Падающие звёзды

Утэна знала, что их раны смертельны, но это было уже не важно. Казалось, что-то внутри неё с самого начала знало, что последняя дуэль в небесном замке станет последней дуэлью в её жизни. Но это было уже не важно. Важно было лишь спасти Анфи. И ещё. Важно было вернуть потерянную душу человеку, которого она так сильно любила. Пусть даже перед самой его смертью. Белоснежный плащ за её спиной разлетелся на множество невесомых перьев, окутавших их белым саваном. Губы накрыли губы последним жертвенным поцелуем. «С этим поцелуем ты и Диос станете единым целым». Жгучий шар золотого сияния вырвался из её груди, ослепляющая боль сковала тело. Призрачный замок вокруг них разбился на мириады хрустальных игл, рассыпавшихся по небу ледяными звёздами. И они упали в необъятную бездну космоса. Просто две падающие звезды. Две умирающие звезды. Они падали. Падали. Падали, и за ними тянулся кровавый след от их ран, подобный багряному хвосту кометы, и летело облако кристаллов их замёрзших слёз. Падали, и цеплялись друг за друга, продлевая этот последний поцелуй, последний вздох, последнюю секунду жизни. Вокруг звенело магнитное поле, и солнечный ветер гнал частицы плазмы в межзвёздное пространство, планеты скользили по своим орбитам, жонглируя лунами, кометы-смертницы мчались к Солнцу, а далёкие звёзды светили холодным ровным светом. Сила Диоса объединяла их сознания. — Прости… Когда-то я спас тебя лишь для того, чтобы погубить. — Всё в порядке. Если ты со мной — я не боюсь смерти. Утэна не знала его настоящего имени. Диос? Акио? Край Света? Люцифер? Утэна не знала, кто же она? Принц? Дуэлянт? Невеста Роза? Венера? Она знала только, что их связывает нечто, превосходящее пространство и время. И они падали. Падали. Падали, и тянулись друг к другу, обнимали крепче, сильнее, переплетая пальцы и соединяя сердца, продлевали и продлевали их поцелуй. Вокруг них красные гиганты сбрасывали свои внешние оболочки и превращались в белых карликов, взрывались сверхновые и коллапсировали нейтронные звёзды, пульсары поглощали вещество из аккреционных дисков своих обречённых компаньонов, и с их полюсов били струи рентгеновского излучения, а в огромных молекулярных облаках газ сжимался в глобулы, в которых зарождались новые звёзды и их планетные системы. — Мы… мы до сих пор живы? Ты знаешь, что будет дальше? — Не знаю. Но я обещаю держать тебя крепко, что бы ни случилось. Всё будет хорошо. Сила Диоса соединяла их, оплетала сияющим коконом, сохраняла их жизни. И они всё падали и падали. Пространство вокруг них всё расширялось и расширялось, энтропия увеличивалась, галактики и скопления разбегались, в их центрах сверхмассивные чёрные дыры пожирали материю и время. А они всё падали. Падали. Во тьму. В пустоту. В ничто. Падали и наслаждались близостью и теплом друг друга. — Ты чувствуешь? Что-то происходит. — Да. Что-то меняется. Скорость убегания галактик замедлилась, и начала неуклонно снижаться. На краткий миг Вселенная застыла в полном оцепенении, а затем вектор движения сменился и пространство со всё возрастающей скоростью начало стягиваться. Повсюду в космосе, в гравитационных колодцах обитаемых миров, учёные мужи не верили своим глазам, по много раз перепроверяя полученные данные. Но это не были ошибки измерения, и их приборы и аппараты не пришли внезапно в негодность. Красное смещение сменилось на синее, и повсюду на заселённых планетах астрономы объявили начало эпохи Большого Сжатия. Все быстрее и быстрее сбегались галактики, сближались, сталкивались, сливались, тут и там образуя гиперчёрные дыры, пожиравшие туманности одну за другой, и в какой-то миг в космосе не осталось ничего, ни звёзд, ни галактик, ни одной частицы межзвёздного вещества, кроме гигантских сверхмассивных чёрных дыр, стремительно несущихся в одну единую точку. А они всё падали и падали в нескончаемой пустоте, где не было ничего, кроме их бесконечного поцелуя и падения. В тот момент, когда все чёрные дыры слились в единую сингулярность, Вселенная глубоко вздохнула и начался новый цикл её жизни. Вспышка творения слепила даже через защитный кокон силы Диоса. — Это так… ярко. — Да… Но ты всё равно сияешь ярче. И они падали. И видели. Как заново возникли законы физики. Как образовались элементарные частицы. Как начался нуклеосинтез. Как раскалённая плазма творения остывала, распадаясь на атомы и превращаясь в газ, и расширяющееся пространство заполнило реликтовое излучение. Юная Вселенная запела на волне нейтрального водорода, а потом за дело взялась гравитация. Свет первых новорождённых звёзд повторно ионизировал водород, и повсюду в пространстве стали зажигаться звёзды и квазары, в ядерных топках которых синтезировались все более тяжёлые элементы. Гравитация стягивала звёзды в скопления, сбирала их в галактики, закручивала их диски и спиральные рукава, формировала огромные галактические кластеры. Пространство расширялось, всё новые и новые звёзды рождались, светили, излучали и в конце концов умирали в ослепительных вспышках сверхновых, выбрасывая из своих недр сотворённые металлы, из которых у звёзд-наследниц образовывались планеты. А они всё падали. Падали. Падали. Проходили сотни тысяч, миллионы и миллиарды лет. А они всё падали. Сейчас и всегда. Вечно. Вне времени. Сила Диоса превратила все года в одно единственное «сейчас», растянувшееся на вечность, а всю вечность уместила в один миг, в миг их поцелуя и их падения. И они падали. Падали. И упали. Мягкие ветви гортензий пружинисто прогнулись, пышные шапки розовых, лиловых и белых цветков смялись под их телами, и их окутало облачко цветочной пыльцы. В воздух взвился ворох мелких лепестков, и пара потревоженных бабочек с лазурными крыльями в белую крапинку закружилась над их головами. Разметавшиеся лепестки, танцуя на ветру, плавно опускаясь, щекотали лицо. Сощурившись от слепящего солнечного света, Утэна пыталась понять, где они оказались. Она видела только ярко-голубое небо над головой, ощущала медовый аромат цветов, чувствовала тепло солнечных лучей и крепких объятий, слышала… звуки сирены и чьи-то крики? Острая боль пронзила её левое предплечье, и в голове будто что-то взорвалось. Последним, что она увидела перед тем, как померкло сознание, были двое бегущих к ним пожарных.

* * *

Тишину больничной палаты нарушал только писк какого-то прибора да шелест вентилятора в углу. Окно прикрывала светло-бежевая плотная занавесь, рассеивающая яркий дневной свет, а на прикроватной тумбочке стояла стеклянная ваза с букетом белых роз, правда резкий запах лекарств и дезинфицирующих средств перебивал их нежный аромат. За закрытой дверью по коридору сновали туда-сюда врачи и медсёстры, но в палату их голоса почти не проникали. Здесь было спокойно и безмятежно, как и должно быть. — УТЭНА!!! — дверь палаты с грохотом распахнулась, и внутрь словно ворвался ураган — ураган в короткой школьной юбке и с хвостиком каштановых волос. — Любовь моя!!! — девушка с воплем запрыгнула на койку, оседлала бёдра Утэны и бросилась ей на грудь. — Ай, больно! Вакаба, у меня вообще-то перелом! — Не ври мне, — девушка подняла голову и, прищурившись, улыбнулась Утэне, — я узнавала у медсестры. У тебя сломана рука, а не нога. — Хитрая ты. — Утэна скосила глаза на свою руку в лангетке, потом дотронулась до плеча подруги, — Вакаба, ты в порядке? Ты не пострадала? — Нет, меня вытащили пожарные. — Вакаба шумно вздохнула, обвила руками шею Утэны и снова прижалась к ней, — Утэна, я так за тебя испугалась! Ты рисковала жизнью, чтобы спасти меня! Ты чуть не умерла! Этот ужасный мальчишка… я просто поверить не могу! — Какой ещё мальчишка? — Такеши Оно! Это он поджёг общежитие, представляешь? — Вакаба затараторила, подпрыгивая на койке и хватая Утэну за плечи, — Его бросила девушка, она как раз на моём этаже живёт, через две комнаты, нет, ты представляешь? Она его бросила, а он облил бензином её дверь и поджёг! И всё загорелось, представляешь? Чудом никто не погиб! — Вакаба, ну слезь пожалуйста, ты тяжёлая! И не тряси меня! — поморщившись, Утэна поправила травмированную руку на перевязи. Подруга что-то обиженно засопела, поднялась и села на кровати, поджав под себя ноги. Потом вскрикнула: «Я совсем забыла! Я же принесла тебе подарок!», неуклюже спрыгнула, чуть не растянувшись на полу, затем схватила какую-то коробку с полки у входа в палату и протянула её Утэне. — Утэна, любовь моя, этот торт для тебя! Ты была готова отдать за меня жизнь, а я… я… — девушка всхлипнула и смахнула скатившуюся слезинку ладонью, — Ну, я могу дать тебе торт. Утэна аккуратно взяла из рук Вакабы коробку, поставила на колени и открыла крышку — внутри был её любимый торт с клубникой и сливочным кремом. Она обмакнула палец в белый завиток крема, попробовала его на вкус и поставила коробку с тортом на тумбочку. — Очень вкусно, спасибо, Вакаба! Правда… я не смогла тебе помочь. Я сама чуть не… — тут Утэна осеклась и зажмурилась от внезапной боли в виске. — Ну и что! Зато тебя спас директор! — Директор? — Да, брат твоей соседки Анфи, ты что, Утэна, не помнишь? Это же он вытащил тебя из горящего здания! Правда, лестница была уже в огне, и он… — Да… и мы упали… Аай! — Утэна опять схватилась за голову. Болело нещадно, словно прямо в мозг впивался острый шип. Пару минут она сидела неподвижно, закрыв глаза, массируя пальцами висок, потом спросила, — Вакаба, а ты не знаешь, с ним всё в порядке? — Он в соседней палате, у него лёгкое сотрясение мозга и сломано два ребра. Но в остальном — мой брат в полном порядке. Дверь палаты тихо открылась, и внутрь зашла девушка в школьной форме и с длинными кудрявыми волосами цвета спелой тёмной сливы. Громко запищав, ручная обезьянка спрыгнула с её плеча и заскакала по постели Утэны. — Анфи! Чу-чу! — Как ты себя чувствуешь, Утэна? — Анфи подошла и присела на край кровати. — Кажется, всё хорошо. Вот только… голова немного болит. — Утэна неловко улыбнулась, всё ещё щурясь от боли. Чучу запрыгнул ей на плечо и своими маленькими лапками закопошился в её волосах. — Наверно, это из-за дыма. Доктор сказал, что завтра тебя уже отпустят домой. — Как здорово, Утэна! — вскрикнула Вакаба, — значит, ты не пропустишь начало дуэлей! — Дуэлей? К-каких дуэлей? — от этого слова дыхание Утэны перехватило, и горло словно сжало железным обручем. Подруги посмотрели на неё с таким удивлением, как если бы она в момент превратилась в лягушку и заквакала. — Ты что, не помнишь? — хором спросили они. Нет, она не помнила. Точнее, она помнила какой-то глубинный ужас, тупую боль и невыразимое отчаяние, связанные со словом «Дуэль». И ещё она почти помнила, как вибрирует в руке эфес шпаги, и свистит рассечённый клинком воздух, как холодное лезвие взрезает плоть, и фонтаны крови хлещут из ран, как сердце заходится в последнем судорожном танце, кровь на руках, на лице, её кровь, его кровь… — Утэна, что с тобой? — лёгкое прикосновение к щеке вернуло её в реальность, оставив только металлический привкус во рту. Анфи склонилась над ней, за её спиной маячило встревоженное лицо Вакабы. — Всё в порядке, я просто… Я почему-то не могу вспомнить, о каких дуэлях вы говорите. — Академия проводит региональный межшкольный чемпионат по фехтованию, — Анфи говорила мягким, спокойным голосом, — сегодня как раз должна была состояться церемония открытия, но всё пришлось перенести из-за пожара. — Вот-вот! У Дзюри и Мики есть все шансы дойти до финала! Я буду болеть за Мики, он такой милый, правда, Девушка-Роза? Услышав это, Утэна вздрогнула и дёрнула плечом, и Чучу недовольно пискнул, свалившись на подушку, после чего перепрыгнул на тумбочку. — Вакаба, почему ты так называешь Анфи? — Но ты же сама помогала мне делать костюм Розы, — в голосе Анфи добавилось тревоги, — Утэна, у тебя похоже частичная амнезия, я попрошу врача ещё раз проверить, нет ли у тебя сотрясения мозга. — Да, Утэна, мы же вместе его делали! Анфи будет талисманом Академии на соревнованиях, Девушкой-Розой! Как ты могла забыть! И как действительно она могла забыть? Прикрыв глаза, Утэна пыталась воссоздать в памяти всё то, о чём говорили девочки. Чемпионат по фехтованию, и главные звёзды Академии — Мики и Дзюри — готовились к нему последние полгода, постоянно тренируясь друг с другом, и в спортзале, и на улице, и каждая их тренировка собирала толпу восторженных поклонников и поклонниц. И Анфи — талисман Академии, Девушка-Роза, ведь и правда, Утэна помогала ей сделать костюм — чем могла, конечно, она же не умеет шить и рукодельничать так, как её подруга. Она почти вспомнила это платье, с белой юбкой до колен из множества слоев ткани, изображающих лепестки, с зелёным корсажем-стеблем и с листьями на плечах. Почти вспомнила… — Нет-нет, я не… Ой! Стоявшая на прикроватной тумбочке коробка с тортом зашевелилась, двинулась к краю, зашаталась в тщетной попытке поймать баланс, и плюхнулась на пол. Вакаба взвизгнула, Анфи, наклонившись, посмотрела вниз и покачала головой. — Чучу, ты опять за своё… — Анфи! Твой Чучу съел весь торт!!! Он же был для моей Утэны, а не для него!!! Смотря на раздувшийся живот полностью довольной жизнью обезьянки, лежавшей в пустой коробке, девушки громко рассмеялись. ------------------- Анфи всё-таки настояла на том, чтобы врачи проверили ещё раз, нет ли у Утэны сотрясения мозга, и доктор — пожилой мужчина с треугольной седой бородкой и лучиками морщин вокруг глаз — долго проводил всякие тесты и задавал разные вопросы, и ей даже сделали компьютерную томографию, но никаких отклонений не нашли. Голова всё ещё болела, да и сломанная рука давала о себе знать, но медсестра дала ей таблетку обезболивающего, и боль понемногу отступила. Ещё медсестра сказала, что от этого лекарства он быстро уснёт, но не тут то было. Полночь уже давно миновала, а Утэна во всю ворочалась и никак не могла уснуть. Удобно устроиться ей мешала и лангетка, и несколько весьма чувствительных синяков, полученных при падении, и она долго возилась, стараясь найти подходящее положение. Наконец, кое-как умостившись, она долго лежала, пытаясь заснуть, но сон всё не шёл, и тогда она снова начинала вертеться. Тонкое одеяло она то полностью сбрасывала, то наоборот, накрывалась им с головой, и постоянно переворачивала подушку. Простыня под ней давно сбилась, и теперь Утэна лежала на прорезиненном матраце, что совсем не добавляло комфорта. Даже ткань больничной пижамы и та казалась ей слишком грубой, а резинка пижамных штанов натирала живот. К навалившейся бессоннице примешивались навязчивые, удушливые мысли. В очередной раз взбивая слишком плоскую подушку, она пыталась восстановить в памяти все события прошедшего дня. И у неё это получалось, правда, получалось, она помнила всё, ну может за исключением нескольких минут тут или там. Так почему же… Почему ей кажется, что из её памяти выпал огромный, ни с чем не сравнимый пласт воспоминаний? Такой большой, что его размеры невозможно осмыслить, не то, что измерить. Ему бы просто негде было поместиться — и в этом дне, и во всех предыдущих. Утэна с силой зажмуривала глаза, сжимала челюсти, в тщетных попытках отогнать эти мысли, но они хищными птицами всё продолжали кружить над её головой. Ещё и брат Анфи пострадал из-за неё… Утэна негромко взвыла от боли, очередной раз неудачно повернувшись и придавив травмированную руку, потом откинула одеяло и села на койке, свесив голые ноги. Непроглядная тьма палаты окружала её, давила, выталкивала, казалось, что в углах притаились бесформенные чудища, готовые наброситься в любой момент. Она же никогда не боялась темноты, да она вообще ничего не боится, так почему сейчас она сидит и трясётся, как испуганная мышь? Нашарив под койкой свои тапочки, она на ощупь прокралась к двери и выглянула в коридор. Там было пусто и тихо, под потолком тускло мигала светодиодная лампа, в окно в самом конце коридора светила луна, отбрасывая на кафельный пол блёклое пятно света. Утэна осторожно прикрыла за собой дверь, и некоторое время стояла под моргающей лампой, прислушиваясь к тишине и к своим мыслям. Она поправила загипсованную руку на перевязи, и стала растирать плечо, будто бы ей было холодно, хоть никак и не могла замёрзнуть в эту тёплую летнюю ночь. Ей стоило сходить к дежурной сестре и попросить снотворное, а затем вернуться к себе и заснуть до утра, не позволяя странным мыслям и смутным отсветам воспоминаний беспокоить её. Вместо этого Утэна осторожно приоткрыла дверь соседней палаты и зашла внутрь. Всё одиночные палаты в больнице одинаковые, по крайней мере, она так думала. Кровать и лампа над ней, тумбочка, кресло, стойка с какими-то медицинскими аппаратами, плотная занавесь на окне. Вот только здесь занавесь была отдёрнута, да и само окно распахнуто настежь, и Утэна замерла, любуясь видом на усыпанное звёздами небо над тёмным парком. Свежий ночной воздух наполнял комнату прохладой и запахом влажной травы и озона. — Это ты, Утэна? От звука его голоса она все-таки вздрогнула, хотя это было безумно глупо — иначе зачем ей вообще нужно было приходить? — Извините, Акио-сан, я вас разбудила? Я просто… хотела вас поблагодарить. Вы же спасли меня. — Разве я мог поступить иначе? А ты почему не спишь так поздно? — Даже не знаю… Не спится. — теребя рукав своей пижамы, она думала, что это очень хороший вопрос, на который у неё точно нет ответа, и всматривалась в мерцающие за окном звёзды. В преддверии рассвета небо приобрело глубокий тёмно-сапфировый цвет, бледневший у самого горизонта, а в парке переливчато пела какая-то птица. Ярче всех горела одна звезда, висящая низко над землей, и Утэне казалось, что она знает про эту звезду что-то очень важное, знает, но не помнит. — Как рука? Не болит? — Акио поднялся со своей койки и подошел к ней. — Тебе же… Вам же наверное нельзя вставать! — А разве тебе можно покидать палату ночью? Утэна почувствовала, как запылало её лицо. Ну почему, почему Акио-сан всегда говорит так, словно дразнит её, и почему она постоянно смущается рядом с ним? Всегда… Почему всегда, они же едва знакомы, они же виделись один или два раза, так почему же сейчас ей кажется, что они знают друг друга миллионы лет? — Ты точно в порядке? — голос его прозвучал обеспокоенно, и Утэна почувствовала бережное прикосновение к плечу. — Не совсем. Просто… — она протяжно вздохнула, — Я даже не знаю. У меня такое странное ощущение, но я будто не могу его ухватить. Будто что-то очень важное от меня ускользает, и я никак не могу вспомнить… даже не знаю что. Акио-сан, а вы знаете, что это за звезда над горизонтом? Она такая яркая. — Это не звезда, это планета, Венера, самая близкая к Земле планета Солнечной системы. Она ближе к Солнцу, и потому на небе всегда рядом с ним, и видна только на рассвете и на закате. Раньше люди думали, что это две разные звезды, Утренняя Звезда и Вечерняя Звезда, и давали им разные имена. Венера… Утренняя звезда… Отчего-то от этих слов заныло сердце и защипало глаза. Что она слышала о Венере? Почему её имя отзывается такой болью? Утэна тихонько всхлипнула и часто заморгала, пытаясь отогнать подступившие слёзы. — Утэна, дай мне твою руку. — склонившись к ней, Акио сказал это тихо, почти шёпотом. Это было так… странно. И сама внезапная просьба, и тепло его ладоней, и ласковые, успокаивающие прикосновения, и внезапная лёгкость сознания. Всё беспокойство, все тревожные мысли, мутные тени — всё исчезло, подобно смытым морскими волнами следам на песке. Ноги стали ватными, по телу разлилась приятная тяжесть и глаза стали слипаться. Ещё немного — и она уснёт прямо здесь, в его руках. Но какой бы прекрасной не казалась такая возможность, сейчас ей нужно вернуться в свою палату, упасть на кровать и проспать глубоким сном без сновидений до самого полудня. А потом отправиться домой, в их с Анфи комнату в общежитии, и тогда её жизнь вернётся в привычное русло. Ничего она не забывала, и нечему её терзать, потому что… ничего и не было. — Я пожалуй пойду, спать очень хочется. — Иди конечно. Знаешь, если тебе нравятся звёзды, приходи как-нибудь в обсерваторию. Конечно, курс астрономии начнется только в старшей школе, но может, тебе и сейчас будет интересно. Научу тебя пользоваться телескопом, и… — Да. Да, я приду. Обязательно. — высвободив руку, она улыбнулась и выскользнула из палаты в коридор. А за окном, на светлеющем небе, мерцая и переливаясь подобно бриллианту, всё также сияла Утренняя Звезда, предвещая рассвет нового дня и их новой жизни.