Фрагмент из прошлого

      Цзинь Гуанъяо не любил детей. Так ему казалось до появления Цзинь Лина. Или же этот малыш был исключением - Мэн Яо не знал.       Нет, он не относился к ребятне плохо и не выказывал открыто неприязнь. Точнее он относился ровно никак, старательно избегая с ними всякого контакта. А Цзинь Жулань стал этой прорехой в его защите против маленьких слюнявых мерзавцев. От него не хотелось убежать, хотелось защищать его и оберегать. Цзинь Гуанъяо словно испытал "материнский инстинкт", которого у него не было и в помине. А ведь несносный мальчишка вовсе не был примерным ребенком, с ним было сложно. Впрочем, как и со всеми наверное? Но от этого он не становился менее любим.       Цзинь Гуанъяо и Цзян Ваньинь хлопотали над ребёнком словно курицы-наседки. Чем больше им приходилось сталкиваться на почве воспитания Цзинь Лина, тем больше их дуэт становился более гармоничным. Цзинь Гуанъяо походил на всепрощающую заботливую мать, а Цзян Ваньинь напоминал строгого, но любящего отца. Впрочем, противоположные друг другу стороны они также проявляли, поэтому никто бы не посмел наречь кого-то из них тем или иным однозначным "титулом".       Вспомнить хотя бы как Цзян Ваньинь заплетал А-Лину мудрёную прическу по его просьбе, вплетая цветы в волосы и позже давая ребенку мучить свою голову. Нашедший их в саду Цзинь Гуанъяо был поражён сей картиной, но к тому моменту Цзинь Лин уже уснул. Заметив приближение Мэн Яо, Цзян Чен встал, подхватив ребенка на руках и пошёл укладывать того в постель, попутно наградив обнаружившего их Ляньфань-цзюня заправленным за ухо цветком. Подобное поведение, с одной стороны, совсем несвойственно Саньду-шеншоу, но весь тот день был пронизан этой атмосферой. Была годовщина смерти его Цзе-цзе и шисюна.       Или же достаточно вспомнить ситуацию, когда Цзинь Гуанъяо с нахмуренными бровями отчитывал стоящих в смиренной позе Цзян Ваньиня и Цзинь Лина. Тогда Саньду-шеншоу поддался на уговоры юного наследника Цзинь и взял его с собой на ночную охоту. К слову, встретили там они какого-то демона, который решил "соблазнить" главу Цзян. Сражение, если его можно было так назвать, было весьма своеобразным. И в таком положение их и нашел глава Цзинь. С нечистью они разобрались быстро, ибо Ляньфань-цзюнь был зол. Его не предупредили о том, что наследник Цзинь ушёл с Цзян Ваньинем "выпускать пар" последнего. Более того, тот даже не удосужился сказать кому бы то ни было о своих намерениях и просто сорвался в лес в охапку с ребенком. Цзинь Гуанъяо пылал праведным гневом, искрясь недовольством не хуже Цзыдяня. Он волновался. И принялся отчитывать провинившихся на повышенных тонах, чем очень удивил, всё же никому не доводилось видеть его в подобном настроении. Поэтому оба виновника, почувствовав вину, смиренно принимали своё наказание.       Чуть позже сия картина волей случая попала на глаза главе Лань, прибывшего для обсуждения дел клана. Воистину, недовольный А-Яо и следующие за ним с виноватым видом Цзян Чен и А-Лин вызывали как минимум лёгкое потрясение. Ведь Саньду-шеншоу никому не подчиняется, а тут был образцом повиновения. Да и чтобы А-Яо открыто демонстрировал своё раздражение, такое было редкостью, если вообще было. Впрочем, это были не единождые прецеденты.       В их взаимодействиях бывало всякое. С каждым подобным случаем они всё больше походили на маленькую семью и раскрывались друг для друга с новой стороны, пока не осталось совсем ничего, чего бы не было известно другому. Они по праву могли называть А-Лина "наш ребенок", что порой вырывалось у одного из них в разговоре между делом. Некоторых это могло смутить, но кому было до этого дело? Единственное что действительно было в этом занимательного, так это то, как Цзянь Ваньинь залился краской смущения, осознав ЧТО обронил в беседе между Цзинь Гуанъяо, Лань Сиченем и Не Минцзюэ. Мэн Яо не стал его поправлять, потому как, по сути, так оно и являлось. И ему в конце концов было приятно, что они сошлись с главой Цзянь хотя бы на почве воспитания ребёнка. В недоумении это ввело больше Чифэнь-цзюня, а Лань Сиченя это настолько поразило, что выглядел он так, будто бы ему вонзили нож в сердце, как если бы он узнал что-то, не предназначенное для его ушей.       Какие только слухи не ходили в народе. Мол, глава Цзинь через ребенка дорогой шицзе главы Цзян контролировал дела Пристани Лотоса, или же как неотёсанный сын шлюхи охмурил пребывавшем в горе утраты невероятного Саньду-шеншоу, или как самый "невероятный фиолетовый лотос" решил утонуть в объятиях "услужливого золотого пиона". Последний тип слухов был самый безобидный. По крайней мере никакого принуждения, изнасилования или же насилия. Рассказы о их "чистой и искренней" любви даже несколько грели душу, пусть и оставались пустым трёпом людской молвы. Да и не были они так распространение как гнусавые слухи. Люди не любят судачить о хорошем.       Позже Лань Сичень порой глядел на него взглядом побитой собаки, что, на удивление, раздражало. А на Цзян Ваньиня бросал иногда такие напряжённые взгляды, будто казалось хочет ими прожечь. Не ведомо что напридумывал этот праведник у себя в голове, но разубеждать его не было ни сил ни желания. Пусть заблуждается сколько влезет, в то время Цзинь Гуанъяо не был готов быть милым младшим братом, у него хватало проблем и совсем не хватало свободного времени. А то, что они с Цзян Ваньинем пришли к некому консенсусу "семьи", пожалуй единственное что его выдёргивало из вороха проблем и головной боли. В конце концов у него никогда не было даже подобия полноценной семьи. Он может радоваться тому что имеет и не чувствовать за это вину?       Мирная жизнь более менее продолжалось, а с Цзян Ваньинем они действительно стали походить на старую супружескую пару. Впрочем, тот вовсе не выглядел недовольным от этого сравнения, значит всё было нормально.       В конце концов, не только Цзинь Гуанъяо был одинок.