Внушение.

В жизни каждого Мадригаля наступает роковой момент, когда полностью определится его судьба. Будешь ли ты многоуважаем в деревне и будешь носить статус чуть-ли не короля или станешь отбросом семьи и общества, никому не нужным мусором, про который забудут после злощастной церемонии вручения проклятия, сопровождающего тебя до конца твоего существования в этом мире. Забудут ли про тебя на десяток мучительных лет, изолированных от внешнего мира полностью или это чёртово казино, русская рулетка даст тебе шанс на нормальную, спокойную и не удрученную жизнь. Представим, что ты получил свой дар, особенный, как ты, наполненный проблемами, подобных твоей чертовски несправедливой жизни. А готов ли ты, как говорит твоя любимая abuela Альма, использовать твой дар в исключительно благих целях, направленных на помощь городу и людям, проживающих в нём? Сможешь ли ты сдержаться, чтобы не разболтать своей сплетнице-подружке слухи о самом горячем парне в Энканто? Сможешь ли устоять перед, казалось бы неукротимым соблазном ударить раздражающего человека молнией в нос, да посильнее? А как насчёт безумно весёлых, порой имеющих за собой неисправимые последствия пранков, которые уже до тошноты ненавидит весь город, вся семья? Лучше вообще не получить этот чертов дар, скажет каждый из вас, а я соглашусь. Но давайте посмотрим, что же скажет волшебное семейство Мадригаль по этому поводу. Тогда в Энканто стояло раннее, холодное утро. Глубоко-серые тучи нависли над землёй, поливая людей, играя в садовника и огород, как будто людишки были растениями, умирающими от недостатка влаги. Хотя, по правде говоря, Энканто не нуждалось в постоянном увлажнении, которым поила, да никак не могла напоить, всеми в городе излюбленная рыжуха, с волосами цвета медной проволоки Пеппа Мадригаль. — Пеппа, ты мои цветы погубишь! — прикрикнула красавица с длинными, глубоко-каштановыми, прямыми, шелковистыми, а на концах лишь слегка завитыми волосами — Исабелла. Она только-только спустилась с верхнего этажа, как стала свидетелем того, как её тётя жестоко и беспощадно убивала её растения, созданные совсем недавно. — Знаю, Исабелла! — её голос прозвучал так же грубо и неожиданно, как и грянула молния в пасмурном небе. Она уже бросила попытки перестать лохматить свою ещё недавно идеально заплетённую рыжую косу, и вновь и вновь проводя по ней руками, иногда цепляя жесткие пряди ногтями. — сделай с этим что-нибудь! — всё так же кричала Исабелла Мадригаль, с горечью и болью в шоколадных глазах, глядя на сцену погибающих от дикого ливня цветов. Её великолепно-пахнущие Флор де Майо, которые она вырастила вчера утром, к сегодняшнему утру уже успели искупаться в тревожности Пеппы. — как я могу не волноваться, если сегодня мой сын получает свой дар! — Пеппа волнительно и тревожно наворачивала круги, первый, второй, третий, четвертый и, о Господи, пятый круг! А буря кажется, только набирала обороты вместе с ней, тревожась и беспокоясь. — Пеппита, mi vida, не беспокойся. — её до безумия заботливый муж пытался всячески успокоить любимую женщину. И он знал, как это сделать, лучше, чем кто-либо другой. Он провел рукой по её шелковистой, казалось бы бархатной, веснушчатой щеке, отзывая тучи прочь. — все пройдёт отлично, как всегда. Мы ведь уже проходили через это, что может пойти не так? — женщина великим трудом затолкнула переживания в глубину души, где они и продолжили разрывать её, беспощадно плоглощая материнское сердце. Она тихо приговаривала «cielo limpio», пока её муж поглаживал её ладонь в своей, задаривая разныии комплиментами и успокоениями. Несмотря на внутренние переживание, каждую секунду мешающие женщине выдохнуть с облеченной душой, Пеппа смогла контролировать ураган: ливень сменился на легкий дождь, под которым приятно было прогуляться, а юнная девочка — Исабелла Мадригаль осталась довольна, ведь ни один цветок из её выдающейся коллекции не пострадал. Пока рыжуха почти успешно укрощала свой безумно раздражающий дар, где-то рядом бегали, громко смеясь и резвясь, по дому дети. Их звонкий, больной ушам смех разносился по всей улице, заражая горожан; заставляя их выдавить невольную улыбку или хотя бы повести губою вверх. Трое низких в рост, что было им свойственно, ребёнка мчались на всех порах, чтобы поведать взрослым бурную историю, которая наверняка произошла за их короткую прогулку. Когда эти чертята только успели? — маменька! — звонко прокричал мальчишка, упрямо дергая свою мать за край идеально пошитой, обрамленной оранжевыми кружевами юбки. Пеппа же, в тот же час утерев все признаки недавней истерики на лице, взглянула на малолетнего сына, который вспыхнул в щеках, когда встретился со взглядом мамы. Как же он её любит, Боготворит, — не побоюсь этого слова — обожает. Как же любит, когда гладкие материнские руки, такие огромные по сравнению с этими детскими пальчиками, оглаживают его кудрявую макушку, переходят на пухлые детские щечки и весело дёргают за кругленький нос, заставляя морщиться от зачастую неприятных ощущений. — что случилось, Камило? — женщина присела с трудом, каблуки ей сильно помешали. На день рождение брата Камило, она решила выглядеть великолепно. И пускай Феликс утверждал, что Пеппа — звезда, сияющая вечно, женщина не могла лишний раз не поинтересоваться мнением мужа, какое платье надеть: желтое или белое. Оказавшись так близко к сладким щечкам мальчишки, она не сдержалась перед соблазном, чтобы не пощипать их, иногда несильно растягивая. На это маленький Мадригаль отреагировал, как и всегда. Он насупился, шмыгая носом и жмурясь, чтобы избавиться от щекотного чувства, распластавшегося по всему его личику. — мы с Мибель и Карлосом нашли такое! — женщина уже давно заметила, что у её младшего сына в наличии проблемы с дикцией. Он не мог элементарно выговорить имя кузины — Мирабель, всё время урезая какую-нибудь букву. Для него Мирабель была Мибелью, Мирбелью, Белью и ещё множеством других исковерканных вариантов произношения этого имени. — тако-ое! — вновь повторил Мило, растягивая гласные звуки и размахивая руками эмоционально. Его щеки порозовели от приятного предвкушения. — какое «такое»? — удивлённым голосом поинтересовалась Пеппа у своего ребёнка, широко расскрывая глаза, что придавало её актёрской игре ещё большей правдопободности. У мальчика скрутило живот от предвкушения. — мы гуляли по нашей секретной поляне, только это секрет! — Мадригаль настороженно шыкнул, прикладывая указательный палец к розовым губам, сложившимся в уточку. — вот гуляли, а там такие огромные бабочки! И разноцветные! И… — у мальчика сперло дыхание. Он учащенно дышал, похлопывая себя по щекам, пытаясь снять красноту с них и наблюдал за меняющимися на глазах эмоциями мамы. Её лицо, раннее выражающее интригу и предвкушение, теперь превратилось в сплошной восторг. Она восхитилась вслух, а Камило остался довольный реакцией своей маменьки. — почему меня не взяли! — Исабелла, сказав эти слова, видимо очень обиделась. Или же возмущение, так сильно похожее на обиду, перевалило далеко за горло, наполнив всю полость рта, мешая говорить. Поэтому она молча палила взглядом своего маленького кузена, который не удосужился ни один раз взять Исабеллу с собой на прогулку по тайному месту. — потому что — это наш секрет! — упрямый Камило стукнул каблуком сандалий по плитке, подразумевая своё последующее длительное молчание. Видимо, он никогда не раскроет этот секрет никому, кроме уже вкинутых в курс дела Мирабель и Карлоса. В отличии от своей любимой сестры — Долорес, он ещё не получил своего магического дара. Он не знает каково это, когда твой живот скрутило от волнения, а твои вспотевшие от предвкушения ладони тянутся к волшебной дверной ручке. Когда всё вокруг вспыхивает красками, подобно безобразной картине свободного художника. И когда ты наконец-то чувствуешь себя частью волшебного семейства, а не простолюдином, не дождавшимся волшебства. — Мира, к твоему сведению, моя сестра! — покраснев от злости и несправедливости, накричала Исабелла, сминая в дрожащих кулаках своё лилово-фиолетовое платье, от и до прошитое такого же цвета бутонами различных цветов. Например, на основной площади ткани пошита Каттлея Трианы. Это прекрасные, безумно красивые орхидеи, сильно полюбившиеся Исабелле. Обрамление платья — это ничто другое, как Виктория Крузиана. Горькие слёзы почти достигли её нижнего века, когда Пеппа, прикрикнув, начала активно утешать любимую племянницу. — не плачь, Иса! У вас с Мирабель будет ещё много времени, которое вы сможете провести вместе! — уверяла старшая, поцеловав горячий лоб девочки. — и я уверена, что если Камило попросит, то Карлос и твоя сестрёнка будут вовсе не против показать тебе это замечательное место! — Пеппа лишь слегка строго посмотрела на Камило, ни капельки не виня его, но давая понять, что сестру расстраивать не надо, прежде чем предложить ей: — Исабелла, смотри, мама Джульетта что-то готовит! — Пеппа указала пальцем на обширную кухню. На ней правда трудились женщина, изредка протирая потный лоб платочком. — пойдём поможем ей? — предложила Пеппа, а Исабелла, полностью утерев слёзы со своих длинных ресниц, побежала на кухню к своей маме, радостно зазывая: «мама, мама». А Пеппа, медленно шагала за спиной племянницей, улыбаясь Джульетте. Она лучезарно отвечала взаимностью. Однако тишина и покой сохранялись недолго. Их поспешили прервать два быстро и громко забегающих в Каситу ребёнка. — почему так долго! Камило! — стоя у входа прокричала маленькая девочка, ровесница и родственница Камило. Она поправила свои всё время сползающие с переносицы очки, так как Агустин — её отце, решил взять очки дочке на выраст, и нахмурилась, пытаясь развидеть поблизости кузена. За ней, как хвост, как продолжение единого механизма последовал Карлос — её кузен. Он шёл медленно, улыбаясь и не хмурясь, как Мирабель, ведь зрение у него было орлиное. Он сразу заметил Камило, непрофессионально прячущегося за массивной колонной, задерживающего дыхание, чтобы остаться незамеченным, как можно дольше. — нашёл! — радостно крикнул Карлос, тыкая пальцем в белую, покрытую лианами и цветами бетонную колонну, чтобы Мирабель тоже обнаружила кузена. Но она лишь нахмурилась ещё сильнее, не понимая. Её глаза были почти закрыты, ведь она устала поправлять сползающие во время бега очки. — я не вижу. — прошептала себе под нос Мира, придерживая очки в надежде, что они исправят положение. Это и вправду помогло. Девочка заметила маленький кусочек желтой ткани — наверняка пончо, торчащий из-за колонны. Она наконец смогла расслабить свои уставшие напряжённые глаза и выдохнуть, осведомлив Карлоса, что обнаружила брата, прежде чем он подбадривающе толнёт её в плечо. Именинник негромко шикнул, показательно приложив указательный палец к губам и на цыпочках, крадущимися движениями побрёл в сторону хихикающего, раскрасневшегося Камило. Он обошёл колонну так же тихо и незамеченно, как и подкрался к шутнику, а после неожиданно выпрыгнул прямо перед братом, сильно пугая его и заставляя округлить глаза. — бу! — Камило отдал назад, случайно ударяясь головой об колонну и потирая ушибленный затылок, а Карлос сразу же заволновался за самочувствие брата, резко переставшего хихикать. Мирабель тоже не оставалась долго в стороне. Она подбежала так быстро, как только могла, (эти скорости были небольшие, доступные абсолютно каждому) и отрешённо спросила: — тебе больно? — вопреки ожиданиям Карлоса и Мирабель, Камило поднял голову, вздёрнув нос, как можно выше и гордо возглавил: — ни капельки! — наконец-то ребятам открылся взор на лицо среднего. Улыбчивое, довольное, до боли в костях гордое. Мирабель вспыхнула, краснея, словно помидор, как позже сказала бы Камило. А Карлос с великим уважением и наивеличайшим удовольствием влепил младшему брату крепкий подзатыльник, бубня что-то очень недовольным тоном. — ¡tonto! — Мира прикусила нижнюю губу, желая тоже ударить раздражающего кузена, однако девчащая рука не поднялась. Она никогда не смела бить никого, даже в шутку, даже слабо. Ударить человека — это значит опуститься на самый низкий уровень, считала она. Даже если она ударит слабо, то человеку будет ужасно обидно. — шутник, мы испугались! — она заключила Мадригаля в плен из своих некрепких рук, обхватывая его дрожащие от смеха плечи и крепко-крепко обнимая, кладя подбородок на чужое плечо и утыкаясь очками в пухлую щеку мальчика. — мы собираемся подарить ему подарок сейчас? — пользуясь отличным моментом, прошептала девочка на ухо кузена, не собираясь опускать его из хватки: если он захочет, то без особых усилий сможет сделать это сам. Противостоять Мирабель в физическом плане легче легкого. Камило промычал что-то невнятное, скорее всего это была одна из его нехороших привычек, которая скоро доконает его сестру — Долорес, — мысли вслух. После того, как шесть лет назад девочка получила свой дар, ни Камило, ни Карлос, ни маленькая Мирабель не смели смеяться так громко, как могли смеяться эгоистичные дети с улицы или собираться по ночам в скромной комнатке Миры, горячо обсуждая всякие новости, произошедшие в городке. Ещё в раннем-раннем детстве, когда они были годовалыми ребятами, они наполовину осознавали, что громко плакать, разговаривать и смеяться в доме — не положено. Осознавали это в особенности тогда, когда Долорес Мадригаль заливалась бесконечными неутешимыми слезами, пытаясь поплотнее закрыть свои уши, неразборчиво шепча о каких-то мольбах. — мг, — глухо промычал мальчик, не активно мотая головой вниз-верх. Он пару раз похлопал Мирабель по спине, заставляя её слегка выгнуться, а после не грубо отодвинул от себя, многозначительно глядя то на брата, то на кузину. Профессионально оценив положение, Камило, как будто что-то в этом понимает, поднял указательный палец высоко и стремительно вверх и задрал голову, после чего не крепко схватил сестру за руку, убегая по длинной, по его меркам лестнице вверх. — мы скоро вернёмся! — сообщил будущий лицедей, стоя на верхнем этаже Каситы и выглядывая из интервала между перил, пока его сестра оттягивала его от них, опасаясь того, что её старший кузен грохнется. — да, ты подожди чуть-чуть! — голос Мирабель, по сравнению с голосом Камило прозвучал глухо, почти не слышно, однако понятно. И вдвоём, помахав рукой Карлосу, как будто они видятся в последний раз, ребята отворили дверь в комнату девочки, потом плотно закрыли её за собой, думая, что Карлосу может прийти в голову идея проникнуть в комнату, чтобы преждевременно получить свой подарок. Однако этакая мысль даже не посетила кудрявую макушку Мадригаля. Он, совсем немного погодя, присел около колонны, облокачиваясь на неё и, остался послушно ждать возвращения друзей, перебирая разного цвета шершавые листочки, бесхозно валяющиеся на кафеле Каситы. Однако они прям таки рассыпались в руках Карлоса, были слишком хрустальные, слишком невесомые, и теперь на полу лежали не красные, жёлтые и зелёные листья, а как будто осыпанные конфетти, только что резким толчком воздуха вытолкнутые из взрывчатки. Именинник соскрёб их в одну безобразную кучу, получившуюся похожей на пирамиду и зачерпнул немного себе на ладонь, после чего ковырял в этих «отбросах» ещё некоторое время. — братишка, — ласково позвала его сестра и, расправляя складки на своей ярко-бордовой юбке, присела, лишь согнув колени, не касаясь юбкой плитки на полу, чтобы лишний раз не пачкаться. Она всегда была ужасно чистоплотной. Карлос повернул голову в сторону, из которой послышался его любимый голос, тот голос, который способен успокоить его, а по ночам даже усыпить. Долорес потянула свои бархатные руки ближе к лицу младшего брата, обводя его овал лица одними лишь пальцами, вызывая у того передёргивающую дрожь. Она убрала чёлку, полностью закрывавшую правый глаз ребёнка, шепча своим таким же детским, но не менее утешительным голосом: — почему такой смурной? Сегодня твой день. — она уже несколько секунд рылась в кудрявых, поглащающих пальцы волосах, не в силах оторвать руки. Слишком уж они мягкие, буд-то это не волосы, а фланель. — я волнуюсь. — тихим голосом ответил Карлос почти полностью на выдохе, прикрывая глаза. Долорес взглянула на младшего брата, изогнув одну бровь и ухмыляясь уголком губ, прямо-таки говоря всем своим взглядом «ты что, трусишка?». Тогда Карлос вспыхнул, слегка покраснев в щеках от смущения и почти сомкнув большой и указательный палец, показывая жест «немного», а затем говоря. — совсем чуть-чуть волнуюсь! Долорес, улыбнувшись так ласково, как могла только она, убрала волосы младшего братика за ухо, предварительно сделав его пробор более прямым, проходящим посередине макушки. Так, он был в разы сильнее похож на своего брата-близнеца, чем прежде. Оставалось только нарядить его в яркое желто-оранжевое пончо и можно будет играть в игру «найди 3 отличия». А если представить, что перед Долорес правда встала такая интересная задача, то она бы назвала различия, которые могла заметить только она. Самая внимательно к деталям внучка. Сразу же, незамедлительно она бы отметила, что у Камило гораздо большее количество веснушек на щеках и носу, чем у Карлоса. Долорес могла с точностью сказать, что у Карлоса их насчитывается около шести на каждой из щек и ни одной на носу, а щечки и нос Камило были практически полностью забиты тёмными вкраплениями. Также она без особого труда заметила бы, что форма носу у братьев тоже разная. У Камило нос круглый, как картошечка, в то время, как у носа Карлоса, подобно носу младшего брата, преобладают округленные формы, однако его нос более вздёрнутый вверх. Она бы не смогла упустить тот факт, что губы Камило всегда потресканные, истекают капельками крови и постоянно болят, когда губы Карлоса всегда влажные и натурально розовые. Это было связано с тем, что Камило постоянно игрался на улице, не смотря ни на мороз, который сушил его губы, ни на жару, которая заставляла их гореть. Он также пил очень мало воды, а когда Пеппа предлагала намазать его губы оливковым маслом, он с воплем убегал, и никто не понимал с чем связана его неприязнь к оливковому маслу. Однако однажды вечером он рассказал Долорес, и всё оказалось предельно просто. Ему просто не нравилось ощущение масла на губах. И наверное последнее из портретное отличие — это глаза. И когда Долорес Мадригаль думает об этом, её мысли не ограничиваются цветом, оттенком. Она сумела даже найти различие в их разрезе глаз, в размере зрачков и веке. Глаза Камило большие, всегда распахнутые, почти никогда не прищуренные. А если уже решили говорить про цвет, то можно сказать, что они не имеют постоянного цвета. Его глаза поражают воображение Лори. Каждый раз, перед тем, как заглянуть в глаза брата, она старается угадать, что она в них увидит. И почти всегда она не угадывать. Чаще всего глаза Камило переливаются тёмным-оливковым, болотным. Иногда они приобретают коричневый оттенок молочного шоколада. Однажды его глаза светились янтарным, Долорес может сказать даже ярко-желтым огнём и честное слово, это было безумное зрелище. С глазами Карлоса всё проще, но не менее интересно. Его глаза, на первый взгляд обычные, но только не для внимательной Долорес. Она знает, что его глаза, словно красный бриллиант, словно гранат. Они переливаются красным пламенем, пробивающимся сквозь карий цвет. Они поглощают подобно зыбучим пескам, и они прекрасны. Долорес затянула свой пучок большим алым под цвет юбки бантом, любуясь своим любимым младшим братом. — не советую тебе носить такую чёлку на одном глазу, — не смогла не сделать замечание Долорес. Как же ей было неприятно смотреть на свисающую на глаз чёлку Карлоса. Долорес с самого юного детства носила бант, собирающий волосы со лба, функционирующий, как ободок, который ей подарили в возрасте трёх лет. На вопросительный взгляд и на вопрос «почему?», она ответила. — зрение посадишь. Её зрение, как и слух было отменное. Камило даже неоднократно шутил про то, что его сестра не только слышит, но и видит за милю. — Лори, — раздался тихий голос, проигнорировавший все прошлые сестрицины замечания. Карлос досадно выдохнул, вырисовывая грустное лицо пальцем в рассыпанной листве. Он был встревожен и напуган. Это было особенно хорошо видно по темным бровями, сложившимся домиком и поджатым розовым губам. — мне страшно. — услышать нечто подобное от Карлоса в новинку. Смелый мальчик, который не боится ничего, теперь не может сдержать свои эмоции в себе. Его лицо то и дело кричит «мне страшно!», то, что произойдёт сегодня днём для него настоящий кошмар, сокровенный ужас. Долорес, когда ноги затекли, а икры зудели, присела на свои колени, давая юбке возможность плавно распластаться на разноцветной плитке, собирая множество незаметных ворсинок и поднимая прозрачное облако пыли. Она ясно дала понять своему братику, что её вовсе не заботит тема чистоплотности, когда нужно позаботиться о своих любимых братьях и кузинах. — ну-ну, hermanito, — ласково, почти проскулила одиннадцатилетняя девочка, сложив свои пухлые губы бантиком, а глаза выглядели не столь страдальчески, сколько жалостливо, как будто щенячие. Глаза этой малышки вечно распахнутые, как у её самого младшего брата и большие, как будто щенячьи, совсем как дяди Бруно. Только Бруно, к сожалению или к счастью, не имеет таких длиннющих, тёмных ресниц на своих глазах, в отличие от своей племянницы, кончики ресниц которой легко достигают фактурных бровей. — тебе нечего бояться, ты ведь такой смелый и сильный! — тихо, но эмоционально восклицая, девочка согнула правую руку в локте, изображая тем самым небогатую мускулатуру. Долорес знала, как разговаривать с детьми, она сама была ребёнком. Но в семье её воспринимали не как Луизу или даже Исабеллу, а как взрослого человека, молодую девушку. Её удивительное спокойствие, каким не обладала ни Альма, ни Пеппа, ни Феликс, разве что возможно её тётя Джульетта, всегда поражало людей. Она всегда умела подобрать нужные слова, когда казалось бы человек был неутешным, никогда не болтала лишнего, даже при огромном желании, распирающем плоть. Она знала, что чужие секреты — чужие секреты, они, так же, как и люди имеют своё положенное место и их рассказывать нельзя. Так что каждый раз, когда информации приходилось слишком много, Долорес, задыхаясь, почти не дыша и надув щеки, пыталась не проронить ни словечка. И тогда Карлос съежился от волнения, не поднимая глаз ни на не менее беспокойную старшую сестру, ни на редкие листья, кружащиеся в урагане тревожности рыжей женщины, ни на громкие мужские, женские, детские и юношеские голоса, бьющие по барабаным перепонкам мальчика и чувствительным ушам Долорес. И тогда живот неприятно завибрировал, и подобно залитой водой кислоте неугомонно зашипел. И в тот же момент бросило в пекло, в огонь, и лоб, наполовину скрытый горькими волосами горячо запотел, пуская первые соленые слезинки. — Маменька волнуется, на улицах ураганы второй день, в доме суета и это всё из-за меня. — мальчик прерывисто вздохнул, ковыряя пальцем в непробиваемом цветном паркете. И скрученный живот, и запотевший лоб и дрожание губ — это всё непреодолимое чувство вины. И Долорес Мадригаль тоже знала каково быть в эпицентре землетрясения, когда резкие толчки из-под земли сбивают тебя с трясущихся ног, и всё как-будто обрушивается на тебя. И знала, как побороть страх и неловкость, когда шагаешь начищенными туфлями по белому ковру расстеленному специально для тебя и приподнимаешь свою длинную юбку, чтобы взабраться по лестнице прямиком к двери. И знает, как сердце бьётся быстро-быстро, но ты этого совсем не чувствуешь, тебе кажется, что оно уже давно остановилось. И сейчас она даст своему брату совет. И потом будет жалеть о том, что умеет разговаривать, но это будет потом. — Шарль, — девочка тихо улыбнула свои губы, подбадригая братское плечо и вспоминая, как шесть лет назад под этой колонной сидела она и пускала горькие слёзы. — иногда надо быть эгоистом. — понимающе сказала Долорес, тяжело выдохнув. Она не знала, не была уверена, что Карлос понял её слова правильно. И это заставило её насторожиться. Она всё смотрела в глаза мальчика, пытаясь найти в них что-то, что подскажет правильный ответ. И тогда, его глаза наполнились слезами. Долорес, что было испугу, дёрнулась, аккуратно убрав руку с дрожащего плеча брата. Он расстроен или восторжен? В это же время, Карлос, заслонив покрасневшее лицо ладонями, всхлипывал, рыдая: — не хочу быть эгоистом! — эмоционально вскрикнул он, продолжая безутешно рыдать. Его детский голос подал хрипоту, когда он в очередной раз опустив голову и водя кулаками под глазами, чтобы убрать слезы, крикнул. — не хочу быть эгоистом! — повторил он, никак не унимаясь. А Долли… она не закрывала свои уши от громких криков брата. Она никогда так не делала, только не с любимыми родными. Она, вопреки своим страданиям, готова была выслушать нежданные тирады братьев и кузин, родителей и дядьёв с тётями. Казалось, что девочка жила по принципу добросовестному, не человекоподобному, а чисто человеческому. И никого более родного для Карлоса в этой семье не было. Эта необыкновенная девочка сумела завоевать сердце братца почти полностью. На неё приходилось шестьдесят процентов, остальное выделенное место Карлос посвещал остальным родственникам. Маме с папой, дядьям и тёте, Камило с Мирабель и Исабелле с Луизой. Мальчику стало невероятно стыдно за своё поведение. Он обещал, что никогда не поднимет голос в присутствии всеслышашей девчонки! А теперь, он, захлебываясь в непрошенных слезах, безутешно рыдал в сестрицины рукава-фонарики. И рыдал ещё больше от ненависти к себе за то, что позволил себе дать слабинку, позволил эмоциям овладеть собой. Долорес услышала, как где-то наверху раздался звук открывающейся щеколды. Если прислушаться получше, то звук этого щелчка можно уловить где-то в промежутке между комнатами Исабеллы и Бруно. Долорес могла с уверенностью предположить, что Карлос, к этому времени как раз затихший, тоже смог уловить этот звук. Он грубо протёр запястьями свои заплаканные глаза, избавляясь от следов недавних переживаний и даже попытался изобразить уголками губ улыбку. Получилось ужасно. Мальчик действительно выглядел так, как будто готов был разрыдаться в любую секунду. Из маленькой, но уютной комнатки Миры, к этому времени украдкой наблюдал Камило на наличие брата-близнеца неподалёку. Увидев, что он, присев у колонны, толковал о чём-то со старшей сестрой, Камило, махнул Мирабель рукой, мол "чисто" и они бесшумно ретировались из девчачей комнаты, скрипя половицей. Камило мысленно выругался на Casita за такую подставу, но продолжил уверенно идти. Мирабель плелась позади, Камило не особо обращал на неё внимание. Они были готовы вручить Карлосу свой презент.