Рисуя надежду

      Роксана не оглядывается, когда уходит всё дальше от этого чёртового места. Даже глаза не косит, чтобы в поле зрения случайно попали знакомые кусочки. Джереми даже моргнуть боится, ведь силуэт с каждой секундой всё дальше, медленно исчезая. Вскоре тьма поглотит сестру, смеясь над жалостью того, кто вообще-то фамилию Агриче носит, а ведёт себя подобно шавке сопливой, будет единственной, кто останется здесь с ним. Жалкий и слабый. Наверное, поэтому Сана даже смотреть на него не хочет, Джереми сам бы себе лицо расквасил. За что именно, конечно, определить сложно, но поводов достаточно.       Руки сжаты в каменные кулаки а нижняя губа кровоточит от острых клыков. Металлический вкус вызывает тошноту, а зубы скрипят и кажется, что скоро потрескаются. Крики нервов на лице непроизвольно дёргаются, мешают сосредоточиться и заставляют губы кривится.       Он не жалеет о том, что папаша больше не главный в их чёртовой семейке и дохнет, где-то в камере, если уже не превратился в тупой кусок мяса. Ему абсолютно всё равно, если Деона прирежут в потоке этого хауса. Этому куску дерьма такой, только такой финал и подходит. Младший Агриче бы просто пожал плечами, если ему живот вспороли или голову от шеи оторвали. Возможно, что моментами это казалось лучшим вариантом, сейчас светило мечтой и последним предсмертным желанием.       Потому что Роксана ушла и никогда больше не вернётся?       Вниз капает, что-то более горячее, чем кровь. Джереми ещё может слёзы лить? В детстве, когда из глаз лилась влага ему грозились их вырвать. Сработало, несколько лет подряд на его лице были исключительно пот и кровь. А сейчас всё повторяется. Если так, то это ещё одно подтверждение тому, что он пёс жалкий, который стал ненужен единственной хозяйке. Его чудом не утопили в детстве, а сейчас оставили на морозе зимней ночи. Пар вокруг щекочит щеки. Хотел бы он вернуть всё назад? Нет. Сана приложила слишком много усилий, чтобы этот план перерос из теории в практику, а Джереми слишком её любит, чтобы стереть это всё в один миг.       Не любит, а боготворит. И не смеет произносить столь дорогое для себя имя своим позорно дрожащим голосом. И дело даже не в боязни выставить себя жалким, нет, а в чётком понимании того, что любые его слова не изменят ничего. И в уважении чужого решения, разумеется.       Сейчас он только тихо смотреть в след может, проклиная своё плохое зрение, ведь всё слишком мыльно и размыто. За Роксаной полетело несколько десятков алых бабочек. Все как один мерзкие и на нервы действую похлеще Синего сукиного сына. Наверняка наелись до отвала, твари прожорливые. Они вылупились из яйца только потому, что сестра сильно того хетела, свой драгоценной кровью их кормя. Эти капли непозволительно дороги для тех, кто медленно убивает её. Крылатые выжили сейчас лишь для этого дня, иначе бы все от его рук уже передохли. Но табу нерушимо, ведь Рокси они явно дороже, чем Джереми.       Больше не слышно хруста снега под её ногами и не видно золотистые волосы. В груди, слева, где сердце уже окаменело давно, что-то треснуло. Неприятно так, будто молотком по гвоздю. Он уже скучает и не знает, куда себя деть. Мысли — один горячий клубок несвязный, а язык онемел и не способен нормально функционировать. Да и говорить, что-то сейчас не имеет смысла. Ровно так же, как и продолжать стоять тут.       Джереми хочет сдохнуть. Вначале последний раз посмотреть на Роксану, а потом исчезнуть. Из её круга общения, памяти и жизни в целом. Особой тяги к существованию у него никогда не было, даже если бы появился шанс искупить все свои грехи. Потому что дай такой выбор сестре, она никогда не забудет того, что происходило в стенах проклятого поместья. А это вошло в привычку, куда она туда и он. Хоть в новую жизнь, хоть в место, которое хуже, чем ад.       Вот только Сана, его единственный повод продолжать существовать, особый сорт наркотика и просто та, без которой он жизнь не представляет, с собой его брать не хочет. Ему всё равно, куда она направлялась, что собиралась там делать и зачем ей это вообще, если можно было бы, Джереми бы отправился за ней в любой уголок этого гнилого мира. Провалился бы куда ниже Ада. Будь то хоть присподния или место, о котором не знает никто. Агриче даже с выколотыми глазами и забитыми ушами шёл за сестрой по пятам, но только с её позволения. Он не ублюдок Деон, он по-настоящему её любит и желает только счастья.       Пусть даже и без него.       Наконец собрав остатки силы в кулак, Джереми повернулся в сторону поместья. Пламя разбушевалось и добрая половина его жилища точно сгорела к чертям. От этого ему ни горячо, ни холодно. Хорошо разве что то, что кабинет Ранта уже давно груда гари и досок. Папаше эта комната особенно нравилась, замечательно если она тоже падёт вместе с ним. Кроме ветра, который теперь кажется бестемпературным и совсем неощущаемым, в изредка уши залетают чьи-то крики. Будто тарелку вилкой царапают. С момента восстания часа два точно прошло, а там отчёт времени идёт по-своему, от одной жизни к другой. Ничего нового, впрочем. Что там стало с оставшейся роднёй? Младший Агриче надеется, что все они подохли. Для них же такой исход лучше всех. Почти для всех, кроме Тёти Стеры. Она, как и её дочь, заслуживают лучшего в этом дерьмовом мире. Только они. Покойный Асиль ещё, но ему уже всё равно на то, что в существовании живых происходит. Сам Джереми его не помнил, да и не был уверен, что они лицом к лицу встречались, но если Роксана его любила, значит он тоже заслужил местечко на облаке.Только из-за неё.       Точно.       Ноги кое-как шагают в сторону его дома, если этот гадюшник можно так называть. Озябшие костяшки скрипящими движениями протёрли мокрые глаза, кровь на руках теперь и на лицо попала, наверное, видок у него трупоподобный. Будто из могилы восстал, не иначе. Огонь не сможет сожрать всё поместье, как бы не прискорбно это было признавать. Зачем возвращаться туда, если все эти годы в голове было желание больше не видеть его никогда в жизни? Джереми не знал, но стоять до рассвета на одном и том же месте было бы тупо. И холодно. А зимние ночи долгие, суровые и будут только рады испытать его на морозоустойчивость. Как бы не было досадно, тут он сразу выйдет проигравшим, потому что у Агриче младшего за последние несколько минут появилась тяга к суициду. Странно только то, что добить себя именно сейчас он не хочет.       Место пожара было недалеко от того, где недавно страдало его тело и душа, если она, конечно, есть. И даже учитывая это, добрался Джереми до пункта назначения подозрительно быстро и без припядствия, хотя шёл туда обычным прогулочным шагом, рассматривая трупы по дороге. Ворота выбиты и валяются, изображая бесполезную груду металла. Кровь, снег, грязь и много чего другого, смешались в одну красочную массу и благоухали не самыми приятными ароматами. Но это так привычно наблюдать, что даже противно не становиться. Запах почти такой же, как и в клетках демонических существ, которые, кстати, бегали за оставшимися людьми, не обращая внимание на новоприбывшего. Голова статуи валяется от неё неподалёку, Джереми не сдержался и зло пнул её, выкидывая часть своего настроения. Она его всегда бесила.       Что здесь ещё такого интересного? Ничего. Людей Агриче практически не осталось, так, мелкая прислуга бегала и тряслась от страха. Будто им кто-то свалить мешает. Джереми флегматично повёл бровью, этим идиотам нужно только вести себя тише, а они только и делают, что кричат о помощи, привлекая монстров. Но это уже не его заботы. — Как их с таким образом мышления не прирезали? — он бубнел себе под внос мысли, которые удалось вытянуть в адекватные предложение. Глаза сами собой закатилась,— Пиздец, придурки.       Спасение утопающих их сугубо личное дело, таковы правили этого дома. Если они дожили до этого дня, значит хоть, что-то из себя представляли. А тут под шумок можно было раньше свалить. Выберутся как нибудь, если жить захотят.       Плюнув на это, он пошёл к запасному, уцелевшему выходу, взяв во внимание то, что тело перестало ощущать холод. Даже жарковато стало, в некоторой степени. Особой разницы это не играло, но так лучше, чем прятать ладони в карманы.       С каждым входом дыма глаза плыли по пространству и Джереми двигался исключительно по памяти, радуясь, что он знает это вонючее место лучше, чем ему хотелось бы. В его бы идеале о нём забыть, да не получиться.       В коридорах так же много дыма и запах горелого такой густой, что из-за него нос отвалиться хочет. Хотя ему в большой степени плевать, нужно дойти до свой комнаты, а там будет, что будет. Борясь с желанием засти в покои Ранта или Деона, чтобы им наплевать на кровать, настроение хоть как поднять, глаза с щёлочковидным зрачком забавно дёргаются. Он всегда хотел так сделать, но сейчас это особого смысла не имеет, ведь тем на эту выходку будет без разницы. Поэтому идея медленно теряла свою ценность, а шаг ускорялся, когда хруст от огня становился отчётливее. Наверное, у него около десяти минут, прежде чем всё это тоже загорится.       Стены его комнаты всегда выбивали кислород из лёгких, будто бы сжимались, стоит Джереми только отвернуться. Если задуматься, то так было со всеми помещениями, но здесь это ощущалось наиболее ярче. Сейчас всё точно так же, разве что ощущение спешки и некоторой тревоги никак не отпускает. Ему действительно тошнит. — Да, где оно...— открывая ящик за ящик, оставляя их в таком положении, Агриче впервые думает о том, чтобы молитву произнести. Как смешно это будет звучать из его рта, представить сложно.       Стукнув себя по лбу, он со злостью швыронул один из ящиков, куда-то в район окна. — Блять, пожалуйста! — пальцы вырвали несколько клочков волос.       В последний момент в поле зрения попала прикроватная тумба. Чертыхнувшись на слуг, которые по приказу отца подмешивали ему отраву, из-за которой память медленно рассыпалась, будто прах на ветру, Джереми с надеждой пошёл к ней. Последние полгода ему стали давать новую дрянь от которой события прошлого мутнели. Он не мог вспомнить то, чему длительность больше недели, поэтому изо дня в день приходил к Роксане и внимательно всматривался в её бледное, фарфоровое лицо. Боялся, что однажды проснётся и в его прогнивших мозгах не останиться ни одного кусочка, напоминающего его дражаюшую сестру. Такой страх есть и теперь, но ощущается острее, ведь возможность лицезреть своё сокровище пропала.       Ровно так же поступил и его здравый смысл, когда тот направился в горящий особняк из-за одной недорисованной картинки.       В его руках набросок самого дорогого человека, который любил смотреть на открытки от Джереми. Первый подарок на день рождение Саны, когда брат начал дарить ей открытки теперь мелькает в голове отрывками. Они разговорились, младший нарисовал на бумажке торт. В книгах именниникам часто дарят такую сладость и одиннадцатилетний малыш, узнавший об этом, побежал рассказать открытие сестре. Даже попытался изобразить его, на картинке увидел подобное. Получилось отвратительно, но Роксана решила оставить его себе, сказав, что-то о ценности этих каракуль. Джереми не особо понял такое поведение, но был счастлив, что ей понравилась вещь, сделанная им. Так он и стал развивать свой "талант", рисуя для неё новые художества. Не совсем, конечно, понимая, что Сана нашла в этом дерьме, что по его собственному мнению и в туалетные бумаги не годились. Но в каждую закарючку было вложено столько чувств, что иногда создавалось ощущение, будто он попросту под гипнозом.А она улыбалась, слабовато так и еле видно, но неописуемо ярко и искренне. Настолько, что даже самые дорогие украшения и само солнце не смогло сравниться с этим. И Джереми стал дарить ей на каждое день рождение новые открытки. Сам придумать ничего не смог, но скопировать со страниц книг не запрещалось. Это гораздо проще подарка Ранта, в виде отпрыска Федилиана, учитывая стоимость человеческих органов костей и всему подобному, но его творения вызывали личный интерес. На грядущее торжество он по традиции начал подготавливать бумагу и прочие принадлежности. Как необычно, ему привычнее кровь размазывать, а не краски.       Начать решил с наброска, ведь восстание планировалось и было как-то не до этого. Но по полчасика в день можно было выделить, поэтому всё яркое настроение он вкладывал в гладкий лист бумаги.       Младший Агриче понимал, что полнейший идиот, если культурно выражаться. Знал, что Роксана пропадёт бесследно после выполнения их плана, но до последнего надеялся, что успеет закончить портрет. До знаменательной даты ещё около двух месяцевя, а сестра уже ушла. Растворилась среди падающего снега и неизвестно, доведётся ли ещё с ней встретиться или нет.       Может это и к лучшему, ведь Джереми не умеет рисовать, а так, просто портит бумагу и краски зря расходует. Пытается выразить свои несуществующие надежды, но получается слишком скудно и дёшево. Реальность искажает ожидания и кисточки часто от злости вылетают в окно, а краска оказывается на потолке. Импульсивность перекрывает терпение, гнев волю к жизни. И только желание двигает процесс. Она всегда была рада получить этот жалкий клочок бумаги и ждала следующий день рождение, чтобы посмотреть на его навыки.       Возможно, что он больше не успеет подарить ей подобного рода презент. Даже вероятнее всего. Но зато появилось то, ради чего можно продолжить жить. Рокси пришлись по душе вещи, которые Джереми делал сам. Быть может, если создаст он место для них двоих, ей это тоже понравиться.       А пока он будет чертить на бумаге надежду, рисуя звезду и пытаясь временно заполнить свою пустоту. Возможно, боги, решив пошутить, смилуются и подарят им новую встречу.