За руку держа, смотри в мои глаза, и просто полежим, молча

      Свет от фонаря неприятно слепит сквозь небрежно задёрнутые не до конца шторы, заставляя сдвинуть брови к переносице и закрыть глаза. Боль в грудной клетке не утихает, несмотря на выпитые таблетки пару часов назад. В больницу, по-хорошему, действительно надо, но высовывать нос за пределы съемной однушки опасно — дядя Ваня будет рад закончить начатое, пустив пулю в лоб. — Какой я тебе щенок, — проходясь языком по пересохшим губам, шепчет зло.       Тишину разрывает трель дверного звонка, среди ночи оглушающего, и заставляет вздрогнуть. Гостей по этому адресу больше не ожидалось, а Михайлов должен быть достаточно в своём уме, чтобы сначала позвонить на оставленный им же самим телефон с одноразовой симкой.       Держась рукой за ноющее пулевое ранение и игнорируя испарину на лбу, Алексей встаёт неторопливо и нащупывает на столе, удачно стоящем неподалёку, пистолет. Раздаётся негромкий щелчок, когда он снимает его с предохранителя, и неслышно идёт в коридор.       В дверь снова настойчиво звонят, и он, стараясь не отсвечивать, заглядывает в глазок. — Твою мать, — дверной замок легко подаётся, и в следующую секунду он нажимает на ручку двери, открывая дверь.       Семёнов недовольно хмурится, когда замечает в чужой руке оружие, но комментировать не решается, лишь захлопывая и запирая за собой дверь. — И что ты тут делаешь, Паш? — Тебя, придурка, проверить проехал. А то ведь загнёшься, в курсе не буду. — Не дождёшься, — не проронив больше ни слова, Фомин удаляется обратно на кухню, откладывая пистолет, и открывает шкафчики, чтобы найти стакан. Успехом идея не увенчивается, поскольку любое даже малейшее лишнее движение негативно сказывается на ранении, заставляя болезненно хмуриться и не слышно выругаться себе под нос.       Павел на эту картину лишь цокает недовольно и отодвигает друга в сторону, доставая первую попавшуюся кружку и наливая туда воды. Он протягивает её мужчине и дожидается, когда пальцы более менее уверенно смогут её обхватить.       Брюнет осушает содержимое за несколько огромных глотков и с громким стуком приземляется керамическую ёмкость на поверхность стола. Он цепляется за чужое плечо, когда сил на то, чтобы дойти хотя бы до находящегося в двух шагах кресла, не хватает. Сильная рука подхватывает за талию, страхуя. — Тебе в больницу бы. С пулевым не шутят, а тебе так это особенно противопоказано, — пальцы сильнее сжимают бок, заставляя слететь с чужих губ пару бранных слов. — Тебе мало твоих приступов? Леха, пожалуйста, начни головой думать. — Мы оба знаем, что сейчас это невозможно. — Слишком много невозможно в твоей жизни, не находишь?       Сталкиваясь с недовольным взглядом кофейных глаз, он лишь пожимает плечами, мол, ладно, дело твое. Время ведь сейчас явно не для конфликтов. — Ты припëрся сюда зачем? За тобой же наверняка слежка. — Я взял танину машину. Вряд-ли о ней известно Леснику.       Боль немного отступает, потому Фома ослабляет хватку и выпрямляется, переставая напоминать креветку. Поясница неприятно ноет на такой выкидон, потому что разница в росте у них приличная, а долгое стояние в таком положении бесследно не проходит. — Может тебе лечь лучше? — Может.       Планировка квартиры довольно проста и примитивна — почти что студия, если бы не стена, разделяющая кухню и спальню. Проникни кто в эту квартиру, то труда не составит быстро обнаружить и устранить жильца.       Кровать огромная, что поместятся при желании даже трое, но Алексею наплевать на это сейчас абсолютно, сойдёт даже пол, лишь бы не было так тяжело передвигаться и дышать. Прохладная шершавая ладонь касается лба, и он рукой, не ноющей от каждого движения, хватается за неё, сильнее прижимая — немного легчает.       Паша молча садится на край, стараясь не совершать резких движений, и наблюдает за дрожащими ресницами. Он позволяет себе немного выдохнуть. Реальность оказывается не настолько плоха, какой могла бы быть.       Им ругаться далеко не впервой: мент и бандит никогда в абсолютных ладах не будут, сколько бы лет друг друга не знали. Ему всё ещё неприятно, что во все детали посвятить его нужным не посчитали. Да, он бы не стал тогда помогать, и понять друга как будто очень даже можно, но обида все равно никак проглатываться не хочет.       Такие события тоже не впервой: Фома ни раз попадал под пули, ни раз находился на грани жизни и смерти. Он до сих пор с содроганием вспоминает ту сцену на даче, когда прижимал к себе едва дышащее холодное тело мужчины. И как бы сильно они не ругались, как бы он не пытался держаться подальше, волнение и липкий страх берут верх — потерять его так глупо и легко он не может. У него ведь и вправду тогда никого не останется. — Ты, — дыхание тяжелое, по пересохшим губам снова проходится язык. — Домой поедешь, может? Поздно уже. Очень. А тебе завтра наверняка на службу. — Ну и черт с ней. Тебя одного я тут не оставлю.       В доказательство своих слов, он ложится на пустующую часть кровати, несильно толкая друга плечом. Тот хмурится, но что-то предпринимать не спешит, продолжая пользоваться прохладой чужих рук. — А как же то, что мне нельзя приближаться ближе, чем на метров сто? — Я говорил только про свой дом, а сейчас мы очень от него далеко. Так что молчи и радуйся, что я сегодня добрый. — Прости, не могу выразить свои эмоции ярко. Стараюсь не двинуть коней, если ты не успел заметить. — Успел и даже очень хорошо, к моему сожалению, — пальцами осторожно Семёнов поправляет чужую смоляную чёлку, прилипшую ко лбу, и невесомо касается губами виска. — Всё будет хорошо, я тебе обещаю. — Будет, если ты перестанешь шарахаться от меня, как от прокаженного. Пойми, что есть вещи, которые не могут разглашаться. И дело не в том, что я хочу тебя подставить, — а в том, что его методы уберечь других от чего-то и выкарабкаться самому далеко от совершенства. Но этого он, конечно же, не скажет.       Паша кивает едва заметно на всё разом, утыкаться носом в чужую макушку, и пытается выкинуть из головы все беспокойные мысли. В однушке, о существовании которой неизвестно никому, кроме них и Михайлова, хочется быть собой. Хотя бы до того момента, пока не придётся снова столкнуться с проблемами и грязью внешнего мира.       Когда Фомин засыпает беспокойным сном, он лишь крепче сжимает чужую руку. Они действительно друзья, и этого действительно ничто не изменит.