***
Ночью, когда сгустились тени, две фигуры в плащах прошмыгнули через задний двор; невысокие, скользящие в ночи и оглядывающиеся на каждый шорох. Таверна, в кою держали путь Марна и Эйгон Таргариен, находилась вблизи людного переулка — в часе ходьбы от Красного замка. Добравшись, Эйгон остановился у порога, огляделся и прошмыгнул внутрь, увлекая за собой жрицу. Она впопыхах схватилась за его рукав и шикнула: — Да стойте вы, Эйгон! Вы… — она замерла. Место, наполненное гоготом, звоном посуды и музыкальными трелями, точно сошедшее со страниц книги. Воины, путешественники, старики, нахальные мальчишки, ворующие хлеб прямо со стола, звонкие женщины с большими грудями — все собрались здесь. Возможно, Марна приметила двух пиратов, на плече одного из которых сидела обезьяна. — Вы, действительно, здесь бываете? Удивление не сходило с её лица. — Довольно редко, — ответил Эйгон, пожимая плечами, — но сегодня случай особенный, ведь не мог же я отказаться от твоего приглашения. — Он подмигнул ей и потянул в дальний угол комнаты; на круглом деревянном столе стояла свеча, небольшая и заметно подтекшая. «Видимо, кто-то только что ушел», — Марна опустилась на стул рядом с принцем. — Эля? — Темного, — произнесла жрица и спешно продолжила. — А вы, какой предпочитаете? — Нет разницы, — ответил он, стягивая кольцо с пальца и начиная вертеть его в руках, всматриваясь в переливающийся в свете пламени камень. — Я, если честно, больше люблю вино, — признался он, разом сжав в здоровой ладони кольцо. — Так давайте закажем вино! Марна помахала мальчишке с фартуком задом наперед и проговорила заказ, добавив при этом тушеных овощей и птицы. Эйгон хмыкнул, подавляя смешок. — Вы же голодны? — с полуулыбкой спросила она. — Смотря до чего, — ответил Таргариен; улыбка расползалась по его лицу и он, несколько смутившись собственной реакции, отвернулся к музыкантам. Напитки принес тот же мальчишка, держа на подносе зажаренную целую тушу птицы, посыпанную зеленью. Марна неторопливо взяла свою чашу, придерживая за донышко. Алкоголь в храме был редкостью, однако, когда с визитами приезжали гости старого света, жрице, раз на раз перепадала чаша другая от женщин, что не стыдились воровать у старейшин. К всеобщему счастью, те, об этом ещё не прознали и находились в неведении. «Сохраню трезвый рассудок, если эта будет первая и последняя. Надеюсь, он быстро пьянеет». Затем, сделала первый глоток и принялась осматривать юношу. Белые волнистые волосы упали ему на лицо, пока он жадно глотал вино; раненая рука расслабленно лежала на столе рядом с кольцом, а ресницы на закрытых глазах чуть подрагивали. Марна отломила крыло птицы и, откусив, подперла лицо рукой. «Красив», — рассудила она. Эйгон удивленно изогнул бровь, заметив взгляд, и поставил чашу на место; обтер губы тыльной стороной ладони. В его глазах мелькнул хмельной блеск, и он уставился на жрицу в ответ, повторяя её движение. — Рассматриваешь? — спросил он. — Возможно, — беззаботно отозвалась она, прожевывая крыло и уже потянулась к тарелке, как ощутила дыхание на своей щеке. Таргариен наклонился к ней почти вплотную, касаясь носом её носа и не отрывая взгляда от губ. Свободной ладонью он скользнул вдоль бедра к талии, притягивая к себе и страстно целуя. Марна поперхнулась и чуть не выронила чашу. Влажный, горячий язык толкнулся в её рот, и она поддалась, обхватывая юношескую шею и теснее прижимаясь к нему; сбивчиво гладя по волосам и кусая губы. Жарко. Одно ощущение выбило все мысли. «Седьмое пекло! — только подумала она, прежде чем Таргариен отстранился. Она глубоко задышала, в недоумении глядя на него. — Почему? Почему вы это сделали?» — Мне захотелось поцеловать тебя, — ответил Эйгон на её немой вопрос, улыбаясь; его щеки залил слабый румянец. — Просто так? — опешила жрица. — А если бы я возражала? «Вы краснеете. Удивительно. Неужели, можно вот так запросто поддаться мимолетному желанию?» — тело пробрала дрожь. Эйгон хмыкнул: — Но ты ведь не отвернулась. «И зря». Он приложился к вину, держа ладонь на колене девушки и постукивая в такт мелодии. Зазвучала флейта, просыпаясь трепетной крохотной птицей, среди опьяненных весельем гостей и затыкая им рты первой же нотой. Остался слышен лишь треск дров, да сладкий шепот. Эйгон прекратил стучать и сжал колено. Разморенная теплом и двумя чашами вина, Марна придвинулась ближе, завороженно наблюдая, как капли вина стекают по его губам. «Вино красное». Она проследила, как капля прошлась по подбородку и упала на пол. Эйгон бросил на неё быстрый взгляд и стер слюну с её нижней губы. Эйгон Таргариен, старший сын Визериса Таргариена и Алисенты Хайтауэр, будущий король Вестероса, ныне выглядел как опьяневший странник, что после долгого путешествия забрел сюда. Отдохнуть, послушать нежные голоса женщин и вкусить эля, не думая о жизни за пределами этой комнаты. С накинутым на плечи плащом и чуть сгорбленной спиной, он казался крайне уместным здесь. — Пойдемте, — проговорил Таргариен, под шумок, подхватывая ещё одну бутыль с собой; щедро расплатившись с мальчишкой, что обслуживал их, и что-то упомянув про повара и «недурное вино», он задержался у двери, ожидая Марну. — А разве нам не к дороге? — спросила она, когда оба оказались на улице. — Нет, нам в другую сторону, через сад. Сейчас полно стражи по переулкам шатается, да и ни к чему нам попадаться им на глаза, верно, Марна? — Ну, разумеется! — жрица эмоционально всплеснула руками и подхватила Эйгона под бок, споткнувшись о каменный выступ. — На дорогу не смотрите? — А зачем? Ты же всегда меня спасешь, — он мечтательно улыбнулся, обнимая девушку за талию и направляясь к поросшим мхом деревьям. Тропа вела вглубь леса, в конце которого красовался вход в Королевский сад, однако до него было всё идти и идти. Непослушные ноги путались, немели и покрывались мурашками от ночной прохлады. Лунная, весенняя ночь; наполненная ароматом магнолии и зеленых листьев. Пыльная дорога исчезла позади, оставляя за собой лишь отголоски музыки. Эйгон поежился, открыл вино и, уже прислоняясь к бутылке, спросил: — Хочешь? «Хочу, — подумала она. — Могу же я попробовать ещё немного? О, Рглор, позволь мне не торопится. Ведь выносить ребенка дело скорое, а я так хотела бы задержаться в этом дне». — Не отказалась бы, — ответила Марна, протягивая руку к бутылке. — Или вы первый хотите? — Выбирать не придется, — хмыкнул он и сделал пару глотков, прежде чем остановился и, наполнив рот напитком вновь, быстро прижался губами к губам жрицы, удерживая её за подбородок; лениво расслабляя челюсть и позволяя напитку перетечь ей прямо в горло. Сладкое вино обволакивало, щекоча нос приятным запахом спелого винограда и пряностей. «В таверне вкус был другой». Она сильнее прижалась к нему, желая отведать ещё; углубляя поцелуй и ощущая тепло его тела. Беспорядочные прикосновения, вытекающее из бутылки вино, кажется, на ботинки и шелест листьев, — создавали уединение. Она осторожно прикусила его нижнюю губу, огладила языком и подняла взгляд. Из-под полуприкрытых век на неё смотрели желанные голубые глаза. «Седьмое пекло!» Новое чувство поселилось в её груди. Чувство, которым невозможно было насытиться. — Вот это да, — раскрасневшись, произнес Эйгон. — Значит, вино понравилось? — Весьма. Она стыдливо отвернулась, сжимая ладонь на его пояснице. Шли дальше. Через треть часа пред ними выросли кусты здоровенных красных роз. Бутоны, уснувшие ещё вечером, окрасились багровым в свете луны. Молчаливо распрощавшись, две тени разделились. Подул легкий ветер; силуэт, стоявший ранее у входа и разговаривающий о чем-то со стражниками, скрылся за поворотом, подобно ловкой кошке и только цоканье каблуков нарушало тишину.***
Ранним утром, пока пустовали улицы, а королевские особы пребывали в глубоком сне, солнце постучалось в окно жрицы. Лучи прокрались по подоконнику в щель, обогнули заправленную кровать и замерли у подножия. Там, смиренно склонившись, молилась жрица: благодарила Владыку Света за новый день, пищу и возможность увидеть солнце. «О, Рглор, ты даришь нам жизнь, полную забот и мечтаний, насыщенных приключений и чувств. Покорение новых вершин, открытие неизведанных границ — всё ваша воля. Вы благосклонны ко мне, Владыка Света и я обязательно отплачу тем же», — она завершила молитву, прикоснувшись к падающему свету. Затем, поднялась, отряхнула колени и села на постель, еле слышно шепча. — А пока, прошу, подождите. Марна выдохнула. Заинтересованно оглядела комнату, что стала жилищем на неопределенное время и задержалась на архимейстере. Тот сидел за столом, склонившись над пергаментом и неразборчиво бубня, скользил пером. Лист, разрисованный символами, знаками и каплями чернил, Люи́н раздраженно скомкал и спихнул на пол. А после содеянного растерянно оглянулся и, поднявши пергамент, развернул его. Марна, гонимая любопытством, подошла ближе. «Могу же я?» — Вам нужна помощь, мейстер? — произнесла она, скрепив в замок руки за спиной. — Пригодилась бы, — ответил Люи́н. Он вытер пот со лба, сдвинул стул и прокашлялся. Валирийская сталь блеснула, отражая солнечные лучи. Заметив внимание жрицы, старик усмехнулся, невесомо дотрагиваясь до цепи. «Он знает, кто я», — пронеслось в сознании, пока Марна нервно теребила полы юбки, волнуясь. — «Знает, что я пришла из храма». — Вы ведь… — начала она, однако архимейстер поднял ладонь в знак молчания. — Не стоит болтать о всяком в подобных местах, дитя. Могу представить, что имеешь ты в виду, но надо ли? Подозреваю, мы думаем об одном и том же, — он указал на стул. — Садись, подсоби немного. — Хорошо, мейстер. Она осмотрела перечеркнутые записи, аккуратно сложенные чистые листы пергамента, перья не первой свежести, потрепанные книги с начищенными обложками и мозолистые пальцы старика. Его ладонь чуть подрагивала, когда он вновь взял перо, а другой протянул недавно скомканные заметки. На морщинистом лице появилась слабая улыбка, когда Марна взяла лист и тихо хмыкнула. — Верите в зеленовидение? — спросила она, читая. Кривой почерк вперемешку со схематичными изображениями знатно усложнял чтение, но от этого становилось лишь интереснее. Рисунки лекарственных растений, пропорции изготовления снадобий и мазей, с крохотными пометками снизу. «Сок одуванчика снимает бессонницу и помогает при заболеваниях кожи. Маслом ромашки обрабатывать пораженные участки, принимать внутрь один к***
Вечер близился к ночи, Марна уже собиралась готовиться ко сну, как в окно кто-то постучал. Звук был такой слабый и короткий, что девушка подумала — ей показалось, и принялась дальше поправлять одеяло. Звук повторился. Светлые волосы мелькнули меж теней, в сознание закрался едва уловимый голос: — Марна… В саду… «Эйгон?» Жрица быстро стянула с крючка плащ и, укутавшись в него, поспешила на улицу следом. Стараясь не шуметь, она прикрыла дверь на задний двор, как вдруг, кто-то схватил её за руку, вжимая в стену. — Испугалась? — прошептал незнакомец, касаясь губами её мочки уха. — Да я чуть на месте не умерла! — возмутилась она, закрывая ему рот ладонью. — А если бы я в обморок упала? — Поймал бы, — ответил Эйгон и тут же ослабил хватку, посмеиваясь; взял её под руку и повел в сад. Звездное небо затянулось тучами, мир погрузился в непроглядную тьму. Доверившись ощущениям, Марна опустилась на траву рядом с Эйгоном, возможно, на сброшенный им ранее плащ. Она почувствовала его прикосновение на щеке и потерлась об ладонь, нетерпеливо прижавшись. — Мне не терпелось тебя увидеть, — проговорил он, большим пальцем поглаживая скулу. — Даже сейчас видишь? — она фыркнула и слабо прикусила его палец; лицо принца озарила хитрая ухмылка и тот, пододвинувшись ближе, прислонился к губам Марны. Замер, в ожидании ответных действий. Марна потянулась вперед, поставив руку за спиной Эйгона, не давая ему отстранится. Происходящее, скрытое кустами роз и ночной пеленой, явно забавляло его и он, довольный напористостью девушки, позволил поцеловать себя. Подхватывая её под бедра и усаживая сверху; заправив прядь ей за ухо, он прошептал: — Вижу. Марна зарделась. Ладони скользили по платью, то и дело, касаясь оголенных участков кожи, но, не забираясь вглубь под него. Наверное, он задумался. — Скажи, — произнес Эйгон, поддевая пальцем воротник. — Если бы у тебя была возможность выбора, отправиться куда угодно, туда, где тебя никто не найдет. Начать новую жизнь и не думать о прошлом. Куда бы ты хотела? Вопрос застал врасплох. Марне показалось, что она не расслышала или же не поняла его до конца. «Чего хотела бы я? Если бы не было ни культа, ни мессии, не возникало бы единой мысли об этом очаровательном принце, что так жарко дышит мне в плечо?» — К морю, — ответила она. — Я всегда хотела увидеть его. Возможно, взяла бы лодку, а дальше… Кто знает? — Надеюсь, там найдется место для двоих, — прерывисто произнес Таргариен, сильней сжимая в своих объятиях. — Я бы исчез вместе с тобой. Он вновь поцеловал её. От него вновь пахло вином и пряностями.***
Лес после дождя был особо прекрасен: трава щекотала щиколотки, набухшие от влаги листья, плавно снисходили с ветвей, а цветы распускали лепестки. Роса то и дело падала на лицо, и Марна, обтираясь, шла дальше. Солнечное утро настигло Королевскую гавань, скоро и безоблачно; лишь редкие перистые облака плыли по небу. Кузнечики звучно стрекотали, лесные звери выбирались из своих нор, пока жрица лениво гуляла, сойдя с тропы. Она искала наказанные архимейстером лекарственные растения, попеременно отвлекаясь и собирая цветы. Люи́н сперва отказывался от её помощи, однако, не совладав с напором, уступил — прошлая бессонная ночь уморила его, и выглядел он, по правде говоря, паршиво. Он много трудился для своего возраста, хотя был не единственным мейстером. Поэтому, Марна, сославшись на «безудержную тягу к природе и необходимость освежиться», взяла пергамент с перечнем надобных для мазей растений и, позавтракав, ушла в лес. Спустя некоторое время, она наткнулась на неприметное растение: коричневый стебель, темно-фиолетовые ягоды, сочные, с множеством семян. Она достала пергамент и прочитала описание, изучая набросок внешнего вида растения. «Белладонна. Чрезвычайно ядовитая ягода. Для использования собирать листья и корневища, — она присела на корточки. — Применяется как болеутоляющее, при мышечных спазмах и болезнях дыхательных путей, а также болезнях желудка». Удостоверившись в схожести, Марна достала складной нож с деревянной ручкой и принялась осторожно отрезать части. Вблизи раздались шаги, мерные и тихие, словно кошачьи, но она не двинулась, сосредоточенная на процессе. Аккуратно срезала по листу, поддевая начала корня и старалась не порезаться. Тонкость и концентрация была крайне важна, потому как одним неловким движением жрица могла оттесать себе палец — в лучшем случае, а в худшем — смочить ядовитыми ягодами свои свежие царапины. Чьи-то волосы коснулись её лица, и Марна, вздрогнув, крепче взяла нож. Затем, не поднимаясь с колен, повернулась. — Надо же, — произнес Эймонд Таргариен, осматривая плащ девушки. — А это не ты случаем с моим братом была у входа в сад? «Седьмое пекло!» — Когда?! Эймонд рассмеялся, опираясь о ствол дерева; прикрыл рот, пытаясь успокоиться. Неясность ситуации вогнала в краску, а каждый новый смешок путал всё сильнее. Марна зарделась. «И что теперь будет? Он всем расскажет? Но ведь Эйгон его брат, он не может… или может?» — лихорадочно перебирала варианты жрица. — Я просто спросил, — глубоко вдохнув, ответил он. — Разве? Мне показалось, что вам что-то известно, — Марна хмыкнула и подняла корзину, по очереди складывая на дно выпавшие соцветия; сердце взволнованно стучало, а щеки горели — стыд, чертов стыд. Если кому-то из храма посчастливилось бы лицезреть сие плачевное зрелище, то её бы определенно назвали: «Идиоткой». Так запросто обличить себя из-за неумения совладать с эмоциями — надо ещё постараться. Марна не была вспыльчивой, да и не злилась без причины, однако часто шла на поводу у чувств — делать; думать в последнюю очередь. Быть может, сейчас тайна крылась в одном молодом принце, что вскружил ей голову и изрядно отвлекал от здравых мыслей. А возможно, она так и не научилась держать язык за зубами. — Думаю, тебе показалось, — Эймонд подавил смешок; нагнулся, поднимая с травы нож, и следом протягивая. — Твоё? — Да. Спасибо, — ответила Марна и, взяв за ручку, положила орудие на место. Таргариен пожал плечами и убрал руки за спину, возвращаясь в изначальное положение. Неподалеку раздались голоса стражи, веселые и громкие — те переговаривались об утреннем обходе и, кажется, о принцессе Рейнире Таргариен. Марна подвернула края плаща и слабо пискнула, когда взгляд стражника устремился на дерево рядом с ней. Эймонд раздраженно шикнул, крепко удерживая жрицу и затаив дыхание; его тонкие пальцы чуть подрагивали. — Прячетесь от стражи? — поинтересовалась Марна, усмехаясь; рука заныла, кора дерева впивалась в кожу, она дернулась. Безуспешно. — Ты весьма проницательна, — ответил принц, поглощенный разбившимся у леса лагерем. — Хотя не помешала бы сдержанность. Стыд перетек на уши. Разговор затих, стража потихоньку начала рассредоточиваться по территории, часть направилась к тропе. Запястье защекотало, крохотные лапки побежали по коже, а следом укус… «Седьмое пекло! Муравьи!» Эймонд обратил внимание на звук и стряхнул животных, придерживая жрицу за плечо. Трое молодых людей шныряли меж кустов, просматривая на удобство, чтобы… помочиться? Марна отвернулась, не желая наблюдать за сим действием. Эймонд в минутном волнении наклонил голову в бок. — В порядке? — спросил он. — Да, спасибо, — Марна кивнула и раздраженно потерла место укуса. — Вы так и будете стоять здесь, ожидая пока они закончат? Эймонд усмехнулся. — Ты хочешь что-то предложить или выводишь на диалог? — Извините, — она виновато потупила взгляд; говорить невпопад не хотелось, замолкнув, она подбирала слова. Раскованность в общении с принцем сейчас походила на хамство чистой воды, как ей, по крайней мере, казалось, судя по ответной реакции. Помявшись, Марна произнесла. — Можете пройтись со мной, если хотите. Мне нужно к заросшему оврагу, собрать одуванчиков и весеннего первоцвета. — Каковы шансы, что ты не скинешь меня туда? — посмеиваясь, спросил принц; затянув пояс, он достал пергамент из корзины и, пробежавшись, положил обратно. — Идем, я знаю, где это. Дошедши значительно скоро, пока солнце всё еще было в зените, Марна восхищенно схлестнула руками. Пред ними раскинулось огромное поле одуванчиков, крохотных стебельков с крупными, желтыми цветами; да такими частыми, словно плотный ковер на полу замка. Не раздумывая, она откинулась на спину, довольно вдыхая запах меда и наслаждаясь мягкостью природной подстилки. Эймонд опустился рядом на одно колено, всё еще решая, сесть ли. — Собрали? — иронично поинтересовался он, смотря на жрицу сверху вниз. — Сейчас буду. Возьмите, — она сорвала цветок и протянула ему. — Очень красивый. Растерянно покачнувшись, Эмойнд в недоумении взял одуванчик и, прокручивая меж пальцев, плавно осел на землю; понюхал. Вдалеке сверкнула молния. Без навязчивых вопросов, они покончили с делами и вернулись в мастерскую с охапкой растений, уснувшей в корзине белкой и усталостью. Марна заскочила внутрь, и, выглянув, попросила Таргариена задержаться. Разобравшись, вновь показалась из-за двери. — За шрамами ухаживать надо, — несколько скованно сказала она, — ваша кожа груба, изрубцована. Здесь, — невесомо указала на линию скулы. — Наносите это каждый вечер перед сном и обязательно мойте руки после этого. Последствия будут не из приятных, если мазь попадет в организм. Не уверена, что сейчас вас беспокоит наличие шрама, однако с мазью всё станет гораздо лучше. Будете гладким как шелк. Она доброжелательно улыбнулась и протянула ему пузырьки с золотой смесью, переливающейся и плотной, подобно маслу. Эймонд молчал. — Вы можете не слушаться моего совета, я понимаю. Я не стану говорить, что шрамы украшают или делают нас сильнее, — Марна неосознанно прикрыла плечо, вспоминая о метке; пусть в данный момент та была видна только ей, зуд усилился. — Это просто жизнь. А вы видите её под другим углом, — она поклонилась. Эймонд Таргариен взял короб и слабо улыбнулся в ответ. — Я думаю, ты права. Спасибо.***
В винном погребе царил полумрак. Марна терпеливо придерживала чашу, пока Эйгон наливал следующее вино на пробу — арборское золотое. Арборское золотое — лучшее вино во всех Семи Королевствах, сладкое и восхитительное по вкусу. Марна слышала о том, как знатные люди подают его на стол в качестве угощения или же просто пьют, дабы скрасить бренную жизнь. Она сделала короткий глоток и задумалась, вертя чашу в руках. — Вкусно, — произнесла она. — Словно спелый виноград с легкой кислинкой. Эйгон согласно кивнул, отпивая и медленно двигаясь к следующей бочке. Они находились здесь в полном одиночестве, за исключением мелкой живности, что скреблась о стены и пищала. Стоял терпкий, древесный запах. Предложение Эйгона Таргариена приоткрыть подоплеку напитков королевской семьи Марна приняла почти сразу же, поставив крест на здравом смысле. Опьянение окутывало её постепенно, бережно сгребая в свои объятия. Ласковые, мимолетные прикосновения Эйгона к её запястью, когда он забирал у неё чашу, нравились ей и она, как бы случайно, касалась его в ответ. В ход пошло дорнийское крепленое вино: сладкое, тягучее и подолгу зреющее в темных погребах. Пурпурный цвет напитка, почти черный в пламени свечи, сливался с платьем Марны. Алкоголь витал в воздухе, пьяня одним своим присутствием. Эйгон сидел подле жрицы, целуя ей руки и молчаливо глядя в пустоту. Они не проронили ни слова с тех пор, как расправились с последней партией. Волнение забиралось под кожу, неистово раздражая. «Что же тревожит тебя?» Спустя время Таргариен заговорил первым, неуверенно и хрипло. Он гладил тыльную сторону её ладони. — Я нахожу отдушину в вине. Это единственное, что действительно приносит мне удовольствие здесь, — он запнулся, словно решая говорить дальше или оставить мысли при себе; он прокашлялся и продолжил, — лучше б я не родился и вовсе, чем знал, что я отвратителен. Марна трепетно прижала его к себе, слыша последние слова где-то на задворках сознания: «Что я ей больше не сын…», зажмурилась, крепче обнимая Эйгона. Воспоминание о пропаже матери и визите в храм простой девочки, что ещё не подозревала о своем будущем. Как она переступила порог храма, всматриваясь в неизвестные лица женщин в красных одеяниях, напуганная и продрогшая до костей. Она помнила, как быстро они говорили, протягивали еду и укрывали плащом. А вокруг всё было красным, словно обмазанным кровью. Марна провела по белым волосам, неспешно, нежно и, наклонившись, поцеловала Эйгона в лоб. — Любовь не всегда проявляется словами, — произнесла она. — Порой люди боятся сказать, что любят, но они всегда находятся рядом с нами. Утешают, заботятся, думают о нас. Близкий человек в сердцах может ранить тебя, но он обязательно будет жалеть об этом. Послышался шорох. Теперь, Эйгон смотрел лишь на неё и словно мальчишка, потянулся к ней дрожащими руками. Осторожно обхватывая за талию и прижимаясь всем телом; целуя отчаянно, горько. Запуская руки под платье, оглаживая ребра и лаская грудь; прижимаясь теснее и ближе. Ткань к ткани, тело к телу. Марна отвечала тем же, краснея и касаясь его брюк. «О, Владыка, молю, прости мою душу. Соблазн слишком велик». Таргариен прервался, дыша ей в щеку, и просовывая ладонь меж их тел, поднимая полы платья. Марна спустила рукав, оголяя ключицы и часть груди. — Не снимай, — он жадно сглотнул, поправляя рукав и смотря в глаза. — Не сейчас. Он прислонился к её шее, оставляя короткий влажный поцелуй и останавливаясь. Чувственное наслаждение затмило разум. По телу прошла дрожь, когда он уткнулся ей в плечо. «Эйгон, я…» — безмолвно застыло на губах. В комнату, Марна вернулась поздней ночью. Сердце бешено стучало в груди, оглушая и размывая дорогу перед собой. Она шла, внимательно всматриваясь в коридоры, до сих пор чувствуя тепло его рук, жар объятий и поцелуев. — С тобой я чувствую себя нужным. «Неужели, он действительно это сказал?» — Марна прислонилась к стене, в момент осознавая природу своих чувств.***
Ужин уже подходил к концу, когда порядком опьяневшая Хелейна, встала со стула. Гости заинтересованно обернулись в её сторону, по столам прошелся одобрительный звук, музыка стихла. Марна, сидевшая рядом с архимейстером и ещё несколькими новоприбывшими членами ордена, подняла бокал. Её взгляд встретил Эймонд, губы тронула слабая улыбка, и он кивнул, поднимая кубок. Хелейна посмеиваясь, произнесла тост: — Дни бывают не такими уж плохими, особенно когда он не пьян, — она указала на Эйгона. — За тебя, мой будущий муж. Эйгон подавил зевок и отпил вина, не обращая внимания на сказанное. Чаша повернулась в руке и вино, густой струей, полилось на ноги жрице. Темное платье тут же намокло, а багровое пятно расползлось по ткани, въедаясь. Она поставила бокал на стол, неотрывно смотря на стол Таргариенов. — Отвернись, — строго сказал архимейстер, замечая поведение девушки. — Если продолжишь смотреть, леди Алисента Хайтауэр заметит. Реакции не последовало. Он ткнул её локтем в бок. — Сейчас же. Кажется, треснула тарелка. Марна моргнула, поджала губы и в растерянности посмотрела на Люи́на. Надеясь, что тот объяснит, расскажет — почему? Почему столь громкое заявление не вызвало противоречий ни у кого из присутствующих? «Какая глупая шутка». Ироничная усмешка Эймонда лишь подлила масла в огонь. Марна в замешательстве вцепилась ногтями в ладонь, судорожно скользя взглядом по лицам. — Ужин закончен, — стальной голос холодил уши; Люи́н протянул ей чистый платок и горсть орехов. — Сходи умойся. А после, встретимся у ворот, сходим на рынок за сладостями. Она засунула вещь за пазуху, но не двинулась с места, продолжая сидеть словно приколоченная гвоздями к стулу. Голос архимейстера был далёк и едва слышен. — Иди же, — сказал Люи́н; он отодвинул недоеденное блюдо и отряхнул одеянье. — Мне ещё надо поговорить с королем Визерисом Таргариеном. Мелодия быстрого танца погрузила зал в веселье, продлевая атмосферу забавного тоста принцессы. Стул отодвинулся. Жрица вышла из зала, прошмыгнув через боковую дверь. По возвращению с рынка, она оставила корзинку на столе, приготовив часть сладостей с собой. Однако этой ночью Эйгон не пришел. Марна перевернулась с боку на бок, сильнее закуталась в одеяло, накрываясь с головой. «Эйгон скажет, что это неправда. Обязательно». Она уснула беспокойным сном.***
На следующее утро Марна проводила архимейстера, приняв все указания по уходу за отварами, пока тот будет в городе. Как долго и по какому делу — выяснить не смогла; Люи́н отмахивался старческой памятью и тайным обещанием леди Алисенте Хайтауэр. «Значит, по поводу лекарства». На душе скреблись кошки, жалобно мяукая. Тревога росла ежеминутно, холодом скользя по спине; голос шептал неразборчиво. Она не хотела сегодня оставаться одна. Столько неразрешенных вопросов накопилось в голове, неуверенностей и волнений. Она потерла плечи, из потухшего камина дул ледяной ветер, что так не присущ весне. — Привезу тебе одну занятную книгу. О магии крови, заклинателях и одичалых, — Люи́н сложил потертую накидку в сумку и погладил девушку по макушке, — хочешь? — А вы почитаете со мной, мейстер? — Еще спрашиваешь. Он лукаво рассмеялся, взявши трость; затем, поклонился и вышел. Марна приступила к обязанностям, измельчая травы с зелено-коричневой пылью и добавляя воду по каплям, строго под счет. Затем, закинув дров в камин, она закрыла глаза и глубоко вдохнула, позволяя пламени пройти сквозь пальцы. Огонь вспыхнул, извилистыми потоками обжигая кожу, возрождая забытое тепло храмовых стен. Марна, вспомнила о соли для крапивного отвара и направилась на кухню. Торопливо обойдя людные коридоры, она открыла нужную дверь. Железное ведро огрело по затылку, прикладываясь смачно и не давая отвернуться; студеная вода опалила лицо, она отшатнулась, хватаясь за деревянный выступ. Эйгон стоял, спустив штаны и держа служанку за волосы; размашистыми движениями вдалбливаясь в неё, сильней вжимая в стол. Растрепанные, влажные женские волосы спутались, она не кричала, не сопротивлялась — лишь слабо всхлипывала. Возможно, это были стоны наслаждения, если бы Марна знала их значение. Испачканная одежда прилипла к телу, лоскуты белья валялись на полу; грудь терлась об заставленный посудой стол. Он держал её за шею, не давая шевельнуться без разрешения. Шлепки отзывались эхом в голове у жрицы. Эйгон жадно дышал, явно наслаждаясь сим зрелищем. «Этого не может быть». Марна захлопнула дверь. Из её рук только что выпала чья-то жизнь, разбиваясь на крупные осколки и вонзаясь в ноги. Она стиснула челюсть, прикусывая щеки до тех пор, пока свежая кровь не полилась ей в рот. Она сплюнула на пол. Глаза наполнились слезами, Марна поджала губы и сделала неуверенный шаг. Осознание обрушилось острым кинжалом в сердце, проворачивая и выбрасывая на съеденье собакам. Ничего, кроме собственного дыхания. Она молча коснулась дверной ручки, подошла вплотную к принцу и ударила. Эйгон опешил, прикладывая ладонь к горящей щеке. Всё изменилось в одночасье. Он оттолкнул её, с размаху треснув по лицу в ответ, заставляя рухнуть перед собой. Затем, с диким наслаждением наступил ей на бедро, размазывая сперму по ногам, грязной подошвой. — Знай своё место, — он усмехнулся, поддевая носком край платья, — или хочешь быть следующей? Жрица замотала головой, смиренно склоняясь и неподвижно сидя. Страх сковал её, душа дрожащими руками. Эйгон фыркнул, словно ожидал иной реакции; состроив разочарованную мордаху, он отстранился и приложился к бутылке. Марна, воспользовавшись этим, выскочила в коридор; пронеслась через запасной выход в мастерскую мейстера и тут же закрыла дверь на ключ. Задыхаясь, она упала на колени, содрогаясь всем телом и глотая слезы. Желание разодрать себе глаза, дабы не видеть ничего, не слышать, не чувствовать — ужаснуло её; жрица притянула колени к себе, так и оставшись на полу. «Почему, Эйгон?» За окном алел закат, кровавыми полосами расписывая небо. Солнце растворилось в облаках, стая юных чаек поднялась с земли, устремляясь вдаль. Марна сгорбилась. В груди нестерпимо жгло, драконье пламя сжирало её заживо: разламывая кости, прожевывая и избавляя от сил. «Почему?» Она провалилась в небытие. Быть может, всё сложилось бы иначе, если бы культ рассказал Марне о пристрастиях принца, его неверности и страсти к любой женской юбке. Полная картина могла образоваться раньше, чем Марна успела бы отдать ему своё сердце.***
В дверь постучали. Жрица резко распахнула глаза и, вскочив с постели, поспешила к незваному гостю — это оказался мальчишка с кузни. Он принес складной нож, что Марна оставила для работы. Теперь же, лезвие было чистым и блестело на свету. — Спасибо, — проговорила она. — Рад помочь, — ответил мальчишка; наклонившись, он заговорщически подмигнул и прошептал. — По правде говоря, принц Эймонд хотел узнать, откуда он у меня, но я не признался. Сказал, что сам купил на рынке у торговцев. Марна вскинула брови. — И он поверил? А разве он не разбирается в лезвиях? Я слышала… — Нет-нет, что ты. Принц Эймонд, конечно, неповторим в борьбе, очень ловок и силен, но к металлу и близко не подходит, что уж говорить о работе с ним, — он гордо задрал подбородок. — Это всё я! — У тебя золотые руки, — жрица повертела нож, рассматривая узоры. — Выглядит замечательно! — Старался. Мальчишка раскраснелся и, попрощавшись, убежал обратно в кузницу — помощь мастеру была важней всего. Марна замкнулась за ним; подошла к окну, раздвинула шторы и вдохнула прохладный воздух, наполненный свежестью и теплом. Нож выскользнул из ладони, да так и застрял в ткани вчерашнего платья. Марна села на постель, зарылась пальцами в волосы и затихла. Лицо Эйгона ясно стояло пред глазами, его взгляд, полный презрения и ярости. Отвращения. Она вздрогнула и гневно вытерла слезы, что следом потекли вновь. «Как он мог? Мы ведь…» Объяснений не нашлось. Эйгон Таргариен не давал обещаний, не клялся в любви и не предлагал руку и сердце, он лишь однажды сказал ей: «Я бы взял корабль и исчез вместе с тобой. Навсегда». Это ли не были чувства? Те, что теплятся глубоко в груди и вдыхают в души жизнь. Легкие, словно дуновение ветра, ласкающего кожу. «Нет?» Одним движением Марна срезала волосы, стряхнула пряди в мусорное ведро, умылась и натянула чистое платье. Затем, посмотрела в зеркало и, достав пару мешочков ромашки из ящика, направилась на кухню за кипятком. Она открыла дверь и увидела это. Снова. Эйгон имел служанку, ту же, что и вчера, столь же мерзко и грязно. Выронив чайник, Марна убежала прочь. «О, Владыка Света, я ведь уже видела это. Почему? Ты наказываешь меня за содеянное? За то, что я не исполнила свой долг ещё в первую ночь? О, Владыка, прошу…» — не разбирая дороги, бежала она; ветви царапали лицо, ниоткуда возникшие корни путали ноги, она спотыкалась и падала, но продолжала бежать, пока не оказалась на опушке леса. Вблизи Красного замка, в одиночестве и тиши. Она собрала засохших веток, обложила по бокам камнями и разожгла костер; сняла накидку, оставшись в одном тонком льняном платье, ступила босиком на землю. — О, Рглор, Владыка Света, — прошептала Марна, опуская ладони в играющее на ветру пламя. — Озари светом душу мою, прекрати страданья, ибо моя ночь темна и полна ужасов. Кровавое солнце застлало глаза, и я не вижу ничего кроме горести. Пламя потухло; на землю посыпался град человеческих слез. «Стало быть, я заслужила прощение?» — безмолвно спросила жрица. Из-за дерева показалась тень, высокая, гибкая и что-то несущая на плече. «Меч». — Кто вы такой? Вам здесь не место, — она загородила спиной костер, не подпуская неизвестного ближе. — Отвечайте! — Это всего лишь я, — Таргариен миролюбиво поднял руки, убрав меч в ножны. — Принц Эймонд. Откуда вы? — А это важно? — он кивнул в сторону тропы. — С охоты. — И где добыча? — поинтересовалась Марна, успокаиваясь и возвращаясь на место; до рассвета ещё предстояло много времени, за которое необходимо благодарить. Мысль о принце Эйгоне кольнула сердце, и жрица придвинулась к огню, мысленно продолжая молитву. «О, Рглор, Владыка Света, прошу, избавь меня от этих чувств. Я не хочу предаваться страданиям, я не хочу любить, не хочу испытывать тяжесть утраты. Моё сердце должно быть черствым, как камень, над моим разумом не властны эмоции. Я крепка как… как…» — Сегодня неудача, — отозвался Эймонд Таргариен, устало потирая глаза; затем, сняв кожаный пояс с оружием и высвободившись от повязки, спросил. — Я присяду? — Да. Марна не прерываясь, указала на место напротив. Эймонд заинтересованно оглядел её, задерживаясь на метке. Небольшой, почти не приметной, но такой чернеющей сейчас. В свете пламени. — Что ты делаешь? — спросил принц. — Молюсь, — коротко ответила она. — Кому? — Владыке Света, — не раздумывая, произнесла Марна и тут же испуганно закрыла рот. — То есть, я хотела сказать… «О, ужас!» — Ты из красного храма? Не так давно ходили разговоры, что в городе поселилась девушка с востока, значит, это были не слухи? — Эймонд замолчал. «Кровавого храма… Вы весьма проницательны, принц Эймонд. Это опасно». — Да. Я здесь уже некоторое время. Она поймала его взгляд и отвернулась, уже подозревая, что он захочет узнать. Однако прерывать молитву не стоило, а поддаваться губительным чувствам тем более. «Не спрашивайте меня об Эйгоне. Вы ведь сделаете этим только хуже», — жрица сломала ветвь пополам дважды и бросила в костер. Пламя возвысилось, заискрившись всего на мгновение. — Сбежать пока не хочешь? — он кисло усмехнулся. — Хочу. Эймонд кивнул. Расстегнул воротник, оставаясь в рубашке, и протянул руки к костру, греясь. Шелест листьев заполнил воздух, запахло гарью, маслом и цитрусами. Лимонами, кажется. Марна приоткрыла один глаз, посматривая на сосредоточенного принца. Тот, заметив это, спросил: — И что ты говоришь? — Благодарю за день, кров и пищу, — частично солгала она. — За солнце и небо. — И я могу? — А зачем? Он пожал плечами. — Чувствую, это то, что сейчас мне нужно. — Ваше право, — ответила Марна, поднимаясь; непрошеная улыбка скользнула по лицу. Пусть заинтересованности она и не заметила в принце, но к истинной причине нахождения докапываться не стала. «Значит, ему это нужно. Как и мне». В молчании они возвысили руки к небу, не смотря друг на друга и еле ощутимо дотрагиваясь пальцами. Спустя четверть часа Эймонд Таргариен отправился обратно в замок, а Марна осталась, дожидаясь рассвета.***
Первые лучи заветного солнца Марна встретила лежа в постели, с задернутыми шторами, в выстиранном зеленом платье, с ароматом мыла, в котором она ранее прощалась с мейстером. В замешательстве она ощупала волосы — короткие; обулась и вышла на кухню. Пряный запах корицы витал в коридорах замка, звон кастрюль, веселый смех кухарок вселял надежду, пока она проходило мимо одного из залов. Затем, не теряя времени, открыла дверь. «Эйгон». Он всё еще был там, наслаждаясь телом служанки и изнемогая от удовольствия. Марна не ощутила ни удара под дых, ни слезы на своей щеке; она лишь опустила голову и постаралась скорее убраться оттуда. Безысходность коршуном нависла над ней, кусая за щеки и расцарапывая кожу когтями. «Всё без толку». Сцена повторялась изо дня в день. Независимо от последующих действий, слов и эмоций — Марна не открывала дверь, сбегала в город, уходила в мастерскую к мейстеру, проводя там ночи напролет. Ничего не менялось. Устные рассуждения превратились в записи, сомнения о причастности Владыки Света сошли на нет, синяки пролегли под глазами, стираясь первыми лучами солнца следующего дня. «Застряла», — решила Марна, вновь проживая тот злополучный час полудня. Не рожденный ребенок, непрошеные чувства, желание отказаться от собственного предназначения в угоду прихоти — не были причинами её нахождения здесь. Была она сама. Девушка, что поставила свои желания выше единой цели. «А кто бы поступил иначе?» «Храм», — прошептала она. Рождение тени влекло за собой неминуемую жертву матери. Драгоценную, чистую и беспрекословную; ту, что принадлежала Владыке не только душой, но и телом. Готова ли она была занять её место? Добровольно лишить себя жизни, во имя великого будущего, лечь подле ребенка и окончить путь. Будь Марна в храме, она бы непременно спросила об этом, но ей бы не ответили. Старейшины предпочли бы молчание слову. Ведь знания о сокровенном достаточно, чтобы смиренно идти по заведомо известной дороге. Ребенок, возможная тень от принца Эйгона Таргариена — это ли ни есть сила? Марна, услышав топот, тут же захлопнула книгу. Из-за стеллажа появился Люи́н, со свечой и в мраморно-белой рубашке в пол. — Напугали, мейстер. Почему вы не спите? — спросила жрица, укрываясь одеялом и обустраиваясь на лавке. Подвинувшись, она освободила ему место рядом. — Прогуливаюсь, как видишь, — Люи́н рассмеялся. — Сегодня небо ясное, хорошо видно звезды, вот и вспомнил об этом… Когда проснулся. — Вы и читать созвездия можете? Он насмешливо глянул на нее, потрепал по волосам и достал из кармана пару горстей цельных орехов. — Могу только найти и, быть может, рассказать чего о них, если вспомню. Я не силен в этом, в отличие от мейстеров ордена, что изучают астрономию с ранних лет, — почесав затылок, Люи́н продолжил. — Известно, что все звездное небо делится на двенадцать небесных домов, во главе каждого из которых стоит правитель. Вот это жеребец, — он указал на скопление звезд, образующих фигуру коня, вставшего на дыбы. — И правда, похоже! — восхитилась Марна. — Думаете, он зол? — Скорее игрив или сахара просит, — предположил мейстер. — А это хвост ледяного дракона, он всегда указывает на юг. Поэтому, если заблудишься, ищи либо голову, либо хвост. — А если небо хмурое? — Тогда, мох. Всегда поможет. Он засунул подмерзшие ноги под одеяло, подпер поясницу подушкой и вскинул брови. Вопрос, заданный следом, удивил его — «Вы не жалеете, что стали мейстером?» — Поиск своего пути, — он поднес свечу к губам и задул пламя, — Это путь всей нашей жизни, Марна, — жрица вздрогнула, впервые слыша своё имя из его уст. — Кто-то находит дорогу раньше, кто-то позже, но идет по ней всегда. Развилки, тупики сопровождают нас, без них было бы слишком… Скучно? Марна поставила подсвечник на стол и тепло посмотрела на него. Седина отливала серебром. — А вы нашли свой путь, мейстер? — спросила она. По-отечески обняв девушку и не сводя глаз с горизонта, он ответил. — Думаю, да.***
Той же ночью, перелезая через балкон библиотеки, Марна думала; много, беспокойно и боязливо. Угроза наказания больше не была воплощением, она стала осязаемой, снизойдя на землю могильной тишиной. Марна заткнула уши и вошла в лес, не оглядываясь. Она решила, что имеет право не связывать свою жизнь с сим бременем. Она имеет право выбирать: очиститься ей, забыться или освободиться от оков. Храм был домом, убежищем, родиной — люди в нем, пусть и не все, были золотыми слитками среди грязи. Люди, любившие веселье, танцы и долгие поездки в город за алкоголем, сладостями и фруктами. Они были сокровищем, а не дар Рглора. Разжёгши костер, жрица сняла платье, оставила туфли поодаль и шагнула в воду, погружаясь сначала по колени, затем по пояс. Вода нежно омывала тело, шептала потоками на неизвестном языке. Привыкнув к колючему ощущению прохлады, глубоко вдохнула и нырнула на глубину. Пустота разорвала тиски, окрыляя и моля плыть ко дну. Воздух кончился слишком скоро. Марна всплыла на поверхность и спешно выбралась. Кожа покрылась мурашками и не реагировала на прикосновения. Проведя ногтями по незамысловатому узору на плече, она окунула руку в пламя и, достав камень, тут же прислонила его к себе. Женский крик наполнил лес. Боль, пронзившая насквозь, парализовала легкие, не давая вдохнуть; из глаз потекли горячие слезы. Адская мука длилась нескончаемо, а Марна всё сильнее прижимала камень к метке, впитывая запах гари собственной кожи. Красные пятна поползи по телу, изливаясь кровью. Она вскрикнула и рухнула наземь без чувств.***
Наутро она очнулась у потухшего костра, запыленная и перепачканная сажей. Спутанные короткие волосы, сбитые в кровь колени и болящее до одури плечо — метка теперь уже была ничем иным как невнятным месивом, нуждающимся в обработке. Шатаясь, Марна поднялась на ноги, с благоговением вглядываясь в ослепляюще-яркое солнце. Ветер с востока принес тонкую черную нить, что вновь пробудила пламя. — О, Рглор, — прошептала она, склоняясь. — Сила, дарованная мне, была велика, чтобы я смогла с нею справиться. Я уверена, найдется тот, кто будет идти за тобой, не опустив головы. — Поцеловавши пальцы, затушила костер. Под щебетанье пробуждающихся птиц, она последовала к замку; изнеможение и жажда накатили с новой силой, когда остановившись у запасного выхода, она столкнулась с Эймондом, едва устояв на ногах. — Что? — он с ужасом осмотрел её. — Седьмое пекло! Что с тобой произошло? — Да так, неплохо потрепало, принц Эймонд. Уже всё в порядке, — Марна сжала его ладонь своей. — Буду считать, это вашим беспокойством обо мне. Поклонившись, она вошла внутрь.