Сирень

Когда он просыпается, ему все еще кажется, что перед сонными глазами мелькают светлые волосы. Он тянет к ним руку, отгоняя настойчивые мысли о том, что такое уже было, но в итоге пальцы опять проскальзывают мимо и утыкаются в шершавую поверхность подушки. Миша уже не злится, но наволочка все равно сминается под его ладонью. Это уже как привычка. В начале года он, включая свет на еще темной кухне, доставал две кружки, одну из них оставляя напротив себя на столе, после чего, уходя, убирал ее обратно, помыв так, словно в ней тоже был сладкий зеленый чай. Сейчас же, когда после пробуждения его небольшая кухонька уже освещалась солнцем через постоянно открытое окно, кружка эта стояла на месте, абсолютно нетронутая. Просто в один день он не захотел ее убирать. Провел пальцами по краю и ушел, закрыв за собой дверь. Теперь она была рядом и при обеде, и при ужине, и он смотрел на нее, видя чужие светлые глаза в отражении, позволяя себе на минуту забыть, что на самом деле это отражается он сам. Миша не очень любит сирень, ее запах кажется ему слишком приторным и резким, но проходя мимо нее он обещает себе пойти тем же путем обратно. В большинстве случаев он специально сворачивает и идет в другую сторону, даже если этот путь кажется в сто раз длиннее, но иногда ему просто лень, и тогда он присаживается на корточки рядом с кустом и срывает небольшую веточку так, чтобы это было незаметно. Сначала он кладет букетик на подоконник, но возвращается на кухню через несколько минут для того, чтобы налить воды в кружку и поставить в нее цветок. После того как он окончательно погибает через некоторое время, Туров выкидывает его в мусорку, а помутневшую воду выливает в раковину. Он старается поставить чашку на то же место, где она раньше стояла, но еще пару-тройку дней в глаза непривычно кидается то, как она стоит совсем по-другому, хотя на самом деле сдвигается едва ли на сантиметр. Миша не трогает ее, потому что рано или поздно он все равно привыкает и не обращает на это внимания. Ровно до следующей веточки сирени на подоконнике. Сидя на диване, он впервые за несколько дней заряжает телефон, а потом, когда он включается, ради интереса в первую очередь открывает телеграм, пробегая взглядом по количеству новых сообщений на каналах, в итоге не просматривая ни один из них, снова пролистывая вверх. В закрепе только его собственный, пустующий с зимы, если не раньше, и чат с Денисом. В нем несколько непрочитанных сообщений, но больше всего заинтересовывает вчерашнее доброе утро и вопрос о том, как у Миши дела. Но Миша открывает клавиатуру, перечитывая вопрос десяток раз, после чего выключает телефон и оставляет его рядом с проводом отключенной от розетки зарядки. Через несколько часов (или дней) он подходит к нему, чтобы посмотреть время, но видит только то, что тот снова разрядился и отключился. Смотря на настенные часы на кухне, он кидает взгляд на пустую кружку и уходит, хлопая дверью и идя в магазин мимо самого большого и яркого куста сирени на его улице. Он помнит, что ему он нравился. Когда он просыпается ночью и садится за кухонный стол, он видит темную комнату и такой же темный цветок, стоящий в белой кружке, и дотрагивается до него пальцем. Тот немного шевелится, слабо покачивается от этого, но уже через пару секунд опять становится абсолютно неподвижным, застывая в мертвой тишине. В ней Миша не слышит даже собственного дыхания, и на мгновение ему кажется, что он вовсе и не дышит. Может быть, это все просто сон, но он этого не знает, и знать не хочет, поэтому тянется прикоснуться к лепесткам еще раз, но передумывает, и рука его падает на стол с глухим стуком, от чего цветок все равно дергается. Он вспоминает то, как живо кусты сирени движутся на теплом, летнем ветру, разносящему их запах, и это легкое покачивание вызывает у него жалость. Он снова поднимает руку, чтобы сжать стебель и выбросить в еще пустующий мусорный пакет, но в итоге встает из-за стола и уходит в спальню, не понимая, что именно чувствует, когда накрывается одеялом с головой и засыпает, не вставая ни через пару часов, ни через пару дней. Ванная комната с редкостью встречает его своей темнотой, и Мише кажется, что тень поглощает его тело полностью, а вода жжет кожу, словно огонь. Он бьет себя по лицу ледяной, мокрой ладонью. Когда он все таки приходит на кухню, едва поднимаясь с кровати, он видит, что за окном еще темно. Миша думает, что снова проснулся ночью, но на часах видит почти восемь утра. В воде стоит один стебель, а мелкие цветочки, сухие и сморщенные, лежат вокруг, плавая на поверхности или валяясь на столе. Краем глаза ему снова видятся чужие волосы, они маячат совсем рядом и закрывают опущенные в пол светлые глаза. Ему не нравится. Наверное, ему грустно? Туров сметает со стола лепестки и выкидывает их вместе со стебельком, выливая воду и обмывая посуду изнутри. Он застывает на секунду, оглядывая кружку и смотря на свое отражение в ней, а после ставит ее обратно. Что-то непривычное опять бросается ему в глаза, но он опускает взгляд в тарелку и старается игнорировать это точно также, как тошноту от пресной овсянки. Но если с первым он справляется, то второе заставляет подскочить его с твердого деревянного стула. Половина каши смывается в унитаз, пока другая противной жижей полностью накрывает собой труп цветка. Через некоторое время он берет себя в руки и выходит на улицу, и тогда, пройдя по знакомому пути, он понимает, что сирень больше не цветет. Дует холодный ветер, который пахнет только сыростью. Он возвращается домой с абсолютно пустыми руками и стоит в коридоре еще несколько минут. Небольшое зеркало напротив двери закрыто легкой тканью, и, немного помедлив, он снимает ее. Смотрит на свои рыжие волосы, худое побледневшее лицо с ярко выделяющимися веснушками и зеленые прикрытые глаза. Он не видит в них ничего. Лето закончилось, и поэтому он может позволить себе слабость, закидывая вещи в большой черный рюкзак, не сильно задумываясь что именно попадает в него, нужно оно или нет. Он берет только одежду, а ее не так уж и много, выключенный телефон и зарядку для него, а после идет на кухню и долго смотрит на одинокую чашку. А потом проходит мимо и берет с подоконника зажигалку, убирая в карман. Миша ничего не чувствует на самом деле. Ему только кажется, что он что-то забыл, и когда он выходит из поезда, он наконец понимает, что именно. Он забыл свою душу, которая, кажется, лежала на столе рядом с кружкой. Небольшой дом с тонкими стенами едва ли может согреть. Хотя может ли он вообще еще испытывать тепло? Даже кровать, сколько бы он на ней не лежал, всегда отдает мертвым холодом. Такое ощущение, что его здесь совсем нет. Нигде нет. Не существует. Солнце здесь такое же пустое, как отражение в зеркалах. Их тут так много, что Миша закрывает их всем, что попадается под руку, пока однажды не разбивает одно из них. Специально. Он не должен был так делать, потому что светлые пряди снова закрывают опущенную голову. Стол здесь намного меньше, чем в его квартире, но он заставляет его всей посудой, что только находит, но он все равно кажется пустым. Когда Миша просыпается от света, бьющего ему прямо в лицо, в груди у него впервые расцветает какое-то отдаленное чувство надежды. Приезжая домой, он кидает рюкзак на пол. Не зная почему, первым делом Миша ставит на зарядку телефон, кладет его на тумбу и плюхается на кровать. Она все еще холодная, но отчего-то кажется намного теплее, чем та. Матрас скрипит и прогинается под его телом, белье немного комкается, а подушка мнется в руке. На кухне он находит только знакомую кружку. В ней пусто, и она стоит так, словно это ее законное место. Телефон включается скоро, и ему не нужно много заряда. В телеграмме куча новых сообщений в каналах, на которые он подписан, но в чате с Денисом абсолютно пусто. Смотря на последние сообщения, на которые отправитель так и не получил ответа, он хочет пролистать вверх, почитать то, что когда либо писал ему, но вместо этого дрожащими пальцами жмет на «заблокировать». Души рядом с кружкой он не находит, поэтому убирает ее на верхнюю полку.