Apocalypse

Теплый морской ветер приятно обдувал лицо, ласково развевая прядки волос, обрамляющиеся вокруг юношеских скул. Прохладные капли воды нещадно окатывали белоснежную хлопковую кофту, заставляя ее липнуть к телу. Соленая вода попадала на коленные ранки, бережно накрытые пластырями, побуждая их саднить необъяснимо приятной болью. Закатное августовское солнце пригревало две фигуры, вокруг раздавался заливистый звонких смех. И все было хорошо. Чувство чего-то необычайно родного и приятного теплилось где-то в груди. Ему было хорошо. Ему было хорошо с ним. Ему было хорошо только с ним. — Лови! — и вверх подбрасывается разноцветный резиновый мяч. Синдзи кажется, что этот мяч сравним с солнцем. Он взлетает ввысь, сталкиваясь с ним, а затем отлетает в сторону, будто бы оттолкнувшись от лучей оранжевого жгучего солнца. — Кидай мне! — кричит он зазывающее, ожидая вновь почувствовать в руках мокрый резиновый мячик. Мячик, который только что побывал в его ладонях. Все, что было связано с ним, было важно. Тихое умиротворенное дыхание под шелест листьев на деревьях. Дым от ванильных сигарет. Мягкие, практически невесомые прикосновения холодных пальцев. Молчаливые переглядывания под треск ночных сверчков. Белесые волосы, извечно пахнущие колокольчиками и росой. И его спокойный, едва слышный, внеземной голос… Каору. — Ты не хочешь немного отдохнуть? И снова. И снова его голос заставляет Синдзи вознестись на небеса, коснуться перистых облаков, окунуться в холодный океан, попасть на раскаленную планету и оказаться в невесомости. — Хочу, — мягко улыбается. Они садятся на мокрый песок у берега. Синдзи оборачивается назад, на совершенно безлюдный пляж. На нем действительно нет людей, или он просто не ощущает чужого присутствия, когда находится рядом с Каору? Синдзи думает, что это все неважно, пока рядом есть он. Синдзи просто знает, что ему хочется существовать, только пока существует Каору. Он не знает, в какой момент и как тот оказался рядом с ним. Важно ли это? Не для него. Все, что ему хочется, — смотреть в алые глаза парня напротив. — Синдзи, ты меня слушаешь? — Конечно, — вздрагивая всем телом, медленно приходит в себя. — Я тебя слушаю. — Нет, ты меня не слушаешь, — бархатистый смех Каору разливается теплом в груди Синдзи. — Слышишь, но не слушаешь. — Ты обижен на меня? — Вовсе нет, Синдзи, — Каору растягивает его имя на языке, как самую излюбленную свою сладость. — Разве я могу на тебя обижаться? Я ведь люблю тебя. Каору, как всегда, прямолинеен. Слова из его уст вылетает так легко, просто и мелодично, словно он напевает плавный мотив. Словно сам Каору, — от головы до пят, — состоит из мягких перьев и хрупких лепестков майских ландышей. Он лишь снаружи выглядит холодным, как сталь. Внутри же он — теплый, даже обжигающий чай с молоком. Синдзи думает, что Каору невероятный. Невозможный. Будто бы его не должно быть здесь, на этой планете. — А о чем ты говорил? — Синдзи смущается, переводя тему и отводя взгляд куда-то в сторону. — Какие-то несвязные глупости про созвездия и их значения, — Каору едва заметно снисходительно улыбается, с легкостью опуская тему. — Ты знал, что лира — это инструмент, на котором когда-то играл божественный… — Это правда? — Синдзи внезапно прерывает льющийся поток слов Каору, отчаянно хватая того за обжигающе холодные руки. — Что? — Ты, правда, любишь меня? Каору осторожно и нежно, словно боясь навредить, касается подушками пальцев ладоней Синдзи, неторопливо проводя по ним какие-то незамысловатые узоры. Он ловит смущенный взгляд пытливых глаз карего цвета и улыбается. Уголки его пунцовых губ приподнимаются вверх и Синдзи замирает. Когда Каору улыбается, Синдзи теряет землю из-под ног. А может быть, наоборот, приобретает. — Я тебя когда-нибудь врал, Синдзи? — Наверное, нет… — Посмотри на меня, — мягко, но уверенно произносит Каору. Вокруг начинало смеркаться. Апельсиновое солнце опускалось вниз, соприкасаясь со спокойными плавными волнами. Гладь моря приобретала огненный цвет, простираясь все ближе к берегу. К берегу, на котором безмятежно располагались две юношеские фигуры, примкнувшие плечами друг к другу. — Синдзи. Для меня во всем мире существуешь только ты. Я был, есть и буду предан только тебе. Я не вижу и не слышу никого, кроме тебя. Моя жизнь не существовала бы без тебя. Ты веришь мне, Синдзи? — Я верю. Легкий волнительный трепет заставлял Синдзи замереть в нетерпении чего-то волшебного. Вечерний морской ветер морозил чувствительную кожу на шее, а руки Каору, напротив, согревали, несмотря на мраморную бледность. Его горячее дыхание становилось все ближе, Синдзи чувствовал робость, перемешанную с непоколебимым доверием. Им было хорошо. Им было хорошо друг с другом. Им было хорошо только друг с другом. — Синдзи! С кем ты разговариваешь? Он испуганно распахивает глаза, будто боясь потерять самую важную частичку своей жизни. Его вопрошающие глаза растеряно мечутся, пытаясь отыскать потерянный механизм, без которого вся его деятельность совершенно неосуществима. Худые руки панически зарываются в холодный песок, в попытке последний раз убедиться в реальности происходящего. Почему… Рядом с ним никого нет? — Боже, — серым шумом звучит чей-то голос на фоне постепенно разрушающегося подсознания Синдзи. — Я думала, тебе станет лучше, если я отвезу тебя куда-нибудь на природу. Даже психиатр уже не в состоянии помочь. — Я… я только что разговаривал с ним! — надрывно всхлипывает Синдзи, не желая никого слышать. — Каору! Каору был здесь! Ты меня слышишь, Каору? Вернись! — Каору не существует, Синдзи! Приятное чувство теплоты в одно мгновение сменяется тупой жгучей болью, от которой некуда бежать. Она настигает стремительно быстро, оглушая со всех сторон и не давая возможности сбежать хоть на секунду от разрушительного состояния. Чудовищная, всепоглощающая боль приходит вместе с лихорадочными мыслями о неизбежном осознании и наступлении чего-то ужасного. Точно весь мир был уничтожен. Синдзи чувствует, что стоит на горящих руинах разрушенного унылого города, который постепенно превращается в остатки безжизненного пепла. Он точно не знает, сколько прошло времени с момента, когда он последний раз видел Каору. Когда слышал голос матери, приведшей его в чувства и растоптавший единственный смысл жить. На улице уже давно стемнело, морские волны разбушевались и превратились в беспокойное нечто, синхронизируясь с душой Синдзи. Ему никогда не было так плохо, как сейчас. Возможно, ему всегда было плохо, пока не было Каору. Наверное, существование Каору было лишь попыткой сбежать от вечной боли и, наконец, ощутить себя важным и нужным. Он просто выдумал себе существо, которое подарит ему хоть немного любви. Синдзи ненавидел себя, но Каору его любил. Равновесие в этом беспорядочном сумбурном потоке саморазрушения. Каору создавал правильную стабильность и вместе с ней необозримый поток самых приятных чувств. Но Каору никогда не существовал. Каору никогда не существовал. — Синдзи. Голос. Звучный, чарующий, чуткий. Тот самый негромкий голос, возвращающий в реальность. Или, наоборот, в иллюзию. Ситуативно, наверное. Синдзи поднимает глаза ввысь, куда-то в небо, словно голос исходит прямо из звездного неба. — Я всегда рядом с тобой. «– Ты веришь мне, Синдзи? — Я верю». — Я существую только для тебя, Синдзи.