Весточка

      Сашенька шла домой, мурлыча что-то себе под нос. Светило солнце, и воздух был как-то особенно прозрачен, и распустились почки на деревьях, и Сашка вернулся домой в отпуск, и казалось, что ничего, никакое зло их не коснётся, — потому что разве может случиться какое-то зло в такое время? — и на душе было светло и радостно. В луже купались голуби, и Сашенька обошла их по большой дуге. Казалось, сегодня обязательно должно произойти что-то хорошее, что-то очень-очень хорошее — и может быть, даже придёт Максим или передадут от него какую-нибудь весточку, — но это было бы слишком хорошо, и она даже не смела об этом мечтать.       Сашки дома не было — видно, ушёл прогуляться в парк. На столе лежала придавленная тарелкой записка: «Вернусь к 17:00». Ну и ладно; что она, не найдёт чем без него заняться? Хотя и было бы лучше, если бы он был здесь.       Раздался резкий хлопок, и Сашенька вздохнула. Опять калитка распахнулась от ветра и нужно было идти закрывать её; уж сколько раз, ещё до войны, она просила что Сашку, что Серёжу починить гуляющий затвор, но нет ведь — некогда!       Придётся снова напомнить об этом Сашке, пока он в отпуске.       На траве у забора Сашенька заметила маленький клочок бумаги. Его, должно быть, засунул почтальон, когда не смог её дозваться. Странно, однако, ведь не могла же она настолько уйти в свои мысли.       Клочок оказался каким-то оповещением по какой-то форме — наверно, для Сашки. Она зажала его в кулак и, закрыв дверь, вернулась в дом.       Сашенька бросила бумажку на кухонный стол и налила себе воды. Стоило, наверно, оставить её, но любопытство пересилило, и Сашенька взяла её снова.       Извещение.       Ваш муж.       Максим Максимович Исаев.       Геройски исполняя свой долг, погиб.       Бумажка вылетела у неё из рук; ноги подкосились; стакан выпал и разлетелся осколками; и по полу разлилась огромная лужа.       Сашенька медленно, цепляясь за столешницу и ножки, сползла вниз и села. Как будто в горле что-то встало, как будто воздух в лёгких исчез весь, разом, а вдохнуть не получалось; как будто кто-то ударил её резко под дых и бросил хрипеть и корчиться.       Вода стала подползать к извещению и уже намочила уголок. Сашенька дернулась, жадно схватила его и прижала к себе. Ей вдруг ужасно захотелось уйти из этой комнаты, сбежать, закрыться где-нибудь и кричать, кричать, кричать-кричать-кричать, швырнуть что-нибудь в стену, и чтобы грохот, чтобы шум, чтобы куда-нибудь исчезла эта тонкая оглушающе-звенящая тишина во всём доме.       Она встала, шатаясь, и вышла из кухни. Пол качался под ногами, и Саша хваталась за стены. Дорога до комнаты заняла у неё раза в два, а то и в три больше времени, чем обычно. Она отметила это как-то совершенно механически, краем сознания.       Саша закрыла за собой дверь и неловко, почти что боком, упала на колени. Бумажка улетела куда-то в сторону. Солнце из окно заливало комнату, слепило глаза и как будто издевалось над ней; а под окном, на ветке сирени, сидели и ворковали две какие-то серые птицы. Ей хотелось встать, сбить их, но сил не осталось, а в груди налился какой-то рык, и она взвыла.       Она не знала, сколько лежала так. Ковёр колол ей щеку ворсинками, руки, сцепленные на коленях, затекли, и внутри ворочалось что-то большое и острое и очень болело.       Внизу гулко хлопнула входная дверь. Раздались шаги; послышался зовущий голос.       Сзади донесся скрип. Сашка просунул голову в комнату.       — Я тебя звал, мам.       Саша повернулась. Горло её снова сжалось, и она не смогла подавить рыдание. У неё вырвался вой; она подтянула ноги к груди и обхватила их, пряча лицо.       — Привет, — хрипло ответила она.       — Ты плакала.       — Ага.       Саша вытерла слезы и попыталась подняться. Руки тряслись, и она смогла только прислониться к изножью кровати. Она не видела смысла отрицать очевидное.       Сашка мгновенно оказался рядом и обнял её.       — Ты чего, мам? — спросил он, поглаживая её плечи и мерно покачиваясь. — Ты чего? Что случилось? Ну не плачь, не плачь. Всё будет хорошо, я тебе обещаю. Не надо плакать.       Саша отстранилась и посмотрела на него. Она тяжело дышала, и оттого немного помолчала, переводя дух.       — Там, на кровати, — наконец сказала она. — Твой отец погиб.       Сашкино лицо как-то вытянулось, он помрачнел и, сжав сильнее пальцы, потянулся за оповещением. Его губы скривились, пока он пробегал похоронку глазами.       Он отбросил её обратно и прижал Сашеньку к себе. Она было успокоилась, но от этого проявления заботы, такого простого и такого редкого, разрыдалась снова.       Сашка сидел молча, баюкая её в руках и поглаживая по голове. Он не плакал, но отчего-то ему было страшно. В нахмуренных бровях и напряжённых глазах билась какая-то мысль. Он никогда не знал отца; редких материнских слов было недостаточно, чтобы он полюбил его; но отец был его мечтой, из-за которой он и пошёл в разведку, хоть и во внутреннюю, а не внешнюю, и какой-то константой, что ли: он всегда знал, что у него есть мать, к которой он может прийти в любую минуту, и отец — пусть где-то там, далеко, даже не знамо где, а теперь отца не было, раз — и не стало; но он понимал, как тяжело сейчас было матери, и не хотел оставлять ее.       Где-то на задворках сознания мелькнула мысль, что теперь только они двое остались друг у друга: бабушка умерла еще в том году, а дядя Сережа ушёл в начале войны на фронт, да так и сгинул на просторах необъятной, и если сейчас с ним, Сашкой, что-то случится, мать этого, может, не перенесет.       Нет, конечно, может и перенести; она сильная женщина, и друзья ей помогут, но она точно сломается, а Сашка этого не хотел; и он про себя решил во что бы то ни стало вернуться.       Дыхание сбилось.       Через некоторое время она села ровно. Саша успокаивалась, и эмоции постепенно уходили.       — Я хочу пить. Принесешь мне воды?       Сашка смерил её подозрительным взглядом. Она пожала его руку и слабо улыбнулась.       — Всё будет в порядке.       Он вышел.       Сашей овладела сухая ярость.       Она сдернула с пальца обручальное кольцо и отшвырнула в угол.       Теперь, когда оно перестало нести свой изначальный смысл, когда оно стало простым украшением, игрушкой — зачем оно ей теперь?! Зачем, зачем, зачем?       А потом всё вдруг закончилось.       Как будто кто-то повернул тумблер у неё в голове, и все слезы тут же высохли, оставшись на щеках тонкими полосками и неприятно стягивая кожу. Мозг заработал в полную силу, и она сама удивилась своей бурной реакции.       Ведь, в самом деле, отчего это она так переполошилась? Разве были они так уж сильно близки с Максимом? Разве они так уж сильно любили друг друга? Да неужели вообще можно любить человека, которого ты последний раз видела двадцать с чёртом лет назад?       Саша поднялась с пола и оправила юбку. Ну, погиб Максим; жалко, ужасно жалко, и грустно до безумия, но разве можно так реагировать? Как будто изменится что-то в её жизни. А внизу сидит Сашка, живой и здоровый, — и его сын, между прочим! — и волнуется за неё, и наверняка приготовил ужин.       Но при мысли о еде её замутило, и она села на кровать. Скомканная бумажка лежала рядом. Саша протянула руку и разгладила ее, проведя пальцами по выпирающим линиям сгибов. Бумажка стала мягче и приятней наощупь, и отвратительно грубо шуршала. Она снова смяла её и бросила куда-то в угол.       — Мам, — заглянул в комнату Сашка, — ты есть будешь?       Она обернулась.       — Нет, — ответила Саша, — знаешь, что-то не хочу.       — Может, тебе поспать?       Она молча смотрела на него, позволяя словам дойти до мозга; пальцы беспорядочно перебирали тонкое покрывало.       — Да, пожалуй.       Сашка кивнул и закрыл за собой дверь, исчезая в коридоре. Ей хотелось окликнуть его, позвать обратно, поговорить с ним о чем угодно — кому она врёт, о Максиме, конечно, о муже её, его отце, о счастливых деньках в прозрачном Владивостоке — но она замолчала. В горле снова начали копиться слезы, и в этот раз Саша отчётливо понимала, что плачет не по Максиму, нет — по прошлому, по молодости, по пристани с уходящими кораблями и даже по давно уехавшему в Америку отце — плачет по последней связи с той зимой.       Она уснула с трудом, когда уже стемнело, когда слез не осталось, а осталось только полное равнодушие к жизни — и смерти — мужа.       Утром Саша проснулась и почувствовала, что чего-то не хватает. Не скользнуло по щеке ничего, когда она умывалась; ничего не звякнуло о железо, когда она взяла ложку за завтраком; и уж конечно, нечему было зацепиться за тонкие перчатки. Саша стиснула зубы и решила не поддаваться странному ощущению.       Она спустилась вниз и открыла дверь. Там, на улице, цвела весна, и пахло травой, и небо было цвета голубой акварели, и солнце золотило верхушки деревьев; а у неё на душе скребли кошки и пальцы тянулись завершить привычный ритуал, прокрутить кольцо, и казалось, будто у Саши отняли что-то очень-очень важное, лишили её последней защиты.       Сашка ушел; керосинка потушена; электричество выключено; ключи, чтобы закрыть дом, в руке; но её не покидало чувство, что она что-то забыла, что-то очень-очень важное, без чего невозможно выйти из дома. Сашенька подняла руку и замерла. На безымянном пальце не сверкнуло тоненькое обручальное кольцо. Оно было ей и не нужно теперь, какой смысл вдове — господи, подумать только, вдове, она теперь вдова! — носить символ своего замужества, но оставить его наверху она не могла.       Она метнулась наверх и вбежала в комнату. У нее перехватило дух, она задыхалась и, привалившись к двери, безумными глазами оглядывала комнату. Кольцо лежало где-то на полу, потерянное и забытое.       Освещение изменилось, и что-то сверкнуло у ножки стола.       Саша сделала несколько неверных шагов. Ноги её дрожали, и руки бессильно повисли, и в душе появилась какая-то странная пустота.       Глаза отчего-то заслезились.       Она встала на колени. Кольцо запуталось в толстых ворсинках ковра и не поддавалось. Ей хотелось взять уже ножницы, прорезать дыру и выдернуть его, с мясом, с нитками, но вот оно словно само далось ей в руки, и она выдохнула.       Саша спустилась обратно и тяжело села на деревянное крыльцо. Спрашивали друг друга о чём-то птицы; полностью взошло солнце; лаяла где-то вдалеке чья-то брехливая собака. На пальце приятно ощущалась тяжесть кольца.