Love me like this

Шото взволнованно подпрыгивала на цыпочках прямо перед дверью класса 1А. Сегодня у Кацуки было репетиторство, так что ей пришлось подождать ещё пятьдесят минут после школы, но она была терпелива. Больше всего на свете она была взволнована. Немного нервничала, но в основном была взволнована. Обычно было трудно не радоваться, когда дело касалось Кацуки. Ещё потому, что у неё были планы на сегодня. — Как ты его ласково называешь? Шото оторвалась от расчесывания волос Очако, и посмотрела на Мину, которая развалилась на кровати, подперев рукой подбородок. — Ласково? — Ага, — хихикнула Мина. — Типа "конфетка" или что-то в роде. — "Конфетка" - это не для Кацуки, — рассмеялась Очако. — Оу, — Шото перевела взгляд с одной девушки на другую. — У меня нет для него никаких прозвищ... Это что-то романтическое? — Думаю, это то, что делают парочки, — промурлыкала Мина. Шото повезло, что её друзья терпеливо относились к её социальной заторможенности. Даже на последнем курсе ей казалось, что многому еще предстоит научиться. И это новое стало увеличиваться в геометрической прогрессии после того, как она начала встречаться с Кацуки. Она посмотрела достаточно ромкомов, чтобы понять концепцию свиданий, но свидания с Кацуки совсем не были похожи на киношные. Он всегда водил её туда, куда она хотела, и это были не колесо обозрения, не парки с цветущей сакурой и не кинотеатры. Обычно ей просто хотелось подняться на холм за кампусом с видом на озеро, где под кустами собирались кошки. А иногда ей просто хотелось прокатиться с ним на мотоцикле, надежно укрывшись за его широкой спиной от свистящего ветра, чтобы заглушить вихрь беспокойства. Она никогда такого не видела в кино. Но мысль о ласковых прозвищах была в новинку. — Что ж, а какое прозвище он тебе дал? — спросила Очако. Шото задумалась. Конечно, оно было. Все это знали. — Он называет меня Половинчатой. — Не кличка, а ласкательное прозвище! — покачала головой Мина. — Оу, точно, — она снова задумалась. Что-нибудь романтическое… — Мм... принцесса считается? Очако и Мина разразились визгом. — Боже мой! — улыбка Мины была сама мечтательность, когда она хлопнула себя по щекам. — Как мило! — Выходит, Кацуки всё-таки может быть романтичным! Ого. Выходит, "принцесса" - это было ласкательное прозвище. Что-нибудь романтическое, что выражают влюбленные парочки. Потому что они и были парочкой. Шото и Кацуки. Кацуки и Шото. Шото почувствовала, как её щеки запылали. Она и правда чувствовала себя воздушной, когда Кацуки назвал её принцессой. Когда он сделал это впервые, она спросила его почему, и он поцеловал её. Она плохо целовалась, но ему, похоже, всё равно нравилось с ней это делать. Она отстранилась и снова задала этот вопрос, на что он улыбнулся, и сердце Шото сделало сальто. Он ответил, что она принцесса, точнее, его принцесса. А принцессы добрые, и сильные, и красивые, и замечательные, и милые, и он снова сказал "красивые", но Шото ничего не сказала по этому поводу, потому что в тот момент ей хотелось разрыдаться. Кто-нибудь говорил ей такие слова? Кто-нибудь смотрел на нее так, как смотрел Кацуки? Словно она была чем-то таким, чем стоит дорожить. Принцессой. Она хотела бы дать Кацуки понять, что тоже дорожит им. Но он, вероятно, не слишком обрадовался бы, если бы его назвали "принцессой". — Какое самое лучшее прозвище? Её губы болели после того, как она весь день их кусала. Поскольку она всё ещё была застенчивой, чтобы делать что-либо, кроме как держаться за руки на публике. Однажды Кацуки подколол ее, и она чуть не воспламенилась. Она открыла в "Заметках" целый список ласкательных прозвищ, которые можно было использовать прямо сейчас. Она заглянула в окно класса. Кацуки сидел, откинувшись на спинку стула, и писал уравнение для трёх четвероклассников, пристально глядя на свой карандаш. Он был в очках, и Шото пришлось отвернуться, чтобы завизжать. Она быстро взяла себя в руки и снова заглянула в окно. Сцена резко сменилась на жестокую, когда Кацуки щелкнул одного из детей по лбу. Но он был её мужчиной, и он нравился ей таким, какой он был. Очень нравился. Она помахала рукой, чтобы привлечь его внимание. Он поднял глаза и тут же выпрямился. Он сунул очки в карман, встал и одним быстрым движением перекинул сумку через плечо. Шото показалось, что она прочитала по его губам, "Увидимся, неудачники", адресованное детям. Дверь только открывалась, как он уже прижимал её к шкафчикам. — Кацуки?.. Договорить Шото не дали прикосновения мягких губ и руки на её талии, что притягивали ближе. Она задыхалась в поцелуе, руки легли на плечи Кацуки, хватая его за воротник, расстегнутый на две пуговицы, как всегда. Его губы прижались к неё. Такие знакомые, тёплые. Она скользнула руками вверх, чтобы запутаться пальцами в его волосах. Он наклонил голову, углубляя поцелуй, и притянул её ещё ближе. Шото почувствовала, как у неё подскочила температура. Всё, чего ей хотелось, – просто стоять и позволять Кацуки разбирать себя на части, но было уже поздно, и она не хотела, чтобы в торговом центре было много народу. — Кацуки, — попыталась она снова, отстраняясь, чтобы заглянуть тому через плечо. — Твои дети смотрят. Он начал осыпать поцелуями её шею и замер. — Не называй их моими детьми, — прорычал он ей в шею. Он поднял голову и бросил взгляд на алую прядь, упавшую ей на лицо. Одним движением пальца он заправил её за ухо, проведя большим пальцем по шраму. Всего несколько месяцев назад Шото отшатнулась бы от прикосновения. Но теперь нет. Коридоры были пусты. Единственными зрителями были трое детей, которые таращились на Кацуки так, словно у того выросла вторая голова. — Эм, — начала Шото. Кацуки смотрел на нее с этой улыбкой, той самой улыбкой, и в голове у неё вмиг стало пусто. Хорошо, что у неё была подмога. Она нащупала телефон и неуклюжими движением пальцев открыла приложение "Заметки". — Эм… — Она написала слишком много. Какой из них стоит использовать? — Эм, эм… — Сладкий?.. Она подняла глаза. Мина сказала, что это прозвище было самым романтичным. Кацуки ничего не ответил. Он был так ошеломлен, поэтому Шото продолжила: — Сладкий, помнишь, скоро будет вечер танцев? Ну, мне нечего надеть, а я хочу с тобой сочетаться, поэтому я подумала, может, мы могли бы вместе пройтись по магазинам. Казалось, ласкательное прозвище вылетело у него из головы. Или, может быть, Шото так ловко справилась, что тот даже не заметил. — Чего? — Ну, — снова начала она, играя с кончиками волос Кацуки, — скоро школьные танцы, и… — Как ты меня назвала? Ах. Выходит, ей не повезло. — Оу, это… Глаза Кацуки округлились, и в конце концов она забыла, что хотела сказать и залилась краской, как всегда. — Ты только что назвала меня "сладкий"? Она съежилась. Неправильный выбор. — Прости. Я хотела сказать, — она заглянула в свои заметки, — "детка". Кацуки все еще потрясенно на неё смотрел. — Детка? — Да. — Ты не обязана называть меня так, — он покачал головой. — Тебе не нравится? — У нее внутри все сжалось. — А тебе? — Нравится. Звучит романтично. — Она кивнула чересчур восторженно. Она хотела быть романтичной. Она хотела быть романтичной для Кацуки. Подарить все те же трепетные чувства, что он подарил ей. Она не умела целоваться, или разговаривать, или держаться за руки, при этом не теряя голову, или выбирать места для свиданий, но она могла это сделать. — Эй, принцесса. Ты где витаешь? — Я здесь. С тобой. — Она моргнула. Он поднял руку, чтобы обхватить ладонью её лицо. — Поговори со мной. — Я... — её пальцы крепче сжали его пиджак. — Я правда надеялась, что тебе это понравится. Я... я подумала, что наконец смогу сделать что-нибудь приятное, что-нибудь правильное для тебя... — Ты гребаная идиотка… Внезапно её снова прижали к шкафчикам, и Кацуки впился в её губы поцелуем. И отстранился первым. — Конечно, мне это чертовски нравится, — пробормотал он ей в губы. — Мне нравится в тебе всё. Тебе ничего не нужно менять. — Но я не так хороша в этом, — нахмурилась она. — Я не сильна в поцелуях или в других штучках парочек… — Но ты чертовски хороша для меня, — отрезал Кацуки, облизывая губы. Шото почувствовала, как ее лицо запылало пуще прежнего, но не отвела взгляд. — Это… Рука на подбородке мягко приподняла ее голову, чтобы посмотреть в лицо. — Эй, меня не волнует всё это ванильное дерьмо. Ты мне нравишься, потому что ты… ты держишь меня на плаву. Ты заставляешь меня желать просыпаться по утрам, и не потому, что хороша или плоха в романтической чепухе. — Она прикусила губу, чтобы та не дрожала. — Ясно? — Ясно, детка. Он улыбнулся, и… — О Боже мой... — Она прикрыла рот рукой на секунду позже, чем следовало. Боже. Сколько самоконтроля она уже потеряла? — Что "О Боже мой"? — спросил Кацуки. — Ничего! — Шото покачала головой. Он приподнял бровь, и на этом всё. К этому времени он уже привык к странному поведению Шото. Её сердце упало, тихий голосок в голове всё повторял: "Почему я такая странная, почему я такая странная, почему я такая странная". Она вздрогнула от внезапного прикосновения губ к её лбу. Кацуки отстранился и ухмыльнулся. — Гребаная чудачка. У тебя ведь есть кредитка твоего старика, не так ли? Что-то оборвалось у неё в груди. — Разумеется. Он фыркнул, а Шото чуть не растаяла. — Пойдём. Оставим всех этих статистов позади. И когда он взял её за руку, Шото поняла, что она не так уж сильно возражала против того, чтобы быть странной. Потому что она нравилась Кацуки такой, какой была. Даже если она не умела подбирать ласковые прозвища. Какая я глупая. — Хорошо.