Его милая цветочница

Дилюк мог бы — он так и делает — невидимой тенью скользить за Донной, оберегая от пут этого мира, что, несомненно, был по-особенному жесток к его дражайшей возлюбленной — обделена не только силой и Глазом Бога, но и родительской любовью. Быть может, потому она и влюбилась в надуманный, но такой идеальный образ Рагнвиндра, который словно бы сошёл со страниц романов. Донна нуждалась в герое, который придёт и спасёт её от гнёта собственного отца-алкоголика, забрав в свой прекрасный замок и осыпав любовью, которую той не дали. Девушка отчаянно нуждалась в сей выдумке, дабы продолжать жить, цепляясь за несбыточные мечты. Вот только... На самом деле Дилюк далёк от того образа, но она поняла это уже слишком поздно, теперь Донна ощущает себя запутавшейся бабочкой в тенёте паука — это очень странное и дикое олицетворение чувств, но ничего лучше цветочница не может придумать. Рагнвиндр смотрит на неё с интересом не из-за одухотворённой красоты — весьма проста на самом деле, да и особых талантов в ней не нашлось, — а из-за чувств самой Донны. То, что она написала в письме, которое, хоть того и не желала, всё-таки попало ему в руки, весьма... озадачило и удивило. Слёзы, оставшиеся на пергаменте, лишь служили доказательством искренности и горечи Донны. Она страдала. Изводилась. Мучалась. Любила того, кто не был хорошим человеком. Донна же была тем человеком, который требует постоянной защиты и который заставляет в голове Дилюка прорастать цветы сомнений. Однажды в его закромах разума родилась мысль, и Рагнвиндр даже не ужаснулся самому себе: когда-нибудь он не подоспеет во время и... Донну ждёт печальная кончина, поэтому, чтобы предотвратить трагедию, её стоило бы держать взаперти. В доме Дилюка. Донна с грустью думает, что в его вкусе такие женщины, как Джинн: сильные, храбрые, способные драться. Дилюк же думает, что даже если Донна получит Глаз Бога, научится драться и владеть каким-то видом оружия, в глазах мужчины она по-прежнему будет слабой и требующей спрятать её от всякого вреда извне. Только в его доме она будет в безопасности. Только если он отгородит Донну от мира. — Ваш отец весьма жесток к вам, Донна, — странным голосом сказал он однажды, когда одним поздним вечером повстречал плачущую девушку недалеко от таверны. Она сидела, поджав ноги, и рыдала. Как оказалось, отец Донны с н о в а выгнал её из дома. Донну надо было спасать. «А если бы вместо меня подошёл какой-нибудь мерзавец?» Донну следовало спрятать. Это и есть в понимании Рагнвиндра «спасти возлюбленную» — заключить сладкоголосую птичку в золотую клетку. — Пойдёмте со мной, я угощу вас соком в таверне. Это стало началом конца, днём, когда мышеловка захлопнулась. Дилюк будет терпелив, вежлив, весьма отстранён, и только глубокими, тёмными ночами Донна будет ощущать, как чьи-то пальцы нежно гладят шею, щёки, как очерчивают губы и нос, словно бы ничего прекраснее доселе не видели. Она его прекрасная картина или мраморное изваяние, его личное сокровище, драгоценнее которого ничего нет. Донна будущая жена Дилюка, и не важно, чего хочет сама цветочница. Вот чего он желал все эти года: глядеть в самую глубь глаз, окутанных тишиной и спокойствием; слышать да внимать неторопливо сорвавшимся с алых уст словам; сжимать и целовать фарфоровые ручки, передающие холод осенней росы; одаривать украшениями и иными подарками, радуя её сердце и душу.