За зеркалом

В один не самый прекрасный день Амон понимает, что не может встать. Его трясет, лоб покрыт испариной — ощущения как при очень сильном жаре. В горле мерзкий металлический привкус крови, перед глазами ярко-алые круги. В эту ночь он спал прямо на земле, в одной из подворотен Зеркального-Крэдла — а какая разница, если здесь нет людей, кроме того мальчишки? И эта земля притягивает его: три попытки встать заканчиваются ничем. Ноги подламываются и отказываются держать его, на трясущиеся руки опереться тоже не получается. Амон растягивается на земле, делает вдох — настолько глубокий, насколько позволяет ежесекундно усиливающаяся тошнота — и пытается собрать себя в кучу. Они должны поплатиться, а чтобы они поплатились, он должен выжить даже в этом проклятом месте. Он нащупывает на боку меч. Втыкает его в щель между камнями брусчатки. Цепляется за рукоять, как за спасительную веревку, и, опираясь на нее, все-таки поднимается. Ноги все так же не держат, но на сей раз Амон готов к этому: он наваливается плечом на стену дома, сохраняя более-менее вертикальное положение, и, держась за нее, проходит несколько шагов. Он все еще жив. Они поплатятся. Он выбирается наружу и чуть снова не теряет сознание — от ударившего в глаза света солнца. Иногда ему чуть лучше, он способен идти не падая, и он идет — без особой цели, куда глаза глядят. Главное, не сидеть на одном месте. Амону все время кажется, что если он сядет — встать уже не сможет, уснет навсегда — как многие до него. Пока он идет, он может думать и вспоминать. Вспоминать — свою жизнь, начиная с самого детства. Мысли о матери размягчают, лишают его стержня и воли, поэтому он думает о жестоком отце, а потом сразу — о своем позорном поражении. Это помогает: он становится достаточно зол, чтобы пройти еще несколько кварталов. Думать — тут не о чем особо, разве что о мальчишке, который готов его слушать, но который слишком мягок и доверчив для того, чтобы полноценно послужить ему. Амон почти придумал, как использовать его для отмщения, но ему нужно еще несколько запасных планов — о, он умеет учиться на своих ошибках. Слишком дорого ему далась эта наука. «Не дождетесь», — думает он, обходя квартал за кварталом. Из теней за ним внимательно следит одинокий кролик, Амон чувствует его взгляд — но когда он оборачивается, в тени больше никого нет. Он цепляется за стену сбитыми, окровавленными пальцами, чтобы не упасть. Кролик сидит неподалеку, наблюдает, кажется, с любопытством — надолго ли его еще хватит? Долго ли продержится его ненависть против силы этого места? Амон ненавидит кроликов. Он убил всех кроликов, которые только были здесь: он ловил их по одному, вскрывал мечом пушистые шкурки, доставал маленькие трепещущие сердца, бросал на землю и топтал, чувствуя, что вместе с этим разрушает магию этого места. Он перерезал глотки, заливая кровью руки и подол балахона, он выбивал длинные зубы, наблюдая, как звери мучаются от боли. Он отрезал уши, выкалывал глаза. Кидал еще живых кроликов на землю и топтал каблуком, наслаждаясь звуком хрустящих костей. Когда он закончил, вся площадь — та, что в мире-за-зеркалом была центральной площадью Крэдла — была завалена окровавленными пушистыми тушками. Когда он закончил, его руки остались чистыми, без пятнышка крови на них. Один кролик — единственный, до которого он не мог добраться — следил за ним из тени. Хорошо бы и их так, как тех кроликов — обе проклятые армии, думает Амон. Чтобы от всесильной магии у них лопалась и слезала кожа. Чтобы кровь вскипала в сосудах, и мышцы из-за этого варились заживо. Чтобы они блевали своими внутренностями. Чтобы чернели, гнили и отваливались пальцы. Чтобы глазные яблоки вытекали вместе со слезами. Чтобы они ответили за все, что сделали с ним. За его унижение. За то, что он оказался здесь. За то, что у него больше ничего нет — ни силы, ни власти, лишь меч, ненависть и бесконечно следующая за ним тень. Чтобы она, эта Алиса, страдала так же, как страдает он. Мальчишка слушает его, и Амон уверен, что все пройдет как надо. Осталось продержаться — всего ничего. До следующего открытия зеркала. В глубине души он не уверен, что протянет так долго. Но это ничего: его ненависть так сильна, что он нашел способ достать их из-за зеркала. Из-за грани смерти тоже дотянется.