Выбор

Настойчивая трель телефонного звонка орала уже несколько минут. Марти зарылся головой в подушку, ещё пребывая в полусне, но телефон не думал затыкаться. — Да какого черта, — сквозь зубы процедил Марти, наощупь найдя свой телефон и ответил, наконец, на звонок. — Марти, — очень тихо прозвучало из динамика после длительного молчания. — Менза, какого… тебе надо, — он потер глаза, отгоняя остатки сна и потянулся к лампе у кровати, включая свет. И тут же осознал, как грубо это прозвучало. — Что случилось, ты в порядке? Почему ты шепчешь? — Говори тише. — Чт… — Какая-то херня происходит. Я что-то слышу. — Я ничерта не понял. — Тшш! — Ник шыкнул в трубку с такой силой, что Марти непроизвольно вздрогнул. — Мне кажется, они здесь. — Кто? — Они. Я их пока не вижу, но слышу, повсюду. Повсюду. Марти, я не могу спрятаться. Я… Мне страшно. Я сойду с ума, точно сойду с ума. Марти вдруг осенило и былая обеспокоенность сразу сменилась раздражением. — Твою мать, Менза, ты под чем? — Ни под чем. — Просто ответь! — Я, сука, трезв, я протоезвел, как только… — Так, хорошо, я тебе верю. — Марти знал, что лучше согласиться. — А до того, как протрезветь, ты что долбил? — Крэк. — Ясно, — он откинулся на подушку, слушая тяжёлое и прерывистое дыхание из трубки, совсем без эха и посторонних звуков, как будто из комнаты с шумопоглощением или… шкафа. — Ты там один? — Я вовсе не один, в этом-то и проблема, — Ник в панике зашипел из трубки. — В смысле… ты дома? Но ответа не последовало. — Ты, блять, кивнул? — Да. Марти обреченно вздохнул и неохотно выбрался из кровати, и в полутьме от небольшого прикроватного светильника принялся натягивать на себя первое попавшееся барахло. — Слушай, я могу приехать. Но ответа снова не последовало. Марти прислушался. Из трубки всё ещё было слышно учащенное дыхание. — Эй! — не выдержав, Марти крикнул почти во весь голос. — Извини. Тут очень жарко. — Так вылези. Блять. Из шкафа. — Они меня найдут. Они знают, что я здесь, я слышу, о чем они думают… — Если они уже знают, где ты, то то какая… да блять, — Марти замолчал, поняв, что пытается заставить не вполне вменяемого Ника логически мыслить. Поставив телефон на громкую связь и убрав в карман, он направился к машине. Подойдя к нужной ему двери, Марти бесцеремонно дёрнул ручку. Но было заперто. И это было бы совсем не удивительно, однако Ник редко запирал замки, когда был дома. Марти громко и с усилием постучал. — Ник, это я, ты слышишь? Дверь тут же распахнулась и на него вылетел Ник, сжимая в руках бейсбольную биту, вытянув её скорее в оборонительной позе, чем в агрессивной. Но Марти от неожиданности отпрянул в сторону. — Ты рехнулся совсем, положи это! Откуда она у тебя нахрен вообще? Ник послушно опустил руки. Всё его тело била мелкая дрожь, волосы были сильно взлохмачены, словно их трепали руками. Отдельные пряди прилипли к взмокшему лбу. Он тяжело дышал и смотрел на Марти с радостью, смешанной с паникой. — Хорошо, приятель, давай это сюда, — Марти осторожно забрал у него из рук биту, и выбросил куда-то в сторону. Та звонко ударилась об пол и отскочила во что-то из мебели, Ник нервно вздрогнул. — Черт, выглядишь как кусок дерьма. — Марти, ты тоже слышишь их, правда ведь? — прохрипел Ник, вцепляясь в его руку, словно в последнюю надежду на спасение. — Ник, посмотри на меня. Ничего нет, тебя от дури пидорасит. — Нет, нет… Я не идиот, — Ник вдруг посерел. — Они что-то сделали. С моим мозгом, чтобы я сошёл с ума. Чтобы ты мне не поверил. Марти, они всё знают, всё знают… — Знают что? Но Ник в ответ замотал головой. — Почему ты спросил? Хочешь, чтобы я рассказал всё? Это они тебя посл… — О, нет, достаточно! — Марти взял его за плечи и с силой тряхнул. — Слушай мой голос. Другие не слушай, понял? Ник еле-заметно кивнул. — Он настоящий, чувствуешь разницу? Пошли со мной. Марти схватил его за запястье железной хваткой и потащил в ванную комнату. — Залезай. Ник принялся протестовать, непонимающе смотря на перекрывшего дверной проём Фридмана в своей крайней степени раздражения, что случалось наблюдать совершенно не часто. — Менза, либо ты сам туда залезешь, либо я тебя заставлю. — Интересно, как? Марти приподнял бровь. — Я позвоню Дейву и расскажу, что ты в очередной раз обдолбан в сопли, видишь пришельцев, говоришь со стенами и, не знаю, стафф свой распродал. Посмотрим, как сильно он будет тобой гордиться. — Я ничего не продавал! — А со стенами, значит, разговариваешь? Ник обреченно замолчал. — Ты тут стоять продолжишь, или, всё-таки, выйдешь? — тихо пробурчал он себе под нос после некоторого молчания. Марти облегченно выдохнул и закрыл дверь снаружи. *** — Что ты здесь делаешь? — Ник ошарашенно смотрел на согруппника, развалившегося и мирно дремлющего на его кровати. Марти тут же открыл глаза и широко зевнул. Вид у него был усталый и чертовски невыспавшийся. — У тебя приход вчера, видимо, был неслабый, так что… — Я помню, — перебил Ник. — Я имею в виду, что ты до сих пор здесь делаешь? — Ну прости, что я за тебя волнуюсь, больше не повторится, — устало бросил Марти, про себя решив, что кризис точно миновал и можно, наконец, уходить. — Так, в порядке бреда: может, тебе бы притормозить? — Что? — Ты понял. — Не забудь ещё свою лекцию почитать Дейвам до обеда. А они мне потом перескажут. — С ними у меня проблем нет. — А я, значит, твоя проблема что ли? — То есть, ты не мне в три часа ночи звонил, а случайно номером психушки ошибся? Ник только молча вздохнул. — Марти. Тебя это всё не заебало? — Ник не отрывал от него отрешенного взгляда. Глаза, всегда полные жизни и страсти, застыли, словно ледяная бездна, готовая тебя сожрать, если слишком долго смотреть в них. — Ты думаешь, это весело? Думаешь, это модно, это доступно, это обыденно, это принято. Не делай вид, что не понимаешь, в чем тут дело, только посмей сказать, что этого не чувствуешь. Ты в твоей голове свой самый худший кошмар, нет ни одного критика, кто оскорбит и унизит тебя сильнее. Ты делаешь всё, что ты можешь, но знаешь что? Ты ненавидишь это. Ты никогда не будешь удовлетворён, каждая написанная партия — кусок ебаного дерьма. Как бы сильно ты не старался, ты всегда должен будешь сделать лучше, потому что ты сделал дерьмо. И больше, чем свою музыку, ты ненавидишь только себя. Раз за разом ты будешь менять свои партии, ведь почему-то ты сразу не сделал лучше, но это всё равно не то, чего ты хочешь. Как только тебе понравится то, что ты играешь — всё, это твой конец. Что случится быстрее: ты начнёшь долбить всякую хрень, чтобы заткнуть этого психа в своей башке, или просто свихнешься? А что в итоге? Миллионы нихрена не понимающих фанатов, платиновые статусы и огромные тиражи, и твоя гребаная лажа звучит из каждого радио; ты смотришь на все эти восторженные лица и думаешь: «Я действительно сыграл это дерьмо здесь, какого чёрта?» И ты продаёшь это, заливаешь всем вокруг в уши тонны брехни через микрофоны журналистов, потом идешь в один из гребаных отелей, про себя прокручивая, что сказать в следующий раз, чтобы самому не запутаться. После чего обдалбливаешься до беспамятства любой доступной хернёй, чтобы, наконец, стало насрать, на что похожа твоя жизнь. А в ином случае у тебя только два варианта. Либо тебе это нравится, и ты гребаный мазохист, истязаешь себя и наслаждаешься собственным самоуничтожением. Либо тебе просто на всё это плевать. И я вот смотрю на тебя, Марти Фридман, и нихрена не могу понять: кто же ты нахрен такой?