Золото

      Арториас смотрит. Внимательно, долго, поблескивая углем темных глаз из пропасти глубокого капюшона. В его сердце спутанным, но прочным узлом затягивается возвышенная гордость. Стоять не подле командира, но наравне с ним — великий повод. Без стеснения он делит чин с тремя военачальниками Гвина, в огненной пучине битв закалив свой дух и переплавив самолюбие в незамутненную верность повелителю и наследникам его.              Орнштейн — воплощённая доблесть. Сверкающий доспех, вылитый из огнестойкого золота, очерчивающий широкие плечи и бока, однако же обделённые лишней плотью, сильные руки, прямой стан — все в его облике соответствует высокому положению при дворе. Алый плюмаж вьется в такт загробному вою ветров, терзающих величественные в громоздкой спеси стены Анор Лондо.              Пусть среди королевской свиты, от мала до велика, благородный сир Орнштейн и слывет нестерпимым гордецом, хладными жестами пренебрежения отвергающим любые симпатии, едва ли в этом есть отголоски правды. Ни тени высокомерия не наблюдает Арториас в его глазах, усталых, обрамленных тяжёлыми веками, янтарем сияющих в лучах солнечного света в те редкие часы, что он являет себя без шлема.              Грубые черты лица, будто бы безыскусно вытесанные из камня, пребывают в неизменной озабоченности: будь то течением высших дворцовых забот или благоденствием душ подчинённых легионов. Ни в чьём лике — ни ранее, ни после — рыцарю-волку не доводилось видеть столь изысканного сочетания жестокого беспристрастия и трепетной вовлеченности. Те руки, что великой силой направляют копье, способное раскроить грудь дракона, что с излишним усердием хлопают по крепкому плечу, что дозволяют сжимать себя до взбухших вен, цепляться мёртвой хваткой, пока скованное болью тело беспомощно колотится в лихорадке, — все они принадлежат Орнштейну.              Арториас знает, каковы они на ощупь. Заскорузлые, горячие, твёрдые в уверенном движении. Не способные, однако, совладать с воинской сутью, когда жмут чужое тело ближе к сердцу — а сердце и того горячее. Мечнику порой думается невинная глупость: будто бы весь буйственный огонь, схлынувший с роскошной гривы Орнштейна, ныне вспыхнувшей глубокой сединой, он способен ощущать на своей коже. И на его лице эта мысль отпечатывается мягкой полуулыбкой.       

***

      Когда густая черная кровь зловонными комьями залепляет глаза, изломанные кости более не подчиняются усилию стальной воли, а из истерзанного горла вырывается последний вздох, во всепоглощающей тьме Бездны Арториас мечтает лишь на миг увидеть сверкающее золото.