Мы дошли до края горизонта

Дверь в кабинет директора Дин открывает с опаской. Он напряжён, но очень быстро успокаивается, выхватив взглядом долговязую тощую фигуру у дальней стены: Сэм стоит, сгорбившись, опустив голову, спрятав лицо за волосами. Как всегда. - Знаете, мистер Смит, - недовольно обращается к Дину директриса, - это слишком для нашей тихой школы. Раньше у нас не было такого количества драк. - Я позабочусь об этом, - как можно убедительнее говорит Дин, добавляя в голос почтение, - обещаю, что это не повторится. - Скажи хоть что-нибудь в своё оправдание, Сэм - ровно говорит директриса. Разумеется, Сэм молчит. Директриса собирается сказать что-то ещё, но её перебивают: из-за двери раздаётся шум, она распахивается, секретарь разводит руками и в кабинет влетает маленький очкастый мальчик, звонко крича: - Это из-за меня! Сэм всегда меня защищает! Сэм бросает быстрый взгляд из-под чёлки, но молчит. Взгляд директрисы смягчается. Выяснение не затягивается - Сэм просто молчит. Всегда. Все знают, что ждать каких-либо слов оправдания, а уж тем более - объяснения не имеет смысла. - Что ж, - говорит директриса, - агрессивное поведение - в любом случае не способ разрешения конфликтов. Но на этот раз простим, если вы действительно обещаете, что повторения не будет. - Обещаю, - серьёзно кивает Дин. - В таком случае, можете забрать сестру домой. Ты можешь идти, Саманта. - Сэм, - цедит она, выходя за дверь, - меня зовут Сэм. В коридоре Дин обхватывает её одной рукой и прижимает к себе. Она виновато тычется острым носом ему в шею, и Дин говорит ласково: - Дурёха. Воительница. И тут же получает острым локтем под рёбра. Сэм никогда не просит прощения. Сэм - девочка-катастрофа. С тех пор, как Джон исчез, с ней справиться невозможно. Дин всё замечает, он прекрасно видит, что Сэм привязана к Бобби, но даже ему она грубит. В самом лучшем случае - игнорирует. Дину сложно. Дину стыдно, пожалуй. Он чувствует себя виноватым за Сэм, ведь Бобби вовсе не обязан о них заботиться. Джон вернётся, Дин знает. Вопрос - когда. Вот тут гадать бесполезно. Бобби - не отец, он будто... Нет, не подобрать определения. Но он свой, абсолютно. Просто родной - и всё. Они застряли в Су-Фоллс, Сэм должна закончить школу, и Дин не хочет, чтобы они переезжали каждый месяц или два. Сэм тоже не хочет, но делает вид, что ей всё равно. Дин точно знает, что нет. Она действительно хорошо учится, но её характер становится всё тяжелее. Дин думал, что труднее всего с ней было в шестнадцать. Но тогда рядом был отец, и он подолгу разговаривал с Сэм. Это не усмиряло её, но давало временную передышку. Теперь отец исчез, оставив их с Бобби, и сразу же тот пресёк все попытки к бегству. - Нет, - сказал Бобби, - вы останетесь у меня. Незачем вам шляться. Пусть Сэм закончит школу. В глубине души Дин испытывает облегчение - он тоже считает, что сейчас им незачем куда-то уезжать. Сэм сложно уживается с парнями и ещё сложнее - с девчонками в каждой новой школе, а ведь она любит и умеет учиться. И оценки у неё высокие, пусть Дин и зачастил к директрисе. Бобби как-то предложил сходить вместо него, но Дин отказался - возможно, Бобби бы лучше с ней поладил, только для Сэм важно, чтобы это был Дин. И Дин не отказывается. Он мирится с необходимостью пробыть здесь ещё год или два, только не собирается сидеть на шее у Бобби. И протесты последнего его не интересуют. Благо, автомастерских и гаражей в округе предостаточно. Вот тут спасибо Бобби и способностям Дина - автомобили он знает досконально. Любые. Сам бы он сказал, что скорее чувствует, чем знает, но дела это не меняет. Ещё Дин снимает стресс вечером в пабах и барах. Стресса, как такового, нет, но есть неплохой дополнительный заработок. Дин осторожен и не жаден, и отлично понимает, сколько можно снять безболезненно за пару партий в бильярд, чтобы не пришлось уносить ноги. Бобби, скорее всего, догадывается, но ничего не говорит. Тем более, Дин в себе уверен. А вот за это спасибо отцу - технику Дин отточил ещё в детстве. Детство Дин помнит плохо, отрывочно. Бобби говорит - из-за стресса от пожара. Пожар Дин не помнит, но помнит завёрнутую в одеяльце Сэмми на своих руках. Так она и взрослеет: сначала - у Дина на руках, потом - рядом с ним. Дин не припомнит, чтобы они расставались хоть на день. Кроме времени, проведенного Дином в интернате для трудных подростков, но это другая история. Маленькая ясноглазая Сэм быстро превращается в угрюмого подростка, прячущего взгляд. Сэм в белой майке и чёрных боксерах. Сидит за столом над учебниками, расставив худые коленки. Босые ноги обвивают ножки табурета, и большие пальцы упираются в пол. В ней нет ни капли женственности, но она привлекательна. Это другая привлекательность, что-то внутреннее, не зависящее от пола. Когда Сэм щурится, она становится похожа на зверя. Не на того оленёнка, каким она кажется тем, кто с ней не знаком. Нет, другого зверя - хищного, сильного. Опасного? Пожалуй, если встать у него на пути. Когда эти длинные глаза сощурены, в них только чернота. Дин не знает, что с ней делать. И с Сэм, и с чернотой в её глазах. Особенно последний год. Всё катится к чёрту, словно где-то отжали пружину. Сэм почти не говорит, или цедит что-то сквозь зубы - при необходимости. Дин знает, что она подрабатывает репетиторством, и не представляет себе, как она ладит с детьми. Но, видимо, хорошо - Дина пока что не преследуют чьи-то разъярённые родители. Впрочем, в знаниях Сэм он не сомневается, дело лишь в характере. Она мрачнеет, и Дина это тревожит. Ведь у всего есть причина, и вздорная, несговорчивая Сэм вовсе не истеричка. Бобби неловко объясняет что-то про сложное взросление девчонок, но Дин уверен: здесь не только это. Чем дальше, тем крепче уверенность Дина: с сестрой что-то происходит. Дин забивает на работу на пару дней и просто шпионит за Сэм, отбросив неловкость. Но ничего нового не узнаёт. Сэм ходит в школу, учится, в одиночестве съедает свой сэндвич на большой перемене и уходит после занятий подтягивать по математике кого-то из малышей. С детьми она приветлива, даже - о, чудо! - улыбается. Словом, поймать её не на чем. Но момент, когда она возвращается и проскальзывает в дом, Дин упускает. Он досадует, но в глубине души гордится - из Сэм выросла отличная охотница, хотя Дин предпочёл бы, чтобы она никогда в жизни не узнала о монстрах. Ему очень хочется подняться наверх и убедиться, что с ней всё в порядке, но он выпивает бутылку пива, треплется с Бобби и только потом идёт к себе. Сэм уже спит - на самом деле спит. Дин слышит её тихое дыхание и бесшумно приближается к кровати. Наклоняется и напряжённо вглядывается в её лицо в негустых сумерках. Сэм бледна, на скуле явственно виден свежий фингал. Дралась, можно не сомневаться. Дин наклоняется совсем низко над ней и глубоко вдыхает. Алкоголем не пахнет, травкой тоже. Даже банальным табаком. Будто бы всё в порядке, но это далеко не так. Дин ждёт зачем-то ещё с минуту, потом тихо идёт к своей кровати, раздевается и ложится. Она приходит почти сразу же, стоит ему улечься, грубо отпихивает его к стене и ложится рядом, вплотную, прижимается лицом к его груди. У Дина холодеет в животе. - Сэм, - произносит он ровно. - Пожалуйста, - отзывается она на удивление нормальным тоном, - пожалуйста, Дин, я не засну. - Но ты спала, - немного растерянно говорит он, - ты же... - Нет, - мотает головой Сэм и её голос звучит приглушённо, а кончики волос щекочут Дину плечи и шею. - Паршивка, - вздыхает Дин и обнимает её. Они уже год не спят в одной кровати, для Дина эта детская привычка давно стала пыткой - он не может уснуть рядом с Сэм. Она длинная и костлявая, как мальчишка, и от неё пышет жаром. Она обвивает Дина руками и ногами и суёт пальцы под футболку. Это невыносимо. Именно из-за этого Дин заставил её спать отдельно - чем взрослее становится Сэм, тем сложнее Дину уснуть с ней рядом. Спит она беспокойно, вздрагивает во сне, её руки постоянно скользят по груди и спине Дина, ему уже приходилось останавливать её тонкие пальцы возле самой резинки трусов. Если это даже непроизвольно, Дину от этого не легче. Но он думает, что всё не так уж невинно - одним утром ещё на грани сна он чувствует её губы у себя на шее. И понимает, что его лапают. По-настоящему, как официантки в пабах после смены - жадно, откровенно; так, чтобы не осталось сомнений в их намерениях. Дин делает вид, что спросонья ничего не понял, но Сэм с тех пор пришлось спать в своей постели. И сейчас она тихо, едва слышно поскуливает от радости, прижимаясь к нему. Уснуть она не может, как же! Дин знает, что смирится с этим. С тем, что совершенно неправильно и отдаёт настоящим, непридуманным запретом. Но... чёрт побери, ей больше некого обнимать. Как и ему. И да, официантки не в счёт. А Бобби это Бобби. С этого момента всё меняется. Дин дал слабину и теперь постоянно за это расплачивается. Он почти не спит, ночи становятся пыткой, горячей и потной. Сэм обвивает его, трётся лицом о его грудь, дышит в скулу или шею и он чувствует, как трепещут её губы - этот барьер она пока не решается переступить. Дин охвачен ненужным томлением, будто снова вернулся в школу. Мысли и желания смутны и слишком тяжелы. У Дина стоит. И Сэм, конечно же, это чувствует. Нет сомнений в том, что она этого и добивается. Дину стыдно. Нет, он не может чётко описать это чувство - жжение и боль в груди, и тяжкий стук сердца, и... ощущение утраты. Глухой тоски по невозможному и страшной, непреодолимой тяги. В этом больно признаваться даже себе, но Дин прогоняет Сэм из постели не из-за неё - из-за себя. Вернее, уже не прогоняет. Не может прогнать. Утро Дин приветствует, словно не видел восход пару сотен лет. Сэм сопит, сонно моргает и сползает на пол. - Я пошёл, - говорит она, зевая. - Пошла, - поправляет измученный, невыспавшийся Дин. Он благодарен неизвестно кому за то, что Сэм не любит пропускать занятия. Ночью всё повторяется, хоть Дин приходит поздно и ложится очень тихо. Он думает о том, что пора обустраивать себе койку в подвале, из "детской" спальни они давно выросли. Но Сэм забирается к нему в кровать через несколько секунд, обхватывает за плечи и со счастливым вздохом трётся лицом о его шею. Дина пробирает насквозь. Терпеть больше он не может. - Хватит! - орёт он шёпотом, - Сэм, прекрати! Я... я не... Сэм больно пинает его в живот и молча возвращается к себе. Но следующей ночью валится рядом с ним, будто ничего не произошло. Молча. И суёт ладонь под футболку. Потом просовывает ему между ног острое колено и старательно "спит". Официантки Дина больше не интересуют. Вернее, у него ничего не получается. Он не чувствует ничего - никакого удовольствия от поцелуев горячих девчонок, никакой радости от их бурных оргазмов только от его пальцев - до презерватива дело даже не доходит. Мелькает в глубине приятное чувство - Дин любит, когда девчонкам хорошо, но на этом всё и заканчивается. Но ему невыносимо хочется кончить, бездумно и без чувства вины неизвестно перед кем, сбросить напряжение очередной полубессонной ночи. Через пару дней подворачивается удобный случай - Бобби уезжает с Руфусом, нашедшим новые зацепки в каком-то нераскрытом деле. Сэм вернётся через пару часов, и это настоящий подарок. Дин убеждается в том, что Бобби уехал, достаёт припрятанную видеокассету и вставляет в старенький видеомагнитофон. Потом устраивается с подушкой на диване и расстёгивает джинсы. Так глупо он не чувствовал себя давно. Но ему достаточно будет десяти минут и холодного душа, чтобы в этот раз спокойно выспаться рядом с Сэм. У него не получается. Просто не получается - и всё. Твёрдый член так и остаётся твёрдым, а изнутри накатывает долго, чересчур долго. Дин слишком нервничает, а это делу не помогает. Он заставляет себя расслабиться, закрывает глаза и откидывает голову на спинку дивана. Приглушённые звуки чьей-то горячей ебли теперь воспринимаются гораздо лучше - в темноте они звучат правдивей. Дина постепенно охватывает дрожь, остановиться он уже не может, но чутьё охотника вдруг заставляет подобраться и открыть глаза. Чтобы... встретиться с взглядом распахнутых глаз Сэм. Дин проваливается в какую-то душную яму воплощённого ночного кошмара - его охватывает ужас бессилия, он не может застегнуть джинсы и встать, только пытается дрожащей рукой натянуть трусы, но Сэм вдруг сползает на колени перед ним и вцепляется пальцами в его бедро. - Продолжай, - шепчет она беззвучно. У неё дрожат губы и горят глаза - пожалуйста, Дин, продолжай! И отказать невозможно - он дрочит потемневший и скользкий от смазки тяжёлый член, закрывает глаза и почти забывается, пока она не прикасается заворожено к поджавшейся мошонке тонкими пальцами - и это взрыв. Дин орёт, сперма льётся сквозь пальцы, и дрожащая Саманта вдруг целует его в губы. Всё, всё, всё, черт побери! Дальше отказывать ей просто глупо. Будто объяснять, почему ты не хочешь дышать, пить или есть. Дин растерян. Он не знает, как с этим быть - прикосновения Сэм для его тела не запретны, но внутренне Дин сопротивляется из последних сил. Тем более, тормоза у Сэм отказывают окончательно. Дин уходит спать в полуподвальную комнатушку, надеясь на чудо. Но чуда, разумеется, не происходит. Через несколько минут он слышит лёгкие, едва уловимые шаги. Дин застывает, лёжа на животе, притворяясь крепко спящим, но это, конечно же, не спасает - она прокрадывается в темноте, наваливается сверху, прижимаясь голым худым телом, и Дина подбрасывает. Но нет сил даже выругаться. Тело Сэм, узкое и напряжённое, похоже на раскалённый стальной прут. Это немыслимо. Она трётся острыми сосками о спину, елозит, обхватив бедро ногами, и дрочит выпуклый лобок о его ягодицу - и Дин кончает, крича в подушку и вдавливая член в простыню. Ей мало, она спускает с каким-то утробным нытьём, сползает, грубо раскрывая пальцами его анус, и всасывается, вдалбливается языком в смертельно сжавшийся сфинктер. Потом суёт пальцы - больно, жжёт, и Дин кончает ещё. Горло у него сжимает, сердце больно-больно тянет, и он не может понять, как позволяет Сэм такое. Это невыносимо. - Нет, - говорит Дин, - не могу, нельзя. - Дурак, - тихо говорит она, - я могу только с тобой. Ноющее сердце Дина даёт сбой. Он не хочет слышать то, что она скажет дальше. Потому что... - Я не могу без тебя, Дин. Совсем не могу. ... Потому что он тоже. Тоже не может без неё. Дин понимает, что теперь ему крышка. Нет, не ему. Каждой глупой девчонке, каждой ветреной официантке, пробующей с ним флиртовать и имевшей несчастье попасться на глаза его сестре. Сначала это кажется ему забавным - до тех пор, пока он не застаёт Сэм у задней двери забегаловки, где они ужинают. Чутьё ведёт безошибочно, и Дин успевает перехватить занесенную руку с выкидным ножом. В миллиметре от горла шокированной девушки в розовом облегающем платье. Чёрт! Дин матерится сквозь зубы, девушка испаряется. Сэм выворачивается из-под руки и хлещет взглядом. - Да не сделал бы я ей ничего! - раздражённо говорит она, - я не настолько псих! - Не сделала бы, - машинально поправляет Дин. Сэм даже не огрызается. - Я не настолько псих, - повторяет она виновато. Именно в этот момент что-то меняется. Дин понимает, что так больше не может быть. Что дальше так не пойдёт. Что они оба сойдут с ума, если не... Если что? Дин привлекает Сэм к себе, обнимает, и она тут же влипает в него, обвивает руками и даже ногой, и с облегчением выдыхает в отворот куртки. Выдыхает слишком мокро, а Дину только слёз и не хватало. Он поднимает её голову ладонью, смотрит в блестящие от влаги глаза и трогает пальцем губы. Но не целует. - Пойдём отсюда, засранка психованная, - говорит он устало, - найдём охоту. Замочишь вампира, отстанешь от людей. Это было глупо. Сэм и без того сгорает от чувства вины, Дин ведь и сам знает. Она не двигается с места, но истерика рвётся из неё наружу - с воем и потоком слёз. Дин виноват сам. Но... это было нужно. Сэм ведь никогда не поднимет руку на человека, тем более, безоружного и совершенно беззащитного. И невинного. Это гложет Сэм больше всего, Дин знает. Просто знает. Но пусть - иначе Сэм никогда не повзрослеет. Дин горько усмехается и целует её в лоб, от чего рыдания усиливаются. Повзрослеет. Учитывая, что детства у них не было. Дину больно. Он не любит лгать, оставляя это на крайний случай. Тайну хранить тяжело, особенно - такую тайну. Особенно под носом у Бобби. Перед ним не просто стыдно. Если вдруг всё раскроется, Дин этого не переживёт. Что будет с Самантой, он даже не пытается представить. Сэм, поправляет он сам себя. Она не любит, когда её зовут Самантой. И вообще не считает себя девушкой. Долгое время Дин об этом совсем не думал. Они просто росли вместе, часто спали на заднем сиденьи Импалы, тесно прижавшись друг к другу, и Дин до фантомных ощущений привык к тёплой тяжести на своей груди. Они никогда не отдалялись друг от друга - даже если ссорились, так или иначе кто-то из них обнимал другого первым, и не нужно было ни о чём говорить и просить прощения. Дин никогда не думал об этом, как о зависимости. Наоборот - это придавало силы им обоим. Когда отец открывал дверь очередного мотельного номера поздним вечером, и Дин, зевая, валился на едва расстеленную кровать, маленькая Сэм с закрытыми глазами, уже заботливо уложенная отцом, крепко обнимала Дина, и они оба мгновенно проваливались в сон. Иногда, прежде, чем закрыть глаза, Дин ловил короткий взгляд отца, полный вины и боли. Об этом он тоже не думал, но вспоминал крохотную Сэмми на своих руках и остановившийся взгляд отца. Даже будучи почти взрослым, Дин долго не осознаёт, что они с Сэм - разного пола. Тем более, Сэм вытягивается в длину и остаётся костлявой, словно мальчишка. Только сейчас Дин понимает, что его терзало: Сэм никогда не одевалась, как девочка. У неё такие же джинсы, футболки и боксеры, как у Дина. И в общей стирке никогда нет лифчиков. Не потому, что Сэм их прячет. Сэм их не носит. Они не нужны высокой худой девчонке с плоской грудью. Бобби не заменит отца, но Дин задерживает дыхание, когда Саманта о чём-то тихо говорит с ним, сидя рядом на потёртом диване. В груди у Дина болит: они с Самантой - одно целое, но ей... ей нужны взрослые, которых нет. Дину тоже, но он так привык об этом не думать, что в этот момент ощущает их отсутствие, словно удар под дых. Никто не заменит Саманте маму, которую она не может помнить, но которую смутно помнит Дин. Светлые волосы, нежные руки, ясные глаза. Дин разворачивается и уходит в паб. И напивается так, что засыпает в Импале, с трудом забравшись на заднее сиденье. В страшном утреннем похмелье, не в силах пошевелиться, он понимает: это было всегда. Эта необходимость, это течение общей крови, это неразрывное единство. И по-другому сложиться не могло. Утешить и согреть друг друга могли только они. Сэм никогда не плакала перед отцом, но без стеснения поливала слезами плечо Дина, если становилось невмоготу. Впрочем, она давно уже не плакала, если не считать сегодняшний вечер. Вечером Сэм не возвращается. Бобби возится с машинами, и Дин не хочет зря его волновать, но он поднимает перепачканное лицо и спрашивает сам: - До сих пор не вернулась? - А давно её нет? - спрашивает Дин вместо ответа. - С утра, - отвечает Бобби, - после занятий не возвращалась. У вас всё в порядке? - добавляет он хмуро. Обмануть Бобби невозможно - он знает их с самого детства, да и дураком его назвать нельзя. Если честно, у Бобби неправдоподобно проницательный ум и огромный опыт. Но Дин отвечает, глядя в тёмные невесёлые глаза: - Всё в порядке, Бобби. Ты же знаешь Саманту. - Знаю, - зачем-то отвечает Бобби на риторический вопрос, и Дин, возвращаясь в дом, чувствует тяжёлый взгляд затылком. Она так и не возвращается. Сначала Дин нервно набрасывает круги вокруг свалки машин, потом ругается с Бобби. - Я сам! - орёт он на пределе, - сам найду её! Ничего не произошло, Бобби! Это же Сэм! Бобби смотрит на него неожиданно мягко, и Дин мгновенно успокаивается. - Я давно взрослый, - бурчит он вместо "извини, Бобби", - наверняка она засиделась где-то над книгой. Бобби качает головой. У Дина горят щёки и уши - на дворе глубокая ночь, и совершенно очевидно, что Сэм не стала бы попусту нервировать их с Бобби, даже несмотря на свой ужасный характер. Бобби больше не препятствует и не предлагает поехать вместе. - Возьми, - лишь говорит он, - протягивая Дину отличный самодельный дробовик, - необходимая вещь для визита... в библиотеку. Чутьё Дина не подводит - он оставляет Детку за пару кварталов до паба и не заходит внутрь, а сразу сворачивает в переулок, куда ведёт чёрный ход. Их грёбаная связь - Дин слышит звуки отчаянной драки - он не мог не успеть. Ругать себя за то, что не сорвался и не поехал искать Сэм раньше, он будет уже потом; сейчас же в момент оказывается у кирпичной стены и фотографирует взглядом картину: Сэм против двоих здоровенных парней. Без сомнения, жива она только потому, что они пьяны в дым. - Отвалите от неё! - орёт Дин на бегу. Драка на секунду распадается, и Сэм падает на задницу, теряя равновесие. - Отвалите! - повторяет он по инерции, толкая одного из них в грудь. Парень сложён, будто призовой бычок, и весит столько же - он даже не сдвигается с места. И он пьян настолько, что даже не может говорить - только мычит. Ну да, не к месту думает Дин, мычит, как и положено бычку. Только сейчас он понимает, что больше никто не дерётся. Сэм сидит на земле, скорчившись и обхватив колени руками, а на лицах парней сквозь опьянение проступает недоумение. - Твой мелкий? - с трудом спрашивает тот, что трезвее. - Мой, - на автомате отвечает Дин, даже не думая поправлять. - Забирай, - лаконично говорит парень, - больше с поводка не спускай. Мы пойдём. У нас пиво. Они действительно разворачиваются и уходят; дверь за ними тяжело захлопывается. В тишине слышен смех и стук бильярдных шаров в пабе. Сэм поднимает голову, и Дин понимает, что она мертвецки пьяна. - Не было... вампира, - говорит она, - не нашла. Дин разом обмякает и опускается рядом с ней на колени. - Идиотка, - качает головой Дин, - они же могли тебя убить. - Но не убили, - констатирует Сэм с пьяной серьёзностью. Дин запоздало понимает, что... - Кто тебе продал выпивку? - спрашивает он ровно. Сэм вздыхает и лезет во внутренний карман куртки. Пальцы не слушаются, скользят, и Дин, придерживая её за руку, сам нашаривает за подкладкой плотный прямоугольничек, пока Сэм всхлипывает и учащённо дышит. - Ах ты засранка, - говорит он устало. - Хватит обзываться, - бормочет Сэм. - Послушай, - продолжает Дин, усаживаясь рядом с ней, - здесь всё слишком близко и почти нет новых лиц. Тебе нужно закончить школу, понимаешь? Ты же знаешь, что с этой подделкой тебя могли запросто отдать копам? Ещё бы ей не понимать. В свои восемнадцать она выглядит подростком, и у Дина чешутся руки набить морду продавшему выпивку бармену. - Его не удивил возраст, - говорит Сэм тихо, - его удивил пол. Тон, которым это сказано, заставляет Дина посмотреть Сэм в глаза. Нет, понимает он с ужасом, она не пьяна. Она раздавлена. Дин крепко обнимает её, и Сэм тут же отпускает себя, вцепляясь в его плечи. В груди у неё клокочет от сдерживаемых слёз, и она глухо говорит Дину в плечо: - Я ненавижу это тело, Дин, оно не моё, понимаешь? Я не знаю, как в нём существовать. У Дина разом пересыхает во рту, а в груди становится пусто и гулко. - Нет, - говорит он как можно мягче, - не думай так. Что ты, Саманта... Сэм, - поправляется он тут же. - Если ты тощая и высокая, это не значит, что ты не девушка. Можно ведь... - Значит, Дин, - обрывает его Сэм. - Осмотр показал, что у меня никогда не будет детей. Больше Дин ничего не спрашивает, ему не нужны предпосылки для вывода, у него их достаточно. Просто он их почти игнорировал. Ведь в вещах Сэм отсутствовали не только лифчики. Господи. Всё возвращается. То, что лежит на поверхности и рвёт сердце на куски. Сэм плачет без звука, просто лицо у неё полностью мокрое, и Дин с трудом сам сдерживается от слёз. Он целует её, потому что это надо им обоим. Целует долго и горько, скользя мокрыми от её слёз губами по гладкой коже. - Всё будет, - говорит он, гладя её по волосам, - всё будет, Сэм. Не торопи события, хорошо? Теперь и Дин чувствует себя раздавленным. Бобби до сих пор не спит. Он ничего не спрашивает, только внимательно смотрит и хмурится. В какой-то момент Дину кажется, что Бобби хочет что-то сказать, но он лишь кивает и провожает их взглядом, когда они поднимаются по лестнице. Дин не сбегает в подвал. Он идёт в душ первым. Обычно Сэм успевает раньше и Дину не остаётся горячей воды, но сейчас она, не раздеваясь, садится на кровать, и Дин, сбросив вещи на пол, выкручивает кран до упора. Когда по спине и плечам ударяют струи кипятка, он тихо рычит. Он так и стоит под душем, когда Сэм открывает дверь. Дин даже не оборачивается и не вздрагивает, когда она, одетая, прижимается к его мокрой, распаренной спине и крепко обнимает. Сэм гладит его, прижимается щекой к спине, и в этом нет ничего сексуального. Он ловит её пальцы и поворачивается к ней лицом. Они молча целуются под горячими струями, и Дин чувствует соль на своих губах - Сэм опять плачет, но это не слёзы облегчения. И его прошивает пониманием того, что Сэм сказала у паба - она не может существовать в этом теле. Он словно ощущает это собственным телом - насколько они на самом деле тесно связаны и как друг другу нужны. Как нуждаются в физическом контакте. Дин уже не думает, допустимо это или нет. Он просто признаётся себе в том, что больше ничего не держит их на плаву. Лишь это особое, болезненное и неразрывное единство. Неделя проходит так, будто ничего не произошло. Сэм ведёт себя тихо, она по-прежнему прижимается к Дину во сне, но не пытается приставать к нему; и Дин сам проваливается в сон, едва она устраивается рядом с ним. Делать это в доме Бобби нельзя. Ночная выходка Сэм не в счёт. Это молчаливое соглашение, пришедшее сразу же, без споров и объяснений. И Сэм просто ждёт выходных. Дин чувствует себя преступником. Всё тщательно спланировано и номер в мотеле заказан заранее. Бобби улыбается: - Вам действительно пора развеяться. Не спаивай сестру, Дин! - говорит он несерьёзно, но Дин вспыхивает. - А ты даже не вздумай брать с собой книги, - переключается он на Сэм, и Сэм обнимает его. - Не буду, Бобби, правда, - говорит она серьёзнее, чем надо. Это длинные выходные. Это выходные длиной в неделю, и Дин не знает, как Сэм смогла оставить школу на это время. Пути назад нет. Дин осознаёт это, открывая большим старым ключом дверь мотельного номера. Комната похожа на те, в которых они останавливались с отцом - две кровати, маленький холодильник и допотопный телевизор; за одной перегородкой - душ и туалет, за другой - крохотная кухня. Это безумие. Спланированное безумие. Но это единственный способ не сойти с ума. Признаться себе в своей ненормальности. В том, что выхода нет и не было никогда. Дин не знает, почему думает об этом, сбрасывая на пол сумку и задёргивая шторы. Но перестаёт думать обо всём, когда Саманта обнимает его со спины и утыкается лбом между лопаток. Дин чувствует позвоночником кончик её острого носа и смеётся, накрывая ладонями её руки: - Давай сначала поужинаем и примем душ, секс-террористка. Сэм мотает головой и возит щекой по его спине: - Нет. Хочу тебя. Голос её звучит приглушённо и от этого кажется надломленным. Дин не готов. Он и не будет готов, но и не будет даже пытаться подготовиться. Это... это как просто жить. Делать повседневные дела и не задумываться ни о чём. Может быть, боль уйдёт со временем. - Хорошо, - говорит он, - ужин и душ... потом. Сэм абсолютно неуправляема - она суёт руку Дину в штаны, обхватывает член и сходу яростно дрочит, и смотрит своими дикими глазами, и ловит малейшие движения губ Дина. Им всё же приходится пойти в душ - Дин почти тут же кончает в штаны и сползает на пол, держась за кровать дрожащими руками. Сэм не отлипает от него, целуя в шею и шаря руками по телу. Вещи остаются на полу возле кровати; Дин рад, что задёрнул шторы и пока что не видит обнажённую Сэм в спасительном полумраке. Душевая кабинка наполняется клубами пара, сердце Дина выскакивает из груди, когда Сэм прижимается скользким от воды телом. Просто прижимается, ничего больше не делая. Дин решается. Приподнимает голову Сэм за подбородок, смотрит в тёмные прищуренные глаза. Потом целует - в лоб, переносицу, уголки глаз, острые скулы и раскрытые губы. Они долго целуются и гладят друг друга, пока не заканчивается горячая вода. Дин набрасывает на плечи Сэм застиранное мотельное полотенце, обнимает её и ведёт в комнату. Дальше Дин не знает, что делать. Вернее, знает, но... - Можно, я сама? - вдруг спрашивает Сэм. - Если хочешь, - перехваченным голосом отвечает Дин. - Ложись, - командует Сэм, и Дину даже не смешно. Он стягивает покрывало и ложится на постель, немного ёжась от соприкосновения влажного распаренного тела с прохладной простынёй. Сэм сбрасывает мокрое полотенце на пол и смотрит на Дина тёмными глазами. Тишина делает этот взгляд едва выносимым; но Сэм нагибается и целует Дина, обхватывая руками его лицо. Это мягкий поцелуй, прочувствованный, совсем не похожий на её обычные жадные засосы. Она почти сразу отрывается от его губ с лёгким горловым звуком и взбирается на кровать, тут же усаживаясь на Дина сверху. Это... немыслимо. Дин мучительно вспыхивает, рывком осознавая, что Саманта сидит на нём, придавливая голым телом твёрдый член. Что между ними ни клочка ткани и ни слова об отказе. Разгораются они медленно, но неотвратимо, и уходит всё, кроме ощущения прижатых друг к другу тел. Дина опутывает теплом тела Сэм, жаром дыхания, скольжениями бесстыжих рук и поцелуями. Она словно клеймит - каждое касание полновесно и колко отзывается в груди у Дина. В этой тёмной горячке он не сразу осознаёт, что его член туго тычется в скользкое, крепко стиснутое и огненно-жаркое. Дин дёргается, но Сэм давит ладонью ему на грудь: - Я хочу... так. Боже. Боже, которому ни до кого нет дела. Дин стискивает зубы, чтобы не стучали, и позволяет Сэм медленно опуститься задницей на его член. Дин понимает, почему - она не считает себя женщиной. И от этого всё ещё острее. Но... Дин смутно уверен, что будет и по-другому. Он только аккуратно придерживает её бёдра, уняв собственную дрожь. - Подготовилась, - шепчет он больше сам себе, но Сэм слышит, - подготовилась... отличница. Она не отвечает, только кивает молча и сантиметр за сантиметром принимает член Дина. Она всё решила заранее, и Дин разрывается от вновь нахлынувших угрызений совести и сладостного тёплого чувства слияния плоти. Единственно правильного. Настоящего. Она движется и яростно дрочит призрачный член. Двигает кулаком перед собой, сжимая пустоту. Дин вдруг проваливается в мутно-красный ад, на самое дно. Дышать здесь нечем, хриплое дыхание Сэм бьёт по барабанным перепонкам и что-то неотвратимо приближается, словно асфальтовый каток. Рвёт на части низ живота, тянет сладкой болью и рвётся наружу. Дин почти теряет сознание и понимает: это не оргазм. Это смерть. Но Сэм кричит на нём, и её призрачный член заливает семенем Дину живот и грудь, и становится возможно дышать. Дин кричит, кончая в неё, внутрь, и она всхлипывает, охваченная крупной дрожью. У Дина звенит в ушах - ему сладко и страшно - его не опавший после острого оргазма член по яйца в заднице у сестры, которая не считает себя девушкой. Он видит её смутно - стройную, худую, совсем голую, дрожит и стонет от глубокого погружения в тугое, запретное, сладостное, и горечь мешается со сладостью. Это так мучительно и слишком тяжело для понимания Дина. Но так немыслимо хорошо - и Дин кончает в неё ещё раз, почти не двигаясь. Дин знает, что расслабляться нельзя, но всё равно пропускает момент, когда Сэм приподнимается, выпуская его член из себя, и тут же опускается на него вновь, и... - Не смей!.. - хрипит Дин, - что ты... Но уже поздно - застывшая Сэм, запрокинув голову, с размаху вгоняет его член в себя - мокрый, всё ещё твёрдый и покрытый спермой в тугое девственное лоно. Как есть, голый, без презерватива. Она глухо вскрикивает только один раз, когда пытается двигаться, но замирает от боли. Горячей влаги становится больше, и Дин прекрасно знает, что это. К Дину возвращается горечь. Он опускает руку, касается её лона, и после прижимает окровавленные пальцы к губам. Она застывает, не дышит от шока. - Моя чокнутая девочка, - шепчет Дин, и в груди у него болит, - моя Саманта. Только моя. Когда Дин мягко снимает её с себя, она уже не сопротивляется. - Будет завтра и так, как я скажу. Саманту отпускает. Она смотрит в полумраке в глаза Дина и позволяет отвести себя в душ. Без слов принимает заботу, поцелуй в лоб и ссаженную в недавней драке скулу. Спят они в обнимку, сдвинув узкие кровати. Дин выполняет обещание - трахает Сэм следующей ночью. Ничего не даёт делать самой; очень нежно и долго целует, гладит острые плечи и длинную шею, худой живот, узкие бёдра. Разлизывает лепестки плоти и торчащий крохотный бугорок, пока она не начинает дёргаться от прикосновений, доводит до оргазма только поцелуями - Дин словно заранее знает, где она более чувствительна, долго лижет и аккуратно тычет языком, и только потом входит членом в мокрый от слюны и её смазки вход. Она узкая, нежная и плотная, и очень хочет его - он движется в мокром и желанном, целует подставленные губы и не слушает поток глупостей вперемешку с матерной бранью. Он кончает внутрь, как до того - в задницу, и спермы так много, будто не трахался год. У Сэм абсолютно неразвитая плоская грудь с маленькими нежными сосками. Дин целует их - прикладывает губы к бугоркам, и от соска к губам бежит электричество. Дин открывает рот и осторожно сосёт твердеющий между губ венчик. Лижет, не размыкая рта. Он целует тонкие руки от пальцев до плеч, и ему кажется, что его член, слишком большой для узкого влагалища, дико распирает Сэм изнутри; но она стонет, склонив голову набок. - Моя Саманта, - повторяет он после, - моя сумасшедшая девочка. Только моя. Утром Дин долго смотрит на Сэм, спящую в его объятиях, и ему становится легче - ничего не изменилось. Он не чувствует неловкости, стыда или даже лёгкой горечи. Связь между ними так сильна, что любой барьер теперь кажется надуманным. Теперь, когда сделан этот шаг. Это странно, это по-прежнему чертовски странно, но Дина не оставляет чувство, что они нашли последний кусочек сложного паззла. Сэм выглядит счастливой, и только ради её сияющих глаз Дин готов забить на все оставшиеся условности. Он позволяет ей изучать себя и не чувствует ни капли стыда. Дина трясёт каждый раз от её жадного бесстыдства, когда она грубо разводит его ягодицы и вламывается пальцами внутрь, в анус, или мокро лижет и всасывает мошонку, у него дрожат руки и сбоит сердце, когда она заглатывает член и упорно сосёт, пока он не вытечет ей в рот. Она вылизывает всё, мелко целует уздечку, лезет языком в уретру и ей мало. Если Дин сгорает, то Сэм растворяется, или хочет раствориться в нём. Перемешать навсегда кровь их тел, будто не одна и та же течёт по их венам. Он целует её, будто гасит адское пламя её влагой, но никто из них не утоляет жажду. Эта мука будет длиться вечно, понимает Дин одним из рассветов. Всегда. Сколько они будут живы. А после будет настоящее адское пламя. Но Дину уже не страшно. Ему ничуть не жаль, да и не было никогда. Это всё насквозь неправильно, но правильно никогда и не будет. Он позволяет ей всё - когда в разлизанный, истекающий её слюной анус проникают её длинные пальцы - до упора - и давят на мокрые стенки, она шепчет: - Как я хочу туда кончить! - и присасывается к копчику. Дин представляет, как это будет, и говорит: - Да трахни уже и успокойся! Он сам не верит, что произнёс это, но обратной дороги нет. - П-правда?.. - не верит она, - можно?! Господи, она этого не умеет, конечно же, не умеет. Не так просто выебать мужика в жопу - по её же грубому выражению. - Но ведь у тебя получается, - обиженно говорит она. Дин прыскает: - У меня член настоящий, а ты - не мужик, извини. Она звереет и придавливает его к постели. Дину почему-то смешно. До тех пор, пока, обернувшись, он не видит размер дилдо. Он огромный, такого Дин точно не ожидал. - Эй, - говорит он как можно беспечнее, - так во мне эта дубина и не поместится. - Я не могу тебя трахать маленьким членом, - оправдывается она. - Ты подготовилась, - констатирует, а не спрашивает Дин, - планировала это, паршивка. Сэм и не думает возражать или оправдываться. Ситуация абсурдна. До истерики, до нервного смеха и боли в животе. - Он во мне не поместится, - повторяет Дин, отсмеявшись, и вытирает о подушку мокрое лицо. Но он помещается. Входит долго и очень туго, Сэм всё время капает смазкой из бутылочки, пока Дин не говорит: - Сейчас соскользнёшь, я уже скользкий, как рыба. Тогда она целует его в затылок, ложится ему на спину, прижимается, обхватывает покрепче и входит одним длинным движением. Дин кричит от "дубины" в заднице, Сэм бормочет: - Вот, я тоже, вот! - Что? - сипит Дин, - что "вот"? - Лишила тебя целки, - серьёзно отвечает Сэм, трахая его. Дину больно, но он ржёт: - Чокнутая ты, - сообщает он в подушку, - как и я. Когда она вытаскивает член, Дину кажется, что он кончил насухую только от облегчения. Тем более, она сползает вниз, придерживает радзолбанную дырку пальцем и целует воспалённый красный ободок прохладными губами. Почему-то эти обветренные губы врезаются в память Дина, как самое острое впечатление немыслимой недели. Иногда он схватывается, кидая взгляд на сидящую рядом Сэм. Он верит в то, что произошло, но в следующую секунду, когда сердце сжимает вспышкой воспоминания - тонкая обнажённая Сэм с запрокинутой головой - Дин почти не верит. Она кажется безмятежной. Даже если на самом деле кажется, лишь мимолётное успокоение её метаний стоило того. Что чувствует сейчас сам Дин, он предпочитает задвинуть поглубже и вытащить на свет позже, поздним вечером с бутылкой виски в руке. Они не едят в забегаловках - два или три раза Дин мотается за гамбургерами и кофе на ближайшую заправку, а потом совершает вылазку в супермаркет, пока обессиленная Сэм со счастливой улыбкой спит, обнимая подушку. Эта картина стоит у него перед глазами всё время, пока он, почти не глядя, снимает продукты с полок. Готовить некогда и не хочется, и в ход идёт самое простое - две упаковки яиц, бекон, банки с консервированным чили. Нет времени, нет стен, нет разговоров. Вообще ничего нет, только они с Сэм. Дин отодвигает в сторону рефлексию и запоминает всё, что происходит. Не стыд, не боль, не сомнения - только гладкость кожи, тепло тела, мерцание глаз в полумраке. Ему кажется, это временные вечные сумерки - днём в номере задёрнуты шторы, а ночью свет проникает только из окон. Всё, что Дин чувствует - как быстро и жестоко уходит время. Он не знает, что они будут делать дальше. Он думает, что будет очень тяжело уезжать отсюда, и не представляет, что сказать Сэм. Но когда он выходит из душа, она сидит на застеленной кровати полностью одетая и даже аккуратно причёсанная, а у её ног стоят обе их собранные сумки. На этот раз ненавистная забегаловка становится последним подарком этих странных дней, маленьким продлением того, о чём не говорят. Никто из них не прячет взгляд - они сидят за угловым столиком у окна, и звуки жизни маленького кафе доносятся так слабо, будто уши забиты ватой. Движения размыты, речь замедлена, солнечный свет холоден и долог, и лучи не зажигают искры в фаянсе кружек и металле приборов. Они почти не едят, и сердобольная официантка без просьб укладывает едва начатые порции в пластиковые судки, а Дин с мимолётным удивлением думает о том, что не тронул даже горку тёплых вафель с клубникой и взбитыми сливками. Наверное, он заболел. Конечно, ещё как заболел. Напару с Сэм, которая всю дорогу не сводит с него глаз. Ему даже смотреть не надо, он знает, что в них. И поэтому перед самым Су-Фоллс находит карман у обочины и мягко тормозит. Он выключает фары, поворачивается и наконец отвечает на взгляд Сэм, который не скроет даже вечерний полумрак. Они целуются, зная, что ещё минута, две или три, или даже целый час не изменят ничего. Сэм отстраняется, и Дин гладит её по щеке, трогая пальцем влажные губы. - Ничего не изменится, - говорит он, - ничего, слышишь? Они оба знают, что в доме у Бобби ничего не будет. Бобби не спит - приветствует их привычным ворчанием, и Дину на секунду становится легче. Но лишь на секунду - в знакомых стенах возвращается всё, что осталось за порогом мотельного номера. Первый день проходит так спокойно, что Дин легкомысленно надеется на... Да на что он надеется на самом деле? Он не может сформулировать это для себя, просто позволяет промелькнуть перед глазами расплывчатым образам: Сэм с учебником за кухонным столом, Бобби в своей затёртой бейсболке среди груд ржавых машин, и сам Дин, перебирающий мотор Детки. Дин знает, что так не может быть. Даже один день, даже один час. Это не слон в комнате, это... Дин машет рукой, не пытаясь подобрать слово, но зная, что происходящее слишком очевидно, чтобы жизнь могла остаться прежней, спокойной - если считать спокойствием спонтанные охоты, на которые периодически срывался Бобби, и отсутствие Джона, вышедшего на чей-то слабый след. Напряжение растёт. Бобби ходит более хмурый, чем обычно, и Дину очень неуютно от его глубокого внимательного взгляда. Он уже сам готов начать разговор о чём угодно, когда Бобби окликает его: - Дин, иди-ка сюда. Дин откладывает в сторону спички - ставил на плиту чайник - и с нервной готовностью усаживается на диван. - Сэм! - громко зовёт Бобби, - и Сэм почти тут же скатывается сверху, будто ждала. Будто... Похоже, они на самом деле чего-то ждали. В глазах Бобби неловкость. Он морщится, мнёт в руках какие-то листки, явно не зная, с чего начать, и Дин видит, как глубоко и беззвучно вздыхает Сэм, пытаясь успокоиться. - Мне... кое-что известно, - негромко говорит Бобби, и Дину кажется, что он с размаху падает на острые камни. - Бобби, - сипит он перехваченным голосом, и Сэм стискивает его руку, - я... - Помолчи, Дин, - раздражённо перебивает его Бобби, - пожалуйста. Мне и так сложно. Я думаю, Джон рассказал бы вам об этом сам... или хотел бы рассказать, но на связь он не выходил уже давно, сами знаете. А я... я больше не могу смотреть, как вы мучаетесь. Я знаю кое-что. Дин в ответ сжимает руку застывшей Сэм и слушает, как булькает и шумит вода в закипающем чайнике. Если... если это произойдёт, если Бобби скажет о... В любом случае, Дин должен быть рядом с ней. И никаких оправданий. И никаких сожалений. - Не могу ходить вокруг да около, - продолжает Бобби, - прошу только: выслушайте меня, а потом уж начинайте крушить дом, ладно? - он набирает воздух в лёгкие и говорит быстро, будто ныряя в холодную воду: - у Мэри и Джона Винчестер родилось двое сыновей. В камине трещит огонь, на плите ровно кипит чайник. Дом потрескивает половицами, вздыхает, и вообще издаёт привычные шумы, как и положено старому дому. Именно этому старому дому. Дин думает, что без этого он не вынес бы того, о чём говорит Бобби. - Вы ведь знаете, на кого охотится ваш отец, так? Вопрос не требует ответа, и Бобби продолжает, с трудом подбирая слова: - Сразу скажу... парни: вы оба родные, никто из вас не приёмный. Из-за этого не переживайте. Нельзя сказать, что Дину становится легче, он только крепче сжимает побелевшие пальцы Сэм. Бобби медлит минуту или две, потом говорит, тщательно подбирая слова: - Не хочу делать вам больно, но я расскажу всё, что знаю. Вы ведь знаете, почему Джон охотится на Желтоглазого. Но есть ещё что-то, о чём вы не можете помнить, потому что были слишком малы. Кроме того, кое-кто постарался, чтобы вы ничего не помнили. Желтоглазый не только... уничтожил Мэри, он проклял Сэма. Да, Сэм, - мягко кивает Бобби, - сейчас поймёшь. Желтоглазый напоил маленького Сэма своей кровью. Джон узнал об этом не сразу, потому что в его поведении ничего не изменилось. Но он узнал это, вычислил, сопоставляя множество фактов - ведь ваша семья была не единственной. Желтоглазый собирал для себя армию - армию детей с особыми способностями. Напоив их своей кровью, он изменял их, усиливал дар и... отбирал человеческую сущность. Понимаете? Если ребёнок принимал его кровь, он переставал быть человеком. Иначе не выживал. Сэм оказался очень сильным, и видимые изменения начались только лет в пять. Сначала это были просто головокружения и слабость, потом проявились самые настоящие припадки, вроде эпилепсии. А потом... потом начинала идти кровь носом и горлом, и стало понятно, Сэм, что ты не выживешь. Джон был в отчаянии. Он готов был сделать что угодно, только бы спасти тебя. Но заклинаний против демонской крови у него не было. Поверь, Сэм, он испробовал всё, прежде чем нашёл эту ведьму. Да, Джон Винчестер заключил сделку с ведьмой. Она была очень сильна и смогла отследить с помощью заклинания кровь Желтоглазого. Это испугало её, он был слишком могущественным врагом, от которого не стоило ждать пощады. Но Джон был убедителен. Кроме того, он пообещал, что позволит ей скрыться и не будет преследовать. Ведьма тоже не сразу преуспела - несколько заклинаний не дали результата, а Сэму становилось всё хуже. Тогда она решилась на сильное и редко используемое заклинание - смену сущности. Желтоглазому отмеченный ребёнок нужен был именно в своём первозданном виде, только в таком виде он обладал уникальными способностями. Любое изменение делало отмеченного бесполезным для Желтоглазого. Поэтому она превратила Сэма в девчонку. Тебя, Сэм. В девчонку. Ты не Саманта, ты Сэмюель. Тебя назвали в честь деда. Дину кажется, что Сэм сейчас сломает ему кисть, но он молчит и не подаёт виду. То, о чём говорит Бобби, пока что не укладывается у него в голове. - У неё получилось, парни, она была сильна, я уже говорил. Сэма лихорадило несколько дней, но потом тело приняло изменения. Ты очень сильно плакал, Дин, и Джон... Джон попросил её стереть вам память об этом. Потому что изменить она могла только физическое тело, этого было достаточно. Но если бы вы помнили об этом, сошли бы с ума, и сомневаться нечего. Но по сути ты остался парнем, Сэм. - Нет, - сразу после слов Бобби говорит Дин, глядя перед собой - нет, Сэм, на этот раз ты никуда не свалишь. Ты будешь здесь, с нами. Не веди себя, как ребёнок. Дин знает, что, отойдя от первого шока, Сэм всё равно удерёт. Но сейчас он не отпускает тонкую ладонь, слушает свист перегретого пара, и думает о том, что следует подарить Бобби электрический чайник. Дом кажется мёртвым. Бобби тихо возится на своей свалке, Дин в одиночестве сидит на диване в гостиной. Сэм лежит наверху в своей кровати, отвернувшись к стене. Дин думает о том, что не будет её... его? Удерживать, если она попытается сбежать. Она, решает про себя Дин, пока что она, Саманта. Пока что бежать она не пыталась. В школу тоже не пошла. Поднялась наверх, легла лицом к стене, не раздеваясь, и не шевельнулась до самого утра. Трогать её Дин не решается, но и оставить одну - тоже. Когда Сэм уходит в спальню, они с Бобби смотрят друг на друга минуту или две, потом Дин встаёт и снимает с плиты чайник, плюющийся обжигающим паром. - Я не знал, как быть, Дин, - говорит Бобби потерянно, и Дину хочется его остановить, - но молчать дальше было нельзя, понимаешь? Мы говорили об этом, Сэм взрослеет и понимает, что не девчонка. Нельзя, чтобы он мучился... - А сейчас он счастлив, когда знает, что не шизик, - скалится Дин, но понимает, что злится зря: Бобби ни в чём не виноват. Напротив - без Бобби они бы не выжили. Да и вообще Дин не хочет об этом думать. Сейчас важнее всего другое: - Почему ты думаешь, что он сейчас не сойдёт с ума? Ведь поменять-то ничего нельзя. - Держи, Дин, - вместо ответа Бобби протягивает ему желтоватые бумажные листки, что мял в руках во время разговора, - я не знаю, можно ли что-то поменять, но это страницы из дневника Джона, которые остались у меня, сам понимаешь, почему. Там есть немного о ведьме. И сейчас Дин сидит с этими листками, пока не решаясь читать. Ему хочется прочесть их вместе с Сэм, но Сэм сейчас никого к себе не подпустит, можно не сомневаться. Дин не знает, что с этим делать - когда ты считаешь, что твоя жизнь - постоянная катастрофа, но однажды тебе дают понять, что это лишь её начало. Сэм спускается через пару часов. Она бледна, но выглядит собранной. - Надо найти её, - говорит Сэм, и Дин понимает, что спокойствие Сэм - прикрытие одержимости. Он слишком хорошо её знает. Бесполезно говорить о том, что у них нет никаких следов, что Джон отпустил ведьму и обещал не преследовать, что Сэм должна закончить школу, в конце концов. - Я сдам экстерном, когда вернёмся, - говорит она, глядя на Дина. Нет, она не читает мысли, просто тоже слишком хорошо знает его. И это незыблемо. Можно даже не пытаться отговаривать её. Разговор с Бобби получается тяжёлым. Дин тактично оставляет их с Сэм наедине; немного возится с Деткой, потом просто уезжает пропустить кружку-другую в отдалённом пабе. Больше всего его беспокоит не ведьма, а кровь Сэма. Та самая тьма, которую он иногда чувствует. Проклятие Желтоглазого, бомба замедленного действия. Никто не знает, чем он наградил Сэма, и... и стоит ли рисковать жизнью, пытаясь всё вернуть. Вернуть то, что Сэма убивало. Он честно не прикасается к листкам из дневника, но не может не думать о том, как это всё произошло. О том, насколько сильным было отчаянье Джона, решившегося на сделку с ведьмой. Дин чувствует, как изнутри его самого заполняет кромешная тьма. Душная, горячая и почти лишающая воли. Потому что ведьму нельзя слушать, с ведьмой нельзя говорить. Её можно только убить. Быстро и верно. Но эту ведьму убить нельзя. Пока нельзя. Дин усмехается сам себе, отпивая пиво: он думает об этом так, словно они уже нашли её или точно знают, где искать. Дин клянётся себе, что не тронет её, пока не вытряхнет способ вернуть Сэма в его родное тело. И мысль о риске временно отодвигает. Он ловит себя на том, что принял это безоговорочно, почти не колеблясь. И что ему всё равно, брат у него или сестра. Но это нужно Сэму, это... это его суть. И ещё: в отличие от Джона они не давали обещания не преследовать ведьму. Остаётся самая малость - найти её. Дома всё спокойно. Впервые за много времени Сэм не выглядит мрачной и погружённой в себя. - Давай, - говорит она, протягивая руку, и Дин молча вытаскивает из внутреннего кармана сложенные вдвое листки. Это словно погружение в детство, которого они почти не помнят. Крупный разборчивый почерк Джона здесь не узнать. Буквы скачут, слова обрываются. Ни одного рисунка нет. Дин задерживает дыхание, скользя взглядом по страницам. Там всё скупо и горько: Сэм умирает. Джон фиксирует все кровотечения и приступы, попутно вставляя куски заклинаний на латыни. Дин понимает, что это как-то связано с Желтоглазым, но сейчас не до того. Их ждёт разочарование: ничего полезного на драгоценных страницах нет. Сэм подавлена. Дин не знает, что сказать, только разглаживает листки руками, бездумно ведёт пальцами по обтрепавшимся кромкам. Маленькая летопись страданий. Она не бессмысленна, но ничем им не поможет. - Вы это, - неловко говорит Бобби, но как продолжить, не знает. Сэм утыкается лбом ему в колени, он неловко кладёт руку на её плечи, а потом гладит русые растрёпанные волосы. - Не расстраивайся, Сэм, - мягко говорит Бобби, - мы не знаем... - Лучше сдохнуть, - приглушёно бубнит Сэм, не поднимая головы. Дина не оставляет смутная мысль, пока Бобби что-то тихо говорит Сэм, а она так же тихо и почти беззлобно возражает. Пальцы навязчиво разглаживают неровности и заломы шероховатой тонкой страницы, и Дин явственно чувствует у самого края утолщение. Оно едва заметно, но чувства Дина настолько обострены, что легчайшая выпуклость кажется горным хребтом. Дин видит два спешно нацарапанных слова - "горизонт" и "край". Он не знает, важны ли они, и пока не думает об этом. Не дыша, он пытается подцепить бумагу кончиком ногтя, но раздаётся слабый треск: бумага слишком обветшала за эти годы. - Бобби, - ровно спрашивает Дин, и Сэм поднимает голову, - как разделить склеившиеся листы? В доме воцаряется суматоха. Бобби ставит на плиту маленькую кастрюльку с водой, и все ждут, пока она закипит. Когда появляются первые клубы пара, Бобби говорит: - Дай мне листок, Дин. - Нет, - говорит Дин твёрдо, - я сам. - Хорошо, - сразу же соглашается Бобби, - будь предельно осторожен, бумага очень хрупкая. Руки у Дина дрожат, и в первую же секунду он едва не роняет листок прямо в воду - Бобби вовремя подставляет ладонь. - Всё, не мешай,- говорит Бобби, и Дин больше не предпринимает попыток сделать что-то самостоятельно. У Бобби руки не дрожат. Он осторожно, но крепко держит листок над кастрюлькой, и Дин досадливо морщится: он прекрасно знает, какой у Бобби огромный опыт обращения с ветхой бумагой. Выдержка и чутьё Бобби не изменяют: он точно чувствует момент, когда бумага в руках чуть изменяется. Листок кладут на стол, под яркий свет старомодной лампы с абажуром; Бобби, надев очки, осторожно отгибает пинцетом отслоившийся край листка и разглаживает крохотный залом. В тонкой бумажной складке лежит один-единственный волос, сложенный вдвое. Длинный и огненно-рыжий. - Джек-пот, парни, - негромко говорит Бобби. - Это заклинание, - бормочет Дин себе под нос, - это... это не для Желтоглазого. Для неё. Сэм обнимает его так крепко, что дышать становится нечем, и Дин рад тому, что Джон оставил лазейку. Значит, у него была надежда. Бобби просит немного подождать, но это бесполезно: Сэм лихорадочно сопоставляет куски заклинания и требует немедленно собрать всё для ритуала поиска. Дин только пожимает плечами в ответ на выразительный взгляд: если Сэм чего-то хочет, лучше не пытаться мешать. У них нет никаких намёков - ни имени, ни примерного направления, только рыжий волос - одна попытка без права на неудачу. Можно разделить волос на две части, но тем самым снизить и без того слабые шансы. Бобби роется в книгах, выискивая похожие заклинания и описание ритуала, и Сэм с Дином скрупулёзно собирают нужные предметы по его указаниям. Тем же вечером провести ритуал не удаётся - нужна карта, которой дома нет. Весь остаток ночи Сэм прижимается к Дину, дрожа, словно в лихорадке. Эта дрожь заразна, и Дин стискивает руками плечи Сэм, понимая, что заснуть не получится. Утром Дин едва ли не пинком отправляет Сэм в школу - об отсутствии лучше предупредить. Причину можно не придумывать - мало ли как складываются семейные обстоятельства. Сам Дин едет за картой и прочими мелочами в Су-Фоллс - на окраине, где живёт Бобби, есть лишь пара лавчонок при заправках. - Лучше успокойтесь, парни, - сварливо говорит Бобби, и его глаз не видно под козырьком бейсболки, - можете всё испортить, если будете психовать. Мне нужно, чтобы руки у вас не дрожали. Одна лишняя искра - и всё псу под хвост, сами знаете. Сэм выпускает воздух сквозь сомкнутые зубы, и Дин благодарен Бобби за то, что он ведёт себя, как всегда. Но ритуал на самом деле требует предельного внимания и собранности, и Дин тянет Сэм за руку: - Идём, подышим воздухом. За почти глухой задней стеной Дин, плюнув на опасность быть увиденными, берёт лицо Сэм в ладони и слегка давит пальцами на скулы, чтобы Сэм смотрела прямо на него. - Что бы ни случилось, - говорит он негромко, но уверенно, - ты Сэм. Для меня ты Сэм, остальное... я понимаю, для тебя важно, но... Он слегка запинается, он хочет сказать, что это наверняка важно, но для него нет разницы, какого пола Сэм, и Сэм, конечно же, всё понимает. Она подаётся вперёд и утыкается лбом в лоб Дина; её длинные тёмные глаза расплываются перед взглядом мерцающими полосками, и Дин чувствует, что ему стало немного легче: Сэм должна была это услышать, ей было нужно. Он целует Сэм - просто прикладывается губами к её губам и ждёт, когда появятся силы разорвать поцелуй. Карта расстелена на столе. Бобби аккуратно ставит в самый центр медную треногу с подвешенным на ней крохотным котелком и аккуратно сыплет в него скрупулёзно отмеренные и перетёртые в порошок нужные травы. Потом, затаив дыхание, пинцетом вытаскивает из маленькой коробочки ведьмин волос и опускает его сверху. - Ваша очередь, - говорит он. Крови Джона у них нет, но есть клочок страницы из дневника и кровь его сыновей. - Нужна моя, наверное? - неуверенно спрашивает Сэм. - Не всё ли равно? - пожимает плечами Дин, - но давай, пусть будет твоя. Дин морщится, когда нож оставляет на ладони Сэм блестящий тёмный разрез и кровь льётся в котелок, пропитывая травяной порошок. Ничего не происходит. Дин видит в глазах Сэм зарождающуюся панику. Обматывает её ладонь платком и отбирает нож. Есть шанс, что он всё испортит, но иначе не проверишь, и Дин режет руку, смешивая свою кровь с кровью Сэм. Проходит очень много времени - целых десять секунд, пока в котелке зарождается оранжевое пламя. Все застывают, чтобы не сбить его дыханием, но в следующий миг из котелка вырывается сноп искр и обрушивается на карту. Сэм кричит и рвётся погасить, но Дин с Бобби, не сговариваясь, хватают её за предплечья: огню нельзя мешать. Дину боязно, что огонь на самом деле сожжёт всё, но он стискивает зубы и ждёт. Всё прогорает в считанные секунды и остывает, и среди хрупкой почерневшей бумаги остаётся один светлый клочок - на нём не обозначен ни один населённый пункт. Это Северная Дакота, почти граница с Канадой. - Занесло, однако, - качает головой Бобби. Атлас автомобильных дорог показывает больше - вдоль трассы там разбросаны три-четыре маленьких посёлка, а вокруг - сплошные пустоши, холмы и дороги. - Жопа мира, - подытоживает Дин. С ним никто не спорит, но Дин знает, что Сэм не будет менять решение, а сам Дин даже не подумает что-то об этом сказать. У них есть направление - и это уже немало. Дорога длинна и безрадостна. Разница между Южной и Северной Дакотой велика - тускнеют краски, разливаются огромные пустые просторы, маленькие мотели прячутся в густых низкорослых кустарниках. Степь навевает тоску. Дин ведёт Детку молча, не пытаясь разговорить Сэм. Он даже представить себе не может, что сейчас происходит у неё в голове. Иногда он ловит себя на том, что начинает думать о Сэм, как о брате. Он всё ещё не может перейти эту границу - Сэм для него Саманта, и обращаться к ней в мужском роде Дин не может. Он морщится и пытается отвлечься ещё более неопределёнными мыслями о том, как они найдут нужное место. Пока что вокруг нет ничего, напоминающего даже маленький посёлок, мотели не в счёт. Предыдущий, в котором они заночевали, был больше похож на большой сарай с тонкими перегородками между тесными комнатами. Дину там совсем не понравилось, но никто не отменял необходимости выспаться хотя бы раз в двое суток. Сэм, похоже, вообще не обратила внимание на убогое убранство. Дину совсем не нравится её погружённый в себя взгляд, но сделать он ничего не может. Только надеется поскорее добраться хоть до какого-то жилья, чтобы на время занять Сэм. О том, что они будут делать дальше, Дин старается не думать. Скоро по дороге им попадаются маленькие городки с такими же маленькими названиями. Они почти не запоминаются - Дину всё равно, Харви это, Бойла или Тойога - главное, мотели здесь на самом деле похожи на мотели, и сон в чистой, тёплой постели здорово восстанавливает силы. Сэм погружена в себя. Она, как всегда, спит рядом с Дином, ей нужны его объятия, но приставать она даже не пытается. Дин томится странным чувством от тёплого худого тела рядом, но не позволяет себе ничего, а Сэм ничего и не требует. Дин не знает, куда подевалась её обычная жадность, и его это немного беспокоит. У Детки начинает стучать мотор, когда впереди виднеется очередной посёлок - приземистые домики у дороги, несколько улиц, уходящих от шоссе, а дальше - поля до самого горизонта. - Пожалуйста, пожалуйста! - просит Дин почти отчаянно - заглохнуть посреди пустынной степи - последнее, что ему сейчас нужно. И посёлок впереди вовсе не гарантирует быструю помощь. Да и медленную тоже. Уговоры не помогают - мотор глохнет через четверть мили, когда до указателя рукой подать. Дин чертыхается и выходит из машины. Место здесь странное, посёлок словно прячется в низине, сливаясь с дальними холмами. Горизонт выглядит срезанным, плоским, будто за ним - на самом деле обрыв. Дин слышит, как сзади хлопает дверца. - Смотри, - говорит он, не оборачиваясь, - добрались до края горизонта. - Вернее, заглохли у него, - ворчливо отзывается Сэм. Дин рад любой реакции, даже такой. Главное - Сэм немного оживляется. Дин садится на капот, пока не думая о том, как они будут выбираться. Ему хочется достать бутылку пива из багажника, но лень вставать. Поэтому он просто наблюдает, как Сэм медленно тащится к обочине, где кусты и указатель. - Где мы? - спрашивает Дин. Но Сэм не отвечает, да и вообще ведёт себя странно. Поравнявшись с указателем, она читает надпись, и глаза у неё распахиваются. Сэм слегка встряхивает головой и вчитывается ещё раз, а потом хохочет, прижав руку ко рту. Смех истерический, громкий, и обеспокоенный Дин всё же встаёт с капота. - Что там смешного? - осторожно осведомляется он. - Иди, иди сюда! - зовёт Сэм сквозь смех, - ты должен это увидеть. Дин подходит ближе, и Сэм, взяв его за руку, указывает на жестяной щит с названием. - Чёрт, - говорит Дин, пробежав глазами надпись, - чёрт. Так мы... - Мы на месте, - кивает Сэм, - ты прав. Мы добрались. На щите написано: "Край горизонта. Население 160 человек". У Дина нюх на гаражи и автомастерские, профессиональное чутьё. Они с Сэм аккуратно подталкивают Детку по одной из улиц - "сюда", коротко сказал Дин. - Поверить не могу в город с таким названием, - говорит Сэм; это скорее мысли вслух, но Дин отвечает: - Ты мне лучше другое скажи: как отец узнал? И почему... ничего до сих пор не... Дин вдруг понимает, что может ранить Сэм этим. Он неловко замолкает на середине фразы, но Сэм реагирует спокойно: - Если он оставил один волос, может, у него был и второй? Или он просто знал, где её искать? - Значит, - перебивает Дин, - это... специально для нас? - Может быть, - пожимает плечами Сэм. Она по-прежнему погружена в себя, но Дин понимает, что теперь это напряжённые размышления о том, как действительно найти здесь ведьму. Они знают только одно - она рыжая. Но Дин знает ещё кое-что: цвет волос для женщины - как цвет помады, например. Или лака для ногтей, или ещё каких-нибудь женских штучек. Из этих зыбких мыслей Дина вырывает чей-то густой бас: - Надо же, какая красотка к нам пожаловала! Дин поднимает голову и упирается взглядом в грязную клетчатую рубашку. Смотрит выше и видит нечёсаную бороду, усеянную крошками. - Чёрт, - смущённо басит здоровенный механик, - так и знал, что что-то осталось... Сейчас, парни! - добавляет он, вытирая руки ветошью, - приведу в порядок себя и займусь вашей красавицей. Сэм прыскает, и Дин с удивлением замечает, что неловкий детина искренне её развеселил. Дин не думает об этом долго, но знает, что это хороший признак - Сэм отлично чувствует людей. Механика зовут Майк. Ну да, как же ещё могут звать механика в городишке с названием Край горизонта. В машинах он разбирается - и Дин совершенно спокойно отдаёт Детку его крепким и умелым рукам. Тем более, ничего ужасного с ней, к счастью, не произошло. - Устала, малышка, - мурлычет Майк, копаясь в моторе, - она просто устала. Вы к нам надолго, парни? Ей надо бы отдохнуть. - Ну... - тянет время Дин, не зная, что сказать, - мы бы и остались, да только мотелей поблизости нет... - У моей тётки пустует половина дома, - сообщает Майк, - думаю, она вам не откажет. Пятьдесят баксов никогда и никому не помешают. Да и вам тоже надо отдохнуть, выглядите усталыми. Особенно мелкий. - Ну что, - спрашивает Дин, когда они идут в указанном Майком направлении, - рискнём? Или... - Да всё нормально, - машет рукой Сэм, - чувак скучает, а тётка его - тем более. Думаю, никакого подвоха. - Тем более, всегда можно начистить рыло, кому надо, - кивает Дин. - ... Спокойно уйти, - одновременно с ним говорит Сэм. - Начистить рыло и спокойно уйти, - покладисто соглашается Дин. Дом приземист и невелик, как и большинство здешних домов. У него действительно два отдельных входа, и у одного из них, как жердь, маячит сама хозяйка - Майк позвонил ей и поинтересовался, не желает ли она взять жильцов на день-другой-третий. Дин останавливает Детку прямо напротив неё, и... - Нет, Дин, нет! - быстро говорит Сэм, - это было бы слишком просто. Хозяйка длинная, худая и огненно-рыжая. На вид ей лет пятьдесят, она одета в длинное чёрное платье и опирается обеими руками на ходунки - сварную конструкцию из тонких стальных трубок. - Пожалуй, - осторожно соглашается Дин. Потом делает глубокий вдох и медленно выдыхает. - Вариант "начистить рыло" отпадает, - поддевает Сэм. Дин бросает на неё короткий взгляд, но не отвечает. - Ладно, - говорит он вместо этого, - пойдём знакомиться с леди. Леди оказывается шумной и непосредственной. Зовут её Лили - никаких "мисс", "миссис" и "мэм", мальчики! -, она оказывается на голову длиннее Дина, у неё большие ладони, крепкое рукопожатие и очень громкий голос, слишком низкий для женщины. И она говорит, говорит, говорит. За несколько минут, что занимает у неё путь внутрь дома от порога, Дин и Сэм узнают, что Детку можно поставить на заднем дворе, что в городке крайне редко появляются новые люди, что Лили в молодости работала моделью, но рост и каблуки быстро испортили её позвоночник, что ей предлагали стать фетиш-моделью, но она придерживается старых взглядов, что нормального крепкого пойла здесь не достать, а от пива она целыми днями писает, что... - Сами видите, мальчики, здесь давно никто не жил, так что не гарантирую отсутствие змей и жаб в постелях. Конечно же, она преувеличивает. Или у неё такое чувство юмора, понимает Дин, и вежливо хмыкает. Но комната чистая и светлая, как и небольшая кухня. Воздух здесь немного спёртый, а в маленькой ванной ощутимо тянет плесенью. Но с виду всё чисто. Лили тоже чувствует запах - тянет носом и морщится. - Нужно открыть окна, - говорит она, - всё быстро выветрится. Она стучит своими ходунками по деревянному полу, пытаясь добраться до окна, и одно из маленьких колёс отскакивает от резкого движения. Теперь Дин и Сэм узнают ещё одно: что леди матерится не как сапожник, а гораздо изобретательнее, и её словарный запас внушает уважение. - Лили, - с улыбкой говорит Дин, - не переживайте, это легко починить. У вас есть инструменты? Лили поворачивается, грохоча металлом по полу, и одаривает Дина щедрым оскалом белой вставной челюсти: - Должны быть в сарае, Майк иногда там возится. И обращайся ко мне на "ты", дорогой. Сарай тоже оказывается чистым, но слишком маленьким и плотно заставленным старым хламом. Ящик с инструментами стоит у самой дальней стены, и Лили почти припирает к ней Дина своими ходунками. Дин изворачивается, как может, одновременно открывая ящик и пытаясь уберечь свою задницу от цепких пальцев Лили. Процедура укрепления колёсика превращается в аттракцион, Сэм тихо ржёт у входа, а Дин стискивает зубы и чувствует, как пылают щёки и уши. Наконец колесо водворено на место и Дин выпускает воздух из лёгких. - Готово, Лили, - говорит он, пытаясь казаться непринуждённым. Лили на пробу прокатывает ходунки взад-вперёд, и Дин спрашивает, чтобы заполнить паузу, да и просто завершить утомительную ситуацию: - Ну как? Лили смотрит на него несколько секунд, а потом говорит своим рокочущим голосом: - Охуенно, дорогой. Пожалуй, тебе будет позволено гораздо больше, чем обычным жильцам, Дино. На улице Сэм уже откровенно смеётся и петляет по дороге, уворачиваясь от подзатыльника Дина. - О-о, - дразнится Сэм, - Ди-ино! Ты такой великолепный мастер! Только не забудь, что колёса нужно ещё и смазывать! Дин звереет, делает обманный выпад и ловит Сэм. Но она продолжает безмятежно смеяться и это... это подарок для Дина. Он улыбается в ответ и чмокает её в щёку. - Подумаешь, - говорит он, - приятная леди всего лишь подержала меня за задницу. Теперь хмурится Сэм, но Дин не теряет благодушия. - Эй, - говорит он, - шучу я, успокойся! Но Лили и правда клёвая. Сэм нехотя кивает - Лили действительно клёвая, и это такой же факт, как то, что Край горизонта - настоящая жопа мира. Они, не торопясь, идут в сторону центра. Детка оставлена во дворе - она слишком приметна. Впрочем, они и сами здорово выделяются в крохотном городке, где нет новых лиц, но пешком идут больше для самоуспокоения. Это разведка. Узнать, кто чем дышит в городке, кто что жрёт, пьёт, и... Короче, всё узнать. - Пожрать не помешало бы, - признаётся Дин, - да и вообще... Сэм знает, что под этим "вообще" Дин подразумевает пиво и разную простую еду, которой можно забить холодильник. Он предпочитает иметь небольшой запас на чёрный день, и Сэм с ним совершенно согласна. До центра они добираются предсказуемо быстро. Разумеется, здесь всё стандартно: заправка, супермаркет, магазин дешёвого барахла и - приятная неожиданность - кафе с немного выцветшей надписью: "Завтрак. Ужин. Пироги с сезонными ягодами. Кофе". - Так, вот сюда мы и зайдём для начала, - оживляется Дин. Сэм строит недовольную гримаску, но не возражает. Первое, что бросается в глаза - витрина с десятком роскошных пирогов, фруктовых и ягодных. - Пожалуй, я здесь немного задержусь, - лучезарно улыбается Дин. Сэм вздыхает. Пироги ей почти безразличны, и преувеличенная радость Дина немного раздражает. - Работа мечты, детка! - говорит сияющий Дин и уворачивается от подзатыльника. За "детку", разумеется. В любом случае, здесь нужно осмотреться. Да, это работа, но к мечте отношения почти не имеет. Дину это ясно и так, но ему нравится немного поддевать Сэм, к тому же, пироги он любит горячей неподдельной любовью. - Смотри, - говорит он с вожделением в глазах. Сэм честно смотрит, видит аппетитные порционные бакли с черникой и малиной, но нельзя сказать, что на неё это производит сильное впечатление. - Это вкуснее, я думаю, - говорит она, указывая на "Павлову" с клубникой. - Отличный выбор, дорогая! Сэм поднимает голову и застывает. За прилавком стоит хозяйка - это может быть только хозяйка. Она очень напоминает Вивьен Вествуд образца тридцатилетней давности - огненно-рыжие непокорные волосы, меловая кожа, бархатное бордовое платье и чёрная помада. - Присядьте, - говорит она с улыбкой, - мы с удовольствием вас обслужим. Нина! - зовёт она, повернув голову в сторону кухни. Из-за двери показывается худенькая девушка в белом переднике поверх бордового платья - не бархатного, попроще. Рыжая и белокожая. - Черника и "Павлова", - говорит хозяйка. - Подождите! - неожиданно для самого себя перебивает её Дин и ловит немного удивлённый взгляд, - я... мы... ну, мы ищем работу. Щёки у него неровно розовеют, и хозяйка смеётся звонким хрипловатым смехом: - Да вы деловые ребята, я посмотрю! Сначала - дело, потом - еда, так? Мне такой подход нравится. Дин собирается что-то сказать, но она качает головой: - Угощение за счёт заведения, не переживайте. Выбирайте столик, я к вам подойду. Пироги восхитительны, а кофе чертовски хорош. Они успевают почти прикончить свои порции, когда хозяйка подходит к столику. Дин понимает, что она из деликатности дала им время насладиться пирогами. Сэм, жмурясь, отправляет в рот ещё один белоснежный хрупкий кусочек и с сожалением отодвигает тарелку. Дин и Сэм встают со стульев, когда она приближается, и Дин галантно придерживает спинку стула, когда она усаживается за столик. - Вы здесь проездом, я правильно понимаю? - спрашивает она, улыбаясь. - Да, - не скрывает Дин, - не думаю, что надолго задержимся. - Значит, постараемся не привыкать к лишним крепким рукам на кухне, - говорит она с той же улыбкой. - Мэм, - начинает Дин. - Оливия, - говорит она. - Чёрт, - досадует Дин, - это Сэм, я Дин. Оливия кивает, и Дин продолжает: - Оливия, если вы не можете взять нас, мы не останемся в обиде. Просто... немного подработать было бы не лишне. - Почему ко мне, Дин? - спрашивает Оливия. Дин не может ответить: - Потому что ты рыжая, хотя в этом городишке, кажется, все бабы рыжие. И потому что мы пока больше нигде не были, так что всё равно, чем и где заниматься. Поэтому он отвечает правду: - Я ужасно люблю пироги. Кажется, Оливия удивлетворена ответом. - Я могу взять на кухню кого-то одного, двоим там делать нечего. Решайте. Домой они возвращаются в молчании, нагруженные пакетами из супермаркета. Сэм не ворчит, хотя по сжатым губам Дин видит, что она совершенно не в настроении. - Что думаешь о засилье рыжих баб? - спрашивает Дин, когда продукты сгружены в дребезжащий холодильник. Сэм не отвечает, но Дин понимает, что она не игнорирует его, просто размышляет над вопросом. Дин успевает открыть банку пива и сделать пару глотков. - Не из чего пока делать выводы, - наконец отвечает Сэм, - но это действительно странно. Не верю я в такие случайности. - Думаю, мы по адресу, - кивает Дин, отпивая из банки и осматривая комнату. Всё очень просто - две кровати, письменный стол, в углу - плита и холодильник. Между кроватями - широкая тумбочка, на ней - ночник и какая-то каменная статуэтка. - Ух ты, - говорит Дин, пытаясь её приподнять, - тяжеленная! Сэм кидает быстрый взгляд и возвращается к напряжённому созерцанию стены. - Это Ганеша, - говорит она, - нефритовый. - Дурацкая штука, - констатирует Дин, - бессмысленная. Странный каменный чувак с хоботом. - А все безделушки должны быть полны смысла? - немного ехидно спрашивает Сэм. Дин не отвечает, он сам не рад, что полез в дурацкие размышления по пустому поводу, и ему не хочется получить порцию ехидства от Сэм. Поэтому он круто меняет тему: - Ну что, кто из нас пойдёт работать к Оливии? Сэм фыркает и окидывает его насмешливым взглядом: - А ты мне уступил бы это место? - Нет, - честно отвечает Дин и широко улыбается. - Тогда спрашиваешь зачем? - Ну, - улыбается Дин ещё шире, - я воспитанный парень, ты знаешь. Не могу не предложить - в расчёте на твою сознательность. Эта работа на самом деле имеет мало общего с мечтой. Нет, Дин не загружен с утра до ночи, но у него много обязанностей - Оливия, получившая в распоряжение пару крепких мужских рук, понимает, что долго это не продлится, и пользуется на всю катушку. Дину приходится вставать рано, когда Сэм ещё сладко сопит в постели. Он испытывает смешанные чувства - ему нравится, что Сэм, почти поверившая в возможность вернуть свою суть, спокойна и даже расслаблена, но очень хочется её поддеть - в качестве маленькой компенсации за собственные неудобства. Дин борется с собой и решает, что подколки оставит на потом. Он отправляется на работу пешком - ему нужно немного утренней прохлады, чтобы окончательно проснуться. Городок выглядит сонным, но Дин знает, что в глухомани встают и ложатся рано, даже если нет никаких серьёзных дел. Ещё он знает, что за ним наблюдают из окон - не нарочно, разумеется, но здесь слишком мало развлечений, чтобы бороться с собственным любопытством. Но Дин не в обиде, абсолютно - ведь он сам имеет прекрасную возможность наблюдать за местными. В кафе Оливии так или иначе захаживают все - кто выпить кофе, кто забрать домой парочку пирогов. А кто и откровенно посплетничать. Так что, пожалуй, всё же это на самом деле работа мечты. Потому что мечта Сэм не может не стать... нет, не мечтой Дина, но его заботой. Ящики с ягодами каждое утро стоят у входа - никому даже в голову не придёт забрать хотя бы один из них. Дин чувствует одуряющий запах ещё за добрых пару сотен метров. Он перетаскивает ящики на кухню, и Нина, которая приходит раньше всех, поит его восхитительным свежесваренным кофе. Ещё Дину достаётся кусок пирога - на выбор из оставшихся с вечера. Хуже они не становятся, но Оливия никогда не продаёт вчерашнее. Дин не может поверить, что хрупкая Нина управляется со всем в одиночку, и старается на самом деле помогать ей, насколько это возможно. Впрочем, она лёгкая, ловкая и улыбчивая. Пожалуй, Дин даже замутил бы с ней. Но мысль уходит так же быстро, как пришла. Оливия прибывает, когда прилавок вымыт, вытерт и заполнен свежими пирогами, а кофейная машина блестит хромом и коварно стреляет перегретым паром. Маленькое кафе переполнено запахами - подходящих в духовке пирогов, ванильного соуса, чуть горелых кофейных зёрен. Оливия каждый день надевает новое платье, но обязательно бархатное и длинное, самых неожиданных расцветок. Она ездит на допотопном дамском велосипеде, и Дин точно знает, что она сейчас привязывает велосипед чуть поодаль от входа - он противно дребезжит старым и слишком громким звонком. Дина никто не держит здесь целый день, но он всё равно крутится в зале или на кухне, наблюдая за посетителями. Он уже знает, что в городе полно рыжих женщин и девушек, и это сильно выбивает из колеи. Они никак не связаны между собой - Сэм подняла Дина на смех, когда он выдвинул дикую теорию о том, что все в городе - родственники. Дин, разумеется, признал абсурдность своей теории, но это нисколько не помогло пониманию. Тем более, что с мужиками здесь, на взгляд Дина, всё в полном порядке. Они совершенно разные и не вызывают мысли о том, что с ними что-то не так. Дин, на которого быстро перестают обращать внимание, точно знает, кто с кем встречается, кто умудряется изменять супругам даже в таком крохотном городишке, кто что предпочитает, кто в какое время появляется. Сбоев нет. Всё работает, как часовой механизм: город пробуждается утром, все занимаются необходимыми делами, заправка на крохотной центральной площади исправно обслуживает редких проезжих, супермаркет торгует, в кафе пекут пироги. Ранним вечером все дружно закрываются, ужинают по домам и отправляются спать. Здесь нет даже школы, и жёлтый автобус забирает хмурых сонных детишек в свежей школьной форме каждое утро, и каждый вечер возвращает - куда более оживлённых, но в гораздо менее свежей одежде. Здесь нет даже библиотеки, а городской архив умещается в одноэтажном домишке из двух комнат, и состоит, в основном, из подшивок пожелтевших газет. Это тупик. Дин не произносит этого вслух, но избавиться от этой мысли не может. Что-то смутно тревожит, но мысль всё не желает оформляться, и Дин думает, что это от скуки и однообразия. Он чувствует себя глупо. Ощущение потерянного времени он отодвигает подальше - пока Сэм на что-то надеется, Дин не выйдет из игры. Сэм скучает. Она не выглядит потухшей, но Дину слишком хорошо знаком этот взгляд. Это означает, что скоро Сэм замкнётся в себе, как всегда, и достучаться до неё будет невозможно. Немного спасает ситуацию Лили - Дин благодарен ей за то, что она приглашает Сэм на свою половину и занимает её разговорами, игрой в карты, литрами кофе. За это Дин терпит даже её недвусмысленные намёки и приставания, но боится, что скоро и это перестанет работать. Он старается не оставлять Сэм вечерами, хотя Майк зовёт его повозиться с любой из древних машин, которых полно в гараже. Дину неинтересна старая рухлядь, но Майк - очень хороший парень, и его совсем не хочется обижать. Дин идёт на компромисс с самим собой - один раз в неделю он помогает Майку в гараже, все остальные вечера отданы Сэм. - Так больше не может продолжаться, - говорит Сэм одним вечером вместо "привет". Дин напряжённо ждёт этого уже несколько дней - за неполный месяц, проведённый здесь, они узнали всё, что можно и нельзя, перебрали все варианты и прошли путь от отчаяния к призрачной, безосновательной надежде, чтобы вернуться обратно. Дин решает вести себя, как ни в чём не бывало. - Принёс тебе вишнёвый пирог, - говорит он весёлым тоном, будто не расслышал ни слов Сэм, ни грозовых интонаций, - Оливия предлагала забрать бакли со смородиной, но я решил, что ты... - Меня тошнит от твоих пирогов! - орёт Сэм, сбрасывая со стола принесенную Дином коробку, - они тухлые и фальшивые, как и всё здесь! Дин смотрит на лопнувшую коробку под ногами, вытекшую красную начинку. Ноздри щекочет яркий вишнёвый аромат вперемешку с тонким запахом ванили. - Почему тухлые и фальшивые? - машинально спрашивает он, не поднимая взгляд, словно боится спугнуть что-то зыбкое и смутное. - Не тухлые, - смягчается Сэм, возвращаясь на кровать, - но... Она морщится, пытаясь подобрать слова: - Не тухлые, конечно. Они, знаешь, будто искусственные. - Искусственные? - опять механически повторяет Дин, всё ещё не глядя на Сэм. Она не отвечает, и он медленно поднимает взгляд, чтобы встретиться с её глазами, полными тоски и усталости. - Что-то не так, Дин, - говорит она тускло, и Дин понимает, что это и есть его смутная тревога. Что-то не так. Просто что-то не так. Но Дин крутится в самом центре здешней скудной жизни, а Сэм наблюдает со стороны. Наверняка ей заметно то, на что Дин внимания не обращает. - Поясни, Сэм, - говорит он, сбрасывая куртку и направляясь к плите, - кофе хочешь? - Да, - отвечает Сэм немного виноватым тоном, - давай. Прости за пирог, - бурчит она совсем тихо, - на знаю, что на меня нашло. - Забудь, - машет рукой Дин, - я знаю, что тебе паршиво. Стараюсь, как могу, ты видишь. Сэм угрюмо кивает. Дин мельком смотрит на неё, снимает с плиты закипевший кофейник и разливает кофе по чашкам. Сэм придвигает чашку к себе, отказывается от сахара, и говорит, завороженно наблюдая за струйками кофейного пара: - Всё напрасно, Дин. Прости меня. Я... я думал, что... Но Дин не обращает внимания на эти слова. - Нет, - просит он, - поясни, что значит "всё искусственное". Я не понимаю. Сэм отпивает глоток и морщится. - Дай сахар, - говорит она. Дин терпеливо ждёт, пока Сэм размешает сахар и попробует кофе. - Сейчас попытаюсь, - наконец продолжает она. - Понимаешь, этот город, конечно, очень маленький, но в нём всё слишком просто. Не бывает так, Дин, чтобы не было никаких происшествий, чтобы все и всегда были благодушными, доброжелательными, понимаешь? Чтобы еда всегда была свежей и разнообразной. О том, сколько здесь рыжих девушек, я вообще не говорю... Дин почти не слушает. Внутренним взглядом он видит Сэм, подносящую ко рту кусочек меренги, увенчанный взбитыми сливками и половинкой ароматной клубники и кусок черничного пирога в своей тарелке. - Сэм, - перебивает он так напряжённо, что Сэм умолкает на полуслове, - когда созревает клубника? Они успевают. Под тёмным вечереющим небом площадь пуста и тиха, и белое лицо Оливии, отвязывающей велосипед у входа, выглядит светящимся. Она движется тихо, противный звонок почти не дребезжит, но в тишине отдаётся от стен гулким высоким звуком. Дин не знает, почему Оливия позволяет ему приблизиться и наставить на неё пистолет. Она не пытается убежать, и Дин говорит, не повышая голоса: - Эти пули - специально для тебя. Дин не произносит "для ведьм", но Оливия, разумеется, всё понимает. Она лишь спрашивает: - И как же вы догадались? - Твои пироги, - сухо отвечает Дин, - твоя магическая хрень. Здесь нет ни болот, ни лесов. А ещё черники, клубники и смородины одновременно не бывает. - На самом деле бывает, да и здесь никому нет до этого дела, - улыбается Оливия, и в её голосе нет страха, - но... - Но мы говорим о настоящих ягодах, а не парниковой дряни, - перебивает её Дин, - как у тебя хватило наглости взять меня на работу? Оливия запрокидывает голову и хохочет так громко, что Сэм, стоящая рядом с Дином, подаётся к ней, но Дин придерживает её за плечо. - А я должна была испугаться и быстро всё свернуть? - глумливо спрашивает Оливия, отсмеявшись, - не я пришла искать работу, охотник. К тому же, сделка у меня была не с вами, а с Джоном. Я условий не нарушала, а вот он, кажется, всё предусмотрел. Так что... - То, что было у тебя с Джоном, уже в прошлом, - угрюмо говорит Сэм, - возврати всё назад. Чтобы я... - Я ничего не должна ни Джону, ни вам, - подчёркивает Оливия, - для чего мне помогать вам? - Новая сделка, - говорит Сэм, - ты вернёшь мне мою суть, а мы тебя не убьём. - Ах, мальчики, - качает головой Оливия, - вы ничем не отличаетесь от отца. Я помогла ему и вам, ты остался жив, Сэм, и больше не представляешь интереса для Желтоглазого. А я не хочу с ним... ссориться. - Желтоглазый неизвестно где, - ровно отвечает Дин, - к тому же, прятаться ты умеешь. А мы - здесь, прямо перед тобой. И эта пуля тебя достанет, уж поверь. Оливия кусает губы, но выражения её лица не видно из-за вечерних сумерек. - Вы думаете, это просто осуществить? - спрашивает она наконец. - Но у тебя есть всё, что нужно? - Есть, - неохотно отвечает Оливия, - но я никогда не пользовалась этим заклинанием. Я не знаю, насколько оно получится успешным, и не... навредит ли тебе, Сэм. - Не убьёт ли меня, ты хочешь сказать? - усмехается Сэм. Дин бросает на неё быстрый взгляд и спрашивает: - Насколько это опасно? - Непредсказуемо, - пожимает плечами Оливия. Живёт она в двух кварталах от кафе. Дин по-прежнему держит её на мушке и они медленно движутся по тёмной улице - освещения здесь нет. Сэм нервничает и тоже достаёт пистолет, это не кажется лишним ни ей, ни Дину. Оливия открывает большим ключом старый навесной замок и включает в маленьком предбаннике свет. Это скорее тамбур, чем прихожая - просто узкий промежуток между внешней и внутренней дверью. Внутри - большая комната без перегородок и почти без мебели. Огромный стол, заставленный разнообразной мелочью, стеллажи у стен - на полках стоят склянки, коробочки и фолианты; да большая кровать у дальней стены. - Мне нужно немного вашей крови, - говорит Оливия. Дин понимает, что это неизбежно, но говорит: - Мы сами это сделаем, когда будет нужно, в твои руки кровь не попадёт. Оливия собирается что-то сказать, но вместо этого молча кивает. Она движется вдоль стола, собирая нужные для заклинания травы и порошки, и Дин неотступно следует за ней, держа палец на спусковом крючке. Когда всё собрано, она достаёт с полки тёмный фолиант, обшитый истёртым бархатом, и принимается листать страницы. В тусклом свете свечей поднимается облачко пыли, в воздухе слабо потрескивает и пахнет горелым. - Что ж, - говорит она, - попробуем. Оливия сыплет в круглую каменную чашу заготовленные травы и читает заклинание. Не происходит ничего, только слышны её монотонный шёпот и потрескивание свечей. - Теперь пора, - она протягивает Дину небольшой нож с узким лезвием. - Обязательно твоим? - хмурится Дин. - Нет, - честно отвечает Оливия, - можете и своим, но сделайте это быстро, один за другим. Дин кивает Сэм и быстро режет ладонь. Когда в чашу стекает немного крови, Сэм берёт у него нож и тоже режет руку. Дин не позволяет ей долго держать ладонь над чашей - отбирает нож и вытаскивает из кармана платок. - Всё? - резко спрашивает Дин. - Подожди, - качает головой Оливия. Она продолжает читать заклинание и сухие травы в чаше превращаются в жидкость, смешиваясь с кровью Винчестеров. Над чашей поднимается едкий дым, от которого слезятся глаза, а потом раздаётся негромкий хлопок, и жидкость беззвучно вскипает, чтобы тут же успокоиться. - Всё? - опять спрашивает Дин нетерпеливо. - Разумеется, нет, - раздражённо отвечает Оливия, - вы должны выпить это. - Мы оба? - Конечно, затронуты были вы оба. Дин смотрит на Сэм, она быстро кивает. - Давай, - Дин тянется к чаше, но Оливия быстро говорит: - Нет! Рекомендую вам вернуться домой и лечь в постель. - Но ведь ты сказала, что не знаешь, как это действует? - хмурится Дин. - Вот поэтому и рекомендую, - кивает Оливия, - не рассчитывай на то, что вы выпьете зелье, как содовую, и останетесь на ногах. Дин колеблется несколько секунд. - Ладно, - говорит он, - только перелей во что-нибудь. Оливия морщится, но аккуратно выливает маслянистую жидкость, похожую на нефть, в небольшую бутылку с притёртой пробкой. - Поторопитесь, - говорит она, - думаю, у вас не больше часа, потом это будет просто чёрная жидкая дрянь без полезных свойств. - Спасибо, - быстро говорит Сэм, и Оливия растягивает губы, изображая любезную улыбку. Дин вертит в руке бутылку, рассматривает со всех сторон и осторожно кладёт во внутренний карман куртки. Потом подходит к Оливии совсем близко и молниеносно пристёгивает её наручниками к ближайшему стеллажу. - Небольшая страховка, - говорит он с холодной улыбкой, глядя на застывшую от возмущения Оливию, - на случай, если что-то пойдёт не так. Наручники тоже непростые, как ты понимаешь. Сэм дрожит. Они с Дином уже с полчаса сидят в своей комнате на полу, наглухо закрыв окна и двери. - Мы можем не пить это, - мягко говорит Дин, удерживая её лицо ладонями, - неизвестно, что... - Нужно выпить, - жмурится Сэм, - я почти не верил, что у нас получится. Как я могу отказаться... теперь? Дин гладит её по щеке, убирает волосы со лба и целует. Это едва ли не первый поцелуй с того момента, как их занесло сюда. - Будет так, как ты захочешь, - невесело улыбается Дин. Сэм смотрит на него благодарно. Потом делает глубокий вдох, ненадолго задерживает дыхание и выдыхает очень медленно. - Пора, - говорит она, - давай действительно это сделаем, пока заклинание действует. Они зачем-то раздеваются до трусов, не сговариваясь, и забираются под одеяло. Дин оказывается у стены, Сэм прижимается к нему как можно плотнее. Дин протягивает ей бутылку, и она, не колеблясь, делает несколько глотков. Дин так же решительно опрокидывает в себя остатки зелья. К счастью, у жидкости нет запаха и вкуса, её можно глотать, не морщась, как тепловатую воду. Дин прислушивается к ощущениям, но не чувствует никаких изменений. Сэм обнимает его и смотрит растерянно в слабом свете ночника. - Ничего не чувст... - говорит Дин, и его накрывает чернота. - Слишком опасно, - говорит Бобби, - Джон, ты же понимаешь... - Понимаю, - резко отвечает Джон. И почти сразу добавляет намного мягче: - Прости, Бобби. - Оставь, - машет рукой Бобби, - я всё вижу, не слепой же. Может, поищем другой способ? - Нет времени, Бобби, - с горечью отвечает Джон, - мы не успеваем. Даже сейчас может быть поздно. И другого способа нет, если мы его до сих пор не нашли. Дин слышит это, словно сквозь вату в ушах - он ни на секунду не отходит от маленького Сэма, скорчившегося в постели. Дин старается не плакать. Это слишком сложно для девятилетнего мальчика, но он не может, не должен заплакать. В свои девять лет Дин уже знает, что такое смерть - то, чего заслуживают монстры и демоны. Но не люди, и уж никак не его Сэмми. Дин просто не выживет без него. Голоса Бобби и Джона немного успокаивают: Дин слышит, как отец разговаривает с кем-то по телефону, стараясь не повышать голос. Дин кладёт ладонь на лоб мечущегося Сэмми: он горячий и мокрый. Дину хочется позвать взрослых, но они слишком заняты, а он не может отойти от кровати. Тогда он просто ложится рядом с Сэмом и крепко обнимает его. - Не оставляй меня, Сэмми, - просит Дин. Сэм не слышит. Его дрожь усиливается, а кожа такая горячая, что Дина прошибает потом. На лоб ложится большая ладонь отца. - Как ты, Дин? - спрашивает он. - Ты поможешь Сэмми? - спрашивает Дин в ответ. - Мы постараемся, - мягко говорит Джон, - мне нужно взять его из кровати, Дин. Позволь мне. - Нет! - почему-то пугается Дин, - я не хочу, чтобы он оставался один. "Один" - значит без Дина, Джон это наверняка понимает. - Хорошо, - говорит он, - но мы должны сделать кое-что. Дин смотрит настороженно, и Джон пропускает в комнату высокую странную женщину. У неё белая кожа, ярко-рыжие волосы и тёмные губы. Дину она совсем не нравится. Она смотрит Дину в глаза, так долго, что ему становится не по себе, а потом что-то тихо говорит Джону. Джон хмурится, но кивает, и они выходят из спальни. Полчаса или час Дин лежит, крепко обнимая пылающего, но притихшего Сэма, и почти засыпает. Его будят голоса Джона и той женщины - они на повышенных тонах говорят с Бобби. Кажется, он с чем-то не соглашается или чего-то требует - Дин чувствует себя заторможенным, только боится, что взрослые разбудят Сэмми своими криками. Джон заходит в спальню как можно тише, Дин приподнимает голову и прикладывает палец к губам, взглядом указывая на уснувшего Сэма. Джон меняется в лице и кричит: - Бобби, Оливия! Сюда, скорее! Дин хочет возмутиться, но понимает, что что-то не так. В следующую секунду Сэма буквально вырывают у него из рук, и Джон твердит, как заведенный: - Скорее, ради бога, скорее! И Дин понимает, что не так: Сэма не разбудил крик Джона. - Сэмми! - теперь сам Дин орёт во всё горло, но Бобби хватает его, брыкающегося, и держит очень крепко. - Давайте уже! - говорит он так же громко, как Джон. Оливия торопливо смешивает сухие травы в одном из медных котелков Бобби и неуверенно смотрит на Джона. - Я сам, - кивает он и берёт в руку нож. - Что вы делаете? - в панике орёт Дин. - Бобби! - ещё громче кричит Джон, - унеси его! - Нет! - Дин пинает Бобби ногой в живот и выкатывается из разжавшихся рук. Дин в два счёта оказывается возле Джона, держащего на руках Сэма. - Что вы с ним делаете? - спрашивает он угрюмо. - Пытаемся спасти, - честно и устало отвечает Джон, - Дин, не мешай, пожалуйста. - Я не уйду, - говорит Дин таким тоном, что Джон даже не думает возражать. Дин расширенными глазами смотрит, как Джон делает аккуратный маленький надрез на ладошке Сэма и Оливия подставляет котелок. Кровь течёт туда тонкой тёмной струйкой. Дин кусает губы и молча протягивает руку Джону. - Тебе не нужно это делать, - мягко говорит Джон. Дин руку не убирает, и Джон вопросительно смотрит на Оливию. - Хуже не будет, - пожимает она плечами. Джон крепко берёт Дина за руку и быстро колет ножом. Дин не издаёт ни звука, глядя, как его кровь стекает в котелок, смешиваясь с кровью Сэма. Так же молча он смотрит на вскипающую чёрную жидкость и на то, как Сэму разжимают челюсти и вливают в рот это зелье. Когда Джон опускает Сэма обратно на кровать, Дин молча отхлёбывает из котелка остатки и ложится рядом с Сэмом, крепко обнимая его. Последнее, что он видит, это растерянный взгляд Джона. Дальше - только боль и вспышки в черноте. Искажённые голоса и жар. - Нет, - звенит в ушах голос Оливии, - с Дином ничего не будет, он не подвергался никаким изменениям. - Ты знаешь, что будет, если... - с угрозой говорит Джон, но Оливия перебивает: - Я уверена, с ним не будет ничего. Потом боль становится невыносимой, а вспышки становятся настоящими взрывами, и Дин кричит, не слыша сам себя. Когда он открывает глаза, видит Джона с Сэмом на руках. Сэм кажется совсем маленьким и худым. Джон плачет и Дину от этого страшно. Сэм слабо стонет, открывая глаза, а потом кричит и корчится, будто от сильной боли. - Сэмми! - с трудом выталкивает из горла Дин, бросаясь к нему. Джон не пытается оттолкнуть Дина, когда тот вцепляется в кричащего Сэма. - Почему он кричит? - спрашивает Дин, - что с ним? Ему больно? Сэм открывает мутные глаза, и теперь Дин плачет. Слёзы приносят не облегчение, а новую боль. - Оливия, - мучительно выговаривает Джон, - пожалуйста. - Мы договорились, Джон, - сухо отвечает она. - Да, - кивает Джон, и Оливия прижимает пальцы ко лбу Сэма. Он тут же расслабляется и обвисает в руках Джона. Дин хочет что-то сказать, но его лба тоже касаются прохладные пальцы, и всё погружается в мягкую, тёплую тишину. Просыпается Дин от ощущения жара. Горит всё - лицо, руки, грудь; дышать нечем. Дин отбрасывает одеяло, но отодвинуться от стены не может - он придавлен к самой кромке кровати телом Сэм. Огненно-горячим телом. И таким тяжёлым, что сначала Дин даже этого не осознаёт. Он с трудом приподнимается на локте и несколько раз жмурит глаза, чтобы ушли сухость и муть. Это немного помогает и Дин наконец может взглянуть на Сэм. Нет. На Сэма. Это... это действительно Сэм. Не время сейчас об этом думать, но Дин накрепко убеждается в том, что ему на самом деле безразлично, брат Сэм или сестра. Это его Сэм - и достаточно. Потому что Дин мгновенно, не колеблясь, узнаёт в длинном худощавом парне свою маленькую Сэм. Он весь будто состоит из углов и изломов, лежит так, словно рухнул с высоты, и... Дин пулей вылетает из постели, перепрыгивая через него, и несётся в ванную. Выворачивает кран до упора, срывает с крючка полотенце, суёт его под хлещущую струю, притопывая от нетерпения. И несётся с мокрым полотенцем обратно в спальню, едва закрыв воду. Потому что этот жар... Это жар Сэма, Дин горел только от соприкосновения с ним. Дин бросает на грудь Сэма мокрое полотенце и бежит за вторым. Он понимает, что надо бы набрать холодной воды в ванну и отволочь туда Сэма, но сомневается, что сейчас у него хватит сил на такого верзилу. Дин боится не просто так - кожа Сэма обжигает, и Дин знает, что это не обычная температура, которая бывает при гриппе. Это другой жар, магический, это борьба крови Сэма с кровью Желтоглазого, это... Это может быть конец. Нет, не может быть. Просто нет. Дин вытряхивает на пол сумку, из неё с грохотом и звоном сыплется на пол всякая ерунда вперемешку с одеждой. Дин разгребает этот стихийный завал и находит пузырёк парацетамола. Он не знает, поможет ли обычное лекарство от сверхъестественной заразы, но надеется немного сбить жар. Дин высыпает таблетки на тумбочку и крушит их в порошок основанием тяжёлого нефритового Ганеши - вот ты и пригодился приятель, извини, твой прекрасный хобот полон смысла. Неоднородный белый порошок растворяется в воде плохо, Дин прекрасно понимает, что заставить Сэма проглотить это будет очень сложно. Нельзя влить это в рот бессознательного человека, он может просто захлебнуться. И нет ни капли времени. Дин крепко хлопает Сэма по огненной щеке и его голова просто перекатывается на подушке. Дин стискивает зубы, просовывает руку под плечи Сэма, пытаясь приподнять его, и хлопает по щеке ещё раз. - Эй, - говорит он, - эй, Сэм! Сэм не может слышать, но глаза у него приоткрываются и тело в руках больше не безвольно. - Давай, большой парень, - Дин подносит стакан к его губам и Сэм делает глоток. - Вот, - приговаривает Дин, - отлично, молодец! Но на этом всё и заканчивается - лицо Сэма искажается гримасой - жидкость слишком горькая, его горло сводит спазмом - он хрипит, пытаясь откашляться, и Дин рывком усаживает его, хлопая по спине. Сэм глухо кашляет, хрипит, его тело сотрясается от спазмов, и Дин крепко обхватывает его поперёк груди. Он с отчаяньем смотрит, как только что влитое лекарство льётся изо рта Сэма ему на грудь. Сэм кашляет безостановочно, с его губ летят кровавые брызги, будто его горло разодрано изнутри. У Дина звенит в ушах, а из груди рвётся рычание: - Хрен тебе, желтоглазый ублюдок! Борись, Сэм! Нам ещё задницу надрать нужно... Сам знаешь, кому! Время замедляется. Сэма так трясёт, что он вырывается из рук Дина и соскальзывает на пол, хрипя и задыхаясь. Дин не слышит ничего, видит только извивающегося на полу Сэма. И с ужасом замечает, что кровь струится у него изо рта широкой струйкой, стекает на пол по щеке и подбородку. Дин не думает ни о чём, просто ложится рядом, прижимает Сэма к себе, утыкается лбом в висок и шепчет в окровавленную скулу: - Не оставляй меня. Он шепчет это без перерыва, слова сливаются в гудящую мантру без смысла, но дрожь постепенно затихает, а Сэм ощутимо расслабляется. Дин колеблется несколько секунд, потом прикладывает пальцы к его шее. Пульс очень слабый, но ровный. Дину хочется плакать, но он давит это в себе. Он чувствует себя обессиленным, глядя на испачканного кровью брата, тихо спящего на полу. Обессиленным и счастливым. Он ложится обратно, целует Сэма в мокрый лоб, накрывает их обоих стащенным с кровати одеялом и проваливается в сон. Второе пробуждение немного лучше первого. Если не считать засохшей крови и запаха бойни. Сэм рядом сопит, просыпаясь. Он горячий, но Сэм всегда была горячей, словно температура её тела выше, чем у нормального человека. Так что этот жар Дину нравится, как и то, что Сэм не дрожит. - Привет, - говорит Дин в лохматый затылок. Сэма подбрасывает, он садится рывком и смотрит на Дина ошарашенно. Дина охватывает странным весельем. Он понимает, что это выглядит глупо, но уж больно смешно видеть выражение лица Саманты на лице... - Как поживаешь, Сэмюэль? - спрашивает он, с трудом сдерживая смех. - Я Сэм, - хмурится Сэм, рассматривая свои руки. - Ты Саманта! - теперь Дин уже ржёт в голос. Дину кажется, что он бредит. Но это счастливый бред, радостный. В этом бреду у него есть Сэм. Не маленькая худая Саманта, а долговязый Сэм, жилистый и крепкий. На вопрос, откуда он взялся, у Дина есть однозначный ответ: Сэм был с ним всегда. Он не может представить себе, что испытывал Сэм в женском теле, но точно знает: так легче. Правильнее. Проще, спокойней. Потому что всё это настоящее. Сначала Сэм не вполне понимает, что с ним произошло. Но потом Дин слышит его хриплый вопль из душевой и оказывается в дверях в одно мгновение. Сэм стоит под струями душа голый, покрасневший от горячей воды, и выражение его лица не поддаётся описанию. - У меня есть член, - сообщает он громко и радостно, - настоящий! - Да что ты! - ржёт Дин, - я-то думал - резиновый! Сэм молниеносно втаскивает его, одетого, под душ. Дин матерится и пытается отпихнуть Сэма, но это невыполнимая задача - даже мокрый и скользкий, Сэм держит его мёртвой хваткой. Дин осознаёт, что прижат к его крепкому голому телу и вспыхивает, словно глотнул неразведённого бурбона. С Сэмом, кажется, происходит то же самое. Он нагибается и целует Дина в губы, и это самый прекрасный поцелуй в жизни Дина. Немыслимый. - Получилось, Дин, - говорит он тихо, - у нас получилось. - Получилось, Сэмми, - эхом отзывается Дин. Сэм нежный, сумасшедший и бесстыжий. Пользуется своим нечеловеческим ростом, длиной худых, жилистых рук и ног; обволакивает, оплетает Дина со всех сторон и не даёт двигаться. Сползает горячей лавой по его телу, целует плечи и шею, доводит до исступления, и берёт, усадив на себя. Дин, заполненный изнутри его крепким членом, кончает только от взгляда длинных, мутных, пылающих глаз, окатывает высоким фонтаном семени его грудь, и Сэм хрипло говорит: - Всегда, всегда буду тебя трахать! Дина продирает насквозь этими словами, он сползает с пульсирующего члена, текущего мутными каплями, обхватывает его непослушными пальцами и грубо дрочит, не отрывая взгляда от глаз Сэма. Господи, Сэм кончает тут же, горячо и долго, и Дин сгорает от живого, твёрдого и горячего в своей ладони. Дин ложится на живот Сэма, в эту огненную липкую лужу, и говорит так же хрипло: - Заткнись, придурок, сейчас моя очередь! Сэм без слов переворачивает его, подминает его под себя и усаживается сверху; Дина выбрасывает в недавнее воспоминание - только сейчас Сэм дрочит крепкий, настоящий член, у него такая же узкая задница и длинные ноги, но этот настоящий член в большом кулаке поливает живот Дина настоящей спермой. Они ничего не говорят друг другу, ведь ничего и не нужно. Сэму хватает десяти минут, и он снова трахает Дина мокрым от собственной спермы членом; нетерпеливо и без осторожности, как и Саманта. Долбит упругой горячей головкой сжатый сфинктер, пока не входит до шлёпнувшей мошонки. Он делает то, о чём она мечтала - кончает внутрь и сразу обмякает - и тело, и член внутри. - Маньяк, - говорит Дин. Сэм в ответ только невнятно мычит. Дин не знает, сколько времени проходит. Они трахаются, как ненормальные, и Дин жадно впитывает эти ощущения - от крепкого члена, без осторожности распирающего изнутри, бешеного пульса, наполненности и страсти, горячего пота и резкого запаха спермы, поцелуев Сэма, его рук, и жаркого, твёрдого, тяжёлого тела. - Моя Саманта, - с нежным ехидством дразнит Дин, когда Сэм кончает в него. Разговаривают они мало, зная, что потом поток разговоров продлится до бесконечности. Они едят то, что есть в холодильнике, и Сэм счастлив запасливостью Дина. - Я бы сдох от голода, если нам нужно было бы сейчас куда-то идти ужинать... Слушай, Дин, а... сколько времени прошло? - обрывает он сам себя. Дин чешет в затылке и нашаривает в кармане сброшенной на пол куртки мобильный. - Ничего себе, - говорит он, - мы тут с тобой не меньше трёх дней, Сэм. Надо выбираться. - Пора, - кивает Сэм, - надо разыскать отца. И я готов надрать зад Желтоглазому. У Дина мелькает смутная мысль, но говорит он о другом: - Давай на самом деле собираться, Сэмми. Только прежде проверим... нашу страховку. - Мы не будем убивать её, Дин, - ровно отвечает Сэм, - это была честная сделка. Тем более, нам не помешают кое-какие знания. - Так она с нами и поделится, - фыркает Дин. - По крайней мере, мы попытаемся, - неопределённо машет рукой Сэм. Они приводят себя в порядок и прибирают в комнате, как могут. Собирают вещи, закрывают дверь на ключ и идут прощаться с Лили. - О, - шумно радуется она, - мальчики, я скучала! Но я ведь хорошо себя вела, правда? Я не беспокоила вас, хотя мне было очень скучно. - Лили, - начинает Дин и замолкает. Хмурится, пытаясь понять, что в её облике изменилось, а потом спрашивает: - Лили, ты... покрасила волосы? Блонд тебе очень идёт. - Нет, дорогой, - отвечает Лили своим громким радостным басом, - я всегда была натуральной блондинкой. - Но разве... - осторожно спрашивает Дин, - ты... не была рыжей? - О, - рокочет Лили, - нет, Дино, никогда! Но если ты пожелаешь... Они отдают ключи и прощаются, и Дин терпит даже то, что она опять хватает его за задницу и называет "Дино". - Вы хорошие мальчики, - вздыхает она, - жаль, что уезжаете. Не говорите ничего, я знаю, что вы не вернётесь. Кому нужна жопа мира. Дин смущённо чешет затылок, а Лили обнимает Сэма: - Хорошо выглядишь, ребёнок. Наш воздух пошёл тебе на пользу. Майк, как всегда, вытирает руки ветошью и говорит расстроенно: - Уже уезжаете? Чёрт, мы с вами даже пива не выпили... - Другим разом, Майк, - улыбается Дин. - Нет, - качает головой Майк, - к нам не приежзают специально, здесь нечего делать. Он идёт с ними к машине и ласково проводит рукой по блестящему капоту: - Прощай, красотка! Кажется, я буду по тебе скучать... - Эй, Майк! - смеётся Сэм, - осторожно, Дин ревнует. Майк фыркает и крепко пожимает руку Дина: - Пока, приятель. Хорошей дороги! Сэму он тоже жмёт руку и Дин спрашивает будто вскользь: - Майк, ты ничего не замечаешь? Майк сосредоточенно хмурится, окидывая Сэма взглядом с головы до ног, а потом выдаёт: - Ну, мелкий выглядит намного лучше. Отдохнул, да? Даже в плечах раздался, кажется... - Надо купить тебе нормальные шмотки в ближайшем Волмарте, - неловко говорит Дин, - в моих ты выглядишь так, будто за полчаса вырос на полметра. Сэм смотрит на него, а потом оба ржут, сгибаясь на сиденьях. - На полметра, да? - выдавливает Сэм, провоцируя новый приступ хохота. Дом Оливии пуст. Не просто пуст - выглядит так, будто в нём никто не жил десяток лет. - Хреновые оказались наручники, - хмурится Сэм. Не сговариваясь, Винчестеры возвращаются в машину и едут в центр. Дин уже почти уверен, что и здесь им предстоит разочарование, но вздрагивает, когда вместо витрины кафе видит вывеску: "Лучшие гамбургеры в штате". Они с Сэмом переглядываются и всё же заходят внутрь. Внутри шумно и жарко, пахнет горячей едой и раскалённым грилем. За прилавком стоит Нина и она... брюнетка. - Эй, - весело машет она Винчестерам, - будете делать заказ, парни? Дин кивает и подходит поближе. - Два чизбургера, - говорит он. - Колу, чипсы? - спрашивает Нина. - Пожалуйста, - кивает Дин. Она вешает на металлическую трубку над своей головой листок с заказом и Сэм осторожно спрашивает: - Здесь ведь когда-то было кафе с замечательными ягодными пирогами? Дин бросает предостерегающий взгляд, но Нина отвечает спокойно и дружелюбно: - Не припомню, парни. Да и кому здесь нужны пироги? Тут нет ни лесов, ни болот, откуда ягоды? Еда на самом деле оказывается вкусной, горячей и качественной. Винчестеры расплачиваются, оставляют Нине щедрые чаевые, и берут в машину пластиковые стаканчики с кофе. Они некоторое время сидят, допивая кофе и глядя по сторонам. Площадь выглядит оживлённой. Дин напряжённо высматривает среди толпы хотя бы одну рыжую голову, но не преуспевает в этом. - Это была её страховка Дин, - озвучивает Сэм его мысли. - Интересно, - усмехается Дин, - она на самом деле собрала здесь всех рыжих баб на свете, или они все были крашеные? Как она это провернула? - Теперь мы уже этого не узнаем, - пожимает плечами Сэм, комкая в руках опустевший стаканчик, - манипуляции с памятью - её конёк, сам знаешь. Я вот ещё подумал: она ведь наверняка и Бобби немного мозг подправила, чтобы не помнил её имени. Иначе всё было бы проще. Дин кивает и они ещё немного сидят в молчании. - Мы дошли до края горизонта, - вдруг повторяет Дин слова Сэма, - мы дошли, Сэм. Куда теперь? Сэм смотрит на него с неопределённой улыбкой: - Мы дошли, Дин. Теперь можно и обратно. Обратная дорога не похожа на предыдущие поиски неизвестного городка. Нельзя сказать, что она лишена нервозности, но Дину нравятся собранность и уверенность Сэма. Это вселяет надежду, на то, что они со всем справятся. Именно с тем, о чём говорил Дин во время трансформации Сэма: надрать несколько задниц, вовсе не мифических. Дин полон смутных тревог, но не может ничего сформулировать даже для себя, списывая это на сумбур последней недели. Ещё дорога отличается тем, что у них не осталось внутреннего запрета, они не отталкивают друг друга, не отрицают влечение. Вернее, Дин не отталкивает Сэма. Они занимаются любовью в первом же приличном мотеле, используя неожиданное везение - им достаётся самый отдалённый коттедж. И Дин проникается, пропитывается насквозь этим чувством, жадно подмечая различия и радуясь им. Сэм не ведёт себя, как Саманта. Он нежен, хоть и напорист. Не похож и на себя самого у Лили - дикость первых дней прошла, в нём сейчас нет отчаяния, а жадность переплавлена в бесстыжую, постоянную, ненасытную нежность. Да, можно сказать, что Дин изучает Сэма. В дороге полно времени для наблюдения. Совсем не сложно одновременно смотреть в зеркало и на сидящего рядом Сэма. Сэм в мужском (своём, о Господи, своём!) теле спокойный, ласковый, уверенный. Дин даже переживает, что Сэм - большая девчонка, чем Саманта, хотя прекрасно знает, что это не так. Сэм огромный. Чуть позже Дин понимает, разглядев долговязое тело, как следует: Сэм огромный по сравнению с Самантой. На самом деле он очень длинный и жилистый, у него чётче скулы и тяжелей подбородок, но он, конечно же, ещё мальчишка. Крепкий и высокий, но мальчишка. И всё равно это нечестно - мелкий Сэм почти на голову длиннее Дина. Перед последним отрезком дороги они ночуют в очередном мотеле, Сэм крепко прижимает к себе Дина, но Дин всё не может уснуть. Они не занимаются любовью, но Сэм целует его - мягко, почти не размыкая губ, словно не желая тревожить. Сэм такой нежный, в который раз подмечает Дин, и это совсем не похоже на грубую, сладкую, ненасытную жадность Саманты. Или же его собственную жадность первых дней, когда он обрёл своё настоящее тело. Кажется, он хочет довести Дина до обморока. Или сделать так, чтобы тот хоть ненадолго забыл о своих тревогах. Дин ничего не говорит о них Сэму, но понимает, что он всё чувствует. И поэтому даже не думает сопротивляться, наоборот - с радостью принимает его ласковое сумасшествие. Это действительно успокаивает, но когда Дину удаётся провалиться в сон, он видит повзрослевшего Сэма в белом костюме, пылающие каменные стены и Желтоглазого, хотя не знает, как тот выглядит; ещё он видит себя - окровавленного и задыхающегося; и белобрысого крепыша с пронзительным взглядом и улыбкой, от которой невыразимо страшно. Сэму он и в этот раз ни о чём не рассказывает. Когда они въезжают на свалку Бобби, ночной кошмар улетучивается полностью и Дин торопит Сэма, замешкавшегося в машине. - Получилось, Бобби, получилось! - орут они оба, взбегая по лестнице. - Не орите с порога! - повышает голос Бобби, - скажите, как нормальные люди. Бобби прячется за привычным ворчанием, так легче скрыть, что голос слегка дрожит. Он оборачивается на крики и топот Винчестеров, и ему не удаётся сохранить бесстрастное лицо, он смотрит на двух вкатившихся в дом парней и чувствует, как сильно колотится сердце. Бобби шокирован размерами Сэма, но это Сэм, без сомнений - он такой же неуправляемый, какой была Саманта. Пока Бобби пытается привыкнуть к этой мысли, Сэм подлетает к нему и подхватывает на руки с лёгкостью - Бобби только рот открыть успевает. Орущий Дин врезается в них и крепко сжимает обоих. Бобби рявкает, перекрывая балаган: - Отпустите, идиоты! Его тут же опускают на пол, и он смотрит на две сияющие физиономии. Господи, который неизвестно где. В них столько счастья, которого Бобби не видел с самого детства. С того момента, как... - Идиоты, - говорит он уже ласково и расплывается в улыбке.