покажи, как меня любишь

На публике Андрей казался воплощением всего невинного, ангельского. Такого как он хотелось поставить как дорогую вазу из императорского фарфора на стол и смотреть, потому что не дай боже кто-то заденет это светловолосое чудо. Глядя на это милое личико и светлые кудряшки, нельзя было представить, что Ноилс полезет куда-то в драку. Он безумно любит нарываться и бесить, делая одновременно с этим щенячий взгляд, словно не специально, будто просто немного глупенький и не подумал. На это большинство и покупается, прощая всякие дебильные шуточки и не менее идиотские всратые подкаты. — Русь, а, Русь. Почему один тут такой красивый в трусах? Почему не без? — Ты отъебешься когда-нибудь от меня? — Нееет. Андрей ярко улыбается, протягивая это злосчастное «нееет», заваливаясь на диван к Руслану и падая всем телом на него, кладя голову на чужое плечо и забирая мундштук из татуированных пальцев. Изо рта вываливаются тяжелые белые клубы дыма, которые окрашиваются то в фиолетовый, то в розовый, то в нежно-голубой цвет, растворяясь в воздухе. — На место верни. Тушенцов рывком забирает к себе обратно. Сам мундштук какой-то склизко-сладкий. Он бы блеванул, если бы пьяный мозг не догадался, что это блеск для губ. Но все равно мерзость ебаная. Он брезгливо осматривается вокруг, останавливая взгляд на футболке Андрея, и вытирает о нее. — Эй, это неприлично. — Никогда нахуй не бери мой шланг. Испачкал весь, блять. — Какой из? Снизу вверх пытается заглянуть в темные глаза, которые снова равнодушно смотрели куда-то в сторону то барной стойки, то пустующей сцены. Ноилс проводит легонько пальцами по чужой скуле, но даже то, что Руслан дергается в сторону, не останавливает его — если бы ему не нравилось, то давно ушел бы или ударил, а так каждый раз «терпит». Всем бы такого терпения. Великомученик Руслан. — Ну, чего ты, Русик? Не первый раз же. Шепотом произносит на ухо, пока рука опускается все ниже и ложится на штанину, поглаживая и приближаясь все ближе к паху. — Отъебись. — Это означает не здесь? Я могу под стол. Андрей убирает руку и, облизывая приторно-сладкие губы и все также глядя на него, начинает сползать вниз под некоторые недоуменные взгляды из толпы. Его почти сразу же Руслан хватает за ворот, грубо поднимая наверх. — Сука, не смей. Он поднимается сам и зло уходит, грубо утаскивая за собой и Ноилса, который и так еле плетется рядом, просто стараясь хотя бы не упасть. Вряд ли его колени доживут до завтрашнего утра, но пока что хочет их хотя бы немного поберечь. Тушенцов стоит курит. Можно было бы даже сказать, что очень спокойно и равнодушно, словно никто до него опять не доебался, если бы тот не тупил в горящий экран смартфона, гипнотизируя подъезжающую иконку желтой машины. Андрей прилипает к нему снова, сразу же заглядывая в экран. — О, ты запомнил мой адрес. Это так мило. — Он громко смеется и глупо ерошит чужие темные волосы, делая на голове куст. Почти сразу же получает шлепок по руке. Не больно. И не обидно тоже. — Хотя, конечно. запомнил. Сколько ты там раз был? — Столько же, сколько ты получишь, если не заткнешься. — По жопе? — Андрей уже буквально виснет на нем, обнимая за плечи и сминая ткань худи. Знает, гаденыш, что тут с ним ничего не будет за это. — Или в? Руслан сам открывает дверь такси и без какого-либо «здрасте» заталкивает того на заднее сиденье так, что Ноилс мешком падает на сиденья. Не успевает опомниться, как сразу же получает по ногам кроссовком, а после дверь захлопывается. Спасибо, что хоть так не отбил. Пара секунд кажутся вечностью. Андрей начинает думать, что его нежный сорвался с крючка, но передняя дверь открывается. — Поехали. — Грубо вы со своим попутчиком. — Заслужил. — Понимаете, молодой человек, никто не заслуживает такого плохого отношения. Вот мне… Вся дорога, все душные пятнадцать минут, проходят под старческий бубнеж про то, что раньше было лучше, добрее, веселее, светлее. Тушенцов закрылся капюшоном и смотрел на пролетающие огни зданий, пока Ноилс дал волю своей пиздливости, то поддакивая, то возмущаясь, чуть не перелезая на передние сиденья. Не то чтобы ему нравилось и хотелось общаться с каким-то водилой, который еще нынешнее поколение несколько раз педиками и пидорасами обозвал, но почему бы и нет. А вообще дед прав. Хорошо, что не знает, насколько именно. Андрей даже обернулся посмотреть на него, когда они вышли из машины, и играючи коснулся губами виска Руслана, снова увернувшись от оплеухи. С рефлексами у него все еще слишком хорошо. Тушенцов по-хозяйски заходит в его квартиру, скидывая кроссовки куда-то в угол и работая подставкой для Ноилса, который не мог также снять свои, а потому одной рукой держался за чужое плечо, тихо кряхтел и ослаблял шнурки. — Очень романтично. Аж хуй встал. — О, уже? У тебя остались те трусы «всегда готов»? — Я их кислотой облил и вывез в лес. — Жаль, тебе шли. — А тебе идет закрытый рот. — Тебе тоже. Андрей впивается в губы и целует, руками залезая под худи. Гладит по бокам, животу, опускается рукой ниже к штанам, залезая под резинку и проводит рукой по чужому стояку и большим пальцем на уретру давит. Руслан шипит в поцелуй, специально цепляя зубами нежную кожу, которая, как обычно, с утра будет отсвечивать ссадинами и синяками, и шумно выдыхает, когда это прекращается. Тушенцов загребает на руки Ноилса, утаскивая того в спальню, потому что эта прелюдия могла длиться до бесконечности. Этот по-ангельски выглядящий чертенок может хоть до самого утра доканывать кого-угодно. Опускает того спиной на кровать, нависая сверху. Было бы полностью темно — было бы, возможно, лучше, а так он прекрасно видит как в неоново-розовом свете в светлых глазах пляшут и водят хоровод черти. Руслан припадает к нежной шее, то целуя, то кусая, зализывая, а после снова повторяя из раза в раз, пока Андрей почти успешно пытается вытащить того из мешка ткани и стащить треники. Тот чуть ли не хнычет, когда Руслан с него стягивает футболку, а после с силой сжимает и разводит ягодицы, короткими ногтями царапая кожу. Андрей пальцами хватает темные волосы, пытаясь подтащить к себе, выше. Руслан отрывает шаловливые ручонки и от своих волос, и от тела, держа их за запястья одной рукой вместе, а второй обхватывает их его же ремнем. Использовать этот аксессуар как наручники его же сам Ноилс и научил. Хотя это умение только с ним и пригождалось. Он протягивает оставшийся длинный конец к спинке кровати и фиксирует чужие руки так, чтобы не слишком сильно тянуло, но при этом двигать ими Андрей не мог. Тушенцов прекрасно понимает, что синяки на запястьях у того останутся, но совсем не переживает по этому поводу. Он уже спокойней нежно целует под шеей, прикусывая, но слегка, спускается ниже, кусая сосок и сжимая пальцами другой. — Руся, ну, блин. Ноилс громко стонет, откидывая голову и дергая несколько раз руками на пробу, стирая кожу на тонких запястьях. Руслан наощупь находит почти пустой тюбик смазки с голографическим значком анаши. Даже помнил как сам по приколу его купил и притащил, думая, что будет смешная шутка. А теперь эта «шутка» от их приколов уже заканчивалась. Ноги чужие шире раздвигает и льнет к животу, мокро целуя и спускаясь все ниже, пока выдавливает на пальцы густой лубрикант и указательным обводит кольцо мышц. Видит как тот натягивает руки, тянется к нему. Прекрасно знает, что этот дьявол в покое ни на секунду не оставит его, если ремень освободит запястья. Потому оставляет все как есть, игнорируя жалобные хныканья, и добавляет второй палец, мягко растягивая. Свободной рукой гладит тело под собой, сжимая, проходясь пальцами по ребрам. Покрывает поцелуями внутреннюю часть бедра и слегка кусает, задерживаясь и оттягивая кожу, отпуская. За что получает коленом по голове и слышит доносящееся сверху «извини». Добавляет еще палец, наконец-то слыша не заглушенные всхлипы, а долгожданный стон. Вытаскивает их, отдаляясь и вытирая о простынь. Взгляд задерживается на милом личике с покусанными и опухшими приоткрытыми губами. Грудная клетка тяжело вздымается. Из легкого транса его выводит довольно неприятный удар пяткой в плечо. — Я знаю, что я красивый. Давай уже. — Да, красивый. Андрей сначала округляет глаза, смотря удивленно, и хмурится. Это первый раз, когда Руслан сказал что-то такое ему, а не привычное «заткнись», «отъебись» и «уебан». И Тушенцов пользуется этим секундным замешательством толкается в обмякшее тело до упора, выдыхая. — Сука, какой ты узкий. Узкий, горячий, мокрый, податливый, громкий до охуения. И весь его. Все же Руслан боялся переборщить, но получить еще раз коленом или пяткой ему тоже не хотелось. Почти сразу наращивает темп и лицом утыкается в розу на шее. Придерживает того за бедро, приподнимая ноги чужие чуть повыше, что входить еще глубже, чтобы Андрей перестал закусывать губки, чтобы окончательно потерял контроль, чтобы просто жмурился и кричал от чувств и звезд перед глазами. Тушенцов никогда не признается никому в этом, но ради такой картины эпохи Ренессанса в неоновых цветах он и приезжал каждый раз, каждый раз давал себя «уломать», вгонял лично себе в вену, протыкая татуированную кожу, эту «дозу». Он тяжело дышит и глухо рычит на ухо, убирая руку с бедра и кладя ее на чужой член, сначала медленно проводя от основания до головки, а после все быстрее в темп того, как сам вбивается в это тело. Видит краем глаза, как Андрей буквально бездумно выкручивает руки, сдирая светлую кожу о грубый ремень, из искусанных почти в мясо губ постоянно вырываются то рваные выдохи, то стоны. Тот поворачивает голову и прижимается лицом к его, а когда Руслан упирается лбом в чужое плечо, Ноилс зарывается носом в его волосы, зачем-то кусает и тянет на себя. Горячая сперма пачкает кожу, а Андрей глубоким стоном оглушает, безвольно откидываясь головой на простынь и глазами упираясь в потолок. Руслан добивает обмякшее тело, впиваясь зубами в кожу и кончая глубоко внутрь. Во рту появляется вкус крови. Он переваливается на спину рядом, пытаясь отдышаться, но понимает, что они оба пиздец грязные, так что в душ все равно придется идти. — Русик, развяжи. — Будешь так спать. Руслан уворачивается от чужих потуг его задеть и под недовольный, но милый взгляд отстегивает и ловит руки, которые безвольно падают на кровать. Он смотрит на шею и на плечо, которые были все в небольших синяках, некоторые из которых отдавали желтым, некоторые фиолетовым, некоторые краснотой. Про руки тоже говорить нечего. На бедрах также красовались следы от его пальцев. — Ахуеть. — Ты каждый раз ахуеваешь, а самому тоже нравится. У Андрея голос осипший и смешливый. И почему-то серьезный. У Тушенцова с каждым разом все сильнее складывалось ощущение, что это его читают как книжку открытую, а не он. — В следующий раз я тебя так. Тебе понравится, поверь. Ноилс чмокает его в губы легонько, едва касаясь, и небрежно проводит по волосам, морщась от боли в руке. Руслан отстраняется, вставая за влажными салфетками, и возвращается обратно, широкими движениями, грубовато вытирая внутреннюю сторону бедра, ягодицы и живот. Он бы мог долго смотреть на то, как из жопы Андрея вытекает его сперма, но со стороны это выглядело бы странно. — Все. Отдыхай. — Принеси водички, а. — Обойдешься. Но все равно встает, шурша пачкой и сгребая в одну руку все использованные салфетки. Выкидывает их в мусорку и набирает стакан воды из фильтра, неся обратно. Завороженно и зевая, наблюдает за тем, как Ноилс жадно присасывается к холодной воде, будто из Африки прилетел, и забирает стакан, а сам идет в душ, смывая чужую сперму со своего живота. Полощет рот, сплевывая розовую воду, и возвращается обратно, ложась на спину рядом и под головой того руку протягивает, притягивая поближе к себе Потому что знает, что Андрей любит так спать, обнимая его.