Вперед - назад

Люку казалось, что он бродит по этой темноте целую вечность. Он не мог вспомнить, как здесь оказался, что случилось и почему ему было так плохо. Не знал от чего на душе было очень тяжело и муторно. Казалось какой-то неподъемный груз лежал на его плечах и давил-давил-давил. Еще немного, его колени подогнутся, и он рухнет в бесконечную черноту, которая была не только вокруг него, но и под ним. «Так я уже упал», — вдруг вспомнил Люк. Мгновенно его голова была наполнена воспоминаниями о последнем дне, или даже днях. С тех пор, как корабль Грогу исчез в облаках, время для него перестало иметь смысл. День и ночь смешались для него в один ком, и Люк не знал точно, сколько прошло уже времени с начала его путешествия. День, два, три?.. Больше или меньше? Да и важно ли это? Сейчас самое главное… А что самое главное? Последнее, что Люк вспомнил, так это медцентр на каком-то астероиде, его короткий сон, где ему привиделся мастер Йода, потом он пробудился и… …Энакин. Едва имя отца всплыло в его сознание, Люк понял, что тьма начала рассеиваться вокруг него. Становилось все светлее и светлее, пока он с удивлением не увидел, что вокруг него было не темное нечто, а красивый балкон, с которого открывался вид на голубое безмятежное озеро и не менее чудесный закат. Люк невольно сделал шаг вперед, завороженный видом. Даже спустя годы, его удивление перед большим количеством воды не иссякало, а перед такой красотой природы тем более. Но он быстро пришел в себя. Люк окончательно вспомнил о том, что произошло до того, как он оказался в той темноте и начал осознавать, что сейчас явно был не в физическом плане мира. Но это точно было не его сознание хотя бы потому, что никогда не был на таком балконе и не видел подобного вида, который стремительно начинал меняться. Еще миг назад чистое голубое небо потемнело, начал накрапывать мелкий колючий дождь, а теплый ветерок стал холодным. Он сделал шаг назад. Нахмурившись, Люк огляделся, и увидел, что слева от него растения, оплетающие колонны, начали чернеть. Он тут же направился туда, интуитивно зная, что там будет владелец сознания, в которые Люк невольно себя спроецировал. Или его сюда затянуло. Если учесть, что он почти на сто процентов знает, кто тот человек, в чьем разуме Люк оказался, то может быть и то и другое. Когда он замер на вершине лестницы, которая выходила прямо на пляж, то понял, что растения погибли не только на колоннах. Впереди он видел усыпанный темно-серым песком берег, окруженных мертвыми деревьями с редкими ветками, где все еще местами зеленели листья, и воду, которая, в отличии от вида с балкона, была не чистой голубой гладью, а темно-алой густой субстанцией, жутко напоминающей кровь. Это был весьма резкий контраст с тем, что Люк оставил позади. Этот вид не внушал благоговения и умиротворения, а ужас и беспокойство. Но больше всего Люка тревожил не только сам вид, стремительно меняющийся от прекрасного к отталкивающе-удручающему, а человек, который сидел на предпоследней ступеньке, спиной к нему, пораженно склонив голову, согнув гордый разворот плеч и зарывшись ногами в этот черный такой неправильный для этого места песок. Это был Энакин. Люк знал это, даже не обращаясь к Силе. Он медленно спустился вниз, чувствуя, как лицо колит от неприятной холодной мороси, которая становилась все сильнее, а потом опустился на ту же ступеньку, где сидел Энакин, про себя отмечая, что светлый мрамор лестницы тоже стал темнеть. Он сцепил руки перед собой и не решался первым подать голос, а только краем глаза смотрел на скорбный профиль человека, который был одной из версий его отца. Человека, который явно умирал в реальном мире, пока они были здесь. Люк ощущал как жизненная сила утекала из этого мужчины так же быстро, как и менялся вид вокруг них. И Энакин позволял этому случиться. Более того, он сам этого хотел. Люк старался закрыться от его присутствия в Силе, поскольку там было слишком много боли и страданий, которые грозили его утащить за собой, сведя с ума и лишить разума. Но с учетом того, что он сам еще пару часов назад широко распахнул свое сознание, дал узам между ними ожить, чтобы Энакин ощутил все то, что чувствовал он, это было сделать очень трудно. — Так это правда? Ты мой сын? — хрипло прошептал Энакин, первым подав голос, но продолжая при этом смотреть вперед. — А то ты сам не знаешь, — тихо ответил Люк, чуть вскинув бровь, немного повернув голову к бывшему джедаю. — Думаю я более чем громко и ясно кричал об этом в порыве… — Злости, — закончил Энакин, делая тяжелый вздох и опуская голову еще ниже, отчего волосы прикрыли его лицо. — Ты злишься на меня… Но тут он вскинул на него взгляд воспаленных усталых глаз. — Но не ненавидишь, — хмуро добавил Энакин, и покачал головой. — Ты правда меня не ненавидишь за что я сделал… Сила, что же я натворил!.. Он сдавленный вздох и закрыл лицо руками. — Я просто хотел спасти Падме, — горестно прошептал Энакин, чей голос звучал немного глуха из-под ладоней. — Эти кошмары, где я видел, как она умирает… Они меня измучили. А он сказал, что поможет… — Еще ни один ситх никому не помог, — сурово сказал Люк, хотя немного и лукавил. Былая злость, обуявшая его на платформе, уже сошла на нет, но это не значит, что слова, сказанные им, были все ложны. Да, Люк выпалил их под гнетом усталости, все еще терзающей его даже здесь, в недрах разума Энакина, где его сознание оказалось, случайно или нет, но не отменяет того, что они не клокотали долгие годы в его груди и не щекотали глотку, откуда хотели вырваться. Где-то вдали раздался гром, а солнце окончательно скрылось за черными тучами. Люк вскинул голову и нахмурился. Он понимал, что это были не настоящие тучи, а гром был лишь сигналом, который словно предупреждал его, что времени было мало. Что еще немного и Энакин окончательно ускользнет. Словно в подтверждение его мыслей, очертания мертвых деревьев впереди стали расплываться, лестница под ним будто задрожала на миг, и на него накатила странная тошнота. Но он не знал, как именно встряхнуть Энакина, и сделать так, чтобы тот перестал сам себя убивать. Он уже сказал более чем достаточно, а силой заставить человека жить невозможно. Впрочем, может, Люк сказал нечто не то? Он тяжело вздохнул и вновь покосился на Энакина. Ему кажется, или тот тоже стал как-то менее осязаем? Люк вновь вздохнул и устало произнес: — Она жива, ты знаешь? Твоя жена и твои дети… Они живы и здоровы. Твой кошмар был ложным, а император тебе солгал. Ты должен вернуться к ним, чтобы защитить… Энакин горько усмехнулся. — Я чудовище, — мрачно сказал он. — Не я их должен защитить, а их нужно защищать от меня. Я разрушаю все, чего касаюсь и люди, которых я люблю не исключение. — Ну да, умереть же лучше, — невесело сказал Люк, крепче сцепив руки. — Пусть твоя жена и новорожденные близнецы бегают по галактике, прячась от императора, который явно не обрадуется, что потеряет такое могущественное оружие в качестве такого ученика, как ты. Пусть он, рано или поздно, поймав их, убьет Падме, уже по-настоящему, и извратит твоих детей, сделает из них что-то такое что больше нельзя будет назвать людьми. Зато тебя больше не будет мучить вина за то, что ты натворил, доверившись человеку, который больше десятилетия подтачивал твой разум, прикидываясь при этом твоим другом. Энакин резко вскинул на него взгляд, полный ярости, которая, впрочем, быстро потухла. — Как я смогу посмотреть ей в глаза? — тихо прошептал он. — Падме меня возненавидит за то, что я… я… — Убил юнлингов? — услужливо подсказал Люк, неспособный сейчас быть участливым и милосердным. — Это может прозвучит жестоко, но ты правда думаешь, что, не согласившись ты принять Темную сторону, Палпатин бы все равно не послал войско клонов в храм, чтобы их убить? Люк покачал головой. — Я уже сказал Бену и теперь говорю тебе: все джедаи, и стар и млад, были мертвы в тот миг, когда начались Войны клонов, — твердо сказал он. — Этот геноцид длился годами, а сейчас случился просто финальный аккорд, который был бы отыгран с тобой, или без тебя. — Но все же это не отменяет того, что это я взмахнул мечом, — безнадежно произнес Энакин. — Юнлинги были так рады меня видеть… Они думали, что я пришел их спасти. А принес им только смерть… А мастера, рыцари? Они учили меня, мы воевали плечом к плечу, жили, а я и их так подвел… А Оби-Ван?.. Он… он… Гром снова загремел, а морось превратилась в полноценный дождь, который быстро намочил одежду как Люка, так и скорбного когда-то джедая и уже несостоявшегося ситха, чье присутствие становилось все слабее и слабее. — Они тоже тебя подвели, — прямо сказал Люк. — Не заметили ситха у себя под носом, позволили ему незаметно плести свои сети по всей галактике. А Асока? Они выбросили ее, осудив за то, чего она не делала… Энакин удивленно посмотрел на него. — Ты знаешь Асоку? Она жива? — с затаенной радостью спросил он. — Жива, но нет, я ее толком не знаю. Она, знаешь ли, не особо жаждала со мной общаться, или даже научить чему-то новому, — хмуро ответил Люк, которого немного задело то, что эту версию отца больше радовали вести о бывшей ученице, чем из-за того, что ему выпал шанс узнать взрослую версию сына. Энакин поник. — Из-за меня? Она не хотела… Это все из-за меня, да? Твоя сестра меня тоже ненавидит. Когда ты открыл мне свое сознание, я кое-что успел увидеть. Лея… Я придумал это имя, если у нас с Падме будет дочь. Она очень похожа на мою мать… Вашу бабушку… И она меня ненавидит, — несколько бессвязно начал бормотать он, вперив свой разбитый взгляд в песок, который стал из темно-серого чернильно-черным, как гравий, рассыпанный по берегам лавовых рек Мустафара. Люк поджал губы. — Но я-то нет, — жестковато сказал он. — И я знаю, что маленький Люк, тот самый, который только появился на свет и еще не понял, каков мир вокруг него, тоже не будет. Почему этого мало? Почему меня всегда мало?.. Последнее он скорее прошептал для себя, чем произнес для того, чтобы это услышал Энакин, но, кажется, именно это привлекло вновь его ускользающее, как и жизненные силы, внимание. Внезапно его крепко сцепленных робко коснулась широкая ладонь и Люк невольно затаил дыхание. Это был первый раз, когда он ощутил настоящее человеческое тепло своего отца. На Звезде смерти Люк едва ли мог что-то ощутить сквозь плотный материал костюма, по которым было больше дюрастила, чем плоти, с другим Вейдером он соприкасался только разумом, а с юным Энакином, тогда на Джеонозисе, они провели едва ли пять минут в родном пространстве, и уж точно не соприкасались. — Этого достаточно, юноша, — тихо сказал Энакин, невольно используя любимое прозвище Вейдера из мира Люка. — Тебя достаточно. И маленького Люка и Леи. Это все я. Мне всегда было чего-то мало. Казалось бы, Сила создала меня с черной дырой внутри, которая пожирала все вокруг и вечно не может насытиться. А может все дело в том, что я вырос рабом, у которого было очень мало того, чего я мог бы назвать своим. И теперь, когда я стал старше и получил свободу, я цепляюсь изо всех сил за то немногое, что мне принадлежит и панически боюсь это потерять… Люк печально посмотрел на Энакина. — Тогда почему сейчас ты хочешь умереть? — несчастно спросил он. — В моем мире мать умерла, как ты предвидел здесь, меня разлучили с сестрой, а мой отец, искалеченный и пропитанный злобой, не знал обо мне почти два десятилетия… Но ты-то жив, цел и еще можешь попытаться исправить то, что натворил как ты, так и джедаи, ослепшие от своего превосходства. Даже в моем мире выживших после приказа 66 джедаев ловили еще не один год после становления Империи. А сейчас их должно быть еще больше. Несколько десятков уж точно. Этого вполне достаточно, чтобы начать все сначала. Уж поверь. В моем мире я единственный, кто остался из тех, кто пытался хоть что-то сделать… И будь у меня хоть кто-то кто хотел бы мне помочь… Люк замолк и тяжело вздохнул. — Умереть легко, — еле слышно продолжил он, вскидывая голову и подставляя лицо дождю. — Жить и встретится лицом к лицу со своими ошибками — вот что трудно. Он перевел взгляд на Энакина, и сжал его руку из плоти своими пальцами, незатянутыми перчаткой и не являющиеся протезом, покрытом синтетической кожей. — Но попробовать все же стоит, — мягко сказал Люк. — Покончить с собой можно всегда, а вот жизнь второй раз не получишь, и своих детей ты еще раз с рождения не вырастишь. Не извинишься перед женой и не восстановишь разрушенное. Может его слова, а может что-то еще, но Люк краем глаза не мог не заметить, что алая вода, омывающая еще, не такой уж черный пляж, стала голубой, дождь превратился в редкие теплые капли, а мертвые растения на колонах выше стали оживать и зеленеть. — Может ты и прав, — неуверенно прошептал Энакин, который, кажется, не заметил того, как вокруг них меняться вид. — Я должен попробовать извинится… Я должен уберечь Падме и детей от Палпатина, даже если она не захочет меня больше видеть. Я должен его убить. Люк устало улыбнулся. — Такое часто со мной бывает, — самоиронично произнес он, хотя и лукавил, поскольку часто, особенно в юности, из его рта вылетали глупости, а свои советы, которые давал другим, подчас не был способен применить по отношению к себе. Энакин еле заметно усмехнулся, а нос Люка уже знакомо вдруг начал зудеть. Он не хотел сейчас уходить! Ему нужно было убедиться, что близнецы в это мире не останутся сиротами, что Энакин очнется и будет жить, а Падме не умрет! Но, кажется, Сила была вновь иного мнения, и решила, что ему пора отправляться дальше. Его веки непроизвольно сомкнулись, а потом без его собственного на то желания с его губ сорвался звонкий чих. Исчез балкон, исчезла лестница и исчез Энакин. Более того, все вокруг него потемнело и Люк отключился явно на куда более долгий срок, чем в прошлые разы. И осталось только надеяться, что в следующий раз он очнется не на поле боя, или очередного семейного кризиса, а в куда более спокойной обстановке.