«Привязан к кровати, с пеной у рта, Одержимый свободой — безвольный дурак. Я под дозой снотворного и нейролептиков Буду желать вам добра и любви. Это все, что по силам мне — не больше, не меньше.»
∆∆∆
В темной комнате своего кабинета, освещаемого лишь настолько лампой, открываю бутылку виски, к которой желал притронуться весь этот чертов день и сажусь на мягкий диван. Жидкость обжигает горло, и становится хорошо. Эта работа сводит меня с ума. — Плохой день, Ю Кихён? — спрашиваю я сам себя шёпотом и усмехаюсь. — Да, у меня был странный пациент. Обыкновенные псевдогаллюцинации, которые я наблюдаю каждый день. Стандартное искажение восприятия собственного «я» — видит себя Сатаной из преисподней. Но что же с ним не так? Что? Я прикрываю глаза всего на секунду и мгновенно проваливаюсь в сон. Но это блаженство длится не долго — в нашей профессии всегда так. — Доктор, пациент из тридцатой палаты плохо себя чувствует, — в мой кабинет врывается санитар с отпечатком подушки на щеке. Красные глаза от недосыпа — обычно дело для нас всех. Я поднимаюсь на третий этаж и вхожу в палату. Им Чангюн смирно лежит в постели, длинные волосы раскиданы по подушке, на лбу испарина. И взгляд совсем другой. Такой жалкий и беспомощный. — Вам приснился плохой сон? — спрашиваю, осторожно подходя к кровати, но всё ещё соблюдаю дистанцию. — Доктор, вы говорили, что я болен. Говорили, что лекарства вылечат меня, но почему новые «воспоминания» врываются в мою голову? Почему? — слёзы на его глаза выводят меня из колеи. Куда делась та жуткая ухмылка, прожигающий взгляд? Ах да… Нейролептики. — За один день не выздороветь. Нужно пройти курс лечения, и вам станет легче. Не знаю, что меня заставляет положить руку на его макушку и успокаивающе погладить по темным шелковистым волосам… Но его это успокаивает. Он прикрывает глаза и расплывается в улыбке. Слёзы скапливаются в уголках глаз и стекают к вискам, теряясь в густых волосах. — Спите спокойно, Им Чангюн, я обещаю, что вылечу вас. Я не помню, как засыпаю сидя на коленях у кровати пациента. Эта ночь оказалась выматывающей не только для меня.∆∆∆
— Здравствуйте, Нам Джихи, — в очередной раз здороваюсь с пациенткой и усаживаюсь на стул поодаль кровати. Эта пациентка поступила неделю назад, и улучшений всё ещё нет, но ежедневный обход никто не отменял. Мне приходится вновь разговаривать с ними. — Я хочу есть. Я очень хочу есть! — безумный взгляд мечется от меня к санитару и обратно. Она кривит рот, обнажая клыки и облизывая их покрасневшим от укусов языком. — Вы сами отказываетесь от больничной еды, — спокойно объясняю я, уже заранее зная, что она ответит мне. — Я не могу есть человеческую еду, она не переваривается в моём чреве! Я могу есть только мясо младенцев. Дайте мне съесть младенца, я хочу крови! Мы пытались приносить ей сырую говядину, выдавая это за «мясо младенцев». Первое время она действительно ела это, но теперь и от этого мяса она отказывается. — Вы обманываете меня! Все время лжёте! Это не мясо младенца, меня тошнит от человеческой еды, сколько раз вам повторять! — она трясёт головой и снова прикусывает свой язык. Кровь тонкой струйкой стекает по губам и подбородку. — Переводите её на энтеральное питание, — говорю я своему коллеге и встаю со стула. — И вколите Резерпин, чтобы успокоилась. Ей вводят через нос трубку для питания и вливают смесь. Надеюсь, это хотя бы даст нам время на лечение. Иначе, без еды она долго не протянет. Мне нужно продолжать обход, но я стою у двери в тридцатую палату и не решаюсь войти. Пальцы сжимают ручку до побеления костяшек. — Я слышу ваше сердцебиение даже отсюда, — из палаты доносится слабый голос, и мне приходится войти и сделать вид, будто не понимаю, о чём он. — Гляжу, ты сегодня в хорошем настроении, Чангюн? — стараясь не смотреть в его темные глаза, я присаживаясь на стул и открываю историю болезни. — Смотрю, после ночи у моей постели, вы решили стереть границы «пациент-доктор», и перешли на «ты»? — усмехается юноша и с весёлым прищуром смотрит в мои глаза. Не буду отводить взгляд, как трусливый кролик. Я здесь главный, и это он должен отводить взгляд. — Я просто подумал, что так нам удастся все же поговорить о твоих «воспоминаниях». — Хорошо, раз вам это так важно. Я расскажу. Но обещай, что не будешь смотреть на меня, как на психа, Ю Кихён. Обещай. В его глазах беспомощность и надежда. Надёжна на то, что кто-то поможет ему разобраться в себе, доказать свою правоту или поможет выбраться из этого водоворота галлюцинаций. — Обещаю, — щелкаю ручкой, показывая, что я весь во внимании. Я запишу каждое твоё слово, Им Чангюн. Я действительно хочу помочь тебе справиться с этой болезнью. — Сначала я стал видеть историю Люцифера — всем известную, когда отец выгнал его с небес, затем он основал свое царство — ад, где правил и управлял мелкими демонами. Затем мы хотели восстать против отца, свергнуть его с трона. Но он знал все наперед — он создал на нас всех тюрьму, наложил на меня печать, сдерживающую мои силы. Все демоны заточены глубоко в оболочке слабого тела — в людях. — Так я тоже демон, по-твоему? — Да, все люди — спящие демоны, не помнящие своего начала. Ты веришь мне? — Я верю… Верю. Психиатры с опытом знают, что пытаться переубедить больного не имеет смысла, нужно быть с ним «на одной волне». Здесь помогут лишь препараты и дальнейшая реабилитация. — Я знал, знал, что ты поверишь. — Почему ты искал именно меня? — меня мучает этот вопрос с тех пор, как он поступил в нашу больницу. — В моих воспоминаниях есть ещё кое-что. Когда мы умираем — мы не попадаем в ад или рай, мы перерождаемся в тех же людей, высшие демоны перерождаются в своих же обличьях, а мелкие демоны сменяют лица, словно маски. Мы проходим эти круги ада здесь. Варимся в этом котле бесконечность. Вот, что такое настоящий ад. Я помню каждую свою предыдущую жизнь, и каждая жизнь заканчивалась встречей с одним человеком — с тобой. Я помню твое лицо. Ты пытался помочь мне вернуть мой дьявольский облик, мои силы, и каждый раз случалось что-то, от чего мы оба умирали и вновь перерождались. Поэтому я искал именно тебя. — Расскажи, как появилось твое первое «воспоминание»? — я записываю каждое слово и словно втягиваюсь в эту историю. Нет, нужно оставаться хладнокровным. Нельзя верить в чужой бред — это болезнь. — Мой отец выгнал меня из дома, мы жили в Америке. Я решил переехать в Корею, откуда исходили мои «корни». Здесь я увидел рекламу психиатрической больницы, на которой был изображён ты. И тогда появились первые воспоминания. — Чангюн выдерживает паузу, словно собираясь с мыслями. — Изначально я не хотел рассказывать о них. Я хотел найти тебя и познакомиться, подружиться, как с обычным человеком, в обычной жизни. Но это было слишком сложно. Я лишь мог наблюдать со стороны, все никак не мог решиться. А потом я подумал, вдруг это действительно болезнь? И тогда я пришел сюда. Мои мысли перемешались. Для псевдогаллюцинаторного бреда все это звучит слишком логично. Звучит так, будто это действительно могло случиться. Я ловлю себя на мысли, что втягиваюсь в фантазии больного мозга, но ничего не могу с этим поделать. Мифология всегда притягивала меня в свои загадочные лапы. Я делаю заметки в истории болезни: «Предварительный диагноз: Шизофрения. Синдром Котара. Религиозный бред». Но я могу ошибаться — недостаточно информации. Мне нужно узнать больше, нужно соединить все в один пазл. — Это все, что ты видишь в своих воспоминаниях? — Да… — Чангюн замешкался. Он явно что-то недоговаривает, но я не рвусь вперёд паровоза, я намерен выяснить это, но позже. Он сам расскажет, когда будет готов — я уверен в этом.«Терпи и смирись. Слушай внимательно — По правде, вся эта херь — Стенограмма того, что пытался сказать Нам один из демонов Аннелиза Михеля. Не просто афазия, ересь и бред. Искуситель сжимает где-то внутри меня Центр Брока и щекочет нерв. Это он говорит на латыни: Carpe diem. Memento mori. Технически, он взаперти, Так что можно считать, Что мы с ним в сговоре.»
∆∆∆
Конец обхода пациентов заканчивается моей истерикой в служебном туалете. — Что вас беспокоит? — Внутри меня словно что-то сидит. Это демоны, он в моих лёгких… Или в душе. Они словно пытаются вырваться, царапают, пытаются разорвать мои внутренности. Доктор, вы мне верите. — Конечно, верю. Почему? Почему все мои пациенты говорят о демонах? Один считает себя Сатаной — владыкой ада. Стопой просит на обед мясо младенцев. Третий утверждают, что внутри него сидят демоны и пытаются вырваться наружу! Где обычные пациенты? С типичными травмами. Где целители и ясновидящие, «лучшие друзья президента»? Где космические солдаты, миссия которых спасти Землю и Вселенную он межинопланетной войны? Где они все? Я закрываю покрасневшее лицо руками, вцепляюсь пальцами в волосы. Я должен успокоиться… — Я не верю, не верю вам. Умываюсь и иду в кабинет, надеясь утопить навязчивые мысли в алкоголе. Вскоре бутылка коньяка пустеет, и мне хочется увидеть Чангюна. Даже не успев переступить порог палаты, тут же задаю мучающий меня вопрос: — Как вернуть твои демонические силы? Он просит меня закрыть дверь, и я повинуюсь ему. Я вновь будто под гипнозом. Ткань смирительной рубахи с треском расходится, из дыры выглядывают острые длинные чёрные ногти. И меня совсем не интересует скорость их роста, я жду, что он собирается делать дальше. Мой взгляд скользит по его изящным пальцам, по рукам с выступающими под кожей венами, по вздымающийся груди к шее с ярко пульсирующей артерией. Взгляд останавливается на тонких губах, вытянутых в едкой ухмылке. Как же она меня заводит… Чангюн вновь прижимает меня к стене, как в первый день нашего знакомства. Я не могу оторваться от его темных глаз. Он гипнотизирует меня, заставляет подчиняться, верить ему. Он целует страстно, прикусывает мою губу, вырывая томный вздох. Впивается острыми ногтями в мои бедра, заставляя все тело сотрясаться от вожделения. Язык скользит по зубам, сплетается с моим… — Ты должен сжечь церковь, в которой меня крестили все мои перерождения. Я не удивляюсь, не боюсь. У меня нет замешательства. Я готов сделать все, что угодно, чтобы ещё раз почувствовать вкус его губ. Если он псих, то и я тоже. Двое сумасшедших — хорошая пара. Я не высказываю согласия — он и сам знает, что я готов пойти на что угодно ради него. Я полностью в его подчинении.∆∆∆
В церкви пахнет ладаном и вином. Взгляды с портретов Святых направлены прямо в мою сторону. Они следят за каждым моим шагом, я чувствую. Но я не боюсь. Я уже переступил эту границу адекватности. Свеча за здравие. Одна, вторая… Я словно случайно поджигаю рукав своей кофты, сбрасываю её на покрытый коврами пол. Огонь распространяется медленно, и жду, когда выйдет священник или служитель и остановит моё безумие. Но никого вокруг нет — зал абсолютно пустой. И только тысяча взглядов Святых смотрит прямо на меня, прожигают мою сгнившую душу. Я выбегаю и падаю коленями в густую зелёную траву. Полыхающая ярким пламенем церквушка уже кренится на бок. Я оставил здесь последние остатки своего разума. И они сгорели вместе с изображениями Святых. По дороге в больницу я не встречаю ни одной машины, ни одного человека, не слышно даже пения птиц, словно я в вакууме — лишь противный звон в ушах. Больница пуста, ни медсестер, ни пациентов, ни санитаров — все словно вымерли. Меня манит лишь тридцатая палата — единственная, в которой горит свет. Я вхожу и тут же падаю на колени. Чангюн расправляет пушистые черные крылья, растущие прямо из его спины, протягивает мне руку с черными скрюченными когтями и едко ухмыляется. Я бросаюсь на него и впиваюсь в его губы, сминая их и посасывая. Я не могу оторваться, это словно готов воздуха для меня. Он отстраняется, обхватывает руками моё лицо и смотрит прямо в глаза. — Ты сделал это.«Это правда! Я могу хоть сейчас доказать. Так откройте глаза, развяжите мне руки, Позвольте сказать, что Земля — это шар, Но мне верить нельзя. Ведь я шут, я смеюсь над тобой. Мне плевать, что сотрешь моё имя. Во мне сидит бес, если можешь, прости меня.»
Он смотрит в мои глаза, и я начинаю вспоминать — все, что он говорил, правда. Я вновь падаю на колени, адская боль пронзает спину — черные кожаные крылья пронзают тонкую кожу, прорезаясь наружу. Растут острые клыки, царапая губы, и удлиняются ногти. Я — пересмешник дьявола. Я демон! — Пойдем, Кихён. Мы будем править адом вместе, — он протягивает мне когтистую руку, и я хвастаюсь за неё, как за последнюю нить своей бессмысленной лживой жизни. Небо окрашивается в алый, иллюзорный мир, созданный Богом, рушится. И мы одни против всех.∆∆∆
— Ну что, он очнулся после утренних транквилизаторов? — доктор Им Чангюн входит в тридцатую палату и смотрит на бледного юношу. — Да, но он всё ещё в бреду. — Чангюн, не бросай меня… — шепчет Кихён. — Не бросай. — Мы обязательно вылечим тебя, хён, — он накрывает своей ладонью холодную руку бывшего коллеги и с сожалением смотрит на измученное лицо. «История болезни Ю Кихёна. Возраст 27 лет. Профессия: психиатр Анамнез заболевания: после психотравмирующей семейной ситуации появились псевдогаллюцинации, религиозный бред. 17.07.23 года сжёг церковь. На приеме объяснял свои действия желанием помочь Сатане вернуть его правление в аду. Анамнез жизни: злоупотреблял алкоголем. Назначить: нейролептик Резерпин, полный покой, энтеральное питание, так как пациент не в состоянии самостоятельно пережёвывать пищу. »