stay alive

дазай стоит в ванной, сплёвывая кровь. она перемешивается со слюной и мерзко течёт по подбородку, так, что ему приходится смывать её рукой. густые розовые капли падают на желтоватую поверхность раковины и медленно стекают тонкими змеями в чёрную пропасть слива. он ненавидит боль. ненавидит кровь. ненавидит этот дом. это место окутано какой-то пеленой сна. всё тут мрачное, но пытающееся казаться ярким. глухое, но настойчиво кричащее высоким голосом. мёртвое, но старательно натягивающее на себя сгнившую давно кожу. он безумно устал, так, что готов уснуть прямо тут, прислонившись лбом к своему же отражению, смотря тому в глаза. парень, стоящий там, по ту сторону стекла, раздражает. он вызывает у осаму стойкое отвращение и жгучую ненависть. его осунувшееся лицо, его карие, как грязь, глаза, его нос, скулы, волосы, плечи и руки. весь он - отвратителен. словно фантом. болезненно бледная кожа, словно мертвый снаружи. осаму смотрит на него и не может признать их общую ничтожность, бессилие и слабость. осаму не хочет. ему нужно быть сильным. он должен, должен, но не может. в горле застревает горький и тяжелый ком слёз, а в груди сердце сжимается, заставляя силой сдерживать крик. как же он устал. кровать жёсткая, застеленная старым рваным бельём, всегда холодная, как и он сам. как бы парень не старался согреться, всегда холодно. как бы не ёжился под одеялом, прижимая острые колени к груди - холодно. как бы не пытался греть руки своим дыханием, ему холодно. его трясёт. он мёрзнет в наивных поисках тепла. ему кажется, будто он уже умер. и теперь находится в аду. пальцы сжимают лезвие. оно тонкое и холодное, дешёвое, но от этого не переставшее быть до ужаса острым. только ему уже не страшно. рукав на левой руке закатан по локоть. кожа, не знающая солнца, совсем бледная. было бы вокруг светло, он легко бы рассмотрел паутину собственных вен. зажигалка медленно накаляет металл, пока парню не становится горячо его держать. наконец позволяет ему коснуться тонкой кожи. алая кровь стекает по стенкам старой раковины прямо в слив. руку пронзает тягучая и вязкая боль. сначала слишком резкая. такая, что закусывает губу и тихо скулит, жмуря глаза. но уже через пару мгновений это чувство становится совсем другим. оно его наполняет. каждую клеточку уже умершего тела. он чувствует боль даже душой своей. мягкое и тёплое, это чувство расцветает алым цветком в груди его, позволяет тому дышать, расправляет лёгкие, вставляет к ним прилипшие ребра на место.               осаму любит боль.               безумно любит. чуя смотрит на перерезанные запястья осаму и задыхается в слезах. паника пробирает его вплоть до кончиков пальцев. трясущиеся руки поглаживают его по волосам, слёзы скатываются по щекам, оставляя за собой солёную дорожку. дазай не мог. не мог сделать этого с собой. не смеет оставлять его одного. он обещал. они. они обещали справиться со всем вместе. накахара понимает, что нужно что-то делать. его моментально отпускает ступор лишь от одной мысли о том, что может потерять самого дорогого человека в своей жизни. человека, ради которого он готов на всё. думать о том, что уже поздно, что он не успел ‐ не хочет. вновь возрастает паника. он чувствует весь спектор эмоций, на который только способен человек: злость вперемешку с тревогой, апатия, страх. он аккуратно берет запястье дазая, испачканной в луже крови, растекшейся по кафелю ванной их съёмной квартиры, переводя его в вертикальное состояние, чтобы приостановить быстрый ток из болезненно выпирающих вен. голос в голове так и кричит "чуя, соберись. пожайлуйста. ну же. перевяжи запястье, пока не поздно." он моментально рвёт на себе футболку, торопливо отрывая от неё кусок ткани, перевязывая рану. пульс, хоть и слабый, но чувствуется. "ты — спасение, которое оберегло меня. я буду рядом с тобой, даже когда пройдёт много ночей, я буду рядом с тобой, даже если буду истекать кровью" скорая уже в пути. дрожащим голосом добавив, – пожалуйста, останься в живых...