У тебя тут пятнышко

Когда дверь за Люком закрылась, Эйгон подозрительно скользнул взглядом по сторонам, словно проверяя, нет ли кого поблизости, — кто здесь мог быть, кроме них? — и затем уставился в стол, поджимая губы. В своей обычной манере, вжимаясь ладонями вытянутых рук в ребро стола, он выжидал. Будто на что-то решаясь. Джейс знал этот притупленный взгляд и эту позу, ничего хорошего они не сулили. Но лично его это ни капли не пугало. Относительно попыток дяди вызвать в нем хоть какие-то эмоции — с Джейса где сядешь, там и слезешь. Джейса никогда особенно не трогали подколы Эйгона, как и не впечатляли его дикие выверты. Они вообще в детстве вместе учиняли разные пакости, были, можно и сказать, друзьями, так что опасаться его — ощущалось странно даже на уровне идеи... Джейс знал Эйгона как облупленного. А Эйгон должен был понимать, что у старшего из племянников иммунитет к его ядовитым замечаниям, самодовольной роже и двусмысленным намекам. Да и на подобный спор его просто так не разведешь, как вышло с младшим. Однако это означало только, что он задумал что-то ещё, что коснется Люка. Джейс бы с удовольствием уже удалился из комнаты, чтобы переодеться в своих покоях, потому что рубашка, залитая вином, невыносимо противно липла к телу, но просто так оставить Эйгона наедине с его извращёнными мыслями было бы очень рисково. Имелась высокая вероятность успешного предотвращения катастрофы, если присутствовать при самом зарождении этой больной задумки. Так что Джекейрис вперился взглядом в опущенную голову Эйгона, через укоризненный прищур ресниц. Спустя несколько мгновений тот, словно физически ощутил жар пронзительного взгляда, — Джейс очень надеялся, что ощутил — поднял голову. В театрально расширившихся глазах сверкнул ироничный вопрос, уголок рта полез вверх в ухмылке. — Что? — спросил он, подхихикивая. — Обязательно было наказывать моего брата, если так ненавидишь своего? — без должного градуса возмущения произнес Веларион. Люка на самом-то деле никто не заставлял держать это слово, данное перед началом глупой игры их совершенно дурацкому дяде; брат сам будет расхлёбывать последствия. Но странные игрища Эйгона от этого не становились для Джейса менее раздражающими. — Кого ты, кстати, больше не любишь из них? — интереса в его голосе было и того меньше, чем возмущения. — Мое сердце полно любви и признательности к ним обоим, — без особой выразительности пролепетал Таргариен свой этюд. Была у него тяга к дурацким розыгрышам и наблюдением за чужим позором, но в этой его натуре не было никакой эстетики, никакого мастерства. Он делал все топорно, простецки и даже артистичности неоткуда было взяться. — У меня все равны. Джейс на это только разочарованно закивал и закатил глаза, никак не отмечая в голове по своей шкале опасности внезапный подъем Эйгона из-за стола. Обойдя его, парень неумолимо приближался, рассеянно скользя взглядом по помещению, только изредка цепляясь за Джейса. Которому бы пора уже было поскорее уходить, куда не так давно собирался, но он почему-то замер на месте. И мысль о том, чтобы сделать шаг вперёд к двери, заставляла сьеживаться все внутри от дискомфорта — похлеще, чем ощущение мокрой ткани на теле. — Чего же ты своего любимого братца не остановил, если это для него такая мука? — Эйгон с лукавой улыбкой приблизился к углу стола, где Джейс моментами ранее оставил свой кубок, содержимое которого выплеснулось на одежду, и от которого отскочил. — Позор неизбежен. — Он тебе такого удовольствия не доставит, — скривился Джейс, внезапно уронив взгляд вниз, где дядя отвлеченно водил пальцами по глади стола, опустив взор тоже. И затем, медленно обхватив кубок, Эйгон поднес его ко рту, со странной игривостью взглянув на племянника. В глазах его плясали толпою все демоны Седьмого Пекла, но Джейс не понимал, в чем в этот раз заключался план дяди и что он должен сейчас чувствовать по задумке?.. Когда Эйгон вылизывал кромку бокала, в котором и алкоголя-то осталось на донышке. Едва заметным движением головы стряхнув поволоку странной завороженности при виде этого действа, Джейс выразительно скривил лицо, максимально схмурил брови, чтобы, не дай боги, Эйгон не проглядел этой реакции. Дядя наконец запрокинул голову, чтобы осушить кубок, и тогда с громким звуком поставил его на стол. А Джекейрис нашел этот момент подходящим для того, чтобы двинуться с места. Но в следующий момент Таргариен сделал шаг в сторону, преграждая путь, но не особо настраивая, впрочем. — У тебя пятно на рубашке, племянник, — любезно сообщил Эйгон, уровнив взгляд на грудь Джейса, упругий рельеф которой проступал через измокшую ткань. — Я... заметил, — Джейс замер в ожидании; его крайне пугало то, что он чуть ли не впервые в жизни не понимал, что задумал дядя, не видел наперед его шаги. И эта неизвестность влекла. Точнее, ему необходимо было узнать, какие же абсолютно идиотские идеи способны родиться в его голове ещё. Для этого необходимо было остаться до конца предоставления. Но через секунду он смог убедить себя, что такое с ним впервые, потому что и Эйгон впервые не имеет четкого плана, вообще никакого… Он всего лишь разморен сладким вином и не менее сладким чувством победы, потому говорит так вкрадчиво и медленно, словно в магическом сне. Периодически совершает в контраст к этому резкие движения, что заставляют все внутри Джейса натянуться до предела... — Давай помогу, — мягко проговорил Эйгон, и внезапно его руки скользнули к талии Джейса, он крепко схватился и успел на секунду припасть губами к алому пятну на животе. Веларион тут же отпихнул его, сам от толчка попятился назад и оказался около кровати. — Ты совсем ополоумел, пьяница? — разъярился Джекейрис, хмурым взглядом вперившись в усмехающего парня. — А чего добру пропадать, — хмыкнул он в ответ. — Можешь обсасывать рубашку сколько угодно, но не когда она на мне. — Ладно, я больше не буду, — почти виновато промямлил Эйгон, медленно скользнув ногой вперёд. Больше не буду. Как будто Джейс останется в его комнате ещё хоть на мгновение и позволит что-то сделать. Прежде, чем Джекейрис успел отойти от этого странного выпада дяди, Таргариен двинулся к столу, схватил столовую салфетку с вышивкой по краям и резво приблизился к племяннику. Тот запутался в собственных эмоциях: за один краткий миг округлив глаза, презрительно их сощурив, вскинув брови и тут же нахмурив их. И Эйгон не дал ему шанса определиться, тут же выдернул заправленную часть рубахи из штанов, скользнул рукой под неё, случайно царапнув ногтями по коже Джейса, и прижал тряпицу к руке через пропитанную алым материю. Стал усиленно натирать малую — размером с его открытую ладонь — часть почти полностью залитой вином одежды, будто это хоть когда-нибудь могло вызыметь результат. — Что ты делаешь, кретин? — возмутился Джейс, выдыхая из-за того, что дядя не сделал, к счастью, ничего непоправимого, но чувствуя, как спирает воздух в лёгких от касаний его кожи о чужую. Он уперся согнутыми руками в чужие плечи и почему-то не спешил их распрямить. С его силой-то и желанием отвязаться, когда оно имелось, Джейс и большее мог сдвинуть с места. А сейчас Эйгона так и вовсе сумел бы припечатать о противоположную стену, толкнув со всей доступной ему силы. Но не толкал. — Это так не работает… Ещё с несколько странных мгновений они оба, опустив взгляд, наблюдали за тем, как самозабвенно Таргариен пытался оттирать необъятное пятно вина в одной крошечной точке. И хватка, с которой Джейс сжимал плечи дяди, ослабла, когда тот внезапно, как ни в чем не бывало, выпустил салфетку из рук и потянулся к завязкам рубашки у ключиц. Веларион честно сделал все возможное, несколько раз потянувшись к наглым ручищам, чтобы остановить. Но Эйгон мягко ударил сначала по одной руке, затем по другой. Все, о чем думал теперь Джейс — ему любопытно. Это было не то "любопытно", когда ты изучаешь поведение своего неадекватного дядюшки, надеясь накопить опыт, чтобы предвидеть последующие шаги. Приобрести насмотренность и больше никогда не даваться диву. Выглядеть поводы и мотивы, чтобы окончательно поставить крест в своей голове на нем, как на человеке, видя, до чего тот может опуститься. Это не то "любопытно", когда ты со злорадством наблюдаешь, что же вот-вот за семейным ужином выкинет упитый дядюшка, что лицо Алисенты разразится праведным гневом, а вечер будет неизбежно испорчен. Это было то "любопытно", что относилось к нему и его сладко содрогающемуся по какой-то причине нутру... Было любопытно, что дядя сделает, стоя так близко, любопытно, что будет с ним самим, когда тот осуществит задуманное. Что ещё за идеи роятся в его голове, помимо тех, что он регуляторно претворял в жизнь? Какую сторону Эйгон ещё не показывал, и как она перекликается с такой же скрытой ото всех стороной Джейса? Разумеется, это лишь в рамках опыта, тщательно контролируемого самим Джейсом, чем-то большим он не позволит этому стать. Когда будет пора, все тотчас прекратится. С какой сосредоточенностью Эйгон распутывал переплетения у горловины рубашки, завораживало. Такое серьезное выражение на его лице чуть ли не впервые в жизни. Джейс, почти не дыша, смотрел на него, пока тот не отнимал взгляда от собственных проворных пальцев. Когда дело было сделано, Эйгон, словно маленький запуганный щенок, просящий разрешения, поднял глаза на Джейса, внимательно всмотрелся и не увидел протеста. Но Джейсу хотелось быть непредсказуемым, добавить переменных в исследовательский процесс, так что, едва Эйгон коснулся низа рубашки и потянул вверх, парень начал извиваться и ударять его по рукам, пытаясь сбить. Как его забавляло плохо скрываемое восторженное возмущение на лице дяди. В конце концов тот справился, доказав Джейсу серьезность намерений, так что он позволил дяде стянуть с себя рубашку через голову. Как свободно наконец дышалось без этой облепляющей тело липкой ткани. А от липкого взгляда Эйгона, который он уронил на обнаженное тело, становилось одновременно не по себе... и так любопытно. — У тебя тут пятнышко... — пробормотал Эйгон и тут же прильнул губами к светлой коже со сладкой пленкой винного привкуса на ней. — И здесь. — Он двигался все выше, руками также скользя вверх от талии по спине. — Тут. И ещё одно. — И наконец закончил с ключицами, собираясь подняться к шее. А затем к губам? Нет уж, контроль за данным действом был полностью в руках Джейса; ему плевать, что начал дядя, только он позволил этому произойти. Так что парень, прежде обхватив чужие плечи по уже отработанной схеме, чтобы ловко регулировать расстояние между ними и напор, с которым дядя кидался на него, скользнул руками к его волосам, чуть надавил на макушку. — Ты пропустил пятно. Горячие руки на распаленной коже вновь скользнули вниз, Эйгон послушно пригнулся и припал губами к твердому животу, выстилая снизу доверху дорожку поцелуев заново. Веларион не был уверен, но, кажется, дяде нравилось следовать его указаниям. Эта смиренная покорность без капли хоть какого-нибудь дразнящего бунтовства под его руками почти физически ощущалась мелкими искрящимися разрядами в подушечках пальцев. А теперь, когда Эйгон пробежался своими пальцами вверх от живота до плеч, под каждым касанием к коже вспыхнули мириады мурашек. Джейс усиленно пытался это скрыть, но с досадой осознавал, что дядя прекрасно заметил, как его тело двинулось навстречу. И Джейсу вдруг стало уже нестерпимо любопытно. Он убедился в намерениях Эйгона, проник в его мысли и был уверен, что все предусмотрел. Можно было заканчивать, но слишком сильно в груди вместе со сбивчивым дыханием затрепыхалось желание принять активное участие в этой авантюре. Чем она закончится, Джейс уже даже не пытался предугадать. В нетерпеливом поддрагивании руки ухватили лицо Эйгона, который мягко вгрызался в его ключицы. Но парень расценил это как выражение недовольства его работой, так что усиленно раз за разом тянулся обратно, касался влажными губами места укуса, пытаясь исправиться. Джейс в конце концов всё-таки оттащил упрямого дядю от себя, поднял лицо на свой уровень и, ещё несколько мгновений пребывая в нерешительности, всмотрелся в замутненные от удовольствия глаза. В этом взгляде одновременно ехидства и покорной благодарности было больше, чем в момент, когда Люк проиграл желание. Джейсу стало нестерпимо приятно, что все привело к тому, что он увидел эту сторону дяди, что-то новое из того, на что тот был способен... Из памяти улетучивалась та ощутимая досада, с которой Джекейрис смотрел на расползающееся пятно на рубашке, когда Люк толкнул его. Это неприятное чувство мокрой сладости заменялось приятным покалыванием, с которой его обнаженная грудь встречала нарядную вышивку туники Эйгона. Джейс, прижимаясь к нему и ухватившись за ворот, шагом повел их к противоположной стене. И только когда они больно пристроились, приблизился к губам напротив и, не теряя времени, тут же проник глубже, напористо и угрожающе. Всё-таки он смог припечатать Эйгона к противоположной стене. И все внутри него будоражила благодарная мысль, что он сам, к счастью, сейчас был не по ту сторону комнаты.