Немного романтизации курения и не только

От тюрьмы и от сумы не зарекайся. А ещё от покупки дорогих сигарет. Сколько бы в черепной коробке ни было приведено аргументов явно не в пользу яблочного чапмана, всегда найдется какой-то мудак, который категорично заявит, что он, эдакий дворянин, ширпотреб курить не будет, да и вообще на сигаретах экономить нельзя. Казалось бы: ну нравится тебе переплачивать почти в два раза за сладковатый фильтр и отсутствие привкуса рыбы — дело барское, покупай, что душе угодно, но зачем других склонять к фатальному для бюджета расточительству? А вот не хочется осознавать, что пачка твоя, личная. Хочется на двоих ее разделить. Вообще очень приятно приобретать бытовые мелочи и откровенные безделушки не с топорной установкой «для себя», а с загадочным и слащавым «для нас». Даже если после пресловутого чапмана бюджет до конца недели сплющится до горстки мелочи. Разумеется, молчать о своем неудовольствии вовсе необязательно, поэтому элитное курево из рук флегматичной продавщицы в табачном киоске перехватывается и летит четко в лоб аристократу с утонченным вкусом. Четкость, правда, приукрашена: сигареты летят значительно ниже предполагаемой траектории и в конечном итоге попадают куда-то в район живота. — Как мило с твоей стороны, что ты не пожлобился на этот раз, а мои любимые купил! Лицо Тенгена расплывается в довольной улыбке победителя. — Не обольщайся, просто деньги на этот раз остались, — Санеми нервно смахивает беспрестанно лезущие в глаза растрёпанные волосы, не без удовольствия, однако, подмечая искреннюю, даже какую-то детскую радость собеседника, — а у тебя все любимое такое дорогое, да? Цена, завышенная в полтора раза, — обязательное условие, чтобы ты купил что-то? — Все намного проще. Я никогда, — Тенген делает паузу, чтобы поджечь сигарету, — не буду делать то, что мне не нравится. Вот не нравится мне курить всякую дрянь, которую ты покупаешь — я этого делать не буду. — Вот не нравится тебе на пары ходить — так ты до сессии на лекции не явишься. А потом возмущаешься, что все преподы — скучные ублюдки, которые не хотят тебе зачёты рисовать. — Я не ослышался? Меня учит морали человек, которого несколько раз собирались отчислить за драки? — Дай закурить. Любитель роскоши закатывает глаза. Вот что ему решительно не нравится в Санеми, так это его упрямство. Никогда человек не сможет отрефлексировать свои проблемы, если не научится слушать других. И признавать свои ошибки тоже. — Молодец ты, конечно. А зажигалку мне дать не хочешь? Или у меня сигарета самовоспламениться должна? Без малейшего промедления, словно именно на это и рассчитывающий, Тенген крепко сжимает лицо Санеми, соединяя свою тлеющую сигарету и пока ещё не тронутую собеседника. — Ну же, не тормози, Неми. Или мне ещё учить тебя, как прикуривать? После пары секунд ступора Шиназугава наконец начал медленно втягивать воздух до тех пор, пока не почувствовал желаемую горечь. После этого уже довольно резко хлопнул Тенгена по рукам. — Отпусти — Хочешь сказать, тебе не нравится, когда я тебя трогаю? — Да, не нравится. Санеми своим заявлением просто открыл портал в ад, потому что сразу ощутил, как чужие пальцы крепко вцепились в правое бедро. Поморщившись, Шиназугава прошипел: — Руки убери. На этом Тенген все равно не остановился, резко проведя ладонью от затылка до макушки товарища. Язвительно улыбнулся, пропуская через пальцы лохматые тонкие волосы: — Значит, не любишь, когда против шерсти гладят? — Ты на затрещину нарываешься? Тенген ретируется. Наконец понял, что лучше на струнах и без того расстроенных нервов Санеми не играть. Теперь шаг пришлось значительно ускорить, потому что иначе за другом было довольно проблематично поспеть. Спасибо, что он хотя бы не побежал. И без того носится сломя голову, дороги не разбирая. Тенгену очень хотелось бы подольше насладиться ярким весенним солнцем, не таким уж, между прочим, частым посетителем городка, но дорога до общежития заняла минут десять от силы. Комендантка, строгая лимонная корочка с лицом восторженной дурочки, уже хотела было сказать что-то по поводу припозднившихся гостей, но товарищи опрометчиво прошмыгнули вглубь коридора, стремясь избежать лишних контактов с любопытной дамой. Старушке осталось только разочарованно покачать головой: — Разбойники… — Старая овчища, — без особых, собственно, причин на такую агрессию вполголоса просипел Санеми. — Да ладно тебе, позитивная вроде тётенька, что ты так на нее взъелся? — Заебала потому что. Тенген не привык изменять своим привычкам, поэтому его появление в комнате общежития с говорящим номером 112 ознаменовалось громким приветствием. Из одного угла комнаты послышалось равнодушное «угу», из другого — вечный вопрос: — Он опять к нам на всю ночь? — Да, опять. Претензии? Послышалось какое-то нечленораздельное, но явно недовольное шипение, принадлежащее парню с глазами разного цвета. Он в последний раз смерил нарушителей тишины колючим взглядом и снова уставился в экран ноутбука. У Тенгена, если честно, со скрипом укладывалось в голове, что этот противный тип, у которого даже имя какое-то противное (нет, ну вы вслушайтесь: Обанай. Это же даже звучит высокомерно), — близкий друг Санеми. Очень редко бывает такое, что два упрямца с несносными характерами могут нормально ужиться. Всё-таки намного меньше повезло третьему обитателю этой комнаты. На взгляд Тенгена, крайне скучный и ничем не примечательный человек, так ещё и ворчливый, словно обиженный на весь белый свет старик. Первым делом по приходе в логово Санеми швырнул свой изрядно потрёпанный рюкзак, не разваливающийся на тряпки исключительно благодаря десятку булавок, понавоткнутых по всей поверхности годами не стиранной мешковины, в угол возле омерзительно скрипучей кровати. Сразу после этого он поджёг сигарету, затянувшись так глубоко, что около четверти ее обратилось в пепел. — Сейчас сигнализация сработает, — как-то равнодушно отозвался тот самый молчаливый и скучный сосед. — Блять, Гию! Санеми многозначительно указал пальцем на пожарную сигнализацию, в несколько слоев замотанную в полиэтиленовый пакет, закреплённый скотчем. Будто издеваясь, она задорно подмигнула красным огоньком. — Я полгода тут курю. Полгода ты говоришь мне о том, что она сработает. — Не жалуйся потом, что я тебя не предупреждал, — Гию секунд с пять пустым взглядом поизучал сигнализацию и отвернулся обратно к стене, с головой завернувшись в слишком толстое для весны одеяло. Санеми проморгался, чтобы не заорать, и одними губами, старательно артикулируя, произнес хорошо читаемое, если внимательно смотреть, «в пизду тебя». Гию, конечно же, ничего не увидел, зато (это было понятно по злорадно у хихиканью) Обанай заметил. Справедливости ради, стоит отметить, что Гию повезло меньше всех ещё и потому, что он оказался единственным некурящим в этой комнате. По-хорошему, он имел все права на возмущения по поводу вечного запаха табака и густого дыма. Только ему было все равно. Хоть и возможность вставить свои пять копеек он никогда бы не упустил. Санеми, агрессивно сотрясая воздух резкими движениями, зачем-то вылетел за пределы комнаты, а запоздалый гость стянул с себя некогда белые кроссовки и по-хозяйски разлёгся на все так же омерзительно скрипящей кровати. Он хотел рассказать какую-то умопомрачительную историю, произошедшую с ними на днях в соседнем микрорайоне, поэтому старательно выстроил у себя в голове последовательную цепь событий, но так и не стал свидетелем возвращения ожидаемого собеседника. Последним, на что он обратил внимание перед тем, как провалиться в сон, был жёлтый фонарь, бьющий в окно, и освещённое всеми оттенками мертвенно синего цвета, на которые был способен экран ноутбука, лицо Обаная. Чуткий сон Тенгена был прерван внезапно ударившим по ушам шумом дождя. Санеми, нервно подергивая левой ступней, сидел на подоконнике, время от времени стряхивая в открытое окно пепел. Если не считать барабанную дробь капель, вокруг царила истинно гробовая тишина. Тенген заглянул в экран телефона, моментально зажмурившись от непривычно яркого света. 3.17. Все нормальные люди спят в это время. На ум пришла вскользь или даже в шутку упомянутая в одном из разговоров с Санеми тревожка. И часто он так полуночничает? Настолько тихо, насколько это могла позволить визжащая кровать, Тенген приблизился к подоконнику и осторожно дотронулся до плеча Шиназугавы, на что последовала незамедлительная реакция, выраженная в резкой дрожи. Дополнительный табун мурашек вызвал шепот на ухо: — Почему не спишь? Вопрос носил по большей части риторический характер. Санеми медленно развернулся, пустым взглядом пробегаясь по лицу вопрошающего. Он почувствовал себя до тошноты жалким, стало мерзко от собственной слабости. Тенгена это, кажется, ничуть не смутило. Выждав недолгую паузу, он осторожно поправил прядь непослушных волос Санеми и поцеловал его в висок. Никакого сопротивления этим действиям оказано не было. Возможно, поэтому Тенген потянулся к верхней пуговице на рубашке, сковывающей то и дело нервно вздрагивающие плечи. Санеми резко подался назад, чтобы выкинуть в окно бычок, предварительно зажав его между большим и указательным пальцами, после чего вернулся в исходное положение. Тенген продолжил начатое, оголяя ключицу сидящего напротив. Бледная кожа отметилась контрастным пятнышком, что было сопровождено тихим неровным выдохом. После этого поцелуи посыпались на практически каждый участок тела, приятно пахнущего табаком, от ключицы до шеи. Нервная дрожь прекратилась. Медленно и прерывисто вздыхая, Санеми потянулся к губам ночного гостя. Тенгену хватило трёх секунд, чтобы ответить на этот жест. Придерживая двумя пальцами подбородок Шиназугавы, он довольно резко протолкнул язык между мягкими податливыми губами, что вызвало тихий, но довольно протяжный стон. На одной из кроватей кто-то резко перевернулся на бок, тем самым спугнув любовников. Тенген буквально почувствовал, как разительно участилось сердцебиение его партнёра. К счастью, тревога оказалась ложной. Но всё-таки стоило быть более осторожными. — Тише, Неми, соседей перебудишь. Успокойся, все хорошо. Я рядом. Поцелую был возвращен взятый изначально темп, но теперь он сопровождался только редкими глубокими вдохами и тихим щёлканьем воздуха между губ. — Теперь тебе не страшно? Санеми помотал головой из стороны в сторону, словно стараясь отогнать остатки тревожности. Его пальцы были крепко переплетены с пальцами Тенгена. До рассвета оставалось два часа.