Разговор у камина

В харчевне, как всегда с наступлением первых часов ночи, было людно и шумно: включая тех, кто носил дворянские титулы, народ здесь легко поддавался общему настроению, вызванному по большей части крепостью подаваемых напитков. Упиваясь сиюминутным весельем жизни, они с радостью забывали о своих каждодневных невзгодах и горестях и теряли ощущение времени. Арамис же, не имевший обыкновения спаивать себя, поскольку свое время очень ценил, составлял компанию старому другу, которого, если честно, нельзя было назвать сегодня хорошим собеседником, поскольку он только и делал что пил и смотрел, как горит огонь в камине. — Арамис, подайте, пожалуйста, мне кочергу, — ронял он время от времени, и Арамис тотчас же исполнял его просьбу. Помешав угли и убедившись, что огонь снова горит как надо, Атос успокаивался и вместо того, чтобы оставить ее у себя, зачем-то снова передавал кочергу обратно, и Арамис, не задавая вопросов, молча принимал ее и ставил на место. — Харчевнику уже бы начать платить вам за ваши труды, — сказал с улыбкой Арамис, пытаясь завести всё-таки беседу, — Вы следите за очагом определенно лучше его жены — за все время она проверяла камин наверное раза два или три, на моей памяти… Лицо Атоса, до этого непроницаемое, после его реплики приняло мрачно-задумчивое выражение, и Арамис осекся. — Посмотрите на ту милую барышню, Атос, — попытался он сразу переменить тему, чтобы не затушить уголёк беседы, — она прямо глаз с вас не сводит, может, всё-таки удостоите ее своим вниманием? Мушкетер повернул голову и без интереса посмотрел в ту сторону, куда указывал жестом его друг. — Она смотрит на вас. Арамис про себя посетовал, что свечей по стенам поразвешано сегодня слишком много и те светят слишком ярко, и попытался выкрутиться: — Верно, но она ведь может посмотреть и на вас. Барышня явно настроена весьма дружелюбно. Он прикусил губу, подумав, что Атос может и оскорбиться такому предложению, а ему этого очень не хотелось. Но Атос, как оказалось, впечатлён не был. Он только отрицательно покачал головой: — Нет, Арамис, мне нет дела до плотских утех. Он снова поднес ко рту бутылку — уже третью за вечер, кружки он не признавал, и, задрав подбородок, сделал большой добротный глоток, словно готовясь к чему-то. Затем поставил бутылку на стол — ее темное стекло блеснуло ярко-желтым пятном, отражая огонь камина, и доверительно посмотрел на сидевшего против него мушкетера: — Если бы вы знали, что мне приходится носить в себе, друг мой… Арамис приподнял бровь: — Вы про две бутылки бургундского или про историю, где вы- да-да ваш друг отказали жене в милосердии и отдали ее под суд? — и виновато улыбнулся при виде гримасы, поразившей лицо его товарища. — Откуда вы… Он успокоительно поднял руку. — Вы рассказывали мне эту историю уже раз тридцать за годы нашего знакомства, — сказал со смиренным выражением Арамис, потом поднял глаза к потолку, высчитывая, — Ну, может не тридцать, но дюжину точно. И всякий раз начинаете рассказывать ее примерно в нынешнем вашем состоянии… Атос прикрыл удивленно разинутый рот, затем ещё не веря умозаключениям, взял мушкетера за руку, принуждая посмотреть себе в глаза. — И вы продолжаете питать ко мне дружеские чувства, Арамис? Зная, какой я человек! Глаза у него стали большие и чуть ли не безумные. Не проходи Арамис через этот сценарий тринадцатый раз, он бы, может, и испугался. Он накрыл дрожащую руку ладонью. — Вы раскаиваетесь в совершенном столько, сколько я вас знаю, — тихим голос произнес Арамис, глядя на друга ровным и серьезным взглядом исповедника, — А вам надо уже отпустить это и жить. Продолжать жить. Он слегка пожал его руку и осторожно высвободился. — Я продолжаю жить, — проговорил тот, опустив голову, — Просто моя жизнь не такая насыщенная как ваша. Как ни эгоистично, но Арамису было приятно услышать такой комплимент его светскости. Он улыбнулся с долей превосходства, но постарался, чтобы та не проникла в сочувствующий тон его голоса: — Увы, Арамис может быть только один. Атос помолчал, так и не поднимая голову, потом произнес сдавленно: — Послушайте, Арамис… Тот сосредоточил на нем все свое внимание, готовясь внимать то, что он скажет. Атос поднял лицо и с сомнением и даже несколько с испугом поинтересовался: — Я только вам рассказывал или Портосу тоже? Возможно, тот просто опасался, что Портос, будучи весьма болтлив, в пьяной беседе расскажет эту историю не тому человеку, и Арамис поспешил успокоить его тревогу: — Только мне. Атос уловил гордость в его ответе и с признательностью улыбнулся: — Ясно. Спасибо, что остаётесь моим другом. Потом, решив, видимо, что этого недостаточно, снова дотянулся через стол до его руки и сердечно пожал, глядя на Арамиса с чувствительной нежностью — вино и сдержанность рука об руку не ходили. Почувствовав себя некомфортно — ведь он не выпил и третьей доли того, что опрокинул в себя его товарищ, Арамис снова — и со всей возможной учтивостью высвободился. — Вы перепили, Атос, и на вас нашла меланхолия и слезливость, вам не идёт — сказал он доверительно, не желая его обидеть, — А в моей дружбе никогда не сомневайтесь, — после чего, в том числе и во избежание дальнейших изъявлений дружбы и верности, поднялся из-за стола. — Пойдете? — спросил Атос. Тот ответил, оправляя свой костюм и не глядя на него: — У меня ночная месса тут неподалеку. — Не попадитесь на глаза ее мужу. Арамис слегка покраснел, но этого было почти незаметно в жёлтых отблесках огня: — Не попадусь. Наконец, он остался удовлетворен состоянием своего наряда и, оставив его в покое, снова посмотрел на старшего друга, — А вы либо пейте до беспамятства, либо прямо сейчас отправляйтесь спать. Это мой вам дружеский совет, которым вы могли бы воспользоваться- — Будь я мудрее, — перебивая, закончил за него фразу Атос и улыбнулся, смягчая свою резкость, — Хорошо, Арамис, не волнуйтесь за меня. Ваша месса вас заждалась. — И то правда. Мушктер прицепил к поясу шпагу, нахлобучил на голову шляпу и, обратившись лицом к оставшемуся одному у камина товарищу, доверительно проговорил: — Идите спать, друг мой. Да хранит вас Бог, — перекрестив его напоследок, придав тем самым большего веса собственному совету, он направился к выходу из переполненной народом харчевни уверенной походкой человека, которого устраивает его жизнь в полной мере. В это же время Атос поднял руку, подзывая разносчика, чтобы тот принес ему четвертую бутылку бургундского — сегодня трёх ему было бы слишком мало.