Чувство о событии.

Вдохнув прохладный воздух несомый улицами Парижа и подхватываемый ветрами моря, Атос затаил дыхание, ощущая весь холод, который прошелся мурашками по телу. Сегодня не был день особенным, но внутри тлело ощущение некого события с самого пробуждения, с тех первых рассветных лучей, что разбудили мушкетера, словно в преддверии великого праздника легкое волнение и предвкушение поселились в нем. Однако весь день от рассвета до заката прошел без особых потрясений. Облизав пересохшие губы и опустив голову то ли со смирением, то ли с глубоким разочарованием, граф поплелся в ближайший бар, где смог бы провести остаток дня в более менее отвлеченной от бытовой мысли суете. От чего же он так бежал, бежал и прятался в своей же голове, где неминуемо его находили и утягивали в омут. На самое дно голубых глаз, в которых так нравилось видеть задор, а на губах улыбку. Чей взгляд дарил тепло, то было так необходимо. как в морозную ночь тепло свечи было ощутимо, что казалось, согревало полностью, а то легкое касание выбивало землю из под ног. Он болен, тяжело болен. Руки Атоса успели стать холодными, а в кончиках пальцев неприятно покалывало. Он уперся ладонью в массивную дверь, что без особого труда поддалась его напору и скрипнув впустила в место, полнимое теплым светом, запахом вкусной еды и шумом бессонных людей. Присев за свободный стол почти с угла помещения, он приказал подать бутылку вина. Предполагалось, что одной должно хватить. Выпивая, он не торопился подойти ко знакомым, ибо ожидал, что те сами увидят его и присоединятся, если захотят. Одиночество его нисколько не смущало. До тех пор, пока то ли в мыслях он желал увидеть его, то ли на явку, а не видение, но в толпе показалось лицо. Точнее даже не лицо, а лишь сверкающие глаза под черного цвета маской. Атос попросил еще две бутылки, теперь уже позабыв о планах уйти пораньше. Тряхнув головой, тот сделал глоток с горла бутылки. Но глаза невольно бросались в толпу в надежде, что не показалось. А будь он здесь, зачем? И для чего та маска. Да и зачем думать, он волен быть где захочет, быть с кем захочет и, в общем-то, делать, что пожелает. Может стоит и самому графу отбросить всю сосредоточенность на одном нем, которую он сохранял, будто бы должен, будто уже отдал свое сердце в его руки и тот его принял. А потому, как по предвидениям Атоса самая истинная любовь всегда преданна и он уже так предан Арамису, хотя никто не обязался. Мушкетеру ни к чему сохранять такую отстраненность, что появилась вместе с более глубокими чувствами. Это не ускользнуло от глаз близких друзей, когда те наблюдали его в толпе. И тут решившись же подвергнуть жизнь переменам и забвению те чувства. Может для этого весь день готовило то беспокойное ощущение, но оно не пропало. Потупив взгляд в стол, неожиданно его толкнули в плечо сзади. Он, вздрогнув, обернулся. — Арамис? — выдохнул Атос, — к чему сей маскарад, любезнейший? Его интерес и удивление не были поддельными и наигранными, а вполне искренними. И с такого расстояния было крайне трудно не узнать своего палача. — Неужто я так легко узнаваем? — усмехнулся мушкетер, облаченный в черные одеяния, — вы первый, к слову, кто так легко меня узнал. На мою удачу, — чуть помедлив добавил он. — Так от кого же вы прячетесь? — Атос напрягся всем телом, ибо вечерняя встреча с другом сулила все больше беспокойств его сердцу, когда он так желал отдохнуть, но отказать в компании ему он был не в силах. — Не поверите, дорогой мой, история крайне уморительна, — Арамис не торопился сесть рядом, а наоборот. Его тело будто выдавало спешку, что вот-вот он побежит прочь. — Но я бы вам все объяснил в более приятной и спокойной обстановке да и к тому же ваша компания мне сейчас как никогда кстати. Не желаете проводить меня? Арамис всегда так нежен и добр, но толика хитрости превращали его в не такого белого и пушистого, как может показаться мало знакомому с ним человеку. Это всегда вгоняло в ступор. Шутя ли он или серьезно, это подкрепляет ощущение неустойчивости. И даже есть в нем нечто дьявольское. Он тот, кто разглядит все пороки даже самой чистой на вид души и Атос сейчас и всегда словно обнаженный стоит перед ним без попыток прикрыться, ибо бесполезно. Он видел все. — С удовольствием, дорогой мой друг, — с еле скрываемым смущением ответил граф. Ему крайне польстило слова Арамиса о том, что среди всех, а знакомых, уверен, было немало, он выбрал его. Атос поднялся с места вслед за другом, подхватив еще две свежие бутылки, и покинул это место, разглядывая лишь плечи и волосы Арамиса перед собой и даже не взглянув на помещение бара, захлопнул дверь. Холодный вдохнул отрезвил Атоса до конца. Теперь пропали остатки безмятежности, что давало опьянение. И стоя перед «тем самым», его мозг работал так, будто он в одиночку планирует штурм замка. Арамис же в свою очередь стянул маску и бросил прямо себе под ноги, открывая свое лицо. — Ну, что же, друг мой, пройдемте, — несколько оживленнее сказал мушкетер, улыбнувшись и хватая Атоса под руку, потянул того в направлении своего дома. Путь сначала дался с большим трудом, начиная с дрожи от холода, заканчивая диким напряжением и волнением. В мыслях путалась мысль о том, что то самое чувство с утра, может, это знак и только еще заметный просвет надежды появлялся, как Атос мотал головой отгоняя всякий свет. Но позже другу удалось того разговорить и наконец расслабиться, а от выпитого по пути алкоголя холод ощущался не так сильно. — Так вы расскажите, Арамис, мой дорогой, что же стало причиной вашего костюма? — подготовившись, спросил граф. — Да, чего уж там, — подкрутив свой ус и призадумавшись, он все же продолжил. — Дело было вот как, меня попросили явиться в качестве слушателя другу для исповеди, а он затеял опасное. Не мог я оставить его как есть, понимаете, друг мой. Он попросил одеться так, чтобы было меня не узнать, я все исполнил, как видите, — усмехнулся по доброму Арамис. — Но то было даже не в серьез, а вызвали меня для свидания с его племянницей. Я был крайне возмущен, но та девица была довольно шумной и настойчивой. А я, Атос, признаюсь, предпочёл сбежать, как трус, но, думаю, вы поймёте меня, — здесь он уже рассмеялся, ибо побег от дамы хоть и был плохим тоном, но Атос надежен, он знал, что тот поймёт. И он понял. — Что ж, теперь-то все встало на свои места, — со смешком ответил граф. Более за весь путь он не был так разговорчив, а лишь погружен в слушание речей Арамиса. Рука, что до сих пор не отпускала его, так приятно придерживала за предплечье, словно та самая свеча, что согревала его полностью. Сейчас он был просто рад такой возможности легко и приятно провести время с дорогим ему человеком. Добравшись до сада, что был пред окнами Арамиса, они остановились. Руки тот так и не отпускал, все так же крепко держа ее. — Друг мой, вам уже давно следовало бы лечь, как и мне, впрочем, — не понимая особое причины, но буря волнения неожиданно накрыла его, толкая на решительные действия, но это все удавалось перекрыть крепкой сдержанностью Атоса. — Знаете, я очень рад, что встретил вас, вы скрасили этот вечер. — Взаимно, Атос, — самодовольно улыбнувшись, мушкетер сверкнул глазами, будто зная, какое ощущение навело это его «взаимно» в груди друга. Сердце того же забилось сильнее, со страхом, что его мог услышать даже Арамис. — Да, я рад, — вновь повторил то же Атос, не в силах найтись и успокоить свое сердцебиение. — Мы с вами будто на свидании посреди темной улицы, — вновь усмехается друг, будто нарочито мучая неоднозначными намеками. — Арамис, — граф запнулся. — Я не могу так больше, ей богу. Порыв безумства, на который, казалось, Атос не был способен, вероятно это был максимум безумства за всю его жизнь. Он подался вперед, целуя мужчину в губы. Чувство тепла на губах и у лица, его заставляли трепетать и получать еще волны мурашек по телу в контраст к холоду на улице. В это мгновение он решился открыть глаза, но не переставая целовать. Глаза напротив были прикрыты и тогда он понял, что его даже не оттолкнули и кажется улыбнулись в поцелуй. Каким глупцом он себя увидел. — Вы глупец, Атос, — прошептал Арамис, будто прочитав мысли старшего и отрываясь от губ мужчины, но не отстраняясь от крепкого тела, что не раз служило ему опорой. — Я знаю, Арамис, знаю, — хмурил брови мушкетер, не сознавая, как поступать. — Вероятно, скрывать свои чувства от вас смысла ныне нет. Да, я влюбился в вас однажды и это чувство крепко по сей день, — говоря это, Атос разглядывал глаза напротив, что так сияли в темноте. Настал момент, когда внутри все совсем утихло. Все тревоги, страхи и опасения. Даже то предвкушающее чувство. — Взаимно, Атос, — мягко улыбнулся мушкетер. — Вы даже не заставили сомневаться в моих догадках, так прозрачны для меня, это было нарочно? — Нет, Рене, это вы имеете зрение для душ, — хмыкнул он. Его внутренности сжались с такой силой, что он готов заключить в крепкие объятия своего возлюбленного и громко прокричать о своем счастье, но такого позволить себе не мог. Это не ускользало от голубых глаз, что все еще излучали нежность и тепло и тихим голосом, почти шепотом, он проговорил: — Я люблю вас, мой дорогой и милый Атос.