***
Дима запрокидывает голову назад, шипит, когда холодные металлические пальцы балерин касаются перьев и вытаскивают несколько старых, сквозь дымку усталости слышен шум воды, он смотрит на стол и внимательно следит, как левая балерина смешивает все нужные средства для обработки перьев в линьку. Вообще, ему бы хорошо дома отсидеться в такой момент, потому что температура тела явно выше нормы, голова кружится, а буквы в документах пляшут, отвлекая его от работы. Правая заставляет расправить крыло в сторону, смазывает вязкой жидкостью и несколько старых перьев опадает на пол. Там уже столько, что можно собирать для Димы новые крылья, он смотрит в окно и медленно выдыхает, заставляя себя успокоиться. Последние несколько дней его волнует взбунтовавшийся Петров, который сбежал из комплекса Вавилова. Дима не смог это предугадать, что за планы кроются в молодой горячей голове ему тоже не известно, но он не отчаивается и настраивает себя на положительный лад. Может, Виктор просто захотел сбежать к лучшей жизни, спрячется где-нибудь, пока его не поймают сотрудники спецотряда Сеченова. С губ срывается тихий рык сквозь стиснутые зубы, когда правая балерина прочищает место возле лопаток, где крылья берут своё начало. Сидеть полуголым в своём кабинете, куда может зайти любой желающий, как ему кажется, так себе идея, но после того, как он еле добрался до своего места работы, ему срочно нужно обработать такую нежную и оголённую сейчас кожу крыльев. По коже бегут мурашки, всё щипит и неприятно зудит, поэтому он пытается отвлечься как может. Мысли возвращают его к Михаэлю. Дима падает головой на стол, складывает друг на друга руки и тычется лбом в сгиб локтя. Расправляет крылья сильнее, балерины послушно перестают промывать, давая небольшую передышку. Миша помог им с поимкой Петрова ещё в театре Майи Плисецкой, прибежал тогда к Сеченову и вывалил всё как на духу. Всклокоченные волосы, покачивающиеся розовые крылья, бегающий взгляд, все говорило о его немой панике. Дима тогда долго его благодарил, касался плеча, предплечья и так хотелось поднять руку за спину и прикоснуться к крыльям. Трогать людей за спину, даже из уважения, неправильно. Никто этого не любит, место срастания крыльев со спиной нежное, иногда не полностью закрыто одеждой, поэтому Дима не позволяет себе лишнего. Но ведь это неправильно, когда ты хочешь касаться мужчины уже на постоянной основе, когда долго засматриваешься на эту тонкую линию губ, густую бороду, карие глаза, которые при ярком свете сияют, отливая пыльной зеленью. А его акцент душит, заставляет в горле пересохнуть и замереть на месте. Миша часто говорит на немецком, чтобы его никто не понял, но иногда Дима успевает уловить тихое немецкое бормотание и только улыбается, внутренне даже скорее смеётся и кашляет в кулак, оповещая о своём присутствии. Маленькое пёрышко падает рядом с его лицом, Дима обхватывает его, крутит вокруг своей оси и измученно вскрикивает, когда правая сжимает пряжку крыла, задевая фалангу второго пальца. Он смотрит из-под густых бровей, как балерина вытягивает крыло, будто ничего не произошло и продолжает вычищать перья. Дима прикрывает глаза, ложится обратно и решает вздремнуть. Пусть неудобно, пусть немного болезненно от процедуры, но хоть так. — Дмитрий Сергеевич! — Дверь с шумом хлопает, он поднимает голову на знакомый голос и хмурится. Миша спотыкается о красный ковёр, чуть ли не падает и замирает на месте, когда видит в каком сейчас положении его шеф. Дима привстает на руках, берёт со стола свою рубашку и прикрывает грудь. Выставляет ладонь перед собой, прося Мишу продолжить. Тот прокашливается в кулак и произносит на одном дыхании, — Петров взломал центральный узел коллектива и перевёл роботов в боевой режим! Они нападают на сотрудников предприятия! Дима хлопает крыльями, поднимает с пола разбросанные мокрые перья и хмурится. Он буквально пятнадцать минут назад отправил Нечаева на задание, пальцы хватают в руки рацию. Миша мнётся, крылья сложены за спиной, словно так же переживают, как и хозяин и он выдыхает, когда слышит голос Сергея из рации. Они может с майором и не в очень хороших отношениях, постоянно грызутся, но для Дмитрия Сергеевича он как сын. — Найди Петрова живым и доставь мне. Будь осторожнее, сынок. Дима бегает глазами по столу, цепляется за фигуру Миши и глубоко выдыхает, когда Серёжа повторяет его команду и отключается. Миша перебирает пальцы, гладит ребро ладони и смотрит в пол. Дима до сих пор находится без рубашки, крылья величественно расправлены за спиной, готовые к защите при любом лишнем действии и Миша не может не засмотреться на него. Его крылья мелкие, скорее изящные и, как некоторые говорят, женские, а у Димы мощные, большие, как у настоящей совы. Коричневое оперение сейчас поблëскивает желтоватым отливом из-за разгара линьки, но даже так они не менее прекрасны. Подстать хозяину. Миша дёргает головой, обрывая на корню эти мысли и снова смотрит себе под ноги. Нельзя о таком думать, тем более если объект твоих мыслей стоит полуголый перед тобой. — Идите в свой кабинет, Михаэль, ждите дальнейших указаний, — коротко проговаривает Дима, пока сам садится обратно за стол, чтобы балерины закончили промывание. — Jawohl, Dmitri Sergejevwtsch, — с губ срывается немецкий язык сам по себе, Дима на это только улыбается и смотрит вслед уходящему сотруднику. Дверь закрывается, и он остаётся наедине со своими мыслями. Пальцы подрагивают, его злит, что он не проконтролировал этот момент, он даже не ожидал, что Петров может зайти настолько далеко. Он умен, но так же и хитёр, следовало от него ожидать и этого. Просто Дима был слишком добр.***
Дима стоит на пороге здания, по правую руку не находит себе места Миша: вертится, шелестит крыльями и периодически задевает ими Диму, который только любезно улыбается и отходит в сторону. Желание схватить, прижать к чужой спине и вдохнуть этот сладкий запах он держит в себе. Последние несколько часов он буквально сходил с ума потому что то Петрова обезглавленным нашли, то потом снова живым, то этот Михаэль под ногами крутится и не даёт нормально думать, сводит с ума запахом, речью, руками, крыльями. Всем своим видом. Серёжа находится в режиме радиомолчания всё время после того, как оповестил, что находится в театре и Петров где-то в здании. Дима уже думает отправлять к нему отряд «Аргентум» — уж слишком долго он не выходит на связь. Сеченов стоит на пороге здания, чтобы хоть немного проветриться, привести мысли в порядок, а вот зачем за ним пошел Миша, Дима не знает. Рядом с этим невозможным существом у него явно никакие мысли в порядок не придут. В тот самый момент, когда он собирается заговорить сам не зная о чём, на горизонте появляется красный москвич, капот готов отлететь, двери смяты, а когда машина подъезжает к ступеням здания, Дима готов чуть ли не падать на колени от облегчения. Серёжа выходит из машины, хлопает наотмашь дверью и та с грохотом валится на землю, слетая с петель. Он матерится, открывает заднюю и хватает Петрова, заставляя того вылезти. — Живой, — тихо, почти на грани шёпота проговаривает Дима и спускается по лестнице на негнущся ногах. Он хмурится, когда видит, что Серёжа покачивается из стороны в сторону, а правое крыло волочится по земле, собирая за собой грязь. Петров вырывается, огрызается и хлопает своими ярко-синими крыльями. И как же природа хитра, каждому выделяет крылья птицы, которая точно подойдёт им по характеру в будущем. У Петрова это голубая сойка — умная, пронырливая, громкая, грациозная и очень хитрая. Серёжа бьёт его под дых, слышен отборный мат и последующие судорожные вдохи, сквозь стиснутые окровавленные губы. Виктор выгибается дугой, хватает Серëжу за сломанное крыло и тянет на себя. Тот рычит, встаёт на одно колено, перенося вес, и хватает предателя за крыло. Тот расправляет второе, хлопает по земле и поднимает клуб пыли, лишая возможности свободно видеть и дышать. Серёжа прокашливается, зажимает второе крыло и смотрит на подошедшего Дмитрия. — Лучше бы ты всю дорогу был в отключке, — плюётся словами, выворачивает Петрову руки и кидает того под ноги Сеченова. Дима смотрит грозно, машет ладонью близняшкам и в болотно-зелёных глазах читается паника, Виктор хочет резко встать, но не получается. Сломанная во время битвы нога подводит, он падает обратно, бьёт крылом по балерине, которая ещё даже не успела близко подойти к нему, и может только взвыть от пронзающей боли. Дима строит гримасу отвращения и отходит от предателя. Он с ним ещё успеет разобраться, ему нужно проверить Серёжу, который стоит на одном колене и тяжело дышит. Его орлиные крылья выглядят ужасно, отряд «Аргентум» оснащён специальной пуленепробиваемой защитой, которую сам Сеченов и разработал. Серёжа уже успел снять с левого крыла металлическую основу, а вот со второго почему-то не спешит. — Дмитрий Сергеевич, кажется там перелом, я не чувствую крыла и не могу снять экипировку, — пальцы сжимаются в кулаки, Серёжа не может даже корпусом повернуться к Диме, тот обходит его вокруг, осматривает быстро крыло и картина приводит его в ужас. Всё в крови, несколько перьев застряли между механизмом, а сам металл буквально прогнулся под чьим-то сильным ударом. Это явно сделал не человек и как долго Серёжа находится в сознании при таких обстоятельствах он не знает. Миша подходит со спины, кладёт ладонь на рот и кашляет от застоявшегося запаха крови. — Тебя нужно в операционную, Михаэль, вы пойдете со мной. Миша кивает, убегает вперёд и кидает злой взгляд на скрученного Петрова возле двери. У того тоже крылья сломаны, причём оба и явно в нескольк местах, судя по его виду ещё несколько минут и он снова отключится, но сейчас всем явно не до него. Серёжу на негнущся ногах заводят в операционную в синеватом халате. Металлическую защиту удалось снять, после чего сделали рентген. Лучевая кость сломана пополам, у самой фаланги всё раздроблено на куски. Дима заходит из другой двери, вслед за ним семенит Миша и Серёжа хочет кинуть какое-нибудь оскорбление, лишь бы как-то отвлечься от боли, которую он ощущает. Как-то первые несколько часов ничего не чувствовал, а как Петров в машине пришёл в себя и чуть не убил обоих, накинувшись на него, так и боль разъедающими пятнами стала вгрызаться в тело. Миша подходит к нему со спины, вводит анестезию возле самого основания крыла и просит Серёжу лечь. Тот делает это с трудом, крыло ноет, пульсирует и отдаёт в мозг, словно его разрывает на части. Дима крепит здоровое крыло на ремни, руки слегка подрагивают и он делает глубокий вдох, собираясь с мыслями. Ему просто невыносимо смотреть на любимого человека на операционном столе, а при мысли, что тот будет в сознании во время операции, сердце готово разорваться на куски. — Ну что же, начнём. — Дима встаёт возле зафиксированного больного крыла, просит надеть ему на лицо маску и единственная помощница в кабинете покорно исполняет просьбу, копируя действия на Мише. Тот берёт в руки бритву и салфетку, очищает место вокруг разорванной раны и удаляет перья, пока Дима держит в руках скальпель. Сережа выдыхает, присвистывая, и слабо сжимает в руках мягкую игрушку, которую ему выдали для успокоения. Просто охуенно успокоили, ничего не скажешь. Он, честно, не знает сколько времени проходит, голоса Димы и Миши слышатся сквозь дымку, тело ноет и только звук приборов нарушает эту тишину. — Mischa, reiß dich zusammen, halte Flügel nach hinten und deine Hände glatterer, — командует Дима, когда видит, что крылья Миши трепещут и периодически дергаются, в то время как его крылья стоят по струнке ровно и не двигаются. Ни единого шелеста, никакого волнения в этой комнате не должно быть. — Entschuldigen Sie. Миша глубоко вдыхает, закрепляет спицы Киршнера с помощью проволоки, пока Дима стоит рядом и внимательно наблюдает. Стяжку закручивает восьмёркой и затягивает, погружая проксимальные и дистальные концы проволоки в ткани при помощи молотка и импактора. Действия отточены, никаких заминок, всё делается в одно движение и в глазах Сеченова читаются неподдельные гордость и восхищение. Дима одобрительно кивает и вставляет направляющий стержень в кость, металлический острый кончик проходит через лучевую и Серёжа издаёт истошный крик. Тело простреливает болью, левая рука немеет вместе с крылом и он старается не дёргаться. Его крыло сейчас крепко зафиксировано в раскрытом положении, показывает своё величие и в ярком, ослепительном белом свете видны коричнево-черные отливы оперения. Эти орлиные крылья пережили многое: от безобидных переломов в детстве, до разрывающих мягкие ткани пуль, поэтому такая проблема просто пустяк. Дима цокает, вводит ещё одну спицу и просит зажим. Серёжа прикусывает указательный палец, сжимает в другой руке детскую мягкую игрушку, которую вот-вот швырнет от пронзающей боли в стену. — Терпи, сынок, я не могу ввести тебя в наркоз, мы уже ввели анестезию в крыло, — собственные крылья начинают подрагивать, шелестят и он собирает всё самообладание в кулак, наматывает покрепче, делает глубокий вдох, ощущая, как по перьям проносится лёгкий ветерок и те перестают дергаться. Другая рука продолжает вводить стержень и сердце мучительно разрывается от крика Серёжи. Тот терпит изо всех сил, запрокидывает голову и жмурится. Как он добрался в сознании до комплекса — всё ещё остаётся для всех них загадкой. Человек слишком сильно связан с собственными крыльями, его буквально можно убить, если вырвать их с корнем, именно поэтому весь спецотряд Дмитрия оснащён наивысшей защитой крыльев. А у Серёжи они вообще наполовину металлические из-за случая в Болгарии. Но что случилось на этом задании, Дима так и не успел у него узнать. Сеченов хмурится, начинает медленно рассверливать костномозговой канал и перегибается через крыло, держа инструменты в одном положении. Серёжа смотрит в одну точку на потолке, иногда моргает и дышит слишком глубоко, стискивает челюсти и, кажется, бедный плюшевый заяц сейчас лопнет от давления, которое на него оказывают. — Всё хорошо, устанавливаю штифт. Чувствуешь что-то? — Да, как будто в меня снова кинули гранату, только после взрыва я не умер и чувствую, как куски тела разорвало, — по комнате разносится вскрик, Дима делает всё быстро, пока Серёжа подбирает слова, медленно проговаривает их, продолжая смотреть в одну точку в стене, полностью концентрируясь на чём-то другом. — Скорее всего, это наполовину фантомная боль. Сколько ты полз сюда с таким переломом? Явно ведь ещё продолжал им защищаться, я из тебя потом всю правду выбью, а уж потом поблагодарю за успешную операцию с Петровым. Серёжа глубоко выдыхает и перестаёт чувствовать зуд под лопаткой. Сердце начинает стучать быстрее, кровь приливает к щекам и он обращает своё внимание на Мишу, который в этот момент передаёт что-то Диме. Он ловит на себе взгляд Нечаева и показывает язык, слегка оттягивая маску. Серёжа округляет глаза, хмурится и хочет задушить этого Штокхаузена, но только не при свидетелях. Дима зашивает разрез быстро, с точностью хирурга и наконец-то выдыхает, расслабляя собственные лопатки. Крылья опадают вниз, первостепенные маховые перья касаются пола и Дима делает глубокий вдох. Закончили. Он обходит вокруг, смотрит в глаза Серёжи и хмурится. — Что произошло на задании? Я чуть не умер от волнения, хотел уже отправлять к тебе весь отряд. Серëжа виновато отводит взгляд, перебирает пальцами и шипит, когда Миша начинает накладывать шину. Дима продолжает наблюдать за метаниями в глазах сына, тот явно не хочет отвечать на вопрос, но с мыслями уже начинает собираться. — Петров хотел прыгнуть под лезвие в театре, я успел его схватить. А потом он как закричит, что сейчас здесь будет Наташа, ну вот она и пустила заряд, а я на автомате крылом закрылся, — кратко отчитывается, не хочет говорить всех подробностей и виновато улыбается под тяжкий вздох Дмитрия. Тот только проверяет правильность крепления крыла. Миша осматривает всё ещё раз и отходит к стене. Он наконец-то расслабляется, крылья в своей привычной манере начинают подергиваться и шелестеть. Сердце Димы в ту же секунду глухо пропускает удар, навязчивые мысли снова ползут в голову и липнут возле подкорки, размазываясь противной густой жижей. — Хорошо, сынок, тебя сейчас отведут в комнату и ты останешься там, пока не срастётся кость. Болеть будет долго, но ты же у меня сильный. Серёжа улыбается, как маленький ребёнок, которого сейчас похвалил отец, осторожно садится на кушетке и хлопает здоровым крылом. Оно у него полностью состоит из протезов и, похоже, второму тоже недалеко до такой прерогативы с такой жизнью, как у хозяина. Дима уходит из кабинета вслед за Мишей и облокачивается руками на раковину. Тот стоит неподалёку, смотрит за метаниями своего шефа и не знает то ли что-то сказать, то ли продолжить молчать. — Danke, — мягкая слабая улыбка явно выбивает весь воздух из лёгких Миши. Он косо улыбается в ответ и на щеках проступают ямочки, а вокруг глаз собираются морщинки. Дмитрий Сергеевич часто говорит с ним на немецком и это заставляет что-то внутри распуститься, пощекотать рёбра и одарить тело лёгкостью. — Es freut mich, Ihnen zu helfen, что будем делать с Петровым? — Сейчас и пойдём решать. Жду тебя в моём кабинете.***
Миша забегает в кабинет, старается не двигать крыльями и тяжело дышит. Температура тела явно превышает норму, пальцы подрагивают, ноги подкашиваются сильнее обычного, а на лопатках чувствуется неприятная склизкая масса, выделяющаяся из перьев. Дима медленно поворачивается на него, кивает головой и Миша медленно проходит дальше, покрепче сжимая бумаги в пальцах. Движения крыльев редкие, беспорядочное дëргание делает только хуже, отчего уже порядком затуманенный мозг не даёт нормально мыслить. Перья опадают на пол, Миша делает вид, что не замечает этого и проходит дальше. Дима вопросительно смотрит, осторожно расправляет крыло в сторону, когда полностью откидывается в кресле и окидывает Мишу тяжёлым взглядом из-под густых ресниц. — Я принёс отчёты, которые вы просили, — мурлыкающим акцентом произносит Миша и складывает бумаги на стол, замирает в таком положении и не раздумывает лишней минуты: ложится головой на прохладную поверхность, прячет взгляд в сгибе локтя, пока крылья болезненно топорщатся вверх, показывая свою облезлость. Дима осматривает каждое пёрышко досконально, каждый оголённый участок кожи, который сейчас очень чувствителен и касание к нему будет подобно разряду тока. Миша быстро дышит, поднимается обратно и смотрит долго на Диму. — Es tut mir leid, ich fühle mich nicht gut, — срывается на немецкую речь Миша, порывается уйти но его хватают за запястье, тянут обратно и заставляют сесть на освободившееся кресло. Миша сглатывает, касается своих волос и зачесывает их назад, пока Дима нависает над ним, не полностью расправив крылья. — Спасибо за отчеты, но у вас линька. Вы буквально горите, а голые участки кожи на крыльях раздражены и требуют ухода, когда вы последний раз их промывали? — Миша поджимает губы, отпускает чужую руку и косо смотрит в сторону. Если он признается, что ни разу не промывал перья, то его прямо тут и похоронят, но иначе он не может. Времени совершенно не хватает на уход за собой, он старается поддерживать строгий внешний вид: всегда глаженая рубашка, ровно завязанный галстук и почти идеально уложенные волосы. Всё же несколько непослушных кудрявых прядей упрямо не хотят ровно ложиться, сколько бы времени и средства он на на них не тратил. Миша дёргает плечом, шипит от кусающей боли, которая вцепляется зубами в основание крыла, сжимает челюсти и заставляет всё крыло онеметь. Дима только цокает на молчание своего сотрудника, командует близняшкам, чтобы те сделали раствор и механические балерины исчезают за дверью. — Облокотись на стол и расправь крылья в полный размах, — Дима не замечает, как переходит на ты, Миша послушно выполняет его команду, облокачивается почти грудью на стол и чувствует безграничную усталость. Хочется спать и с этим желанием приходиться вести жестокую борьбу. Дима откидывает спинку кресла, осматривает красную кожу возле основания крыла и качает головой, обдувая спину холодным потоком воздуха на выдохе. Миша рвано стонет, сжимает пальцы рук и поднимает взгляд за спину. Дима осторожно расцепляет липучку на одежде, опускает её вниз и осматривает спину, осыпанную редкими родинками. Миша ëжится от холода, сердце начинает быстро колотиться, когда чужие пальцы касаются голой спины, проводят между крыльями и скидывают на пол несколько слипшихся перьев. Внизу всё сводит судорогой, он поджимает ноги, приподнимает их на носочки и прячет взгляд в руках. Близняшки с характерным стуком ставят миску с раствором на стол, Дима наспех проверяет температуру и кивает сам себе. — Я могу их прочистить? Или… — Дима наклоняется неподалёку от уха Миши, тот поворачивает на него голову и краснеет. Щеки заливает пунцовым отливом, который растекается к шее и срывается с губ судорожным выдохом. — Machen Sie bitte das, sie sind jetzt sehr sensibel. Миша тушуется, тяжело дышит и был бы рад заснуть и не видеть всей ситуации. А уж тем более не чувствовать. Дима обрабатывает руки, мочит мягкую тряпку и начинает обмывать спину. Миша резко дёргается от прохлады, но тут же возвращается обратно, покрываясь мурашками от нежных поглаживаний. Пальцы аккуратно обходят короткую плечевую кость, сбрасывая на пол облезлый ярко розовый пушок. Дима максимально осторожно держит рукой лучевую кость, промывает от маргинальных кроющ перьев до второстепенных маховых под резко вырвавшийся стон Миши. Тот скулит, норовит дёрнуть крылом, но Дима сжимает его сильнее, стараясь не обращать внимания на редкие стоны сотрудника. Тело горит теперь не только из-за температуры. Возбуждение подкрадывается неожиданно, когда пальцы зарываются между кроющими и маховыми, чтобы скинуть на пол старые перья и промыть от выделяющейся слизи недоступные глазу участки. Член неприятно трётся о плотную ткань брюк, Миша готов завыть, потому что крылья у него самая эрогенная зона, он не знает понимает ли это Дима, потому что боится поднять на него блуждающий взгляд. Он кусает ребро ладони, жмурится и скулит, когда Дима возвращается к основанию крыльев и теперь промывает другое, повторяя все движения. Только вот теперь приходится применять силу, потому что Миша перестаёт контролировать свои движения, резко дёргает крылом, чуть ли не попадает по голове Димы, когда тот приседает на корточки. Он лишь хмурится, успевает закрыться своим крылом и скинуть старые чужие перья на пол. Сердце у самого гулко бьётся в ушах, пальцы так не дрожали никогда, его самообладанию всегда можно было только позавидовать. Но это было до Миши. Обстановка постепенно накаляется, не даёт продохнуть в этом казалось бы гигантском кабинете, где стоны Миши эхом разлетаются от стен, заставляют стоящих неподалёку близняшек засуетиться, думая, что тому сейчас плохо, но Дима рукой показывает, что всё в норме. Миша расслабляет крылья и те опадают мёртвым грузом на пол, тянутся вслед за шагами, собирая все сброшенные перья, пока руки Димы снова погружаются в раствор, чтобы теперь уже без тряпки касаться крыльев. Промывать каждое пёрышко, каждую косточку, которые сейчас непослушно уходят от касаний, заставляя применять к ним силу. Миша сильнее кусает ребро ладони, дышит через нос и хватает себя за волосы, когда пальцы зарываются в основание, в самый пух, заставляя тело покрыться мурашками от холода и резко выгнуться дугой, расправляя крылья вверх, от очередной волны возбуждения. Дима шумно выдыхает весь воздух из груди, сжимает пальцы в кулаки и замирает взглядом на спине, где видно несколько выпирающих позвонков. Хочется коснуться, провести пальцами и даже поцеловать, но он лишнего себе не позволяет. Отходит назад, командует близняшкам убрать перья на полу и те незамедлительно подходят ближе. Дима обходит вокруг стола, опирается на локти и смотрит на подрагивающего Мишу. — Я закончил, Михаэль. Нужно подождать пока крылья высохнут и покрыть голую кожу мазью. Миша трётся лбом о рукав пиджака, поднимает взгляд и сердце Димы ухает куда-то в пятки. Потому что Дима видит расширенные зрачки, сжатые в кулаки пальцы, красный след от зубов на одной из ладошек и очень пытается себя убедить, что это всё от боли. Он быстро кашляет в кулак, уходит взглядом от блуждающего напротив и отвлекается на отчеты. Миша слабо тянется к нему ладонью, буквально хочет начать умолять, чтобы тот продолжил уже в другом ключе, но рационализм побеждает. Приходится на негнущся ногах встать, соединить липучки на спине и дёрнуть ещё раз крыльями, сбрасывая лишнюю влагу. — Danke. Тихо выдыхает Миша и уходит в свой кабинет, оставляя после себя едкий запах раствора, но вместе с этим и мягкий, сладкий собственный аромат, который заставляет Диму тяжело сглотнуть, утонуть головой в бумагах и выдохнуть сквозь сжатые челюсти. Конечно, он видел чужое возбуждение как бы не убеждал себя в обратном, касание к крыльям всегда будоражит, даже если люди считают, что это не эрогенная зона. Просто нужно эту зону найти, но в голове даже не было мысли, что Мишины крылья — его слабая сторона. Похоже, у Димы слабая сторона — Михаэль. Целиком.***
Дима смиряется. Смиряется с тем, что Миша начинает полностью заполнять его разум. Пока он спит, тот ему снится. Миша мягкими поцелуями покрывает шею, спускается ниже и осторожно, одними губами кусает ключицу, пока пальцы Димы мягко касаются бледно-розового пушка у самого основания и комната тут же тонет в оглушающих стонах. Громких, рычащих, которые отлетают от стен и впиваются в голову, как стрелы в сердце противника. Дима думает, что лучше бы эти стрелы были реальны. Он сидит в кресле в своей квартире, которая как обычно погружена в гробовую тишину. Взгляд уставший, поникший, мысли явно изъедают его изнутри, как паразиты. По нежной коже, сквозь мышцы в самое сердце. Заставляют его болезненно биться, когда Миша находится рядом, пальцы подрагивать, а воздуха в лёгких становится будто бы слишком много. Глаза болят, несколько бессонных ночей не пошли ему на пользу, сальные волосы липнут ко лбу, Дима морщится и убирает их назад, заставляя себя приковать взгляд на каком-то одном объекте. Получается хреново, признаётся он себе. Бесконечные полки с книгами мозолят глаза, он трет их до боли, старается раствориться и смотрит в сторону. Тюль слегка покачивается от ветра из открытого окна, где сейчас светит тусклая луна, прячущаяся за прозрачными облаками. В ушах стучит сердце, но голос Миши громче. Он обволакивает, душит, заставляет потерять рассудок и Диму это раздражает. Ему непозволительно думать о сотрудниках в таком ключе, это неправильно, выбивается из устоявшся жизненных рамок. Крыло дёргается, пара мелких перьев падает на ковёр; Дима только прокашливается, опирается лбом на руку, оглаживает собственные волосы и до боли сжимает. Ему стыдно, совестно. Он чувствует себя снова школьником, который случайно разбил окно после бурной игры в футбол. Лучше бы его снова избили ремнём, только не мысли об этом мужчине. Тот всегда крутится рядом, Сеченов повысил его после многих амбициозных идей и кропотливой бесконечной работы, которую тот всегда выполняет вовремя и без единой ошибки. Даже здесь к нему не прикопаешься. Взгляд снова падает на шкаф с книгами перед ним. Разноцветные корешки, потёртые временем страницы, некоторые пахнут спиртным, некоторые сигаретами, а некоторые тем самым особенным запахом. Дима думает, что хотел бы вдохнуть запах Миши полной грудью. Не просто ловить его свежий аромат, когда тот стоит рядом, а прямо взять и вдохнуть. Чтобы во рту пересохло, лёгкие заболели, а голова закружилась. Они быстро решили проблему с Петровым, роботы были выведены из боевого режима, с правительством решены все вопросы и можно идти дальше. Под лопатками начинает неприятно зудеть, Дима дёргает крылом и смахивает со стола щебетарь вместе с другими бумагами. Он поднимает золотистый округлый предмет, крутит вокруг и вытирает пальцами скопившуюся пыль. Дима не знает, что именно на нём записано, у него таких несколько десятков и на всех есть что-то полезное и не очень. Где-то важная информация, где-то его личные мысли, которые разъедают душу. Приходится встать с кресла, поднять с пола документы и положить на место щебетарь. Глаза слезятся от усталости, он несколько раз моргает и встаёт лицом к книгам. Обычную классику вроде того же Пушкина он знает наизусть, зарубежное прочитано и выучено ещё в детстве. Разные энциклопедические книги и подавно стали уже его родными соучастниками всего, что он создал вокруг себя. Пальцы перебирают корешки, он ведёт незамысловатую линию через книги и останавливается у красной с белой полосой посередине. Зарубежная кулинария. Дима не знает зачем, но открывает её и пальцы сами собой ищут немецкие рецепты и он удивлённо поднимает бровь вверх, когда видит целых двенадцать различных самых популярных рецептов. Следующие пятнадцать минут он проводит за чтением рецептов различных десертов. Ему кажется, что Мише будет приятно, если он что-то приготовит. Но тогда это будет слишком странно, вызывающе и глупо. Дима оставляет закладку на странице с рецептом «Укус пчелы» и уходит в спальню. Утром он зачем-то всё же печёт торт «Укус пчелы», как он прочитал в книге этот десерт является одним из самых популярных рецептов Германии. В каждой семье свой рецепт, но ему хватит и того, что он нашёл. Ему кажется, что испачканная кухня, волосы в муке и гора немытой посуды стоят того, чтобы он сейчас стоял согнувшись в три погибели над тортом и выкладывал нарезанные кусочки в контейнер. Откладывает парочку в тарелку, чтобы хоть попробовать, что именно у него получилось и не умрëт ли он после дегустации. Дима делает себе крепкий чёрный чай и кусает сладкий десерт. Торт достаточно пропитался, крем стабилизировался и все рецепторы сейчас в культурном шоке от насыщенности вкуса. Вообще Дима редко готовит десерты, какой-нибудь борщ, обычные макароны — его прерогатива, а вот десерты исключительно покупаются в пекарне на соседней улице. Он думает о том, что это всё ещё очень глупая идея. Его могут не так понять, выгнать из кабинета или нажаловаться куда-нибудь выше, что Дмитрий Сеченов домогается до сотрудников. Ладно, может с домогательствами и жалобами выше он преувеличивает в своей голове. Но откуда ему знать, что думает о нём Миша? Он же не может залезть тому в голову и узнать все его мысли, мечты и какие-то старые воспоминания, которые он никому не рассказывает. Пальцы барабанят по контейнеру с тортом, крылья шелестят и он замечает, что те испачканы в чëм-то. В чëм именно Дима не решается узнать, складывает чашку и тарелку в раковину к общей куче посуды и выдыхает. Придётся сначала убраться и привести себя в порядок, а уже потом идти и позориться.***
Миша запрокидывает голову, тяжело дышит и жмурится. Яркая лампа на потолке раздражает, есть ощущение, что Миша сошёл с ума и слышит, как она трещит, что его вымораживает до нервного тика. Крылья расслаблены, лежат тяжёлым грузом на полу и несколько перьев болезненно сгибаются при лишнем движении тела. Позади панорамное окно с шикарными видами, но всё покрыто ночной теменью. Звезды сверкают, зовут за собой и у Миши начинает кружиться голова, когда он снова надолго уходит в свои мысли. Дмитрий Сергеевич. Такое обычное русское имя с отчеством, а сколько он хочет вкладывать в них. Хочется кричать, бить кулаками стену и крушить всё вокруг, но сейчас он только вырывает несколько молодых перьев, срываясь на тихий скулёж. Неприятно, больно, место пощипывает и начинает зудеть, пока сами розовые длинные перья опадают на пол. Ночь тихая, спокойная, деревья даже не покачиваются, сверчки не поют свои колыбельные, а жабки в их водоёме возле здания будто впали в спячку. Миша встаёт с кресла, путается в собственных ногах и осторожно ложится на пол. Всё болит, ноет, ночная работа не идёт ему на пользу, но впереди ещё несколько десятков отчётов, которые нужно сдать именно завтра, пока Дима не вернулся на работу. Тот всегда смотрит на него с какой-то теплотой, она отличается от той, которой награждает Дима Серëжу, здесь что-то совсем другое, тайное и неизведанное. Хочется коснуться этого нечто, вобрать в себя и, возможно, полностью раствориться. Миша готов, если это будет безболезненно, если это не заставит его ощущать неимоверную боль, которую он скрывает в себе. Пальцы вырывают ещё несколько перьев и кидают на пол, он выдыхает сквозь стиснутые зубы. Так намного легче, когда физическая боль заглушает моральную и состояние всего на миг становится лучше. А потом ты делаешь это снова и снова, пока наконец-то не становишься зависимым от этого состояния. Он боится признаться себе, что влюбился. Как дурак, в обычного русского учёного и в такое неправильное время. В его кабинете давно возле окна накидана груда мягких подушек. Никто о ней не знает, он вытаскивает из шкафа только тогда, когда остаётся совершенно один в ночном офисе. Никто не зайдёт, никто не спросит лишнего и можно спокойно отоспаться после бесконечной работы. Голова касается мягкой подушки, глаза сами собой закрываются и перед ними как на зло всплывает образ Димы. Мягкие тёмные волосы, спадающие на глаза пряди, морщинки, которые появляются, когда тот улыбается и его крылья. Коричневые кроющие при ярком свете отдают золотистым отливом, словно покрытые крошкой драгоценного металла, пока бледно-бежевые маховые пропускают через себя весь свет. А эти полосы, которые идут почти у самого края, вдоль всего крыла до самых лопаточных перьев. Миша готов выть от яркой картины в своей голове, глаза разлепляет с трудом и смотрит на своё крыло. Одно подгибает под себя, прижимает поближе к спине и старается хоть как-то спрятаться, пока второе вытягивает вверх, под самый потолок, едва касаясь его, и перья слабо светятся от искусственного освещения. Маргинальные кроющие тёмные, насыщенного розового цвета, граничащего с фиолетовым, который завлекает, тянет к себе и Миша судорожно выдыхает. Слабо дёргает крылом. Первые кроющие и все маховые, словно срослись вместе: такие же розовые, только здесь цвет нежный, мягкий, расплывается словно не густыми облаками, вмешивая в эту палитру красок ещё и белый. Миша складывает под себя руку, чешет уставшую голову и вытягивает другую руку вслед за крылом. Проводит пальцами между придаточными, опускается ниже и касается места, где первичные кроющие накладываются на маховые. Он вырывает самое длинное перо, судорожно выдыхает, кусая рукав рубашки и жмурясь от пронзающей боли. Миша оставляет крыло в напряжённом состоянии и наконец-то прикрывает глаза, вдыхая кислый запах, застоявшийся в воздухе. Его не раздражает этот аромат, скорее успокаивает и он не замечает, как засыпает, а крыло, словно сброшенные со стола листы, опадает на него, накрывая почти с головой. Утреннее солнце греет макушку, нос неприятно чешется и Миша сквозь сон дёргает рукой, убирая лишнюю пыль. Но раздражитель возвращается, мягкими движениями обходит щеки, щекочет место за ушком и снова шелестит под носом. Миша тихо матерится, дёргает рукой в воздухе и даже не собирается открывать глаза, лишь сильнее закрывается крылом, словно одеялом. Слышен мягкий смех сверху, а потом и тяжёлые шаги. Мозг просыпается быстрее тела, Миша вскакивает, бьётся головой о руку Дмитрия, которую тот держит над ним, и остаётся сидеть на коленях перед шефом. Вот сейчас и накажут быстренько за сон на рабочем месте. Дима улыбается, прикрывает рот ладонью и вертит в пальцах одно из розоватых перьев. Крутит, тычет в лицо сонного Миши, пока тот хлопает глазками. Но приходится наконец-то встать с колен и отряхнуться. — Dmitri Sergejewitsch, Pardon, ich…weil…bloß, Scheiße, — язык заплетается, он хватается за голову и облокачивается на угол стола, хватаясь за волосы. Щеки алеют, покрываются тем же цветом, что и его крылья, только ещё ярче, пока Дима крутится вокруг него, садится прямо на рабочий стол, смахивая в сторону документы с письменными принадлежностями и подпирает голову рукой. — Ich weiß nicht, dass Sie hier ein Nest gegründet haben. Es ist noch zu früh, die Sonne wärmt eben auf. — Миша судорожно вздыхает, не сразу улавливает смысл сказанного и краснеет ещё сильнее. Лучше бы его отчитали или чего ещё хуже, но Дима не выглядит как человек, который пришёл наказывать. Скорее поощрять. — Sie haben sich auf Berichte gesetzt, die ich für Ihnen vorbereitete, — тихо выдыхает Миша и улавливает знакомый приторный запах. Ноздри щекочет, крылья начинают трепетать, а рот наполняется слюной. Он наконец-то замечает открытый контейнер возле бёдер Димы и не может поверить своим глазам. Обычный германский десерт, который ему часто готовила бабушка, который он выучил наизусть, но всё никак не было времени снова приготовить. Он ведёт бровью, косо смотрит на своего шефа и не знает его ли это десерт. В голову лезут странные мысли, но всё это меркнет на фоне воспоминаний, которые отпечатались на вкусовых рецепторах. Сразу вспоминается тихая деревушка на окраине города, постоянная езда на велосипеде до ближайшего пруда, разодранные коленки и вечные догонялки с друзьями. Дима подталкивает к нему контейнер, смотрит хитро и с прищуром, словно так и говорит, что это именно для него. — Подумал, что тебе будет приятно. — Дима переходит на ты, смотрит на перо, которое Миша вырвал несколькими часами ранее и тот решает молчать о том, как оно оказалось на полу. И не важно, что под ногами валяется ещё несколько свежих перьев разного размера. Миша берёт в руки первый небольшой кусочек, ловит второй ладонью крошки и хочет застонать. Вкус прямиком из детства, дарит кучу воспоминаний и изголодавшийся по нормальной пище желудок сейчас рад как никогда. Миша любит русскую кухню, просто иногда скучает по своим родным блюдам. Дома готовить времени нет, да и вообще как-то нормально питаться он успевает только в мечтах. Дима осматривает внимательно пол, хмурится и смотрит на два полураскрытых чужих крыла. В нескольких местах видно недостающих перьев, но он точно знает, как они выглядят, когда выпадают сами, а когда их вырывают силком. Миша жмурится, улыбается и начинает уминать уже второй кусок, пока Дима держит между пальцев перо. Такое мягкое, воздушное, оно словно обжигает своим теплом и пачкает пальцы, но это уже всё самовнушение. Пальцы неосознанно подносят его к лицу Миши, когда тот доедает второй кусочек, и смахивают самым кончиком крошки с бороды. Миша замирает, как маленький мышонок перед наступающей на пятки совой. Димины крылья плавно покачиваются за спиной, они не внушают страха, скорее совсем наоборот — спокойствие, уют. Миша ловит себя на мысли, что они наедине, в какой-то полунеформальной обстановке, где никто не строит из себя босса и подчинённого, где нет места субординации. В его кабинете им двоим словно не хватает воздуха, слова не строятся в предложения, между ними только касания. Касание чужих пальцев к собственным губам только с мыслью о том, чтобы просто убрать крошки. Нежное касание всей ладони к горячей щеке, которое никто уже не может объяснить и Миша прячет взгляд, боится шелохнуться в другую сторону, пока сам касается чужой руки. Льнет к горячей ладони, словно маленький котёнок, закрывает глаза и готов замурчать, когда вторая рука касается местечка за ушком. Дима наклоняется вперёд, касается кончиком носа Мишиного, замирает на месте, смотрит в глаза напротив, ловит какой-то нездоровый блеск и ощущает чужое обжигающее дыхание на своих губах. Миша привстаёт на носочках, наклоняя голову в сторону. Чужие губы сухие, искусанные, Дима глубоко вдыхает и жмётся ближе, сжимает ладони, не даёт отступиться назад и углубляет поцелуй, отчего Миша на секунду теряет равновесие, падая в мягкие объятья. Его целуют жадно, до подрагивающих коленок, до покалывания на губах. Дима везде, его пальцы опускаются на плечи, сжимают и тянутся назад, пока сердце замирает, готовясь к выстрелу. Миша стонет в поцелуй, сжимает чужие волосы на затылке, когда чужая рука касается мягких лопаточных перьев, зарывается пальцами между и совсем слегка тянет, заставляя кожу покрыться мурашками. Он дышит шумно, разрывает на секунду поцелуй, только чтобы снова столкнуться губами, кусаться, оттягивать, чувствовать Димин язык и неровно дышать, слушая своё и чужое сердце в ушах. Дима опускает вторую руку на талию, пальцы на автомате оглаживают бока, приподнимая выбившуюся и мятую рубашку, на что Миша наконец-то отвлекается и хватает его за руку, прижимая ближе, но не давая прохода дальше. Дышит тяжело, тычется лбом в чужое плечо и всхлипывает, когда Дима другой рукой очерчивает нежную кожу в месте срастания крыльев. Пальцы тянутся к липучке на одежде, задевают её самым кончиком и внутри всё сводит, трепещет и кричит, что нужно остановиться. Дальше только пропасть, гигантский каньон, который он не перепрыгнет. Сил не хватит, духом не сможет собраться и сделать это. — W-warte mal, dort… — Дима закатывает глаза, когда Миша стонет возле его уха. Он обхватывает кость плеча, сжимает в кулак, делает несколько движений вверх-вниз, нарушая покой мелких пëрышек и пушка. — Ich bin davon geträumt, sobald dich gesehen habe, — голос охрипший, губы припухшие и он еле отрывается от крыльев, давая продохнуть Мише. Тот цепкой хваткой держит его за предплечья, быстро сжимает и расслабляет пальцы, попутно оглаживает и наконец-то начинает ровно дышать, когда Дима убирает пальцы с крыльев, перемещая вторую руку на талию. Раздвигает ноги шире, чтобы Мише было удобнее стоять, тот жмётся ближе, смотрит на принесённое угощение и причмокивает. — Die Torte ist sehr lecker, danke schön, — мурчит в грудь тихие слова благодарности, не хочет поднимать голову и слышит в ответ на его слова тёплый смех. — Ich weiß es. — Дима облизывается, старается заглушить бешено колотящееся сердце, но у него не получается. Держать эту ситуацию под контролем он точно не в силах, потому что даже крылья неспокойно расправляются в неполный размах, складываются обратно и поднимают над полом вырванные перья Миши. — Не вырывай больше свои перья, пожалуйста. Deine Flügel sind zu wunderschön, um ihr zu beschädigen. — Прости… Миша наконец-то поднимает на него виноватый взгляд, косится в сторону своих перьев и тяжело выдыхает. Сейчас он бы вырвал парочку от слишком большого эмоционального потока, пусть и положительного, но Дима слишком нежно на него смотрит. Он вообще не должен на него смотреть, но почему-то не стесняется и делает это. Не скрывает своих эмоций, касается большим пальцем щеки, трет её и снова тянет в поцелуй, заставляя Мишу приподняться, пока сам сгибается пополам, всё так же сидя на документах, которые он поручил ему. — Es ist falsch, das geht nicht, — судорожное шептание тонет в хлопковой белоснежной рубашке, Дима прикусывает губу, смотрит в окно напротив и ловит взглядом, то летающих туда-сюда роботов, то густые облака, которые складываются в незамысловатые картинки, то солнечные лучи, играющие в салки на перьях Миши. В его глазах не прочесть эмоций, Дима только качает головой на это и сжимает пальцы на чужой талии. Миша дышит тяжело, ощущает чужие руки на своей груди, те поднимаются ещё выше и обхватывают его лицо. Мягко, почти невесомо заставляют столкнуться взглядами и внутри всё сводит. Сворачивается колючей проволокой, сжимает органы, впивается сквозь и заставляет подавиться кровью, закатив глаза в предсмертной агонии. — Ich verstehe selbst nicht, was treibe ich da. Aber ich möchte dir anrühren. Везде, куда руки дотянуться, хочется кусать и зализывать алые ямки на твоей коже, хочу целовать до такой степени, чтобы губы начали опухать и болеть. Schieb mich weg, schlag mich, schrei mich an, — пальцы начинают дрожать, крылья обессиленно опадают на пол, касаются слегка, почти невесомо, так как большая часть остаётся на столе. Миша запрокидывает голову, смаргивает слезы и начинает неровно дышать. Дима жмурится, когда солнце выходит из-за облаков, начиная мешать рассматривать стоящего между его ног мужчину. Миша расправляет крылья, поднимает вверх и закрывает их собой. Яркие лучи врезаются в перья, огибают жёлто-белым контуром и просвечивают сквозь, оставляя на лице Димы розоватый оттенок. Миша снова встаёт на носочки, Дима замирает на месте и не решается наклониться к его губам, чтобы вновь поцеловать. — Ich kann nicht. Ich will nicht. Кладёт ладонь на чужую макушку и тянет вниз, заставляя снова начать целоваться. До боли в лёгких от недостатка кислорода, до судорожных стонов, которые так и остаются между их губами, до вязкой нити слюны, тянущейся вслед за Димой, когда тот отстраняется. Теперь его очередь стыдиться, он падает лицом в плечо Миши и вдыхает полной грудью, боится выдохнуть обратно, всё ещё не веря самому себе. Кажется, будто он сейчас исчезнет, всё окажется просто обычным морально выматывающим сном, но нет. Миша стоит перед ним, закрывает от солнца и гладит осторожно по спине, едва касаясь крыльев. Дима промаргивается, напрягает лопатки и закрывает их своими крыльями. Они тёмные, свет почти не пропускают, поэтому можно себя ощущать, как в маленьком коконе, где никто тебя не тронет, где тебя защитят и примут таким, какой ты есть. Миша крепче сжимает его в объятьях и на секунду думает, что это лучше всяких поцелуев. Просто вот так стоять в полутëмном кабинете, обниматься и закрываться крыльями. Интимнее всяких поцелуев и всего, что с ними причитается.***
Миша размахивает каким-то куском пластмассы, чтобы разжечь угли и вытирает лоб тыльной стороны ладони. На улице настоящее пекло, ветра почти нет, но они с Димой приехали на его дачу не для того, чтобы просиживать штаны в доме. Миша тяжело вздыхает, отходит в сторону и начинает выкладывать сосиски на решетку. Дима маячит где-то на горизонте со шлангом. Поливать цветочки — это святое у него. Птицы щебечут, перепрыгивая с одного дерева на другое, редкие бабочки пролетают мимо, заставляя отвлечься на их цветастые крылья и Миша делает глубокий вдох. На языке скапливается слюна, мясные колбаски с кусочками сыра внутри шипят и трескаются, когда он кладёт решётку на мангал, отходя в сторону. Подходит к их столу, делает глоток пива и жмурится, когда холодный напиток освежает. Из-за жары нет сил даже покачивать крыльями или держать их над головой, чтобы спастись от солнца. Они просто волочатся по траве, собирают всякую грязь и сейчас Мише точно похуй. Сзади слышно копошения, короткие маты и Дима останавливается за спиной Миши, направляя тому в лицо насадку-наконечник пистолет для полива. — Hände hoch! — крылья возвышаются над головой, грозно покачиваются в разные стороны и Миша ставит на стол бокал, успевая сделать последний глоток. Дима ухмыляется, теряет бдительность и Миша пользуется этим. Делает рывок вперёд, вырывает из чужих рук поливалку и нажимает курок, пуская сильную струю прямо в чужой живот. Дима складывается пополам, смеётся и закрывается от бесконечного потока воды. Миша меняет режим и теперь бесконечно поливает Диму, словно идёт дождь. Тот машет крыльями, дёргается в разные стороны и внутри всё сводит, сердце трепещет, а с лица не сходит улыбка. Они наконец-то уехали отдыхать, вдвоём, где никого нет на ближайшие пять километров, где можно кричать, беситься и бесконечно целоваться, не боясь, что тебя застукают. Дима выбивает крылом землю из-под ног Миши, он теряет равновесие и падает назад, обливая себя водой. Миша чертыхается, начинает заливисто смеяться и бьётся головой о мягкую траву. Дима быстро садится к нему на бёдра, прижимает руки к земле и тяжело дышит. Волосы прилипли ко лбу, глаза бегают из стороны в сторону, футболка неприятной липкой тряпкой виснет на теле из-за неожиданных водных процедур. Миша тоже дышит тяжело, вытаскивает руки из цепкой хватки и опускает их на чужие бёдра, сжимая. Дима выгибается, хитро улыбается и начинает быстро двигать крыльями, смахивая всю влагу, скопившуюся на них. Миша плюётся, смеётся и наконец-то вылезает из-под тяжёлого тела. Дима смеётся, хватает его за ноги и норовит повалить обратно на траву. — Dort Würtschen sind abgebrannt, nur die Kohlen wird bleiben! — Ворчит Миша и слабо хлопает крылом по мокрой макушке. Дима показывает язык, встаёт с колен и отряхивается от прилипающих мелких перьев. Миша отходит к мангалу, переворачивает быстро сосиски и вместе с ними угли, поворачиваясь обратно к Диме. Тот стоит наклонившись над крылом, смахивает несколько слипшихся старых перьев, выкидывает их прямо на землю и расправляет его обратно, ловя на себе взгляд партнёра. — Wie hübsch bist du, — проговаривает Миша, как раз в тот момент, когда Дима подходит ближе. Он улыбается, отправляет воздушный поцелуй и ставит маленькое радио на столик для мяса, включает погромче, начиная покачивать бёдрами в разные стороны.Розовый фламинго
Дитя заката
Розовый фламинго
Здесь танцевал когда-то
Может, в жизни прошлой
Мне трудно вспомнить
Думай о хорошем
Я могу исполнить
Миша поворачивается к нему всем корпусом и качает головой. Это радио будущего его доконает, особенно большая любовь Димы к нему. Тот постоянно сидит над ним, как маленький ребёнок с игрушкой, которую он долго хотел и наконец-то получил. Дима вытягивает его крылья руками, заставляет Мишу вздрогнуть и рвано выдохнуть сквозь стиснутые зубы, когда пальцы нежно очерчивают маргинальные кроющие. Сердце бешено заходится, пальцы начинают тарабанить в такт незнакомой мелодии, пока на мангал отправляется новая пара сочных сосисок. Дима хватает его за руку, тянет назад и заставляет закружиться в танце. Одну ладонь кладёт на талию, тянет вокруг, быстро перебирая ногами, пока Миша неуклюже тянется за ним. Чуть не падает, но его успевают поймать и мягко заставить выгнуться назад в спине.Очарованный скиталец
Только ты сумеешь вспомнить
Этот прошлой жизни танец
Что дано тебе исполнить
Ты ведь видишь, мы с тобою
Не отбрасываем тени
Это царство привидений
Песня продолжает негромко литься из динамиков, обволакивает собой полностью, Миша прикрывает глаза, танцует неумело и несуразно, пока Дима, как настоящий джентльмен, придерживает его на резких поворотах. Дима хватает его руку, тянет вверх и переплетает пальцы, заставляет того резко отступить назад и тут же вернуться обратно, столкнувшись нос к носу. Миша рвано выдыхает в чужие губы, тянется за поцелуем, слегка привставая, но Дима только улыбается и продолжает кружить его. Касается своими крыльями его спины, перья щекочут мягкую кожу, где задралась футболка и Миша тушуется. Расправляет свои крылья, показывая всю их безграничную красоту. Дима замирает. Смотрит то на Мишу, то на крылья и продолжает делать широкие шаги в разные стороны, покрепче сжимая чужие пальцы.Это правда, что возможно
Здесь не думать о разлуке
И не вздрагивать тревожно
И не маяться от скуки
И не помнить о расплате
Пальцы покалывает, сосиски грозно шкворчат на углях, но они не могут оторваться. Дима дышит тяжело, двигается уже не так резко и энергично, лишь плавно ведёт танец, давая Мише возможность успевать делать шаги вслед за ним. Миша останавливается, он смотрит на Диму долго, рассматривает каждую морщинку, каждую родинку, которую только может увидеть при солнечном свете. Смотрит на уже порядком высохшие волосы, которые теперь выглядят так, словно Диму ударило током. Несколько прядей прилипло, другие торчат в разные стороны, но это так неважно, когда он опускает взгляд на губы и его дыхание моментально сбивается. Дима наклоняется, придерживает его за талию и сжимает сильнее чужую руку, пока Миша отвечает ему. Обхватывает лицо Димы руками, сжимает и тянет на себя ещё ниже, пока из динамика продолжает литься песня.Не играть и сбросить маску
Мы нашли любовь и ласку
Дима дышит тяжело, покусывает чужую губу, углубляет поцелуй и наклоняется ещё ниже, вслед за Мишей, который вот-вот потеряет равновесие. И он его теряет. Падает на спину, унося с собой на землю Диму и тот бьётся головой о его лоб, начиная заливисто смеяться. Миша смеётся вслед ему, не может остановиться и хватается за живот, сгибая колени, когда Дима слезает с него и падает рядом на траву. Им ничего не мешает, они по уши влюблены и тонут в этом болоте вместе. Дима опирается на локоть, тыльной стороной ладони касается щеки и Миша тает под его касаниями. Льнет к тёплой ладони, хочет замурчать и закричать одновременно, пока в этот незамысловатый жест Дима вкладывает всю нежность на которую только способен. Солнце выходит из-за облаков, заставляет обоих зажмуриться и Дима тут же поднимает крыло, чтобы спрятаться. Миша привстаёт на руках, тянется за ещё одним поцелуем и жмурится, начиная смеяться. Дима смеётся вместе с ним, поправляет старую футболку и наконец-то встаёт с травы, помогая подняться партнёру. Тот сразу идёт к сосискам, переворачивает и проверяет готовность, пока Дима отходит к столу, наливает в бокалы холодное пиво; предусмотрительно спрятанное в тени ведро с холодной водой не даёт ему быстро нагреться, поэтому напиток обжигает горло, заставляет одобрительно выдохнуть и направиться к пританцовывающему Мише. — Ich liebe dich. — Дима появляется из-за спины, кладёт голову на плечо и Миша целует его в висок, зарываясь рукой в мягкие волосы, слегка их ероша. — Und ich dich, — ещё один поцелуй в щеку, возле уха и мягкая рука волосах так правильно ощущается, что нутро просто скручивает от приятных ощущений. Дима прикрывает глаза, трётся колючей щекой о чужую шею и тоже целует, пока Миша хихикает, чешет за ушком и улыбается, сверкая глазами.***
В тишине комнаты щёлкает зажигалка, кончик сигареты краснеет и Дима затягивается ядовитым табаком. Миша судорожно выдыхает, переминается на коленях, шуршит крыльями и тяжело дышит. — Zeig mal deine Zunge? — Дима улыбается, присаживается на корточки перед партнёром и тот послушно выпячивает язык, как только слышит грубую речь. По коже бегут мурашки, он ориентируется только на звук и резко вдыхает, когда его хватают за язык, тянут вперёд и давят на скулы, не давая сомкнуть губы. Дима затягивается, ждёт пару секунд и выдыхает в чужое лицо. Миша кашляет, задыхается и старается отдернуть голову, но его держат крепко. Дима улыбается, заставляет Мишу посильнее высунуть язык и смахивает пепел, рвано дергая крылом. Партнёр дёргается назад, хочет отстраниться, хлопает крыльями, но Дима зажимает сигарету в зубах, закрывает насильно рот, зарываясь в волосы и кладя которую руку на подбородок, хрипит сквозь сомкнутые губы: — Глотай. Миша вскидывает брови, мычит и смачивает слюной рот, только лишь бы побыстрее сглотнуть. Дима на это только закатывает глаза и убирает пальцы. Отходит к пепельнице, тушит окурок и делает несколько глубоких вдохов, пока Миша позади судорожно ловит ртом чистый воздух, облизывается и старается вернуть себе самообладание. Дима обходит Мишу вокруг, шуршит босыми ногами по мягкому ковру, из открытого настежь окна дует прохладный ветер, поднимает занавески и снова опускает, зовя за собой, отчего те липнут к сетке. Перья покачиваются вслед за движениями хозяина, нарушают эту идиллию, пока Миша загнанно дышит, слыша приближающиеся шаги. Повязка на глаза словно давит, а в ушах звенит от голоса Димы. Тот то скажет что-то у самого уха, завораживая низким голосом, то разговаривает на расстоянии и голос кажется звонче, разлетается по комнате и отскакивает от стен, как попрыгунчик. — Ungehorsamer Hund. — Голос хрипит, будоражит всё внутри Миши и он не успевает сообразить, как Дима в моменте замахивается рукой и по комнате разносится звонкий удар ладони о щеку. Миша жмурится, кусает губу и покорно продолжает сидеть в одних брюках, со связанными руками за спиной. Место удара обжигает, отзывается неприятным покалыванием, отчего кровь приливает к члену, заставляя Мишу сжимать ноги вместе. Дима только цокает, хватает его за скулы и тянет на себя. — Возбудились? Wie nett… — голос Димы обволакивает каждую клеточку, заставляет пальцы подрагивать, сердце биться чаще и Мишу это так сильно заводит. Крылья трепещут, то поднимаются вверх, вслед поднятой голове Михаэля, то опускаются вниз, падая ничком. Дима больно держит за щеки, сжимает ладонь, словно хочет сломать ему челюсть. Миша тянется к нему за поцелуем, но его тут же отпускают и отвешивают ещё один звонкий удар по другой щеке. Он отворачивает голову в сторону, сдерживается от вскрика и начинает тяжело дышать. Сжимает пальцы в кулаки, впивается короткими ногтями в мягкую кожу, только чтобы заглушить обжигающую боль на лице. — Du hast kein Recht, — низко тянет Дима, вставая в полный рост перед Мишей. У того волосы неровными прядями падают на лицо, ткань повязки слегка намокла, но Диму это только заводит. Шелестит крыльями, расправляет, словно готовится к атаке и судорожно выдыхает. Он ощущает себя хищником, превосходство возбуждает, заставляя улыбаться, словно маньяк. Дима видит, как кожа Миши покрывается мурашками от его немецкой речи и хочет запечатлеть этот момент на подкорке мозга. Дима приподнимает одну бровь, наклоняет голову в сторону и щурится. Вытягивает одну ногу вперёд и ставит ее на чужой член. Миша выдыхает сквозь стиснутые зубы, поскуливает и весь сжимается, потому что хочется больше. Дима лишь закатывает глаза и убирает ногу, поправляя собственные волосы. — Возбуждённый, обездвиженный и лишённый зрения. Mein und Alles. Миша хрипло выдыхает, слышит как Дима вжикает молнией джинс, а потом шуршание одежды. Он непонимающе вертит головой, хотя нутром чувствует, что сейчас будет. Ноги сводит от такого положения, руки уже порядком затекли, но Миша хочет продолжения. Он хочет узнать куда это все зайдет. Дима касается вставшим членом пухлых губ, водит головкой, придерживая Мишу за нижнюю челюсть и слегка надавливает заставляя его подчиниться и открыть рот. Миша вытаскивает язык, придвигается ближе и берет только головку, смачивая обильно слюной. Обводит языком уретру, отодвигает голову назад и обдувает ее прохладным воздухом, заставляя Диму расслабленно выдохнуть. Но ласки длятся не долго, Миша перестает ощущать руку Димы на шее, сначала непонимающе прислушивается, продолжая облизывать член, ластится как котенок, целует наобум по всей области ствола, но замирает, когда Дима кладет руку на затылок, сжимая волосы. Приходится отклониться вслед за ней, открыть рот пошире и принять член наполовину, вслушиваясь в тихие стоны сверху. Собственный член давит, хочется коснуться его, в пальцах ощущается неприятное покалывание, но Миша только раз за разом принимает все больше, в какие-то моменты даже не поспевает за манипуляциями Димы и давится, делая глубокие вдохи. — Nur nicht genug, Michael, — язвит Дима и Миша судорожно выдыхает сквозь нос. Выпячивает язык и Дима несколько раз размашисто шлёпает по нему членом, пачкая припухшие губы в слюне и смазке. Миша дышит через раз, его резко толкают вперёд, заставляя взять на всю длину, и член неприятно упирается в заднюю стенку горла. Он чувствует носом жёсткие лобковые волосы. Дима больно сжимает его волосы, на глазах проступают слезы и он наконец-то толкает Мишу обратно, давая возможность продохнуть. Дима разжимает руку, гладит, словно собачку, и спускается ладонью к лицу, беря между указательным и большим пальцами выпяченный язык Миши. Тянет, оглаживает подушечками, проезжаясь по нескольким зубам, и бросает это дело, словно теряет интерес к партнёру. Миша от этого даже теряется, ориентируется на звуки и собственные ощущения, но возбуждение приятно давит на мозг, отчего он плывет, будто масло на сковороде. Дима обходит его, наклоняется и развязывает руки. Мише ничего говорить не нужно, он тут же касается одной рукой члена, мнет его сквозь грубую ткань и облегчённо стонет, отчего крылья начинают трепетать. — А вот это было лишним. На кровать. И чтобы твои руки ни разу не коснулись собственного члена, — хрипит Дима, хватает Мишу за плечо, заставляя встать. И тот на негнущся ногах поднимается. Дима толкает его в сторону кровати и здесь намного приятней находиться. Нет того жёсткого пола, покрытого только одним тонким ковром. Миша не решается снять повязку, он даже не решается говорить, потому что Дима делает всё за него. Снимает брюки вместе с трусами, нависает сверху и Миша ощущает его теплое дыхание в районе губ. Стоит лишь податься вперёд и они поцелуются, но Дима спускается ниже, прикусывает губами кожу на шее, срывая с губ Миши фальцетные стоны. И перед глазами начинает кружиться, плывет, когда пальцы касаются сосков: давят, крутят, губы облизывают и обдувают прохладным потоком воздуха. Мишу подкидывает на кровати, хочется ещё, чтобы Дима продолжал такие ласки, но его тут же прижимают обратно к кровати, не давая сделать лишних движений. Крылья неприятно зажимают между телом и мягкой постелью, косточки начинают ныть, но эта боль граничит с наслаждением. Чужие пальцы касаются ануса, обводят вокруг, слегка надавливают и исчезают. Миша вновь ориентируется на слух: звук выдвижной прикроватной тумбочки, какие-то копошения, а потом щелчок тюбиком смазки. Дима льёт на два пальца, усаживается поудобней между ног Миши и вставляет сначала один, проверяя как тот себя растянул. Они же не просто так начали эти игры. Все было обговорено заранее. Палец свободно входит, Дима добавляет второй, медленно надрачивая Мише. Тот хрипло стонет, мечется по кровати, касается собственных сосков, сжимая и прокручивая их между пальцами. Запрокидывает руку назад, хватается за лучевую кость крыла и сжимает её между пальцев, закатывая глаза, пока Дима наблюдает. — Димочка, bitte… — не выдерживает Миша, фальцетно стонет, когда Дима входит в кураж и трахает его тремя пальцами, повышая амплитуду. — Дмитрий Сергеевич. — Дима рычит, опирается на колени и хватает Мишу за шею, давит, перекрывает кислород и продолжает трахать того пальцами. Миша задыхается, перед глазами плывут белые круги, он чувствует, как ещё секунда и он кончит, но Дима вытаскивает влажные пальцы и пережимает член у основания, убирая ладонь с шеи. Миша прокашливается, он пытается вернуть ровное дыхание, все сводит, затягиваясь тугой колючей проволокой, но он готов продолжать это. Лишь бы получить больше. Дима льет смазку на член, переворачивает Мишу на живот и наваливается сверху. Помогает себе рукой, входит тягуче медленно, тянет удовольствие, заставляя Мишу нетерпеливо ёрзать бедрами, поскуливать и сжимать зубами подушку. В комнате жарко, дышать становится трудно, Дима повышает амплитуду, кровать под ними скрипит и Миша извивается ужом, комкая и так смятые простыни. Внутри все сводит, течет ядовитыми соками по венам, заставляя Мишу вновь и вновь стонать под Димой, подмахивать бедрами и до боли сжимать кулаки. Пальцы опускаются на талию Миши, сжимают мягкие бока, пока сам Дима отклоняется назад. Запрокидывает голову, стонет сквозь стиснутые зубы, заправляя свои волосы, чуть оттягивая, и наконец-то хватает партнёра за крылья. Сжимает плечевую кость, тянет на себя и трет пальцами между нежного пушка. Где кожа срастается с оперением, где видны выпирающие кости, где находится самая эрогенная зона Миши. Тот выгибается дугой вслед касаниям, захлёбывается вскриками и голова начинает кружиться, пальцы подрагивать, а сердце, кажется, вот-вот остановится. — Mehr, mehr, mehr, — сипит Миша и пытается как-то подмахнуть бёдрами, но он совершенно не поспевает за партнёром. Всё смешивается в единую кашу, Дима смеётся возле его уха и меняет амплитуду на резкие глубокие толчки, выбивая весь воздух из лёгких. — Какая же вы блядь, Михаэль. — Дима сам постанывает от того, как Миша сжимается вокруг его члена. Тот пытается коснуться его бедра, но рука падает от бессилия и сжимает смятую простынь. Миша фальцетно стонет, когда Дима толкается под другим углом, зарывается пальцами под лопаточные перья, и его конкретно выворачивает от оргазма: он выгибается дугой назад, хочет свести ноги вместе, но Дима ему не даёт. Продолжает трахать расслабленное тело, пока Миша скулит, хочет вылезти из-под Димы, но тот держит его крепко за крылья, навалившись всем телом. Рука опускается на рот Миши, он открывает сомкнутые губы и давится, когда Дима лезет двумя пальцами, сжимая чужой язык. Слюна тут же стекает по пальцам, по комнате разносится несколько звонких шлепков, отчего Миша только скулит, ощущая ватность в теле. Дышать тяжело, всё сводит, пока Дима сильнее сжимает его челюсть и хрипит на ухо. Несколько рваных толчков и он кончает, сжимает нежную кожу Миши другой рукой, отчего с губ срывается тихий скулёж. Дима выходит, падает рядом и тяжело дышит. Миша поворачивается на бок, стягивает дрожащими пальцами повязку, жмурится от липкой спермы, стекающей по бёдрам и сам старается выровнять дыхание и разбушевавшееся сердце. Хлопает несколько раз крыльями, расправляя одно почти под потолок, а второе вдоль кровати. — Wie sind deine Flügel? Hab ich sie nicht zu stark gedrückt? — Дима в миг становится похожим на милого котенка, подползает ближе, гладит по щеке и заглядывает за спину, делая быстрый осмотр крыльев, оставляя несколько поцелуев на плече. — Es geht gut, ich bin kein Kristall, — тихо смеётся Миша, наконец-то приводит дыхание в порядок и тянется к Диме. Тот смотрит с осторожностью, всё ещё боится касаться и переживает, но на поцелуй отвечает. Легко, с теплотой и нежностью, которую только может подарить человеку, лежащему в его кровати, в его квартире. Человеку, которого он впускает в свою жизнь с каждым днём всё больше и больше. Он тянет правое крыло через них, касается кончиками первостепенных маховых, словно пальцами и Миша улыбается на это. Отвечает на эти нежности, приподнимая своё крыло, отчего перья проходят сквозь друг друга, прямо как их пальцы. Ему слишком хорошо. Настолько, что сердце болит, в горле стоит ком и желание закричать о том, что он счастлив, нельзя уже побороть в себе. — Du bist aus Porzellan, wie eine Puppe, — поцелуй в лоб, в веки, на щеки и линию скул. Миша не успевает сообразить, как его уже снова утягивают в поцелуй, заставляя завалиться на чужую грудь. — Люблю тебя. — Шепчет Миша, смотрит пристально, пока пальцы обводят неровные линии возле чужого сердца, которое начинает биться быстрее, отдаёт в ладонь, когда та ложится полностью, и Дима складывает ладони в молитвенном жесте. Делает судорожный вдох, закатывает глаза и тихо смеётся, улыбаясь. — Люблю тебя также сильно в ответ. Ich bin verrückt nach dir. Миша прикусывает мягкую кожу одними губами, оставляет несколько поцелуев и привстаёт на руках, чтобы своровать последний лёгкий в губы. Ничего не значащий, просто оставить отпечаток тепла на чужом теле. Дима тянется вслед за ним, но его прижимают обратно за грудь и не дают встать. Миша улыбается, барабанит пальцами по груди и жмурится. Между бёдер липко, ноги всё ещё ватные, а тело не слушается его в полной мере. Он падает обратно на грудь, слушает ровное биение сердца, пока пальцы Димы зарываются в его волосы и начинают медленно гладить. Может это и не правильно, что двое мужчин лежат в одной кровати, голые, где-то за городом, прячась от лишних людских глаз, но им обоим слишком всё равно на это. Они счастливы, находятся рядом друг с другом дома, где всегда царит уют и спокойствие, смешные подколы и жаркие поцелуи, мягкие касания и беседы о всяком за кружкой горячего чая с утра. Это, пожалуй, главное.