Мы с вами никогда не встречались прежде?

1803 год. Принц играет на своей флейте днями и ночами. Он влюблен в свою изящную белую флейту. Назвав ее Амелия, – он разучивает гаммы днями и ночами. Времени у него на это куча, ведь матушка с отцом люди строгие, многого не позволяют мальчику подростку. А Хван младший и не жалуется, — напротив, ему ведь только на руку. Как только молочная Луна восходит, почтит всех своим волшебным светом, Хёнджин на цыпочках идёт в столовую, — на цыпочках, но топот его туфель узнаваемый из тысячи, — кладет на огромный прибранный стол свой красный футляр, вынимает флейту и начинает играть мелодию своей души. Будем честны, Хёнджин никогда не смел играть по нотам, он играл лишь ореинтируясь на свое состояние. Мелодия разносится по тихому дворцу. Изящные пальцы Хван Хёнджина двигаются в своем темпе, а сквозь музыку он ярко улыбается — у него сегодня изумительное настроение, сердце поет. И Минхо, сидящий за столом, отлично знает, почему у принца поет сердце. Ведь песнь его сердца такая же. Закончив, сыграв еще добрых полчаса, он убирает флейту и со вздымающейся грудью подходит к своему единственному, самому настоящему слушателю. — Ну как? — Как всегда восхитительно, Ваше Высочество. — Фу, просил же не называть меня так. Хёнджин смеется, а следом заражает и Минхо. — Когда у нас следующий урок? — Когда твоя душа запоёт. Хван фыркает на слова лакея, молча отходя от него к огромному окну, глядя на сад. – Прогуляемся? — Стража всегда на своем посту, не думаю, что увиденное их обрадует. Принц скрещивает руки на груди и злостно топает ногой. — Им-то какая разница! – Увы, все увиденное здесь докладывается твоим матушке с отцом. Минхо пожимает плечами, и, наконец, встав изо стола, подходит к принцу со спины. Без разрешения он не может ничего сделать, просто стоит, смотрит на его звездный небосвод с хмурым от обиды личиком, отражающийся в окне. — Что за политика такая? Я что, буду таким же скучным? Мне тоже придется всех отчитывать? Лакей смеется. Очевидно, придётся. Но мальчику он об этом не скажет. — Не волнуйтесь, не придется. У Вас индивидуальное сердце, я такого никогда еще не видел. — Разве ты видишь, какое оно? Может, совсем-совсем гнилое. Минхо качает головой, смотрит развернувшемуся к нему Хёнджину в глаза. — Не выдумывайте. Хван осторожно тянется к губам лакея, но тот перехватывает его руки, обводит вокруг своей талии и нежно обнимает принца. — Да ну тебя! От обиды он отталкивает слугу от себя, но не отходит. Все еще ждет. И сколько же ночей он ждет, пытается? Он же может просто приказать, но.. Приказы в их отношениях не действуют. И их статусы тоже. Лишь Минхо, по привычке, смеет порой называть принца так, как положено этике. А принц вот не о чём не думает. — Почему ты не можешь меня поцеловать? — Иди спать, Свет мой. Завтра новый день, завтра снова встретимся. — Обещаешь? — Клянусь. Они расходятся, оставляют Луну светить в полном одиночестве. Для кого она светит? Хёнджин, вот, светит для Минхо, Минхо для Хёнджина, а Луна для кого? И так будет всегда. Они будут светить друг для друга, а Луна, быть может, однажды тоже найдет для себя кого-то. С этими спокойными мыслями Хёнджин засыпает.

***

На этот раз Хван младший играет в комнате, при свете дня. Но играет так громко, что даже Минхо, прибирающий каждую кладовку замка, все отчетливо слышит, слышит нотки души своего принца. На этот раз — это тоска, отчетливо мешающая себя с гневом, и Минхо не сможет простить себе того, если не зайдет к Хёнджину прямо сейчас, не успокоит. В его сердце должно играть только счастье. Никакой тоски и гнева. — Ваше Высочество? Принц тут же перестает играть. — Что случилось, Свет мой? Хёнджин швыряет флейту Амелию на кровать, совсем не беспокоясь о ее чувсвах, и идет в объятия лакея, который понимает все без слов, принимая каждую слезинку принца. — Они же заставят меня жениться на ней. Минхо, мне всего пятнадцать, этой дуре двадцать три! Почему вот, на ней меня женят, а с тобой мы быть не можем? И это правда несправедливо. В таком браке возраст не играет никакого значения – они отдают мальчишку на произвол судьбы, это так расстраивает. А Минхо, что старше Хёнджина всего на два несчастных года, запрещено даже кротко поцеловать его. Увы, таковы правила. И, к сожалению, не Ли Минхо их придумал. — Такие правила. Брак по расчету укрепит вашу власть. Конечно я против, но что я могу сделать? Минхо усмехается, приглаживая волосы Хёнджина, пока тот в отчаинье хватается за слугову рубашку, почти разрывая ее на части. – Урепит власть.. Да ничего он не укрепит, не буду я на этой дуре жениться. Ли тепло посмеивается со слов мальчишки. И ведь правда, — самая настоящая дура. Хёнджин неожиданно вскакивает, смотрит прямо в глаза. — А когда мы подрастем, ты увезешь меня отсюда? — Хочешь, чтобы я похитил принца? Тогда я буду в розыске. Не заботишься о том, что меня поймают? — Не поймают. Мы спрячемся, уедем далеко-далеко. Туда, где нас не запретят. И вновь Хёнджин тянется к губам лакея. И вновь его отчаянно перехватывают теплые чужие руки, обвиваются вокруг талии, прижимают к себе. Затем достают из пиджака белую ленту и осторожно обвязывают ей смолянные волосы принца. Хёнджина это ступорит пару минут, но потом он понимает, что снова не смог. Не успел. Но он не разочаровается, просто немного обиделся. — Так лучше. Волосы не будут мешаться. — Ты не хочешь забрать меня? — Хочу. До смерти хочу. Лакей снова оставляет Хёнджина в своих покоях одного, как только слышит звоночек. Верно, Госпоже снова что-то пригодилось, либо разложить приборы для званного ужина некому. А Хван снова берет в руки флейту и играет. Отчаянно, болезненно.

***

Принц играет на флейте. Амелия на этот раз издает непонятные ушам звуки, слишком безобразные, совсем не напевные. Хёнджин злится на нее за это, ужасно злится, не признает своей вины, своих эмоций. Или, быть может, просто не хочет признавать? На этот раз они скрылись в ночной тьме садовой беседки, отстраненной от лишних глаз, лишь светские сплетни дам велись в ней. Но не сейчас. Сейчас Минхо искренне желает понять гнев своего принца, который старается не поддаваться порыву, но.. — Они женят меня на ней завтра, я так не хочу! Он швыряет Амелию на столик, вырывает из своих волос ленту. — Минхо, я хочу рассказать родителям о нас. Пожалуйста. Хёнджин поворачивается к нему всем корпусом, смотрит умоляюще.. А у лакея вся жизнь перед глазами пролетает. То, как он попал сюда, зачем, для чего, то, какой путь ему пришлось пройти, чтобы работать здесь, на престижной работе. А тут.. Если Хван расскажет – им обоим конец. Они оба все еще какие-никакие, но дети. Правда их погубит. — Хёнджин, прошу тебя, не смей. Я- — Послушай, я все понимаю. Но ведь.. тебя не казнят. Тебя могут отправить в ссылку, но они этого не сделают, ведь.. есть же в них человечность? — Нет, никакой человечности в них нет! Минхо выкрикивает это резко, как отрывает от души, отрывая и частичку души Хвана не подумав. — Хёнджин, я не должен был этого говорить, но они делали ужасные вещи. Со мной, со всеми. Я не могу быть уверен в том, что они ничего не сделают с тобой, мы идем на риски. Все будет хорошо, если мы будем по прежнему любить друг друга чистой и тихой любовью, все будет в порядке. Девушка, на которой тебя женят – отличная партия для тебя. Я думаю, если бы ты пожил с ней какое-то время, смог пересмотреть свои взгляды, и мы бы больше не...—Минхо останавливается, так как принц затихает. И подняв на него взгляд, он видит горячие слезы, стекающие вниз по его щекам, падая на флейту. — Хёнджин-а. — Нет.. ты хочешь.. что? Чтобы я пересмотрел свои взгляды? Ты не хочешь, чтобы мы были вместе? Всегда? Вот этой вечностью ты мне клялся жизнью? На самом деле ты хочешь просто.. — Нет-нет, боже, я не это хотел сказать. Чёрт, подожди, – лакей хватается на переносицу и тяжко вздыхает. — Хёнджин, я думаю о том, что с этой девушкой ты мог бы пересмотреть свои взгляды на меня. Я не хочу этого в действительности, но я ведь.. я ведь не достойная партия для тебя, и в глубине своей светлой души ты это понимаешь. Свет мой, услышь меня.. Минхо кладет руку на щеку Хёнджина, смотрит пристально, прямо в стеклянные глаза. Как бы Хван не хотел столкнуть эту руку, он не может, он снова льнёт к ней брошенным котёнком, которого в жизни больше мелкого тепла ничего не радует. — Я люблю тебя. Минхо, я люблю тебя. Ты клялся вечностью, клялся, что наш статус ничего не меняет в наших отношениях. — Я понимаю, но то, что мы с тобой делаем – строго наказуемо в этой жизни. Пойми это, Свет мой. Быть может, в другой жизни мы смогли.. И Хёнджин понимает, но не хочет принимать. — Поцелуй меня. Лакей понимает, что не может, что не нужно.. Но поддается. Таким очаровательно надутым губам поддается, целует мокро из-за слез, скатывающихся по лицу принца, целует первый и последний раз. На поцелуе они расходятся и судя по косым взглядам стражи на них, завтра их обоих ждет нечто интересное.

***

Принц играет на своей флейте. Помните, мы говорили, что Амелия передает все эмоции Хёнджина, да? Сейчас же, ту боль, которая съедает Хвана изнутри передать невозможно. Сердце болит настолько сильно, что принца наизнанку выворачивает. "Ли Минхо приговаривается к казни за тайные отношения с наследником и попытку помешать браку Госпожи Шин и Господина Хвана" – отдается глухим напоминанием о том, что это конец. Хёнджин винит себя во всем. Винит в том, что рассказал, винит в том, что Минхо открыто заявил о предотвращении брака, винит в том, что они поцеловались тогда. Это полностью вина Хёнджина. Только вот.. как ему расплатиться за грядущую смерть Минхо? Непонятно. — Ты готов, милый? — звучит голос матушки в дверях. – Ох, сынок.. — Не подходи ко мне, чудовище. Он проходит мимо нее, бежит темницам, взяв флейту под руку. — Что с тобой сделают? — Публичная гильотина. — Я.. я не смог ничего сделать, Минхо. Я не смог.. Принц садится к решетке, рыдает в рукав своей шелковой одежды. Минхо садится спина к спине, только уже по ту сторону. — Все хорошо, Свет мой. Все в порядке. Мы оба виноваты. Мы оба идиоты. Минхо смеется. Хёнджин отчаянно хочет возразить, почему бывший лакей не плачет, не грустит, ведь скоро его лишат головы, скоро его убьют. Но смех Минхо чертовски заразителен. — Мы сбежим. Я заберу ключ от гильотины у палача, клянусь, я освобожу тебя и мы сбежим. Минхо ничего не говорит, лишь улыбается. Знает, что не получится.

***

Минхо, публично стоя на коленях перед иконой, молился Богу за свои грехи. Народ шептался, кидал гнилые помидоры, кричал о том, какой Минхо греховный. — Парень с парнем! Еще и на святого принца посякнулся! Сжечь! Публика разразиласт громким "Сжечь! Сжечь! Сжечь!". Хёнджин, глядя на все это, тихо рыдал. Не может же быть все так плохо, не может, нет.. — Сынок? Хван вздрогнул. Женщина просунула свою голову в щель двери. — Ты.. прости меня за это. Я знаю, что ты у меня целеустремленный мальчик, но это ведь неправильно. Хёнджин понимает слишком поздно. А именно тогда, когда слышит щелчок ключа в двери своих покоев.

***

— Ваше последнее слово? Минхо все еще стоит на коленях, но его голова скована, он не может пошевелится. Он уже не кричит, не плачет, не читает молитву. От трех часов безотрывной молитвы на крупе его рассудок помутнился. Ему мерещится макушка. Смолянные волосы, обвязанные белой лентой. — Хёнджин. Это последнее, что он говорит, перед тем, как впасть в темноту, услышать мелодию флейты Амелии и смертельно громкий плачь своего принца за окном.

○○○

2003 год Школьная трель звонка неприятно бьет по юным ушам Хёнджина. Он морщится, закрывает книгу и смотрит на дверь в ожидании. Вся школа сегодня шепталась о том, что учитель музыки погиб от ужасной болезни. А в целом, старость его и погубила. Следовательно, на его замену прийдет новый. Девчонки шептались о том, что он молодой, красивый и статный мужчина. Вот Хёнджин и ждал этого "молодого, красивого", который должен исправить его плохие оценки по музыке, чтобы Хван окончательно стал лучшим учеником школы с "отличным будущем". Где же это отличное будущее, если родителям абсолюнто плевать на него. У них и своих забот полно, что им это чадо? Но, это жизнь, нужно следовать ее течению, так? Так. Вот Хёнджин и следует. — Добрый день, класс,— раздается мелодичный голос нового учителя. В руках у него была красивая флейта. Хёнджин засмотрелся. Внешность была неземная. — Я изучил множество инструментов, но один из них мы разберем с вами именно на последнем годе вашей учебы. Флейта — один из интересных инструментов. Давайте не будем затягивать, у нас мало времени. Голос этого учителя успокаивал. Хёнджин ненароком заметил, как подмечает его до ужаса знакомые черты. Словно он знает этого человека. Но и больно отчего-то становилось. А от чего – непонятно. — Простите.. как вас зовут? Хван неловко поднимает руку, отвлекает учителя от объяснения новой темы. А тот улыбается. — Ли Минхо. А вас? Парень смущается резкого вопроса, адресованного именно ему. — Я.. Хван Хёнджин. Мужчина улыбается. — Отлично, Хван Хёнджин. Что ты знаешь о флейте? Серьезно? Решил спросить, чтобы опозить перед всем классом? — Я.. ничего? Мы не проходили игру на флейте. — Значит сейчас пройдешь. Выходи к доске. Хван тяжело вздыхает и выходит. Учитель укладывает в его руки свою белую флейту и, боже, как правильно она там смотрится. Он подхватывает его локти в свои ладони, подсказывает, как правильно ее держать. — Запишите, ребята, как удерживать флейту. Чуть позже, мы разучим гаммы, затем.. Но Хёнджин не слушал. Он смотрел на руки, обхватившие его собственные, чувствовал то тепло, которое от них исходило. Это было чертовски правильно. Обыденный школьный звонок с урока на этот раз звучит, как приговор – Ли Минхо отпускает его руки. — Профессор Ли. – Да? Класс пустой. Солнце по немногу усаживается за горизонт, посылая в школьные окна свой малиновый свет. А Хёнджин остался. Не убежал с последнего урока домой голопом, а остался. — Что такое, Хёнджин? — Мы с вами никогда не встречались прежде?