'поэзия — как живопись: иное произведение пленит тебя больше, если ты будешь рассматривать его вблизи, а иное — если отойдешь подальше'. гораций (квинт гораций флакк)
юнги сбежал бы, будь у него такая возможность. именно сбежал, а не попытался уйти незамеченным. ужасно некомфортно находиться в таком грязном месте, в котором все присутствующие старательно делают вид, что их душа не покрыта грязью. они пытаются прикрыть свой низменный внутренний мир красивой обёрткой в виде искусства, но юнги прекрасно понимает, что всё здесь – сплошная фальшь. не могут такие люди любить искусство. как можно было додуматься провести поэтический вечер в сраном блядушнике? узнав об этом мероприятии, он думал, что попадёт в уютную и тихую зону лофт или в здание университета, но никак не в клуб в подвальном помещении, в котором воздуха явно не рассчитано на такое огромное количество людей. интересно, сколько из присутствующих вообще в курсе, что здесь проходит вечер поэзии? человек пять из ста пятидесяти? просто омерзительно. aiwake – tonight (sundown). – я знаю, о чём ты думаешь, зануда, – пытается перекричать громкую музыку голос одногруппника. – просто расслабься. все здесь знают, что такое поэзия, и много кто умеет выразительно читать. прежде всего, сюда приходят отдохнуть и найти единомышленников, окей? – часто приходишь в притон, чтобы найти ценителя искусства? – задаёт вопрос мин, приподняв бровь. – их в клубах даже больше, чем ты думаешь, – смеётся парень и обнимает друга за плечи. – каждый человек здесь с израненным сердцем, и каждый хочет уместить свои разочарования, горести и печали в словах. и вход сюда был платный, не забывай. – я не буду выступать здесь, чимин, – юнги выпутывается из объятий и поворачивается в сторону выхода, но рука пака вовремя его останавливает. – воспринимай это как школьный конкурс чтецов, где абсолютно всем на тебя плевать, кроме действительно заинтересованных. их ты по глазам узнаешь. – быть чтецом поэзии в клубе – не мой уровень. – да ты бревна в собственном глазу не замечаешь! ты такой же, как и все здесь. у тебя никакого уровня нет, парень. ты вообще никто в мире искусства, потому что нигде не заявлялся. начни с низов и поднимайся ввысь, и не смей зазнаваться раньше времени. чимин абсолютно заслуженно мог получить награду «прямолинейность года», если бы только она существовала. но её не существует, поэтому юнги мысленно посылает пака к чёртовой матери из-за правды, которую он так умело умеет высказывать, грубо выдёргивает руку из крепкой хватки и сурово шагает к барной стойке. чимин улыбается в спину одногруппника и за одно мгновение понимает сразу несколько вещей: во-первых, через долю секунды мин начнёт переживать и винить себя за грубость в сторону пака, а во-вторых... мин юнги одним выступлением разнесёт этот блядушник в щепки. – я уже даже не надеялся тебя здесь увидеть, – из толпы выходит парень и по-дружески жмёт чимину руку, после соприкасаясь с ним плечами. – вы опоздали на целый час. – мой гениальный друг чистил пёрышки до победного, а в итоге всё равно напялил свою любимую чёрную футболочку и бейсболку, – ухмыляется пак и напоследок смотрит на уже сидящего за барной стойкой юнги. пусть развлекается, думает чимин и возвращает своё внимание вечно любопытным и бесконечно понимающим глазами. у обладателя этих невероятных глаз получается в ответ лишь пожать плечами и как-то заторможенно усмехнуться: он явно был одурманен чужим внешним видом и должного внимания не обратил на то, что чимин говорил. – красота внутри, а классика и простота в одежде есть база стиля, – ах, нет, всё-таки обратил. собеседник пака кивает в сторону бара, наспех вытирая взмокшие ладони об ткань брюк. – выпьем? – много и покрепче, – чимин подхватывает друга под руку и ведёт его в сторону бара, оказавшись на другом конце от юнги. – ты сегодня угощаешь? – ну... э-э-э, не вопрос, в целом... – да я шучу, – восклицает пак, умиляясь чужой невинности и излишней нервозности. – что ж вы все такие встревоженные сегодня?! так, тэхён, посмотри на меня. чимин тянет на себя высокий стул, на котором разместился тэхён, и пытается поймать его взгляд, заметавшийся от волнения. киму требуется аж полминуты, чтобы собраться с мыслями (и силами) и посмотреть чимину в глаза. ей богу, этого парнишку хочется оберегать от всего в этом мире, чтобы он не нервничал лишний раз. – отключи уже свои мысли, – вкрадчиво говорит чимин, медленно отпуская сидение стула и поднимая руку в воздух. – любое твоё решение сегодня будет правильным, – ладонь оказывается на чужом бедре, и чимин прекрасно видит, как лицо тэхёна вспыхивает, а глаза выпучиваются от удивления. теперь ему требуется больше минуты, чтобы взять себя в руки и перестать смущаться. – окей, – вполголоса выдаёт ким и опрокидывает первую стопку недавно поданной текилы. лицо кривится от резкого алкогольного вкуса, и он торопливо закусывает долькой лайма, пока его вылизывает взглядом улыбающийся чимин. – окей. выступаешь сегодня? – настроения нет, а ты? – пак наконец убирает руку и сквозь громкие басы слышит, как тэхён выдыхает от облегчения. – я тоже нет, не нашёл подходящего стихотворения, а написать своё вдохновения не было, – выпив второй шот, отвечает тэхён и смотрит в сторону юнги. – что насчёт твоего гениального друга? – вроде как читает маяковского, но я не удивлюсь, если он передумает в последний момент, – пожимает плечами пак. – спорим? – спорим, – немного подумав, чимин пожимает ладонь тэхёна. – он будет читать кого угодно, но не маяковского. – он будет читать маяковского. – ты чёртов мазохист, ты ведь даже его не знаешь и сейчас тычешь пальцем в небо. вероятность твоей победы приблизительно сорок процентов. – но шансы ведь есть, – улыбается тэхён, заметно пьянея и раскрепощаясь. – может, я вообще хочу проиграть, – говорит он, повернув голову в сторону, чтобы чимин не услышал. – на что спорим? – по ходу разберёмся, – лукаво ухмыляется чимин. музыка затихает. какой-то парень выскакивает на импровизированную небольшую сцену, заставленную музыкальными инструментами и оборудованием диджея, и его приветствуют аплодисментами. юнги одаривает его скучающим взглядом и продолжает недовольно пить свой коктейль, кутаясь в накинутые на плечи толстовку. – еле зримой улыбкой, лунно-холодной, вспыхнет ночью безлунной во мгле метеор, – внезапно заговаривает юноша на сцене с выражением безалаберного школьника, которого вынудили читать стихотворение ради получения аттестации. парень продолжает читать стихотворение перси биши шелли «о смерти» в аналогичной манере, и юнги пытается незаметно прикрыть одно ухо, чтобы не слышать этот ужас, но защититься от горе-чтеца у него плохо получается: тот оказался чересчур громкоголосым. он смотрит на присутствующих, которые с упоением глядели на парня и внимали каждому слову, льющемуся из его уст, и даже представить себе не может, что его ждёт в ближайшее время. он до последнего надеялся, что будет лучше, но разочарование от этого дня и места по итогу начало только расти стремительными темпами. чтец, слава господу, заканчивает, и весь клуб (метр на метр, все толкались задницами в тесном пространстве) взрывается овациями и громкими возгласами. парень довольно улыбается, кланяется и соскакивает со сцены, позволяя следующему выступающему поразить своим талантом публику. какая-то девушка выскакивает и второпях читает хокку сайто мокити «блеск искристых снегов», хихикает от аплодисментов и криков поддержки и резво спрыгивает. мин с горя заказывает себе ещё один коктейль и бросает взгляд на чимина, который был увлечён щебетанием чего-то на ухо тэхёну, нежели выступлениями. юнги был бы не против оказаться сейчас на месте кима, невзирая на то, что бесконечную болтовню пака он на дух не переносит. проходит, кажется, целый час безобразных чтений, когда юнги окончательно срывает крышу от злости и негодования. в клубе наступает тишина после очередного выступления и аплодисментов, и юнги подскакивает с места, прыгает на сцену, игнорируя пьяное головокружение, которое нарушало координацию, передвигает барный стул на середину сцены спинкой к зрителям, усаживается, широко расставив ноги и уставившись на аудиторию. гробовая тишина, вообще никто не говорит. все уставили пьяные ожидающие взгляды на юнги, а юнги в ответ уставил свой – такой же пьяный, но злобный. кто-то внезапно чихает и заливается от этого смехом, юнги ищет этого человека взглядом, щурится и чуть опускает голову, скрывая свой недовольный взгляд исподлобья под козырьком бейсболки. – я дважды скончаюсь, – шипит юнги сквозь зубы, – и перед концом... – ха-ха, – тихонько усмехается чимин и наклоняется к тэхёну, – не маяковский. – какие унижения меня ждут? – спрашивает ким, приподняв бровь и с любопытством глянув на чимина. – увидишь, – чимин удобнее устраивается на стуле, зажимает зубами коктейльную палочку и продолжает наблюдать за выступлением юнги, пока сердце тэхёна пропускает бешеный удар, а руки леденеют. – глаза, чтоб ещё посмотреть им, – юнги продолжает читать в агрессивной интонации, будто бы старательно сдерживая злость за сжатой челюстью. у всего клуба создаётся впечатление, что сейчас на них накричат стихотворением о смерти. – открою на миг: а вдруг меня смерть одарит чем-нибудь третьим. юнги замолкает и опускает голову. пауза затягивается: кто-то даже готовится хлопать, но его вовремя останавливают: какой-то определённо знающий человек понимал, что это далеко не конец стихотворения. – печальным, словно вторая жизнь, – на выдохе, будто разочарованно. – разлука – одна награда, – юнги начинает громко, – что мы хотим получить от небес, – голос постепенно затихает, но злости ни на грамм не убавляется, – и всё, что нам надо от ада. и помещение взрывается аплодисментами в разы громче предыдущих. чимин даже подскакивает на ноги и кричит, сбивая хлопками ладони в кровь. а вот юнги только хмурится пуще прежнего: расстроен, собой недоволен. он резко встаёт и спрыгивает со сцены, торопливо уходя в туалет. даже не поклонился, никаким жестом не поблагодарил. хам, но какой же талантливый! это было ужасно. клуб утонул в овациях и бескрайнем восторге, однако юнги вообще понять на может, почему. интонация, жестикуляция, положение тела, ритм – всё было совершенно не так, как он хотел. чимин считает его гением, мин самого себя считает если уж и не гением, то хотя бы знатоком своего любимого творчества, но вот его первый выход на сцену, выступление перед публикой, которую он видит впервые, и... полный провал. просто позор. унизил себя на сцене без всякого стыда. больные ублюдки, как им мог такой кошмар понравиться? как можно было этому аплодировать? почему его не выгнали из клуба? это же просто непростительное издевательство не только над автором стихотворения, но и над всей поэзией. позор. позор. позор. – потрясающее выступление, – внезапно раздаётся голос за спиной. bones – whitelinensheets. юнги устало оборачивается, быстро осматривает человека, прервавшего минуты самобичевания, и цепляется взглядом за оголённую подтянутую грудь. вот это рубашка, вырез просто огромный, до пупка почти. пуговицы есть вообще? мин поднимает взгляд, поправляет кепку и сталкивается с тёмным стеклом солнечных очков вместо глаз. мужчина легко улыбается. он выглядит дружелюбно. зачем ему в темноте носить очки? – по вашему внешнему виду и не скажешь, что у вас такой плохой вкус, но, видимо, внешность действительно обманчива, – бросает юнги и хочет покинуть уборную, в два шага оказавшись у двери. – вы произвели на меня огромное впечатление, – продолжает незнакомец, и юнги замирает в удивлении. серьёзно что ли?! – ещё никто так не портил поэзию эмили дикинсон. услышь она это, плюнула бы вам в лицо. а вот это уже интересно. юнги медленно оборачивается и щурится, ожидая, что мужчина продолжит свой монолог. – хочу познакомиться с вами и немного поболтать, если вы не против. мне кажется, у нас найдётся немало общих тем для разговора. – мин юнги, – юнги без всяких раздумий протягивает мужчине ладонь, и тот её пожимает, благодарно кивнув и улыбнувшись. поразительно, хоть кто-то осознал, что выступление было ужасным. и обидно до слез, и радует. – чон хосок. ты здесь один? – моментально переходит на неформальное обращение. понял, что церемониться явно больше не нужно: перед ним парень младше его максимум лет на пять. – я с другом, но я уверен, что он найдёт, чем заняться в моё отсутствие, – отвечает юнги и пятится к выходу. хосок улыбается, склоняет от любопытства голову к плечу и неторопливо шагает за мином, покидая залитый фиолетовыми лучами туалет. юнги буквально вылетает из уборной и, пока чуть ли не бежит, проталкиваясь через горячие тела, дрыгающиеся под музыку в перерыве между чтениями, сталкивается лбом с чимином, который оказался в неменьшей спешке. – ты куда летишь? – задают они один и тот же вопрос друг другу одновременно, прикладывая ладони ко лбам. юнги кивает, мол, говори первый, и замечает за спиной друга еле стоящего на ногах тэхёна. либо тащит его прочищаться, либо... нет. – тэхён проиграл спор, иду ему наказание придумывать, – усмехается чимин, и ким довольно кивает, находясь на грани того, чтобы проваливаться в небытие. – а я поехал отсюда, – отзывается юнги, и вмиг за его спиной вырастает хосок. – не один, – чон подмигивает чимину. – нам непременно надо поговорить о поэзии. – ага, так это теперь называется? – усмехается чимин и наклоняется ближе к юнги. – тогда и мне надо срочно пообсуждать поэзию. – что? нет, не надо так с ним, – обеспокоенно просит мин, глянув на тэхёна. тот, на самом-то деле, не выглядел пьяным, а будто бы прикидывался. в данный момент он изучающе смотрел на хосока и будто бы вёл с ним безмолвный диалог, полный искреннего интереса. юнги мог хоть приблизительно понять, о чём именно был их немой разговор, если бы посмотрел и на чона, но обстановка совершенно не располагала. во взгляде мина сейчас только беспокойство, и сам тэхён окрашен серыми печальными красками в его видении, когда чимин бросается такими необдуманными фразами. пак ведь может, но сам юнги прекрасно понимает, что его друг никогда не поступит с кимом как последняя мразь. – я и пальцем его не коснусь, пока он меня сам об этом не попросит, не делай из меня монстра, – хмурится чимин, подтверждая ожидания юнги, торопливо прощается и исчезает в толпе, утягивая за собой снова моментально опьяневшего тэхёна. мин, бросив последний взгляд в спину одногруппника, тоже пропадает в толпе.***
– господи, это... действительно твоя машина? – юнги сверлит взглядом белоснежную ауди, стоящую недалеко от входа в клуб, и надевает толстовку, чтобы спастись от ночной прохлады. хосок убирает кожаную сумку с пассажирского сидения и кладёт её на заднее, освобождая место для юнги. – у друга одолжил, чтоб попонтоваться, – отвечает чон с серьёзным лицом и захлопывает заднюю дверь. – а-а-а, – тянет юнги и уже менее восторженно оглядывает машину. – я соврал, если что, – усмехается хосок и исчезает в салоне ауди, а юнги замирает и только спустя несколько мгновений завершает загрузку данных в своей голове, усаживаясь на пассажирское сидение. хосок наконец снимает свои очки, и юнги видит его глаза. он всего лишь на мгновение заглядывает в них, но умудряется испугаться глубины его взгляда. в этих глазах цвета кофейной гущи бесконечная мудрость, меланхоличная задумчивость и лёгкие блики детского азарта. как все эти черты ужились вместе – для юнги огромная загадка. – то есть ты зарабатываешь бешеные деньги, раз смог позволить себе чёртову ауди, и при всём своём богатстве и наверняка высоком положении шароёбишься по поэтическим вечерам в клубах? – спрашивает мин, осматривая машину уже изнутри. хосок нажимает на кнопку, и автомобиль заводится. они трогаются с места и едут... куда-то, обдуваемые потоками проворного ветра из слегка приоткрытых (чтобы юнги не задубел окончательно) окон. – я хожу только в один клуб – свой. – вот сейчас точно напиздел, – юнги тычет пальцем в лицо чона, и тот с улыбкой клацает зубами, играючи кусая воздух в сантиметре от кончика пальца мина. тот испуганно его убирает и смотрит на новоиспечённого знакомого как на идиота. странно, на самом деле: с хосоком так легко и свободно, как будто они не пять минут назад познакомились, а знают друг друга не меньше пяти лет. – нет, это правда моё пристанище, – смеясь, отвечает хосок. – у тебя всё-таки реально отвратительный вкус. эта халупа просто омерзительная и безвкусная, – плюётся словами юнги, переводя взгляд в окно. очень грубо прозвучало, надеюсь, он не обиделся. – ты прав, ужасное место, – кивает чон, и юнги настороженно смотрит на него. он какой-то... необычный. кто вообще соглашается с оскорблениями? – этим клубом мне вернули долг. первое нововведение, которое я успел сделать, – это устроить поэтической вечер. в остальном всё впереди: на создание того, чего хочу я, нужно либо попотеть в ближайшие несколько месяцев на работе, либо взять кредит. – ты кем работаешь? – шокировано спрашивает мин. – признайся, ты в мафии? – будь я в мафии, в моём лексиконе не было бы понятия «кредит». я как анастейша стил. – господи, перестань уже падать в моих глазах ниже плинтуса, – кривится юнги, вжимаясь в дверь автомобиля. потому что потом ты взлетаешь слишком высоко, и меня это не на шутку пугает. – как анастейша стил... у тебя есть свой папик с красной комнатой? – мимо, я главный редактор в одном крупном издательстве. красной комнаты и ничего лишнего в заднице на данный момент у меня нет. – а обычно бывает. – вот чёрт, раскусил меня. юнги абсолютно честно пытается сдержаться, но прокрутив в голове то, какую гримасу состроил хосок, говоря это «раскусил меня», он начинает смеяться так, что сильно бьётся о подголовник кресла затылком. чон пытается поддержать этот смех, стараясь звучать чуть более адекватно, но это выходит отнюдь плохо: хосок аж хрюкает, потому что его ужасно смешит хохот юнги, и от внезапного звука мин смеётся ещё сильнее, ударяя чона по предплечью. так и сидят два дурака, расхохотались до слёз из-за какой-то ерунды. – мы хоть куда едем, анастейша? – вытирая взмокшие глаза, спрашивает юнги. подсознание гибнет в агонии от страха: он всё-таки едет с незнакомым человеком куда-то. внешне этот ужас никак не проявляется, юнги всё ещё теряется в алкогольной дымке и находится в радостном расположении духа, ему очень весело, собеседник попался остроумный и с таким же заразительным смехом, как у него. пока что мину нравится хосок, а дальше будь, что будет. если у этого мужика окажутся не все дома, то юнги знает, как за себя постоять. – туда, где мы можем расслабленно побеседовать и выпить без посторонних глаз и голосов. мне лично просто хочется моей любимой музыки, разговоров о поэзии и какой-нибудь коктейль с джином. если у тебя есть какие-то пожелания, то я весь внимание, – делится своими мыслями хосок, всё ещё легко улыбаясь, и подключает телефон к панели через aux-кабель, умело руля коленом. – меня всё устраивает, – пожимает плечами юнги и отводит взгляд к ночному городу, растворяясь в холодном ветре и внезапно зазвучавшей мелодии. two feet – maria. хосок делает песню громче и высовывает руку из окна, ловя руками воздух. вероятно, каждый человек без исключения любит тот самый момент свободы в машине, когда вокруг только ночь, фонари, ветер и музыка. хосок этими моментами живёт: он частенько уезжает с работы в ночь, из-за чего у него сильно сбит режим. по утрам он абсолютно никакой, но ночами он действительно живёт. он живёт, когда едет куда-то по ночам, будь то клуб или дом. в данный момент локация меняется: это ни дом, ни работа, ни клуб. это отель, в котором он снимет номер люкс с панорамными окнами и будет говорить о вечном и великом всю ночь напролёт. ни единой задней мысли нет. юнги, безусловно, обаятельный, и тело у него невероятное, хоть и хрупкое на первый взгляд. хосок допускает вариант того, что он может его захотеть, но ничего при этом не загадывает и ни на что не надеется. – мы правда едем говорить о поэзии? – с насмешкой спрашивает юнги. хосок бросает на него взгляд, который сам за себя говорит ну конечно, а ты о чём думал?, и юнги усмехается повторно. – я думал, ты за красивой фразой скрыл своё желание потрахаться. я, если что, готов сегодня на всё. – на всё, – улыбается хосок, повторяя последние слова юнги. – тогда по дороге заедем в магазин за всем, чтобы быть готовыми ко всему и на всё.***
– пиздец махина. не ого, какой красивый отель! не c ума сойти, выглядит дорого! не вау, тут панорамные окна! именно пиздец махина и взгляд, полный абсолютного удивления и направленный на высокое здание с яркой и стильной вывеской. хосок становится рядом с юнги, держа в руке сумку с документами и пакет со всем, и также смотрит на отель, в котором уже однажды останавливался. это место чертовски дорогое, и хосок без причины точно бы здесь не остался (и не оставался в прошлый раз) ночевать, но у него есть свои секреты. – сколько я тебе буду должен? – спрашивает мин, не отводя глаз от созерцания здания, номер в котором, по ощущениям, юнги никогда в жизни не сможет забронировать, потому что ему бы выдержки не хватило столько работать. – я угощаю, – улыбается чон и, закрыв машину, направляется ко входу в отель. – ты и так за всё в магазине заплатил, – бубнит юнги, чувствуя, как ущемляется его эго, – ещё и презервативы самые дорогие взял, просто сумасшедший. – я за стопроцентную защиту. не хотелось бы, чтобы презерватив порвался. – заразить меня боишься что ли? – громко усмехается юнги, произнося эту фразу аккурат в тот момент, когда он переступает порог и оказывается в ярком холле. некоторые особо внимательные гости озираются на мина, а тот разводит руками, глядя в глаза нахмурившейся женщине. потом он показывает пальцем на хосока, тычет себе в грудь и бьёт по сжатому кулаку ладонью, при этом имитируя движения бёдер и искривлённое в оргазме лицо. женщина что-то возмущённо бормочет себе под нос и моментально отворачивается, чтобы не видеть этот ужас. надеюсь, это было не слишком. хосок прыскает в кулак и для вида окидывает юнги «осуждающим» взглядом. – нечего было таращиться, – пренебрежительно бросает мин. – ты посмотри на неё, – шепчет он хосоку, наклонившись к нему поближе. хосок аж приседает, потому что юнги и так почти на голову его ниже. – она молится, чтобы ей не достался соседний с нами номер, – чёрт, лишь бы ей не достался соседний с нами номер, я же умру от стыда. хосок заливается смехом и наконец подходит к ресепшн, чтобы получить сегодня хоть какой-то номер, уже можно даже соседний с той женщиной.***
– на толпы трепетавших лип, на солнце и на тень, на всё – как на нежданный дар – смотрели мы в тот день. церковный колокол вещал... ну нихуя ж себе! – там не так было, – хмурится хосок, но юнги уже на всё плевать. он летит к панорамному окну и прижимается носом к стеклу, рассматривая ночной город под своими ногами. мин оставляет печати дыхания на окне и рисует на них смайлики, пачкая прозрачную хрупкую стену, отделяющую его от уличной прохлады, ещё и отпечатками ладоней. – эмили дикинсон однажды действительно перевернётся в гробу, ты совсем её не уважаешь. – в данный момент я только тебя уважаю, – бубнит юнги, прижавшись щекой к окну. хосок, стоящий позади него, тепло улыбается этому высказыванию и расставляет купленные бутылки на барной стойке, отделяющую спальную часть номера от гостиной. номер оказался немаленьких размеров за немаленькую цену, которую явно задрали из-за наличия панорамных окон. юнги всё ещё уверен, что никогда бы сам такой номер не снял, но хосоку он бесконечно благодарен за широту его души: не каждый день выпадает шанс переночевать в дорогом отеле с окнами в пол. хосок, сложив пакет и оставив его на столе, подходит к юнги и рассматривает сверкающую различными цветами столицу под ногами. – закончи стихотворение, – просит хосок вполголоса, глянув на юнги. – на толпы трепетавших лип, на солнце и на тень, – начинает мин, глубоко вздохнув и прикрыв глаза. он всё ещё виском прикладывался к холодному стеклу, и с закрытыми глазами, с мягким спокойствием на лице, выглядел как произведение искусства, пленяющее своей замершей во времени изящностью. – на всё – как на нежданный дар – смотрели мы в тот день, – его тихий голос с хрипотцой заполняет весь номер и весь разум хосока. он тонет, растворяется, захлёбывается в этом голосе и спасаться ни капельки не хочет. если бы юнги мучил своими чтениями, то для чона это была бы самая сладкая пытка. мин отрывается от окна, открывает глаза и с глубокой ностальгией смотрит куда-то вдаль, обводя пальцем силуэты высотных зданий. – церковный колокол вещал о том, что рок таит. но мир привык к таким вещам, – он пожимает плечами, – и всё ещё стоит. хосок неотрывно смотрит на профиль юнги, пока тот, проникшись поэзией, не обращает внимание ни на что вокруг. только спустя некоторое мгновение мин смотрит на хосока, ожидая реакции и оценки, а тот, на самом деле невероятным образом одурманенный чтением парня, но умело и непонятно зачем это скрывающий, хладнокровно пожимает плечами и отходит к барной стойке. – гораздо лучше, чем было на сцене, – бросает чон, – но тебе точно приснится, как она плюёт тебе в лицо. – не сомневаюсь, – кривится юнги.***
– как же я надрался, – бубнит тэхён, нависая над раковиной и провожая взглядом исподлобья какого-то парня из уборной. – да ты придуриваешься, – хмурится чимин и вытирает лицо друга бумажным полотенцем. – заканчивай спектакль, единственный зритель не верит актёру. – я серьёзно, – пьяно возражает ким и сверкает блестящими глазами, дымку в которых видно даже в полумраке туалета. он улыбается криво и покачивается, не в силах устоять на ногах. не придуривается, правда дико пьян. – мама закусывать не учила? – ругается чимин и выбрасывает мокрые полотенца в урну. – мама учила не мешать, – поднимает указательный палец вверх тэхён в нравоучительном жесте и выпрямляется, но его моментально ведёт назад, от чего он чуть не летит на пол. чимин его ловит, ухватившись за полы рубашки, и тянет на себя, и тэхён безвольной куклой укладывается на плече пака, тихо хихикая. – так какое у меня наказание? – невнятно спрашивает тэхён, и чимину приходится напрячь слух, чтобы понять, что там мямлят ему в плечо. – забудь, – усмехается пак. – ты сейчас не в том состоянии. – тэхён что-то снова невнятно отвечает и удобнее устраивается на чимине, а тот, простояв так с минуту, легонько тормошит друга и наклоняется к его голове. – я провожу тебя? – шепчет чимин в ухо кима. – было бы славно. чимин удобнее перехватывает тэхёна и выводит его из туалета уже второй раз за вечер (после первого раза уйти не получилось, потому что тэхёну захотелось попробовать какой-то синенький коктейль, который переливается в свете прожекторов!), после вышагивая к выходу из практически опустевшего клуба. чтения закончились ещё полчаса назад, гости начали расходиться уже тогда, и сейчас в клубе стало гораздо просторнее и... в целом, гораздо лучше. играла пьяная музыка, как её называет тэхён, потому что под неё хочется танцевать так, будто ты вообще не контролируешь своё тело и находишься в море, качаясь на лёгких волнах, люди, оставшиеся в заведении, чувствовали себя спокойно и расслабленно, никто не кричал, не смеялся до сорванного голоса и не пытался начать разборки. одним словом, наступила та атмосфера, которой в обычных клубах никогда не бывает. а юнги ещё говорил, что это блядушник. ни капли, отличное и душевное место, в котором чимин бы остался до самого утра, но тэхён для него был, есть и будет в приоритете. когда они переступают порог квартиры тэхёна, пак сильно погружается в свои мысли, поскольку ким на разговоры не шёл и просто дрых всю дорогу в такси, и пугается, когда слышит гулкий удар чего-то тяжелого об пол. – боже, ты не ушибся? – чимин, вышедший из транса, падает на колени перед лежащим на полу тэхёном. тот в ответ лишь громко смеётся, пряча своё лицо в ладонях. – ты кринж, парень. – спасибо! – продолжает хохотать ким и тянется руками к обуви, чтобы снять её. чимин лупит его по рукам и сам снимает с него кроссовки, а потом помогает подняться. – спасибо... – да всё, молчи, не трать силы, потом поблагодаришь, – шепчет чимин, быстро разувается и, придерживая тэхёна за руку, ведёт его в спальню. – ты не пойдёшь в душ? – нет, – одними губами отвечает ким и падает на кровать головой к изножью. он удобнее устраивается на животе, его лицо исчезает в ворохе пледа. он издаёт какие-то невнятные звуки, которые утопают в постели, и поворачивает голову, укладываясь на щёку. в полумраке спальни тэхён выглядит обворожительно: лишь ночной лунный свет проникает в комнату, светильники и лампы они не включили, заходя в квартиру. мягкий весенний ветер проникает сквозь приоткрытое окно и окутывает своим вниманием. – спасибо тебе. – да не за что, – улыбнувшись, отвечает пак и садится на корточки перед лицом тэхёна, опустив руку на его волосы. – что-нибудь принести? – ничего не нужно, – пока ты рядом, мне ничего не нужно. trevor something – do you think about me. чимин думает, что ему будет достаточно просто положить ладонь на голову тэхёна, но когда его мягкие волоски начинают легко покалывать кожу, его рука вздрагивает от неконтролируемого желания прощупать эти пряди получше. сначала двигается только большой палец на сантиметр, затем двигаются остальные пальцы, потом кисть начинает смелеть, и уже вся ладонь слегка двигается, ероша уже и так потасканную сегодняшним вечером причёску кима. и спустя минуту с небольшим чимин уже скрупулёзно перебирает прядки, зачесывает их за ухо и смотрит тэхёну в глаза, и тот неотрывно глядит в ответ. ким дышит тяжело, чимин – чуть легче, но всё равно напряжённо. в груди щемит от томимого ожидания и предвкушения чего-то. – ты придуривался, – шепчет пак, продолжая гладить тэхёна по волосам. – я придуривался, – кивает ким. пьяный блеск уже давно исчез из его глаз. он вообще появился только в уборной, ни до этого, ни после его не было. свет упал несказанно удачно, чтобы убедить чимина в беспомощности тэхёна, но он всё равно был уверен, что ким его обманывает. никогда он не напивался, и даже когда выпивал больше обычного, старался держать лицо. – зачем? – я очень сильно хотел, чтобы ты проводил меня до дома, – еле слышно отвечает тэхён и закрывает глаза, улыбнувшись, – и заплатил за такси. – засранец, – усмехается чимин и убирает руку. ким сразу же распахивает глаза и в непонимании смотрит на отвернувшего голову чимина. тот, немного подумав, поднимается на ноги и смотрит на тэхёна сверху вниз. – отдыхай, свои миссии на сегодня я выполнил. он делает шаг в сторону двери, но замирает, ощутив прикосновение к своей ладони: тэхён указательным пальцем окольцовывает мизинец чимина и тянет того назад. спустя мгновение палец выпрямляется и ведёт замысловатую линию по ладони, едва касаясь кожи. мурашки разбегаются от кончиков пальцев до плеча, но чимин всё равно раскрывает ладонь, чтобы киму было легче было продолжать приятное движение, доводящее до дрожи и трепета по всему телу. пак гулко сглатывает, оглядывается на тэхёна и смотрит на их руки. ким поднимается на ноги с кошачьей грацией, не отрываясь от своего увлекательного занятия, и заключает чиминову ладонь в замок. тот поворачивается и смотрит с лёгким прищуром на парня. – ты сказал, что любое моё решение сегодня будет правильным, – говорит тэхён, встав к чимину очень близко. – так вот моим решением будет сказать тебе о том, как ты сильно мне нравишься. невзирая на то, что я сейчас разрыдаюсь от волнения, задохнусь от нехватки воздуха и умру от остановки сердца, я всё равно хочу знать, что ты скажешь мне в ответ. – я и не думал, что эта фраза приведёт к таким последствиям, – отвечает чимин, и тэхён хмурится, ощущая, как сильно кружится голова от переживаний. рука вздрагивает. чимин это чувствует, но молчит. и сжимает ладонь крепче, – это единственное решение, которое ты собираешься принять в тот день, когда абсолютно любое будет правильным? тэхён готов как минимум упасть в обморок, как максимум – умереть на месте, когда в голову закрадывается мысль поцеловать чимина. так можно вообще? он ведь даже не ответил взаимностью, будет ли это правильно по отношению к нему? но ведь он стоит, смотрит в глаза, руку не отпускает, дышит тяжело, чего-то ждёт... это же не является ущемлением его свободы? – перестань трястись как чихуахуа и просто сделай то, что ты хочешь, – шипит чимин, задыхаясь от ожидания. тэхёново волнение теперь перебросилось и на пака. тревожность заразна, с этим надо быть осторожным. – прошу тебя. хоть раз в жизни сделай так, как ты хочешь. и это становится спусковым крючком ко всему, что происходит дальше. у тэхёна бухает сердце, он совсем теряется в пространстве, пропадает в глубине своих чувств и страхов и целует пака, ощущая, как из закрытых глаз моментально брызгают слёзы. чимин обхватывает его руками, прижимает к себе и отвечает на мягкое прикосновение губ. тэхён стонет чимину в губы, когда становится тяжело дышать от спазмов в горле из-за слёз, и пак осторожно вытирает влажные щёки, гладит по волосам и по спине, шепча тихо, тихо, солнечный, я с тобой. – как же ты намучился сегодня, – тихо говорит пак, отрываясь от чужих губ и крепко прижимая к себе тэхёна. тот срывается на отчаянные рыдания, заглушаемые в плече чимина. он сильно перенервничал за весь этот день, и вдобавок чимин мгновением назад задел его самый сильный триггер, из-за которого крышу сорвало окончательно. ох, он совершенно не так ожидал признаться в своих чувствах. – прости меня, мне не стоило это говорить тебе сейчас. – не извиняйся, – еле выговаривает тэхён, отрывается от пака и быстро вытирает глаза, пока тот перехватывает его ладони и целует по очереди, – это ты меня прости. – закрой рот, умоляю тебя, – просит чимин. не извиняйся, когда ты ни в чём не виноват, умоляю тебя. – тэ, ты самая большая ценность для меня, но я очень хочу, чтобы ты сам для себя стал ценностью, слышишь? и тэхён снова начинает плакать. – я не могу, – лишь губами вторит тэхён, и чимин снова его целует. – не могу, нет, не могу. я не для себя живу. я живу лишь для других. – мы сможем, – чётко произносит пак и опять целует, – мы сможем, солнечный. только если ты пустишь меня в свою жизнь. – пущу, – кивает тэхён и шмыгает носом, отвечая на очередной поцелуй. – только если ты не исчезнешь. – никогда. и губы снова сливаются в трепетном танце чувств и боли. – ты мне тоже очень нравишься, – говорит чимин, задыхаясь. – так сильно, ты даже представить себе не можешь. – я боюсь представлять, – отвечает ким и прощается с мыслями на сегодняшнюю ночь, растворяясь в объятьях рук, прикосновений которых он жаждал последние несколько месяцев. в эту ночь они больше ни сказали друг другу ни слова, потому что общались исключительно на языке чувств и прикосновений.***
– пробуй. перед юнги с громким стуком опускается бумажный стаканчик с мешаниной внутри. он недоверчиво смотрит на напиток, нюхает его, поднимает свой взгляд на хосока и теперь недоверчиво смотрит на него. – клубничка, – просто отвечает хосок на немой укор. – я ненавижу клубнику, – шипит юнги и снова опускает нос в коктейль. – тебе следовало сказать об этом ещё в магазине, когда я брал клубничный сироп и смазку с запахом клубники, – смеётся чон и делает глоток своего напитка, – идеально. попробуй, я впервые так хорошо учёл пропорции. мин пробует алкогольный коктейль и быстро проглатывает. на языке остаётся приятная сладость, как таковой клубники он не ощущает, поэтому и кивает, признав, что напиток действительно хорош. – 'трамвай «желание»', – говорит хосок, щёлкнув пальцами и шагнув к телевизору. он одним лишь щелчком пальцев предлагает юнги обсудить пьесу теннесси уильямса, и мин отзывается на это предложение большим энтузиазмом. – вульгарная, развратная и грязная мерзость, – ядовито цедит юнги, обернувшись и глянув на хосока. тот медленно переводит взгляд с телевизора на мина и испуганно таращится на его гордое выражение лица. – да ладно, ни одного положительного слова в адрес этого произведения? – у хосока глаза на грани выкатывания из орбит, но он умело держится, чтобы не раскричаться от негодования. хотя юнги до последнего уверен, что чон просто ломает комедию: ему наверняка нет никакого дела до оценки юнги. – ни одного, меня воротило всю пьесу, – говорит мин, вернув своё внимание стаканчику. он резво выпивает содержимое и снимает бейсболку, после быстро расчесав пальцами лохматые пряди. – бланш пыталась убежать от реальности с помощью беспробудного пьянства и секса, а стэнли был всего лишь животным в оболочке человека, не иначе. даже если уильямс выставлял бланш представительницей аристократии, а стэнли – обычным рабочим, у которого каждый день после работы идентичное расписание, состоящее из избиения жены и наслаждения бутылкой дешёвого пива, то есть яростно показывал пальцем на то, какие они разные, они всё равно одинаковые внутри. – и чем же они похожи? – помолчав в секунду от внезапной тирады юнги, серьёзно спрашивает хосок, сбрасывает с себя пиджак (потому что ему вмиг становится понятно, что сегодня будет жара от дискуссий) и осторожно вешает его на спинку барного стула. пуговиц всё-таки нет, просто рубашка (или кусок тряпки) двумя концами накрест заправлена в брюки. юнги хищно сглатывает, разглядывая ставшие ещё виднее в интимном приглушённом свете очертания груди и пресса, и мысленно благодарит хосока за то, что он наконец явил свою красоту этому миру (то есть, юнги). – м? – они оба животные, – отвечает мин, не отрывая взгляд от мышц. – животные, живущие исключительно по своим инстинктам. – интересное мнение, – кивает хосок и допивает свой коктейль одним большим глотком, после сразу же принимаясь наливать себе ещё. – желания ведут нас к смерти. – или сумасшествию, – пожимает плечами юнги и ставит свой пустой стаканчик рядом с хосоковым. – почему ты спросил именно про эту пьесу? – потому что это одна из немногих пьес, которую я возненавидел с первых же строк, – бубнит чон, внимательно следя за пропорциями алкоголя и газировки, – и мне очень хотелось узнать твоё мнение на её счёт. – раз она тебе так не понравилась, почему ты так на меня посмотрел, когда я начал высказываться? – я приколист, – усмехается хосок. – решил проверить, обращаешь ли ты внимание на реакцию собеседника и пытаешься под неё подстроиться или... – нет, – обрывает юнги. – понял. юнги не знает, сколько по времени они обсуждают литературу и поэзию. он может только сказать, что этими разговорами он был настолько увлечён, что выпил полностью всего три стаканчика коктейля. рот постоянно был занят высказыванием своего мнения, причём на спокойных тонах, к чему вспыльчивый юнги, вообще-то, не привык: хосок оказывается очень внимательным, учтивым и понимающим слушателем. чон, даже если был с чем-то не согласен, не перебивал и высказывался так, что даже юнги, славившийся своим упрямством, прислушивался и менял некоторые свои суждения. в тишине отельных стен они умудряются затронуть эпоху романтизма, реализм, ещё раз обсудить мерзость (точнее, нелюбовь юнги к этому жанру) южной готики, модернизм и натурализм, и поговорить об английской, японской и русской поэзии. они всё говорят и говорят, пока в секунду повисшего молчания после очередной дискуссии, у юнги не урчит живот почти на весь номер. – давай закажем еду? – спрашивает хосок, облокотившись на барную стойку. – нет-нет, ты что, – отмахивается мин, – а трахаться мы как будем? – дело только в этом? – поднимает вопросительно бровь чон, и юнги уверенно кивает. хосок закатывает глаза и набирает номер на гостиничном телефоне. он просит принести тарелку рамена, закуски и выпивку, и в конце разговора говорит совсем неожиданное спасибо, бро. – бро? – хмурится юнги, и хосок прижимает указательный палец к губам. – ладно... но всё же, ты только что похерил свой шанс на... – да плевать мне, – бросает чон и эту фразу, и телефонную трубку на поверхность стола. – юнги, я хотел, чтобы ты предстал передо мной обнажённым, но у меня и в мыслях не было снять с тебя одежду. юнги снова хмурится и в полном недоумении смотрит на хосока. тот оставляет эту фразу необъяснённой и возвращает своё внимание беззвучно мигающему экрану телевизора, чтобы попробовать через него включить музыку. юнги продолжает прожигать взглядом стойку, обдумывая слова чона, и наконец он понимает, что тот имел в виду. я хотел, чтобы ты обнажил не своё тело, а свою душу. и юнги сразу прикрывается руками, пытаясь спрятать свою наготу, которая на самом деле скрыта под чёрной футболкой и висящей на плечах толстовкой. но как бы не так: мин за последние несколько часов разделся перед хосоком догола. его душа была нараспашку всё это время, и пока чон молча рассматривал широту и красоту его внутреннего мира, юнги не стремился спрятаться или укрыться. потому что хосок смотрел так, как будто ничего прекраснее этой души быть не может. все эти часы хосок смотрел не просто в глаза, а в самое нутро, искал там ответы на свои вопросы и сравнивал найденное внутри со сказанным вслух. сначала юнги чувствует себя будто бы изнасилованным, но потом он вмиг осознаёт, как ему было приятно это блуждание по лабиринтам его духовного мира за руку с чоном. он смог рассмотреть его иначе, найти и открыть для себя что-то новое и украсить и без того прекрасные сады его души. the horrors – oceans burning. – ну наконец-то, – восклицает хосок, каким-то магическим образом запустивший свою музыку на экране телевизора. – ты во всех произведениях нашёл обоснованные и не всем понятные минусы, и мне всё-таки интересно: у тебя есть вообще хоть что-то из литературы и поэзии, о чём ты можешь говорить часами? хосок с каждым разом копает всё глубже и глубже, и если сейчас юнги даст искренний ответ на этот вопрос, то ни единого препятствия между чоном и его душой уже точно не останется. мин понуро опускает голову, понимая, как много он сегодня про себя рассказал абсолютно незнакомому человеку, и осознаёт, что терять уже нечего. если что, он может просто хосока придушить. наверное. – «мастер и маргарита», – отвечает юнги, тепло улыбнувшись, и хосок отводит доселе заинтересованный взгляд в сторону. он выглядит растерянным и будто опечаленным, но мин этого не замечает, погружённый в воспоминания о любимом произведении. – когда мы только заговорили про «портрет дориана грея», ты воскликнул да этот демонический ужас ещё хуже чем «мастер и маргарита»!, – говорит хосок, постаравшись изобразить голос юнги. тот улыбается и отмахивается. – почему именно этот роман? почему булгаков?! – когда мы влюбляемся, мы никогда не можем найти этому логичное объяснение. мы ведь просто любим и всё, – просто отвечает юнги. – вероятно, моя любовь к этой книге возникла не из-за сюжета или персонажей, а из-за периода моей жизни, в который она была прочтена. это было то самое мгновение, когда всё было отлично: учёба в универе приносила удовольствие, друзья и родители не ебали мозги, никаких финансовых проблем не возникало. всё было просто охуенно, – юнги улыбается с каждым словом всё шире и шире. хосок, наблюдая за ним, тоже улыбается. – и именно тогда я прочёл этот роман. он мне в целом очень запомнился, и я бы мог назвать миллион минусов и придраться ко всему, к чему можно было придраться и нельзя, но я попросту не хочу негативно отзываться об истории, которая стала частью самых ярких воспоминаний моей юности. хосок задумчиво кивает и отстукивает пальцами ритм играющей песни, погрузившись теперь в свои воспоминания. юнги наконец обращает на него внимание и хочет спросить у него, что вызвало такую реакцию, но чон бросается снова намешивать коктейли, не сказав ни слова. мин только отрывает рот, чтобы задать интересующий вопрос, но его сразу же прерывает хосок. – «не шалю, никого не трогаю, починяю примус, и еще считаю долгом предупредить, что кот древнее и неприкосновенное животное», – говорит чон, отсалютовав стаканчиком и рассмешив юнги пародией на кота бегемота из романа. – «ох, это что, водка?». – «помилуйте, королева!», – восклицает юнги, схватившись за сердце, – «разве я позволил бы себе налить даме водки? это чистый спирт!». они звонко бьются бумажными стаканчиками и смеются. – а у тебя есть любимое произведение? – спрашивает юнги, улыбаясь. – никогда не думал об этом, – пожимает плечами хосок и возводит взгляд к потолку. – пусть будет... «цветы для элджернона». первое, что в голову пришло. юнги хочет продолжить разговор, но внезапно раздаётся стук в дверь, отвлекающий его. чон слегка запахивает рубашку и открывает дверь, запуская в номер работника отеля с тележкой, на которой были расставлены тарелки с едой. юнги сразу же подлетает к еде, вдыхает аппетитный и пряный аромат и закатывает глаза от удовольствия, бросая «спасибо» и забирая тарелку с раменом с собой на стол. – хорошенький, – говорит вошедший работник хосоку впологолоса. – ага, – соглашается хосок и забирает оставшиеся тарелки с закусками. – спасибо за всё, джун, я в вечном долгу перед тобой. – да я тебя умоляю, – машет рукой намджун и ставит на стойку новую бутылку джина и газировку. ким задерживает свой взгляд на юнги, тот смотрит в ответ и средним пальцем начинает потирать переносицу. намджун усмехается с этого жеста и возвращается к двери, прекрасно осознавая, что ему здесь не особо рады. – я рад, что искусство продолжает жить в этом отеле благодаря тебе. – спасибо? – хмурится хосок и неловко улыбается, вкладывая в кармашек пиджака намджуна несколько купюр. ким тихо благодарит и исчезает за дверьми номера. cuco – lover is a day. – я всё съел, – отзывается юнги спустя где-то десять минут их трапезы, с тоской смотря на пустую тарелку рамена. – наелся? – да, – довольно кивает юнги и улыбается до дёсен в который раз за ночь. хосок уже даже успел запасть на эту улыбку. – а почему ты себе ничего не заказал? – ну, по ощущениям я уже тоже сыт, – легонько улыбается чон и подмигивает юнги, из-за чего он покрывается едва заметным румянцем и прячет взгляд, глупо улыбаясь. – так... «цветы для элджернона». – ах, да. этот роман меня очень впечатлил в своё время. не то, чтобы я был в полном восторге, меня ни одно произведение ещё не доводило до состояния «вау, это просто невероятно, я немедленно хочу это прочесть снова!», но «цветы»... дэниэл киз показался мне очень честным автором и несказанно умным человеком, а история чарли гордона стала для меня некоторым потрясением. меня тронула эта книга, – просто пожимает плечами хосок и опрокидывает в себя ещё один стаканчик. – прекрасный роман, – соглашается юнги, самому себе удивляясь, потому что он никогда в жизни такое словосочетание не использовал, но в этой ситуации ему хочется, чтобы чон навсегда сохранил в воспоминаниях «цветы для элджернона» как нечто великолепное не только по своему личному мнению, но и по мнению других, а в частности неумолимого критика литературы и поэзии напротив него. впервые он идёт против своих принципов и подстраивается под мнение своего собеседника. – а твой друг... в клубе он был с каким-то парнем... – внезапно задумчиво выдаёт хосок, минутой ранее погружённый в свои мысли. – тэхён, – кивает мин. – мой друг чимин влюблён в него. – и как там успехи? – хитро улыбается чон, подперев щёку ладонью. – ну, они до боли очевидны для всех, кроме друг друга, – усмехается юнги, забрасывая в рот немного оставшегося риса. – однако я очень надеюсь, что сегодняшняя ночь наконец подтолкнула их к признанию. а почему ты спрашиваешь? – я столкнулся взглядами с тэхёном, – отвечает хосок, нахмурившись и посмотрев в потолок. – он, вроде как, пьяным был, но его глаза... они были такие чистые, мудрые и... – он посмотрел на тебя с родительским пониманием и одобрением? – улыбнувшись уголком губ, спрашивает юнги, и хосок активно кивает, подтверждая чужую догадку. – на меня никто и никогда так не смотрел, – изумлённо качает головой хосок. – ты извини, что я вдруг заговорил о нём. просто внезапно вспомнил и захотел поделиться своими впечатлениями. – всё в порядке, я понимаю. я рад, что ты увидел в тэхёне то, что не всем удаётся разглядеть. многие считают его странным, но на самом деле он безумно проницательный и самый понимающий человек из всех, кого я знаю. – впервые из-за одного взгляда восторгаюсь человеком, – смеётся хосок. – передавай ему привет от меня и обязательно расскажи про наш разговор. – передам, ему будет приятно, – кивает юнги и допивает свой стаканчик коктейля. хосок благодарит мина, коротко улыбнувшись и уставившись в окно. повисает молчание, но не такое, которое немедленно хочется прервать из-за неловкости. наступило будто мгновение абсолютного спокойствия. словно весь мир поставили на паузу, и они в унисон наслаждаются этим мгновением, когда абсолютно всё вокруг замерло, кроме них и музыки. хосок устало промаргивается, укладывает руки на барной стойке, наклоняется на девяносто градусов и прячет голову в скрещенных руках. юнги смотрит на него и слышит, как он начинает подпевать играющей песне. мин внимает тихому голосу чона, утопающему в поверхности стола, улавливает некоторые слова и попросту кайфует от этого низкого хриплого голоса, которым он произносит текст. – but my mind stiil says redundant things, can i not think? – произносит хосок уже немного громче, выпрямившись и в несколько неспешных шагов оказавшись у окон. – will you love this part of me? my lover is a day I can't forget... – он пропускает следующие строчки, и его голос снова звучит на громком выдохе, – but i'm okay as long as you keep me from going crazy, keep me from going crazy*. – как ты попал в редакцию? – спрашивает юнги, повернувшись на барном стуле лицом к хосоку. тот оборачиваться не спешит: он лишь усмехается и опускает голову, пряча руки в карманы брюк. смотрится он невероятно на фоне панорамных окон, за стёклами которых бесконечный город, тонущий в ярких бликах фонарей. – я хотел опубликовать свою книгу, – отвечает чон, глянув на юнги и улыбнувшись, – но мою историю ни одно издательство не приняло. я не смог исполнить свою мечту и сжёг к чертям собачьим все рукописи. затем устроился на работу и долго карабкался как можно выше, чтобы делать всё возможное, лишь бы не сгубить юные таланты. bones – whitelinensheets. юнги вслушивается в песню и понимает, что слышал её в клубе: под это звучание они с хосоком познакомились. наверняка в клубе играет сейчас музыка из его плейлиста. он упорно идёт к созданию идеального места для чтений поэзии. мин улыбается этим мыслям, прокручивает в голове слова хосока, сказанные мгновением назад, и глохнет от снизашедшего до него осознания. – ты почти как мастер, – изумлённо сообщает юнги. он молчит буквально несколько секунд, а потом таращит глаза, выпрямляясь. он понимает ещё одну важную вещь. – так вот почему ты был так расстроен, когда мы заговорили про «мастера и маргариту». ты видел себя в мастере! но... ты без маргариты. хочешь я буду твоей маргаритой? – не думаю, что маргарита мне чем-нибудь помогла бы, – качает головой чон. – может быть, я смогу тебе помочь? – юнги подскакивает на ноги так резко, что толстовка спадает с плеч на пол, но он не обращает на это внимания. мин подходит ближе к хосоку и оказывается приблизительно в метре от его спины. – я им всем мозг трахну, и твою книгу все издательства выпустят. юнги сам себя не слышит, но где-то на подсознательном уровне понимает, что говорит сейчас полную ерунду. он привык по жизни сначала говорить, а потом думать, но сейчас поражается своей глупости сильнее, чем обычно. хосок оборачивается и с лёгкой улыбкой, полной растерянности, смотрит на него. какую книгу выпустят издательства, если он всё сжёг? юнги это мимо ушей пропустил или как? – спасибо, юнги, но я вынужден отказаться от твоего заманчивого предложения, – отвечает чон явно заученной дежурной фразой, из-за которой юнги до сжатой челюсти раздражается. – почему нет? я правда могу тебе помочь, я очень настырный, когда дело касается того, чего я хочу. я талантлив в убеждении людей сделать то, что нужно мне. я на раз-два со всем разберусь, – бездумно тараторит юнги, утопая и теряя рассудок в этом желании сделать всё возможное, лишь бы помочь хосоку. тот открывает рот от шока и качает головой. – пожалуйста, давай разберёмся с этим вместе, раз ты ни черта не смог и сдался. – прости меня... – за что?! – ты хоть чего-то добился, чтобы говорить такие слова? судя по тому, что ты выступаешь в клубах и не умеешь контролировать свои эмоции – ничего, так ведь? – шипит хосок, сощурив глаза и явно разозлившись. однако он – не юнги: за долю секунды чон берёт себя в руки, глубоко вздохнув и прикрыв глаза, а затем снова извиняется. – ты прав, – соглашается юнги, активно кивая и тушуясь. – ничего я не добился. куда бы я не подавался со своими стихами, их везде отвергали, а когда я пытался выяснить причину, то только ухудшал ситуацию. так что я тебя прекрасно понимаю. я тоже не справился и сдался, но... все мои стихи ещё на бумаге, они не стали пеплом. – мне жаль, – говорит хосок, когда молчание становится непосильно долгим, – быть отвергнутым – ужасно. но я уже давным-давно свыкся с этим и нашёл работу, которая тесно связана с моим любимым делом. так что я почти добился того, чего хотел. тебе не нужно так серьёзно относиться к моей проблеме, но мне льстит, что ты так рвался мне помочь. – ну, раз себе помочь не смог, хотел помочь хоть кому-то другому, – бубнит юнги, уставившись в пол. он задумчиво вглядывается в холодную плитку под ногами, переводит взгляд на выключатель, осторожно нажимает на него, и весь свет в номере тут же гаснет, погружая их двоих в темноту. лишь яркий свет столицы и едва заметные блики телевизора продолжают держать их в видимости. – некоторые цветы распускаются тёмной ночью, когда все спят, не так ли? – ухмыляется юнги, глянув на хосока, и получает от него утвердительный кивок. – знаешь, я больше чтец, нежели поэт. все мои стихи по большей части шли в стол, а вот читать я любил гораздо больше. – у тебя непревзойдённый талант, – говорит хосок едва слышно, и юнги буквально на глазах тает от этого комплимента. drab majesty – noise of the void. – правда? но тебе же не нравилось... – всё мне нравилось, – абсолютно искренне шепчет чон. – твоё прочтение дикинсон, те эмоции, которые ты показывал через это стихотворение... это было невероятно, это как прорыв в чтении стихов. я бы отдал душу за то, чтобы снова услышать именно такое прочтение, – говорит хосок так быстро, будто у него лимит по времени, чтобы высказать всё, о чём он думает в данную секунду. – ты для меня открытие в поэзии, юнги. мин замирает и боится даже вздохнуть, когда слышит эти слова от хосока. это выше всяких похвал. лучше комплимента он уже не получит, да и не надо ему ничего другого, потому что признание чона в эту секунду значит для него очень и очень много. долгие скитания по внутреннему миру юнги в итоге привели к тому, что хосок проникся красотой чужой души и умудрился в неё влюбиться. ты для меня открытие, юнги. – пожалуйста, прочти мне что-нибудь своё, – просит чон, и в его взгляде юнги читает такую яркую и трепетную мольбу, будто хосок сейчас же лишится жизни, если не услышит, как мин читает. юнги подходит к окнам и, затаив дыхание, смотрит на город. он перебирает в мыслях все стихотворения, которые однажды читал чимину как истинному ценителю его творчества и хорошему советчику, но останавливает свой выбор на том, которое никогда и никому не читал, потому что оно было слишком личным. хосок старается даже не дышать, ожидая, когда юнги подаст голос. – я так спасённым быть хочу, – начинает юнги, и в это самое мгновение хосок действительно перестаёт дышать. он подходит ближе к мину и рассматривает его профиль в свете вывесок и горящих искусственным светом окон, – но от помощи бегу, – юнги приходится сделать вздох, чтобы собрать с силами. это слишком лично и слишком болезненно. он качает головой, давая понять хосоку, что не сможет продолжить, но тот аккуратно берёт его за руку и прислоняется лбом к виску. юнги вздрагивает и давится очередным глубоким вдохом. – город не услышит, – говорит чон тихо-тихо. – твой голос растворится в музыке, и все звуки этой ночи навсегда останутся в стенах этого номера. – юнги кивает, настраивается и продолжает. – мне вторят: 'хочешь руку дам?', а я им говорю: 'я справлюсь сам'. – и снова пропитанный дрожью вздох. юнги крепче обхватывает чужую ладонь. – я заперт в четырёх стенах своим сознаньем, что в шипах. и если ты к ним прикоснёшься, то кровью лишь своей упьёшься. – юнги закрывает глаза, чувствуя, как стремительно они наполняются слезами. первая капля внутренней боли бежит по щеке, и хосок лёгким движением руки смахивает её. – я так громко кричу и по губам себя упорно бью – заставляю заткнуться, желая твоей руки коснуться. юнги замолкает, шмыгает носом, ловит ртом воздух, пока хосок изумлённо смотрит на мина и всё сжимает его ладонь в своей. он смог коснуться. – безвкусица, – шепчет хосок, и юнги усмехается, кивнув, – но это было очень искренне. мне стоит сказать снова о том, какой ты талантливый? – нет, – улыбается юнги, лениво качая головой. он свободной рукой вытирает слёзы и пытается отвлечь свои мысли, разъедающие разум и заставляющие всю оставшуюся ночь провести в бешеной истерике. горло саднит от желания выпустить всю засевшую внутри боль, но сейчас он не хочет тратить на это время. – прочти со мной кое-что. – ты же знаешь, я больше по прозе, – качает головой хосок, наблюдая за тем, как юнги разворачивается и встаёт спиной к городу и лицом к нему, – твоё попадание должно быть одним на миллион. – я не унижусь пред тобою; ни твой привет, ни твой укор не властны над моей душою, – шепчет юнги строки стихотворения лермонтова, и хосок тихо смеётся, качая головой и рассматривая их сплетённые пальцы. – знай: мы чужие с этих пор. ты позабыла: я свободы для заблужденья не отдам; и так пожертвовал... – и так пожертвовал я годы твоей улыбке и глазам, – заговаривает чон, заставляя юнги расплыться в улыбке, полной бесконечного очарования. попадание один на миллион. the weeknd – call out my name. – и так я слишком долго видел в тебе надежду юных дней, – шепчет хосок, соприкасаясь лбами с юнги и закрывая глаза, услышав звучание новой песни. он мягко обхватывает вторую руку мина и неспешно покачивается с ним в ленивом танце. – и целый мир возненавидел... – чтобы тебя любить сильней, – говорят они вместе, разделяя воздух на двоих. – как знать, быть может, те мгновенья, что протекли у ног твоих, я отнимал у вдохновенья! – негромко восклицает юнги и приподнимает голову, коснувшись своим носом чужого. – а чем ты заменила их? – быть может, мыслию небесной и силой духа убеждён, я дал бы миру дар чудесный, а мне за то бессмертье он? – продолжает хосок, отпускает чужую ладонь и пальцами ведёт дорожку от руке, после добравшись до шеи и легко её обхватив. – зачем так нежно обещала ты заменить его венец, зачем ты не была сначала, какою стала наконец! – юнги вкладывается в стихотворение эмоциями автора, проникается произведением, лишь бы сохранить рассудок, но когда ладонь чона перемещается с шеи на щёку и начинает трепетно поглаживать кожу, он думает, что ни черта у него не получится. – я горд!.. прости! люби другого, мечтай любовь найти в другом; чего б то ни было земного я не соделаюсь рабом, – хосок отчаянно и из последних сил держит себя в руках. он чувствует лёгкий запах клубники и горькость алкоголя на чужих губах и хочет как можно скорее их коснуться, чтобы слиться с искусством воедино. – к чужим горам под небо юга я удалюся, может быть; но слишком знаем мы друг друга, чтобы друг друга позабыть, – юнги усмехается на этих строках, и хосок беззвучно смеётся в ответ, ведь эти слова, звучащие из уст мина, целиком и полностью относятся к ним. – отныне стану наслаждаться и в страсти стану клясться всем; со всеми буду я смеяться, а плакать не хочу ни с кем, – качает головой хосок, подавшись вперёд от желания прервать чтение и поцеловать мина, но тот легонько подаётся назад и тихо цокает, спрятав взгляд. он шепчет мы должны закончить, и хосок кивает. естественно, льющаяся из уст поэзия никогда не должна прерываться. – начну обманывать безбожно, чтоб не любить, как я любил; иль женщин уважать возможно, когда мне ангел изменил? – я был готов на смерть и муку и целый мир на битву звать, чтобы твою младую руку – безумец! – лишний раз пожать! – юнги тихо повторяет безумец за чоном и коротко улыбается, упокоив одну руку в волосах хосока, а другую на груди, и поражаясь тому, насколько его тело пылает огнём. чон мягким поцелуем оставляет печать на его запястье и молча ждёт, когда мин продолжит. – не знав коварную измену, тебе я душу отдавал, – говорит юнги, оказываясь с каждой секундой и с каждым словом всё ближе и ближе к хосоку. – такой души ты знала ль цену? – отзывается чон и едва ощутимо задевает своими губами чужие. – ты знала... – фраза исчезает в раскрытых губах хосока. – я тебя не знал... и они сливаются в трепетном поцелуе, продолжая делить один воздух на двоих. юнги издаёт тихий стон, и хосок рычит в чужие губы, наконец получив желаемое. чон подхватывает юнги на руки, вжимает его в стекло и хаотично рассыпает поцелуи по его лицу, пока тот хватается за чужие мягкие пряди, очерчивает ладонями крепкие мышцы груди и пресса и постанывает от прикосновений рук и губ. в голове становится пусто, музыка на фоне больше не слышится, ничего вокруг не видится – теперь у юнги работает лишь осязание. он откидывается назад, ударяясь затылком об окно, пытается рассмотреть город, устремив взгляд в сторону, пока его шею зацеловывают горячие и влажные губы, но он ничего не различает, потому что перед глазами перманентно застывает пелена. хосок пальцами аккуратно поворачивает его голову обратно и снова целует, ставя юнги на ноги, и мягко разворачивает его лицом к стеклу. – нет-нет-нет, – на выдохе тараторит юнги, – я же не готов, нет, – он растерянно смотрит на руки хосока, неспешно расстёгивающие пуговицы на его джинсах, и хочет их убрать, но чон оставляет несколько жарких поцелуев на щеке, заставляя юнги снова забыться в ощущениях. – я ведь не о себе беспокоюсь, а о тебе, – говорит хосок и проникает рукой в нижнее бельё мина, проезжаясь ладонью по возбуждённой плоти и выбивая из юнги внезапный вдох. – давно у тебя не было близости, раз ты так быстро... – давно, – быстро кивает юнги и подаётся бёдрами навстречу окольцевавшей его член руки. – пожалуйста... hozier – nfwmb. – слов моих сухие листья ли заставят остановиться, жадно дыша? – шепчет хосок, зарывшись носом в волосы юнги и горячо поцеловав его в затылок. рука начинает медленное движение, и юнги издаёт тихий измученный стон, упокоив голову на чужом плече. – дай хоть последней нежностью выстелить твой уходящий шаг, – заканчивает юнги стихотворение маяковского «лиличка!» и нежно целует хосока в щёку, воплощая в реальность строки произведения. хосок тепло улыбается и утягивает юнги в громкий поцелуй, продолжая медленно надрачивать. юнги отзывается нетерпеливыми стонами, заглушаемыми в поцелуе, и двигается в темпе чона. мин тянется руками к лицу хосока, зарывается снова ладонью в копну волос, выгибаясь в пояснице и продолжая стонать. чон обнимает юнги, отрывается от губ и целует висок, щёку и шею, с каждой секундой ускоряясь и приближая мина к разрядке. наконец сам юнги предупреждает о том, что находится на грани, и они снова растворяются в сладком поцелуе. юнги в порыве эмоций что-то тараторит и громко кончает, содрогаясь и громко дыша на ухо хосоку. тот продолжает купать его в мягких поцелуях и нежных прикосновениях, неспешно гладить по животу и груди свободной рукой. юнги пытается сфокусировать взгляд хоть на чём-то после своего самого яркого в жизни оргазма, но все попытки остаются тщетными, поэтому он просто закрывает глаза и продолжает тонуть в объятьях хосока. – тебе нужна моя помощь? – спрашивает юнги, окончательно придя в себя спустя некоторые мгновения молчаливого блаженства и выпрямившись. – в этом плане – да, она бы не помешала, – говорит хосок, улыбнувшись повернувшемуся юнги. они обмениваются тёплыми улыбками и сливаются в нежном поцелуе, напоминающем чувственный танец. мин избавляет чона от удавки в виде ремня и пуговиц на брюках, но не спешит касаться члена. он проводит по нему пальцами сквозь ткань нижнего белья и слышит сдавленный стон хосока, утопающий в губах. – я даже подумать не мог, что ты любишь издеваться. – тш-ш-ш, – шикает на него юнги, быстро чмокнув, – просто наслаждайся. хосок кивает и молча отдаётся на попечение прикосновениям и поцелуям юнги. он лишь спустя несколько минут мучительных, но приятных пыток переходит в так называемое наступление и обхватывает член ладонью, сразу в быстром темпе начиная надрачивать. хосок старался подавить свои стоны, но юнги управлялся так умело и так приятно, что у него не получалось сдерживать своё явное удовольствие от процесса. он переплетал с мином пальцы, касался его талии, лица, шеи, плеч, вёл танец языков и отдавался этому мгновению без остатка, растворялся в этой невероятной ночи и медленно умирал в руках юнги, прокручивая в мыслях его чтения и его голос. чона хватает ненадолго – минут на пять или около того. он кончает с продолжительным стоном и опирается на руки, коснувшись стекла по обе стороны от юнги. мина самого от этого жеста ведёт назад, он прибивается спиной к окну, тихо смеётся и обнимает чона одной рукой. пока хосок переводит дыхание, он медленно поглаживает его по спине и зацеловывает левую сторону лица. akina nakamori – oh no, oh yes! – я хочу, чтобы ты знал, что близость с тобой для меня равносильна искусству, – говорит хосок и снова целует. – очень интересное мнение, – улыбается юнги, – в целом, я с тобой согласен. хосок смеётся, узнавая свои собственные слова, сказанные сегодняшним вечером во время их разговора, и обнимает юнги, вдыхая аромат его тела и волос. – ты ведь не дашь мне свой номер? – прорезается сквозь музыкальную тишину голос юнги. – мне кажется, относительно этого вопроса мы думаем одинаково, – говорит хосок, заглядывая в чужие глаза и коснувшись щёк юнги двумя руками. – нас снова столкнёт судьба, – кивает мин, неспешно покачиваясь в танце с чоном в обнимку. – я не успел в тебя влюбиться, но мне безумно хочется это сделать. – мне тоже, – соглашается хосок, целует и обнимает. их голоса замолкают. они продолжают танцевать под играющую песню, тем самым убаюкивая друг друга и настраиваясь на явно не продолжительный сон. когда музыка заканчивается, хосок выключает телевизор и укладывается на кровать прямо в одежде, и рядом с ним в объятья падает юнги. в наступившей тишине они читают ещё одно стихотворение, а именно бродского «не выходи из комнаты», и засыпают, вслушиваясь в дыхание друг друга. юнги готов поклясться, что ему снится эмили дикинсон, которая плюёт ему в лицо, а хосок уверен, что во снах ему является разочарованный мастер.'презревший свет, дух гордый мой тебе покорным был; с тобою расставшись, расстаюсь с душой!' лорд джордж байрон.
***
юнги распахивает глаза ровно в тот момент, когда хосок на цыпочках идёт к двери. он смотрит в чужую спину, уже скрытую пиджаком, и шмыгает носом, громко вздохнув и потянувшись. хосок, прекрасно осознав, что его застали врасплох, оборачивается и смотрит на юнги с нежной и немного виноватой улыбкой. – доброе утро, – хрипло говорит хосок и опускается на колени перед кроватью и лицом юнги. мин одаривает его сонным взглядом и поражается, как чон после почти бессонной ночи может выглядеть так идеально: он причёсан, от него приятно пахнет, лицо свежее, взгляд ясный и трезвый. может быть, он уже успел сходить в душ и прийти в себя за всё то время, что юнги спал, но он до последнего не верит в логические факты и продолжает кричать в своей голове чёрт возьми, да он же идеален! – хотел меня бросить здесь? – приподнимает бровь в немом вопросе юнги. – честно говоря, да, – признаётся хосок, – но я пытался организовать тебе самое приятное пробуждение в период своего отсутствия: завтрак должны принести через минут десять, позже придёт горничная и приведёт номер в порядок, а ещё я оставил тебе деньги на такси. – что-то из разряда "спасибо за ночь"? – хмурится юнги, и хосок ухмыляется. – типа того. юнги смеётся, прекрасно понимая, что у хосока и в мыслях такого не было. всё от чистого сердца. искренняя благодарность за незабываемые чувства, испытанные этой ночью. – валяйся, выселение через три часа, – хосок укладывает руки на кровать и опускает голову на них, разглядывая сонное лицо юнги. – где презики и остальное барахло, которое мы накупили? – спрашивает юнги, глянув на барную стойку и не увидев там пакета. – я всё забрал с собой, – подмигивает чон. – на будущее. – предусмотрительно, – усмехается мин. – спасибо тебе за всё, – тихо говорит следом и проводит рукой по чужим волосам, которые так сильно полюбились за проведённое вместе время. – и тебе спасибо, – улыбается чон и целует запястье точно так же, как и в момент чтения стихотворения лермонтова. – ну, иди, – юнги убирает руку и говорит так, будто провожает хосока на работу, а не прощается с ним: просто знает точно, что они однажды встретятся снова. – увидимся. – до встречи, – не прекращая улыбаться отвечает хосок и утягивает мина в недолгий, но чувственный и трепетный поцелуй. – моя маргарита. у юнги вмиг кружится голова от этого прозвища, и образ чона теряет свою чёткость. хосок, не оборачиваясь, уходит и оставляет юнги одного. тот расплывается в самой искренней улыбке за всю свою жизнь и укладывается на спину. встретятся, точно встретятся. разлука будет невыносимой, но точно недолгой. они обязаны встретятся снова. – я заговорил с незнакомцем и тоже очень многим поплатился, – вслух рассуждает юнги, – не зря же булгаков в первой главе «мастера и маргариты» просил не разговаривать с неизвестными. и что по итогу? я поговорил, – он садится на край кровати и устремляет взгляд на бумажные стаканчики, а затем ухмыляется, – и ни капли об этом не пожалел.