Допрос

      Металлические путы обромляли ее тонкие запястья, не давая возможности дернуть руками. Они были накрепко привязаны к стулу, и всякое движение отдавалось жгучей болью на коже. Ей думалось, что впервые кто-то решил ответственно подойти к делу за исключением одной детали – ноги были свободны.       В темном помещении с небольшим квадратом решетки в стене была лишь пара стульев и стол между ними. С улицы пробивался лунный свет, падая на лицо дамы и не давая ее глазам возможности привыкнуть к окружающей тьме.       Проржавевшая дверь со скрипом отворилась, заставив ее зажмурится и отвести взгляд в сторону. Попытка лишить ее концентрации. Жаль, что безрезультатная.       — Не устала ли ты здесь сидеть, моя дорогая Орхидея? — бархатный голос заполнил собой пустое помещение, а второй стул наконец был занят. За вопросом последовал тихий женский смешок, отчего на мужском лице появилась озорная улыбка.       — Разве у меня есть выбор? — слетело с ее уст, и дама смогла встретить огонёк его бездонных синих глаз. В ее собственных глазах блеск был не менее ярким.       — Я всего лишь предлагаю альтернативу... — каждое слово было певучим, холодным, и это не могло не вызывать лёгкую дрожь в ее теле.       Он выудил из своего рукава тонкий клинок, что переливался серебром в свете луны. Она была готова к допросу, и мужчина сразу же понял это.       Стул был отставлен в сторону, и за ее спиной оказался он. Его ладонь едва касалась ее оголенных плеч, блуждая по ним. Он дразнился, вызывая большую дрожь.       — Ты ведь забрала её, моя милая воровка, — тихий шепот опалил ухо дамы, что вызвало лишь очередной смешок. Она не была многословна. Не в таких условиях.       Он никогда не называл ее имени, хотя прекрасно знал его. Предпочитал глупые прозвища, что заставляли на ее лице появляться улыбке. Так неуместно и забавно.       Она никогда не называла его имени, потому что этого не требовала ситуация. Она не любила имена, они были фальшивы.       — И ты расскажешь мне, дорогая, где же она... — острое лезвие коснулось шеи Е Лань, заставив ту выгнуться.       Панталоне продолжал играться, не оставляя и небольшой царапины на форфоровой коже дамы. Он был осведомлен ее нездоровой любовью к пыткам, отчего хотел растянуть удовольствие. Не дать его Орхидее получить желаемое.       Шумные вздохи слетали с ее уст всякий раз, когда Панталоне был близок к тому, чтобы сделать надрез. Но он медлил. Пытался развязать ей язык и заставить даму умолять о большем.       — Я ведь всё равно узнаю... Банкиры крайне терпеливые личности и готовы ждать, — его пальцы обводили выпирающие ключицы Е Лань, а глаза бегали по ее дрожащему телу. Не нужно было видеть лица дамы, чтобы понимать, как же ей это нравилось. Это сбивало с толку и разжигало внутри желание продолжать.       Е Лань была крайне наглой и упертой личностью. Истинный профессионал своего дела, который определенно не попал бы в такую очевидную ловушку, если бы не желал этого. Вопрос лишь в том, что желала она получить этим визитом.       — Может ты просто вернешь мне ее, маленькая Орхидея? — его губы коснулись ее кожи за ухом, и лезвие кинжала наконец оставило небольшой надрез на плече. Вместо ответа – стон, а бедра вдруг оказались стиснуты вместе. Его движения становились более резкими, а отсутствие терпения смешивалось с непреодолимым азартом.       Е Лань упорно продолжала молчать, даже не пытаясь подсказать Панталоне, где же он смог бы найти желаемое. И это лишь раззадоривало его, подталкивая на продолжение их небольшой игры.       — Ты уверен, что язык развязывают таким образом? — наконец спросила она после пары надрезов и поцелуев. Таких же холодных, как лезвие, и одновременно жарких, словно ее собственная кровь.       — Быть может я сумею найти ему другое применение, пока ты не признаешься? — спросил он, избавившись от ненужного стола и встав прямо перед ней.       Она была безумна, раз в самом деле решила, что так просто сумеет украсть подарок Царице у одного из вестников Фатуи, не оставшись безнаказанной.       Он был глуп, раз считал, что она не желала быть наказанной.       Его губы жадно впились в ее, и Е Лань впервые пожалела о том, что ее руки были связаны.       Дикие касания сочетали в себе нежность и жестокость. Трепет и злость. Всё происходящее – сплошное противоречие, несущее в себе лишь страсть. Их гордыня и желание обладать всем завели Панталоне и Е Лань в их собственную клетку. И они совсем не думали об этом, когда элементы одежды летели в сторону, а несчастный стол всё же пригодился. На тонких запястьях, что покоились за спиной Панталоне, теперь были лишь следы от металлических пут.       Она никогда не сказала бы ему, как сумела украсть ту шубку. Она планировала показать это, но позже. Их ожидали новые встречи.       Он никогда не признался бы, что шубка уже не так сильно волновала думы Панталоне, как тот факт, что кража была слишком наглой. Никто прежде не смел так вести себя с ним.       И теперь она кусала его губы, пока мужские руки нагло изучали дамское тело. Вместе с ранами от лезвий на ее коже появлялись багряные следы, и это доставляло удовольствия не меньше, чем обычная пытка.       — Так значит, ты будешь молчать? — тяжелое дыхание сопровождалось поцелуями на обнаженной груди.       — На сегодня ты услышал достаточно, — приоткрыла она глаза, вдруг стянув его тело своими нитями.       Игра подошла к кульминации, и Е Лань была уверена, что вышла из нее победительницей. Она наспех одела свои вещи, освободив Панталоне от пут лишь после того, как скрылась средь утреннего тумана.       Панталоне же отпустил ее с легкой улыбкой на лице, пряча в ладони самое главное сокровище его маленькой Орхидеи – один из ее браслетов.