Личное и работа

      Косицкий уже пару минут как почти что неотрывно наблюдает за Викой. Точнее — за тем, как она сосредоточенно, склонившись над кипой разношёрстных бумажек и небольших книжочек, вчитывается в их содержимое. Уже разу по пятому, не меньше. Вглядывается в её растрепавшиеся к вечеру кудряшки, как-то совершенно по особенному почти что сияющие в свете его новенькой лампы. Прослеживает, как она выводит ровные строчки в наполовину исписанном блокноте…       А когда Берсеева тяжело вздыхает, ручку на стол выронив и голову склонив к как опора поднявшейся руке, не выдерживает.       — Вик, да убери ты уже эти бумажки!       Исполнения ею этого предложения не дожидается и, уверенно склонившись над столом, вытягивает у Вики из-под руки сразу несколько где-то исписанных ровными буковками, где-то наглухо перечёркнутых листов с распечатками. Откладывает в сторону, для верности ладонью прижимая — чтобы майор уж точно не забрала всё своё богатство — и глаз от неё отводить всё так же не спешит.       Смотрит не так чтобы сердито. Не такого вечера он всё-таки ожидал. Скорее обеспокоенно. В самом деле, сколько можно работать?! Хоть бы на минуточку о собственном здоровье задумалась. Физическом там, и что не менее важно — психическом. А то вот — на людей начала уже по необъяснимым причинам набрасываться. Так, глядишь, и понравится ещё.       — Дай мне разобраться, — Вика тянется за всей этой исписанной стопкой, не замечая как будто бы взгляда Косицкого, но тот лишь подальше отодвигает бумаги, в их сторону даже и не взглянув. — Сева! Я от предположений теперь не засну.       — Так ведь рано ещё засыпать, — пожимает он плечами, и взгляд его наконец получает возможность встретиться с Викиным. — Тебе ведь Вайсберг сказал уже, что Максимов мог специально спровоцировать этот свой гипертонический криз, чтобы попасть в больницу и обеспечить себе алиби.       — Только мы этого ещё не доказали, — резонно отмечает Берсеева и не менее резонно, чуть понизив голос, добавляет: — или не опровергли. И пока у нас нет такой информации, нужно позаботиться о наличии других версий. Чтобы не сидеть потом у разбитого корыта.       Вика заявляет это своим привычным психологически-рабочим тоном, и Косицкий, не сдержавшись, запрокидывает голову к потолку и, сопроводив всё действо тяжёлым выдохом, закатывает глаза — совсем как студент, двадцатый раз за неделю вынужденный слушать от профессора один и тот же пример по одной и той же теме, да ещё и пройденной до этого на прошлом курсе.       — Вика, — зовёт капитан, ловко по новой перехватывая её взгляд и откладывая уже на ближайший кухонный шкафчик ту самую, растрёпанную стопку бумаг, что Берсеева вновь попыталась вернуть себе. — Вот чего ты бежишь вперёд… вперёд расследования? А? Ещё ничего не проверили, ничего не выяснили, а ты уже сидишь и думаешь, как быть, если Максимов не виноват. А если виноват? — разводит он руками, взметнув на подругу вопросительный взгляд.       — А если виноват, то мы быстрее закроем дело.       — Нет, Вика, — машет головой Косицкий. — Если он виноват, а ты сидела и весь вечер строила версии, считая за данное его невиновность, — ты попросту потратила своё время. Мы потратили время, — исправляет он, состроив обречённо-недовольную мордашку и для верности попеременно рукой указав то на неё, то на себя самого. — Просто так.       Косицкий поднимается на ноги, буквально всем телом чувствуя, как Вика провожает его взглядом, не отрываясь, как кажется не на миг. Делает несколько шагов до окна и, не задержавшись даже минимально возле него и не взглянув на происходящее за стеклом, возвращается обратно. Замирает возле стола, встречается с Берсеевой взглядом и ноток недовольства всё же добавляет в голос.       — Вообще-то я думал, что мы выпьем вина, посмотрим какой-нибудь фильм…       — Так ведь мы пьём вино, — ничуть не смутившись, отзывается Вика. Как подтверждение собственных слов берёт со стола свой бокал красного полусладкого и, сделав глоток, вновь встречается с Севой взглядом, одаривая его лёгкой улыбкой. Собирается было продолжить всё с той же невозмутимостью… но в планы её успевает вмешаться Косицкий с возмущением наперевес.       — Ты ещё скажи, что мы фильм смотрим, — фыркает он, головой кивнув на ноутбук, на экран которого ещё минут пятнадцать назад выводилось одно из последних интервью погибшего индюка психолога. — Не хочу даже думать, во что может трансформироваться то, что предполагалось после вина и фильма.       — Косицкий, — только и вздыхает в ответ Вика, покачивая головой.       Нескладывание мыслей в мало-мальски перспективные и на реальность похожие версии выливается в какую-то невозможную усталость. И Сева не просто чувствует это, но и точно знает, как с таким Викиным состоянием бороться.       Он, неслышно ступая, за спиной у Берсеевой оказывается. Опускает ладони на её напряжённые плечи, своей осторожностью позволяя не поднимать потяжелевших от обречённости век. И умелыми движениями принимается массировать давно уже ставшие до безумия родные плечи и чуть склонённую шею.       — Вик, нужно уметь отдыхать, — не тая в голосе своём заботы, отзывается капитан. Чувствует, как подруга расслабляется в его руках, и не находит ни малейшей причины, почему нужно скрывать улыбку. Разминает Викины плечи, обдаёт их своим теплом и, наклонившись, поцелуем касается её озорных кудряшек. — Чего ты всё о работе да о работе?       Берсеева скорее машинально пожимает плечиками в ответ на его слова, сквозь дымку рабочих трудностей улыбаясь его близости, его прикосновениям, его переполненному нежностью теплу, буквально растекающемуся по всему её телу. Совершенно не сопротивляется, когда Сева поднимает её на ноги, с лёгким напором потянув за руку, и, на поразмыслить не беря ни минуты, охотно спиной прижимается к его надёжной груди.       — Мы дома вообще-то, — негромко произносит он у самого Викиного уха, скользит ладонями всё ниже плеч, улыбается щекочущим лицо кудряшкам и невольно смачивает пересохшие в миг губы. — Нечего дома над рабочими вопросами голову ломать. Хотя бы настолько часто, — пожимает плечами Косицкий, и губы его буквально в тот же миг касаются изящной женской шеи.       — Вот и помощник Зеленина сказал мне сегодня, что хороший врач не путает личное и работу, — вспоминая недавний разговор с уже довольно серьёзно вызывающим подозрения Гавриловым, решает поделиться Вика. Открывает глаза, решает было обернуться к Косицкому лицом, да так и застывает буквально на полпозиции.       — Ох уж эта личная работа, — обдавая нежную кожу своим горячим дыханием, по своему складывает Викины слова капитан. По подставленной под поцелуи шее проходится губами почти что до самых ключиц, соблазнительно выступающих из-под её домашней кофточки, и ладоней от тела манящей к себе даже спустя годы знакомства и месяцы отношений Берсеевой не отрывает буквально ни на единый миг.       — Сева, — почти что выдыхает его имя майор, ловя прикосновения у самого пояса домашних брюк. — Я серьёзно.       — Да и я не о ерунде.       Голос его звучит томно, с теми самыми едва заметными нотками, что он допускает только в моменты, когда они остаются наедине, губы касаются мочки уха, словно бы невольно чуть оттягивая её, и мурашки, по телу пробегающие у Вики до самых кончиков пальцев, обдают необъяснимо-огненным наслаждением. Веки на этот раз прикрываются уже от подкатывающего блаженства, и Вика уже почти что сдаётся. Отдаётся в его власть.       Косицкий проскальзывает обжигающими кожу ладонями под совершенно свободную, словно для сводящей с ума близости только и приспособленную Викину кофточку, прижимается к ней буквально всем телом, отбивающее ритм сердце давая расслышать до мельчайших полутонов и серьёзность всех своих намерений подкрепляя не словом, а делом. Телом, если уж быть точнее. Касается кончиками пальцев затейливого кружева на её груди и в тот же миг, как подтверждение правильности своих шагов, улавливает сорвавшийся с Викиных губ лёгкий полустон.       — Сева… — как-то иначе, чем все другие произнося его имя, качает головой Берсеева. Она оказывается лицом к капитану, развёрнутая его крепко-бережными руками, заглядывает в горящие напротив глаза и что ещё сказать, по большому счёту и не находится даже. Располагает ладошки у него на груди, невидимым искоркам позволяя перетекать в не сводящего с неё глаз Косицкого, и никакой неправильности не видит в его разбегающихся по её телу прикосновениях.       — Путать личное с работой и порой одному внимания меньше уделять, во второе погрузившись — это не одно и то же, — качнув головой, заявляет он. Словно бы каких-то умных книжек начитавшись из Викиной коллекции, мысли отдельные из них подчеркнув, но до конца слова всё же не запомнив. Но главное ведь смысл, а не формулировки, правда ведь?       Губы сливаются в обжигающем почти что физически поцелуе, внимание с работы на личное перетягивая на этот раз уже окончательно и бесповоротно, и на не посмотренный после непростого дня фильм становится уже совершенно всё равно. Как и на пару так и не опустошённых до дна бокалов с красным полусладким. Они сиротливо забываются на кухонном столе… а уже через пару мгновений, до неприличия задрав под лёгкой кофточкой тёмное кружево, на него же Косицкий усаживает и подругу.       — Косицкий, ты озабоченный, — пальцами зарываясь в его торчащие волосы, растрёпывая их ласковыми, раззадоривающими ещё сильнее прикосновениями и буквально не давая Севе отстраниться хоть мимолётно дальше от себя, проговаривает Вика, сияя из-под ресниц чарующим взглядом. Позволяет стянуть с себя кофту прямо с лифом и соблазнительно прикусывает губу, словно бы засмущавшись собственных слов.       — Как будто ты против, — сверкая похлеще начищенного самовара, усмехается он.       Её тело с ума почти что сводит, маня к себе как к пламени мотылька.       И Косицкий больше не медлит. Влажными поцелуями по бархатистой коже проходится, местами переусердствую явно и на память об очередном совместном вечере оставляя отметины на ближайшие дни. Ловкими движениями остатков одежды уже далеко не просто напарницу лишает, отправляя их вслед за стянутой её изящными пальчиками клетчатой рубашкой с его плеч. И спустя мгновением пролетевшие пару минут ловит сорвавшиеся с Викиных губ первые нотки по новой пишущейся симфонии наслаждения.       — Сева-а-ах!       — И я тебя обожаю, — шепчет, ловя Викины сладостные стоны и всем сердцем буквально чувствуя фейерверками разрывающиеся у неё внутри капсулки страсти и чувств.