одевает Джейн как куклу, но не в одежду из ее шкафа или шкафа Анжелы, просто одежда, сделанная специально для нее. Анжела обхватывает ее круглые щеки и большими пальцами поднимает их, создавая улыбку, а красотка Джейн наклоняется к ней, и когда они целуются, Анжела просыпается, задыхаясь. В скудных лучах света, проникающих сквозь занавеску, плавают частички пыли, как и в любое другое утро, когда она просыпается здесь. Но воздух кажется каким-то чужим, и когда она поворачивает голову, ей едва удается сдержать крик, увидев, что кто-то стоит у стола. Рука с короткими ногтями и ушибленными костяшками пальцев нежно обводит рамку с новостной статьей. Та же рука берет на руки маленького шерифа, словно он хрупкое сокровище. — Ты его починила. Голос повторяется в ее голове несколько раз, прежде чем она осознает, что человек в комнате с ней — это сама Джейн. До этого она не узнавала ее со спины. Джейн поворачивается, и Анжеле кажется, что ее сердце сейчас прорвется через горло. Она выглядит совсем не так, как Джейн в ее снах и воспоминаниях. Ее волосы исчезли — короткие и едва вьющиеся, словно она сделала неудачную стрижку пикси или отращивала каре, как делали некоторые девочки в школе. На одной щеке свежий розовый шрам, такой тонкий, будто паутинка. Она выглядит исхудавшей и уставшей, глаза темные и затравленные, как у дяди Анжелы, когда он рассказывает о Вьетнаме. Ее одежда состоит из случайных вещей: серого пиджака, свисающего с ее плеч, и какой-то древней футболки с круглым вырезом. Она не выглядит злой или грустной, как в последний раз, когда Анжела видела ее. Джейн вообще ни на что не похожа, что еще хуже. Это особенно ярко ощущается, когда она вспоминает сон, от которого только что проснулась. Анжела садится и скрещивает ноги. Она чувствует себя неловко, тем более, когда рядом с ней сидит Джейн. Набравшись смелости, она оглядывается и чувствует себя странно. Глаза Джейн не сползают с нее и не смотрят на нее, даже когда на ее лице нет никаких пятен, кроме маленькой впадинки на носу. Она смотрит прямо в глаза Анжелы, так пристально, что кажется, будто она смотрит вглубь. Лицо Джейн остается бесстрастным, и она облизывает свои потрескавшиеся губы. Это небольшое движение привлекает внимание Анжелы, заставляет ее вспомнить Джейн из ее снов, с ее губами, липкими и розовыми, такими мягкими и приятными на ощупь. Как будто она сказала это вслух, Джейн опускает взгляд на губы Анжелы и смотрит на нее. На заднем плане кто-то кричит снаружи, чтобы направить грузовик, который въезжает в дом, люди несут картон и приглушенными голосами спрашивают, что куда. Джейн все еще смотрит на ее губы, и Анжела думает, что ее сердце может быть достаточно громким, чтобы заглушить все остальное. Она хочет наклониться вперед, хочет увидеть, может ли реальность сравниться с фантазиями. Это все еще кажется немного нереальным. Они играют в гляделки и ни разу не прикоснулись друг к другу, и кажется, Анжела могла бы подумать, что сходит с ума и у нее галлюцинации, если бы не тепло, исходящее от тела рядом с ней. Она думала о Джейн каждый день и спала в заброшенной кровати Джейн, как какая-то ненормальная, а теперь смотрит на девушку, над которой издевалась несколько месяцев, и думает, насколько большим должно быть "прости", чтобы дать ей возможность прикоснуться к ней нежно, так, как она всегда должна была.